Любовь-победительница

Глава 10

– Эй вы, закосневший в грехе вельможа, отойдите от моей дочери, пока не запятнали ее!

Адам не подчинялся приказам тех, кто был ниже его по положению, с тех пор как бегал в коротких штанишках. Но сейчас он отпустил Мэри. Учитывая обстоятельства, он счел благоразумным сделать исключение для преподобного Томаса Шеппарда.

Значит, вот он каков, этот мужчина, научивший Мэри ненавидеть аристократию. Адам почему-то ожидал увидеть более представительного человека. А перед ним стоял лысеющий мужчина среднего роста, с головы до ног одетый в черное. Суровые складки залегли на его лице, словно он очень редко улыбался.

Мужчина, остававшийся в тени, выглядел более внушительно, хотя темнота скрывала его черты. Это, конечно, Виктор Габриэль. Он даже не поздоровался с невестой и не поинтересовался ее здоровьем, что неприятно поразило Адама.

– Никто меня не запятнал, папа. Прошу, не надо сердиться на герцога.

– Молчать! Не прибавляй еще и ложь к перечню твоих прегрешений.

– Прошу прощения.

Услышав ее покорный шепот, Адам взглянул на Мэри. Она стояла, опустив голову, лишь шея ее беззащитно белела в темноте. Адам обжег Шеппарда свирепым взглядом.

– Она не сделала ничего дурного. Напротив, вы должны похвалить ее. Только истинная христианка нашла бы в себе мужество отправиться в Лондон на поиски пропавшей сестры.

– Джозефин нам больше не родня, – зло прошипел Шеппард. – Мэри знала это. Но тем не менее она ослушалась меня, и вот результат. Она одета и размалевана, словно шлюха.

Плечи Мэри поникли, пальцы заметно дрожали, когда она застегивала пуговицы накидки. Всего несколько минут назад она стояла, гордо расправив плечи. Пока ее отец не стал стыдить ее, вновь превратив в пугливую мышку.

Адам сдержал нараставшее раздражение.

– Думаю, нам следует пройти в дом и обсудить ситуацию в более подходящей обстановке.

– «Господь проклинает дом грешников». – Шеппард подошел к Мэри и властным жестом взял ее за руку. Из-за обильного тумана его накидка была покрыта каплями воды. В тусклом свете газового фонаря его глаза, чуть бледнее, чем глаза Мэри, сверкнули. – Я пришел, чтобы спасти мою заблудшую дочь из вашего вертепа, господин Брентвелл, а не за тем, чтобы смотреть, как она наслаждается обществом распутного мужчины.

– Ко мне принято обращаться «ваша светлость».

– Я поклоняюсь Всевышнему, а не язычнику, ставящему себя выше честных людей Англии. – Шеппард потряс кулаком. – Ваша власть обречена. Когда-нибудь истинный Господь восстанет и сметет вас своим мечом.

– Оставьте свои угрозы, проповедник! Это смахивает на подстрекательство к бунту.

Шеппард гневно воззрился на Адама, но все же замолчал, поджав губы. Адам знал, что после революции во Франции недовольство низших слоев в Англии вызывало тревогу у аристократии. Эта тревога особенно возросла в январе, когда было совершено покушение на самого регента. Правительство тут же приняло закон, запрещающий собираться у Вестминстера одновременно более пятидесяти гражданам. Судьям было дано право отправлять в тюрьму любого, кто хотя бы произнесет слово «революция».

Адам поддержал эти законы. Безусловно, такие фанатики, как Шеппард, вполне могли бы спровоцировать массы на бунт.

Адаму совершенно не хотелось увидеть виселицы на Пэлл-Мэлл.[6] Но вдруг он вспомнил, что говорила Мэри.

Вы не считаете низший класс живыми людьми, которые плачут, мучаются и страдают! Вы бросаете им монету или кусок хлеба и думаете, что выполнили свой долг.

А теперь Мэри, этот горячий защитник бедных, стушевалась и стояла, уткнув подбородок в грудь. Скорее всего, она опять винила во всем себя. Черт бы побрал это ее чрезмерное чувство вины! И черт бы побрал ее отца, который осудил ее, даже не дав сказать слово в свою защиту!

Кусты зашелестели от порыва ветра, и Шеппард сильнее сжал руку Мэри.

– Пойдем, Мэри Элизабет. Я забираю тебя.

Томас Шеппард сломает ее зарождающийся дух сопротивления. Адам знал, что ему не должно быть дела до этого, и тем не менее его это задевало. Он преградил Мэри путь и тихо спросил:

– Вы предпочли бы остаться?

Она подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах отражалась покорность судьбе. Она покачала головой и снова потупила взор, словно бойкой на язык сторонницы перемен, ожесточенно спорившей с ним, больше не существовало.

Адам отступил и дал ей пройти. Ему следовало бы испытать облегчение. Томас Шеппард избавил его от необходимости убеждать Мэри покинуть Лондон, пока она не разобралась сама в причинах исчезновения сестры и не узнала неприятную для Адама правду.

И однако же ему было больно смотреть, как она идет к повозке рядом с отцом. Он уже ощущал такую пустоту раньше, когда ему было восемь лет и отец продал его любимого пони. Отец тогда заявил, что Адам уже достаточно большой, чтобы иметь собственную лошадь для охоты. Он заставил Адама смотреть, как новый владелец уезжал на пони по длинной, обрамленной дубами дороге.

Адам помнил горячие слезы на щеках. И помнил порку, которой его подвергли за эти слезы.

Как нелепо, что он вспомнил об этом именно сейчас! Эти давно забытые воспоминания не имели никакого отношения к Мэри Шеппард.

Подойдя к кибитке, Мэри на мгновение задержалась около кобылы, погладила ее по крупу, и та ткнулась мордой ей в ладонь.

Всего несколько минут назад эти маленькие руки касались его, сначала несмело, потом пылко. А тот поцелуй? Адам не собирался этого делать. Он просто хотел, чтобы она успокоилась, прежде чем он скажет ей, что отправляет ее домой. Но когда она повернулась в его объятиях, он просто не смог устоять перед этими нежными, жаждущими поцелуев губами. Да, вкус ее губ не заставил его раскаяться в своей слабости. Это был замечательный способ сказать ей «прощай».

Виктор Габриэль вышел из тени деревьев, но вместо того, чтобы пойти к повозке, направился к Адаму.

Жених Мэри тоже был весь в черном. Да, с его точеными чертами лица и светлыми золотистыми волосами он действительно был воплощением ангельской красоты. Адам вспомнил, как его слуга сказал, что поразительная красота Габриэля лишает женщин чувств.

А он, казалось, не замечал своей притягательной силы. Остановившись в нескольких шагах от Адама, он слегка склонил голову и сжал перед собой руки, словно проситель.

Некоторые мужчины ценят невинность.

Мэри говорила о своем женихе. Вскоре она окажется в объятиях этого образца добродетели. Это ему она отдаст право наслаждаться ее телом. Это ему она будет принадлежать в полном смысле этого слова. Если, конечно, такой, добродетельный человек позволит себе испытывать физическую страсть и захочет разделить эту радость со своей женой.

Дьякон молча стоял, словно ожидая чего-то, и Адам спросил:

– Вы что-то хотели сказать?

– Ваша светлость, прошу прощения за мою смелость. – Голос Габриэля был звучным, ласкающим слух и слишком почтительным для члена радикальной секты. – Если мне будет позволено коснуться деликатной темы…

– Говорите.

– Я бы хотел справиться о здоровье вашего брата.

Адам наконец отвел взгляд от Мэри, взбиравшейся на повозку.

– Что вам известно о Сириле?

– Только те незначительные факты, что я собрал, разыскивая мисс Мэри. Говорят, что он еще без чувств.

– Да, это так.

– Есть ли у врачей надежда на улучшение его состояния?

– Они, конечно, надеются на лучшее. – Смутное подозрение вдруг овладело Адамом: – А зачем вам нужно это знать?

– Если лорду герцогу будет угодно, я хотел бы помолиться у постели лорда Сирила о его скорейшем выздоровлении.

Мэри тоже об этом просила, и воспоминание обожгло душу Адама. Молитва – вот все, что могли предложить эти верующие люди. Молитва, когда преступник, стрелявший в Сирила, на свободе.

– Приберегите ваши обращения к Господу для Джозефин Шеппард, – ответил Адам, пристально глядя на дьякона. – Возможно, вам известно, как связаться с ней.

Светлые, честные глаза быстро взглянули на Адама, и Габриэль тут же снова опустил голову.

– Мне, ваша светлость?

– Вы раньше были помолвлены с ней. Разве нельзя предположить, что она могла бы в трудную минуту обратиться к вам за помощью?

– Мисс Джозефин не нужна человеку, посвятившему себя Богу. Миновало уже несколько месяцев с тех пор, как богатство и положение увлекли ее прочь от лона семьи. С тех пор мы ее не видели.

– Но ведь она должна была присылать вам письма. Что-нибудь, из чего вы поняли бы, где она.

Дьякон грустно покачал головой.

– Ничего, нет. Я молюсь за нее день и ночь. – Он поклонился. – Надеюсь, моя просьба не обидела вас, ваша светлость. В своих молитвах я буду упоминать и вашего брата. – С этими словами Габриэль медленно побрел к повозке.

Неприязнь волной захлестнула Адама. Значит, этот человек, потеряв Джо, решил довольствоваться Мэри. Какой же он глупец, что не схватил ее в объятия и не расцеловал.

На переднем сиденье повозки сгорбился Томас Шеппард. Рядом с ним на фоне освещенного луной неба виднелась маленькая, изящная фигурка Мэри.

Адам представил, что она смотрит на него, и при мысли об этом у него даже закружилась голова. Что ему за дело, если она смотрит в его сторону? Она уже выполнила свою задачу. А теперь он еще знал, что она так же безумна, как и ее отец, поскольку верит, что может проникать в мысли своей сестры. Он должен быть доволен, что больше не увидит ее. Однако он не мог оторвать от нее глаз. И вдруг она украдкой помахала ему. От этого жеста у Адама перехватило дыхание и вдруг возникло нелепое желание помахать ей в ответ. Но он вовремя остановил себя, сжав пальцы в кулак. Через мгновение она исчезла в кибитке, и мимолетная связь между ними прервалась.

Виктор Габриэль взобрался на козлы и взял в руки поводья. Лошадка затрусила по булыжной мостовой, таща за собой причудливое сооружение, скрипевшее и стонавшее, словно старая ворчливая тетка.

Адам еще долго смотрел вслед удалявшейся повозке. Издалека к нему доносились звуки оживленных голосов. Где-то там люди света возвращались домой после театра. Где-то там пили и играли джентльмены, смеялись и танцевали дамы.

А здесь, вокруг него, была темнота.

– Вот вам чай, – сказал Обедайя и поставил серебряный поднос на грубо сколоченный стол. – И тарелка мяса, чтобы набить животы.

Несколько свечей отбрасывали блики на кастрюли и тарелки, стоявшие на полках вдоль стен. В печке потрескивал огонь, что, впрочем, не помогало прогнать сырость. В целях экономии отец решил переночевать в кибитке, стоявшей у дома Джо, чтобы не платить за гостиницу. Мэри знала, что он спустился в кухню только затем, чтобы поговорить с ней.

Пока Обедайя хлопотал у плиты, подбрасывая угли, Мэри налила чай в кружки, передала одну Виктору и еще одну поставила перед отцом. Добавив в свою кружку сливок, она обхватила ее холодными ладонями.

Она рада была возможности собраться с мыслями, пока мужчины ужинают. Ее голова раскалывалась от выпитого вина. По пути сюда она, заплетая волосы в привычные косы, терзалась сомнениями. Как быстро она снова вернулась к роли покорной дочери. Женщина, не побоявшаяся герцога Сент-Шелдона, растеряла всю свою уверенность от одного лишь резкого окрика отца.

Она подавила желание сказать все, что думает, когда он велел ей занять место в темной кибитке. Раньше она была рада любой возможности спрятаться там от внешнего мира. Но сейчас кибитка показалась ей тюрьмой. Замкнутое пространство, запах книг, чернил и несвежих продуктов, даже привычное покачивание вызывали у нее желание бежать.

Ей хотелось броситься назад, к дому герцога, сдаться на его милость и умолять его взять ее к себе. Стоя на фоне темного дома, он выглядел таким сильным, таким уверенным и надежным.

В отличие от нее.

Она поморщилась, глядя на кружку с чаем. Как странно, что они с Адамом ссорились по поводу ее отъезда как раз в тот момент, когда отец и Виктор приехали за ней.

Глухое рычание привлекло внимание Мэри. Принни напряженно следил за Виктором, очевидно, ожидая угощения. Дьякон не обращал внимания на собаку, как и на всех животных Джо. Он, конечно, никогда не был к ним жесток, просто не замечал их, словно все его мысли были сосредоточены на чем-то более духовном, нежели голодное животное.

Мэри отломила кусочек пирога с мясом и положила его под стол. Пес бросился вперед, мгновенно проглотил кусок и сел на каменный пол, подняв одну лапу и глядя на Мэри такими жалобными глазами, что она скормила ему остаток пирога. Томас Шеппард сделал знак Обедайе, и они обменялись сердитыми взглядами.

Но едва Мэри задумалась над этим странным обстоятельством, как дворецкий встал со стула у очага.

– Хватит клянчить, дворняга невоспитанная. Пора нам с тобой замки проверить. – Обедайя стал подниматься по лестнице, а пес на мгновение задержался, заскулив, словно опасался оставлять Мэри с двумя незнакомыми мужчинами.

Мэри махнула псу:

– Иди, Принни. Ничего со мной не случится.

Еще раз с тоской взглянув на нее, пес зашлепал вверх по ступеням, и Мэри пожалела, что не может последовать за ним. Она сжалась в ожидании возмездия. И оно не заставило себя ждать.

– Итак, Мэри, я жду от тебя откровенного признания. Что ты делала у этого вельможи?

Усилием воли она заставила себя гордо держать голову.

– Герцог помогал мне найти похитителя Джо. Мы… беседовали с несколькими мужчинами, знавшими ее.

– Ты была с ним одна, в разгар ночи! И ты думаешь, я поверю, что он не пытался овладеть тобой?

– Нет, не пытался.

Это я хотела овладеть им.

Что подумал бы ее отец, если бы узнал о том поцелуе? Что подумал бы Виктор?

Не осмеливаясь взглянуть на жениха, она смотрела на пальцы отца, сжимавшие кружку, и твердила себе, что он просто беспокоится за нее.

– Ты не спросил, удалось ли мне что-то разузнать.

– Ну, и удалось?

Она покачала головой.

– О, папа, я так боюсь за Джо.

Отец опустил голову и потер рукой лоб. Когда он снова взглянул на нее, в его глазах была усталость.

– Меня больше тревожит то, что произошло с тобой всего за несколько дней. Посмотри на себя в этом платье шлюхи. Неужто этот город разврата лишил тебя всех приличий?

Мэри невольно заерзала, радуясь уже тому, что застегнутая накидка скрывала платье, разорванное Питерборном.

– А может быть, приехав в Лондон, я впервые за много месяцев совершила достойный поступок.

– Какая чушь! Ты всегда была хорошим ребенком, послушным и спокойным. В отличие от твоей своевольной сестры.

– У Джо доброе сердце. Разве ты забыл, как она всегда умела выходить любое живое существо? Или как она смешила тебя? Все всегда улыбались вокруг нее. – Мэри украдкой взглянула на Виктора, уставившегося в огонь так, словно он не слышал их разговора. – Я всегда жалела, что не могу… – Она прикусила губу и замолчала.

– Чего не можешь? Быть похожей на нее? – Отец так грохнул кулаком по столу, что зазвенела посуда. – Упаси Господи, чтобы и ты тоже унаследовала дурную кровь.

Уже не первый раз отец упоминал предков, но каждый раз отмахивался от ее вопросов. Но теперь, после всего, что ей пришлось пережить ради сестры, Мэри не собиралась отступать.

– Я хочу знать об этой дурной крови. Я имею право знать.

– В этом нет необходимости. Тебе лучше молиться о том, чтобы Господь наставил тебя на путь истинный.

– Это была моя мать? – настаивала Мэри.

– Нет! – Взгляд отца смягчился, словно он вспомнил более счастливые времена. – Руфь была святой. И какое счастье, что она не увидит падение своих дочерей.

Мэри лишь смутно помнила темноволосую женщину, певшую им в детстве нежные колыбельные.

– Ну тогда откуда эта дурная кровь? Это твой отец? Твоя мать? Их родители?

Его лицо снова окаменело.

– Не настаивай, Мэри Элизабет.

Когда он говорил таким тоном, она всегда подчинялась ему. Но не теперь. Этим вечером она уже один раз доказала себе, что у нее есть воля. Прижав ладони к столу, она сказала:

– Папа, я должна знать. Иначе я никогда не пойму, почему тебя всегда, даже в детстве, раздражала сестра.

Отец провел рукой по лицу. Сейчас морщины казались еще глубже, его тяжелое дыхание было слышно в наступившей тишине.

– Наверное, пришло время рассказать тебе правду. Я несу это тяжкое бремя всю жизнь. Это был мой отец, твой дед. Чтоб этот порочный граф сгорел в аду!

– Граф? – поразилась Мэри. – Значит, ты благородного происхождения?

– Как и ты. И все потому, что никчемный распутник силой взял богобоязненную служанку. Узнав, что она носит ребенка, он вышвырнул ее из своего дома. Если бы одна добрая семья не взяла ее к себе, она бы умерла с голоду. И я в ее чреве.

Новость казалась Мэри просто невероятной. Но, однако, она многое объясняла. Неудивительно, что отец осуждает аристократию. И неудивительно, что он осуждал непокорность Джо.

– А кто был этот граф?

Отец нервно крутил в руках кружку.

– Его имя не имеет значения. Он давно перестал для меня существовать. Мне было всего шесть лет, когда у матери обнаружилась болезнь легких. Я нашел работу у викария, где научился почитать Бога. Позднее я взял себе имя Шеппард, и поклялся посвятить свою жизнь достойным беднякам, изгнать дурную кровь благочестивыми делами. Пока твоя сестра не испортила все, чего я достиг.

– Ты неверно судишь о ней. – Мэри вспомнила слова Адама. – Ни одна женщина изначально не бывает грешной. Джо просто немного сбилась с пути.

– Она навсегда потеряна для нас. – Томас Шеппард закрыл глаза. – «Уста блудницы источают мед, и речи ее гладки, словно масло, но на самом деле слова ее горьки, словно полынь, и разят, словно обоюдоострый меч».

– А добропорядочная женщина – корона для своего мужа, – возразила Мэри. – О, папа, ты же не знаешь! Джо и лорд Сирил помолвлены.

Томас Шеппард открыл глаза.

– Помолвлены?

– Да. Они должны пожениться. Мне об этом сказала сестра Сирила, и герцог подтвердил это.

– Если только лорд Сирил поправится, – внезапно вмешался Виктор. – И если всемогущий Господь сжалится над мисс Джозефин.

Безмерное сострадание светилось в его серых глазах. Ничто не напоминало брошенного жениха, яростно проклинавшего Джо наутро после ее бегства в Лондон. Но после этого единственного всплеска эмоций он затем говорил лишь о хрупкости человеческих чувств.

Мэри посмотрела на отца.

– Мы найдем Джо. Она совсем не такая, как твой отец. И конечно же, теперь, когда она помолвлена, ты сможешь простить ее.

Мэри ждала, что на его губах заиграет редкая улыбка, ждала, что он успокоит ее. Ведь он умел быть веселым, добрым, любящим отцом. Но он опустил голову и провел рукой по редеющим волосам.

– Она жила в грехе в этом самом доме. Замужество не сделает ее чище.

– Разве ты не веришь в милосердного Господа? Разве Иисус не спас душу Марии Магдалины? – Лицо отца не смягчилось, и она прикоснулась к его руке. – Ты не можешь отказаться от собственной дочери. Джо похитили. Тот самый негодяй, что стрелял в лорда Сирила.

– В городе говорят, что это она стреляла в него. Она нарушила одну из заповедей Господа, и пусть Он решает, как ее наказать, – заявил Виктор.

Мужчины посмотрели друг на друга, и ее отец первым отвел взгляд, снова уставившись в свою кружку.

Значит, вот как обстоят дела. Они объединились против Джо. Мэри в отчаянии воскликнула:

– Вы ошибаетесь в ней, оба! Как и я ошибалась, не отправившись в Лондон раньше. Для тебя, папа, все женщины либо шлюхи, либо святые, а человеческие ошибки ты прощать не умеешь!

Плечи Томаса Шеппарда поникли.

– Вижу, этот город уже успел изменить тебя, Мэри Элизабет. Никогда раньше ты не говорила со мной так непочтительно.

Слезы жгли ей глаза.

– Прости, папа. Но возможно, я была слишком покорной до сих пор. Слишком стремилась угодить, когда надо было думать о себе. – Она глубоко вздохнула, пытаясь избавиться от тяжести в груди. – Я не уеду с тобой утром. Я должна остаться в Лондоне, пока не удостоверюсь, что сестра в безопасности.

– Если останешься здесь, – тяжело сказал отец, – ты мне больше не дочь.

Его слова пронзили ее сердце. Как он может просить ее выбирать между ним и ее любимой сестрой, его дочерью? Оставить Джо, которая так молила ее о помощи?

– Я не могу уехать, – прошептала она.

– Ну, так тому и быть. – Отец встал, прошел мимо нее и направился к двери.

Мэри догнала его и обняла. На какое-то мгновение он сжал ее в объятиях, она почувствовала его теплые руки, вдохнула знакомый запах лошадей и пота. Вопреки всему она надеялась, что он еще может передумать. Но он тут же оттолкнул ее и, не оглянувшись, стал подниматься по лестнице.

Отец выглядел таким постаревшим, таким уставшим. Его отъезд словно подвел черту, и впереди ее ждала неизвестность. Мэри чувствовала это каждой клеточкой сердца, разрывающегося от боли. Примет ли он ее когда-нибудь обратно? Или она теперь осталась совсем одна на этом свете?

– Он молился за вас день и ночь.

Глубокий голос Виктора ворвался в ее мысли. Она повернулась и увидела, что он смотрит на нее с нежным состраданием, и глубокое чувство вины затопило ее. Он простой человек, живущий по законам христианской веры, человек, благочестие которого возвышает его над простыми смертными. Так отчего же ей было так хорошо с аристократом Адамом, когда рядом с ней Виктор, у которого душа чиста и невинна, как у младенца?

Он околдовал ее с первой встречи, менее полугода назад. Появившись из толпы прихожан, он решительно направился к ним. Так король Давид шел на поле битвы. Виктор упал на колени перед ее отцом, умоляя разрешить ему служить Богу. И вот тогда он присоединился к их странствиям. Новый дьякон часто уезжал вперед, чтобы развесить объявления о предстоящей службе. Ночами он спал под кибиткой, не обращая внимания на холод и дождь. И все это время Мэри захлестывал водоворот бесстыдных желаний. Когда он уединялся, чтобы помолиться, она молилась о том, чтобы он заметил ее. Она мечтала о его поцелуях, его прикосновениях. В мечтах, которые она скрывала даже от сестры, проходили недели. До того дня, когда он попросил Джо стать его женой. Прекрасную, веселую, восхитительную Джо. Впервые в жизни Мэри испытала неприязнь к сестре. Ей удалось скрыть ревность. Она занималась, готовила и убирала, словно сердце ее не разрывалось на части, И она отгородилась от мыслей сестры. Каждый раз, когда она чувствовала, что Джо мысленно обращается к ней, она начинала пересказывать на память отрывок из Священного Писания, чтобы не слышать сестру. Так между ними началось отчуждение.

Огромное чувство сожаления овладело ею сейчас. Она вспомнила, как была расстроена Джо, как она пыталась понять причину холодности Мэри. А сама Мэри взяла еще один грех на душу: сказала сестре, что согласна с отцом и особая связь между ними – это происки сатаны. Они наговорили друг другу обидных слов, и в ту же ночь Джо сбежала в Лондон.

В глубине души Мэри знала, что это ее вина. Это она подтолкнула сестру к побегу, потому что желала ее жениха.

А сейчас… Сейчас она желала Адама. Неужели отец прав и Лондон настолько испортил ее, что теперь она мечтает о беспутном лорде, вместо того чтобы принадлежать душой и телом благочестивому человеку?

Виктор откашлялся.

– Вы не слышали меня? Разве вы не хотите помириться с отцом? – спросил он с мягким укором. – Оставьте ваше упрямство, мисс Мэри. Преподобный Шеппард оставил миссию ради вас. Не усугубляйте его боль – ведь он и так достаточно настрадался в жизни.

У нее не было сил спорить.

– А мой дед еще жив? Отец когда-нибудь говорил вам о нем?

– Он никогда не говорит об этом негодяе. – Виктор шагнул к ней. – Не пытайтесь отвлечь меня. Ваше исчезновение стало ударом для вашего отца. Это счастье, что мне удалось убедить его приехать за вами.

При мысли о том, что она и его разочаровала, Мэри захотелось плакать.

– Я отправилась в Лондон потому, что у меня не было выбора. Я видела Джо. Я видела, как она, охваченная страхом, бежит ко мне. – Мэри снова опустилась на стул. – Или она, возможно, бежала от своего похитителя.

– Снова это проклятие! Я думал, вы отказались от этой греховной чепухи. – Виктор осуждающе взглянул на нее. – Итак, видели ли вы мисс Джозефин с тех пор? Что-нибудь, что могло бы подсказать, где она?

– Я слышала ее голос. – Мэри судорожно глотнула, вспоминая умоляющий призыв сестры. – Я ее саму не видела, только слышала голос.

– Она сказала, с кем ушла?

– Нет, только то, что боится его. Ужасно боится. – Мэри прижала кулаки к подбородку. – Ну почему Господь не приведет меня к ней? Почему он отвернулся от нее?

Виктор медленно расхаживал по кухне, сцепив руки за спиной.

– Возможно, Господь с Его бесконечной мудростью не хочет, чтобы вы знали. И Он не хотел бы, чтобы вы поддерживали эту неестественную связь с сестрой. Вы должны обещать мне, что не будете пытаться услышать ее.

– Но если это сможет помочь нам найти ее…

– Не продавайте собственную душу ради нее. – Его голос был глубоким и мелодичным, приковывающим к себе внимание, словно хор ангелов. – Мисс Джозефин избрала свой путь. Никогда не забывайте, что она отправилась в этот город разврата по собственной воле.

Если бы только он знал, подумала Мэри. Если бы только она осмелилась признаться в грехе, терзавшем ее душу, если бы она могла рассказать, что предала сестру.

– Почему вы не отправились на поиски Джо?

– Я понял, что она нравственно слаба, а вот вы, мисс Мэри, вы сильны духом. – Виктор окинул ее взглядом с ног до головы. – Хотя не могу делать вид, будто доволен тем, что вы проводили время в обществе герцога Сент-Шелдона – какова бы ни была причина этого.

– Между нами ничего не было. Он вел себя как истинный джентльмен.

Мэри решила, что имеет право на маленькую ложь.

– Но, однако, вы позволили себе предстать перед ним одетой столь неприлично. И без сопровождающего, который мог бы защитить вашу честь.

Его взгляд задержался на ее груди, и Мэри прижала руку к горлу – ей вдруг показалось, что он видит ее разорванное платье через застегнутую накидку. Неужели он ревнует?

Эта мысль поразила ее. После бегства Джо она чувствовала себя такой виноватой, что подавляла свои темные желания, никогда не позволяя Виктору больше небрежного поцелуя в щеку, даже тогда, когда исполнились ее постыдные мечты и он предложил ей выйти за него замуж. Но она с той же готовностью кинулась в объятия Адама, открываясь навстречу чувствам, которые он разбудил в ней. После этого ей и вовсе не пристало уклоняться от физических контактов с собственным женихом.

Поддавшись внезапному порыву, она подошла к Виктору и прикоснулась к его руке.

– Вы даже не поздоровались со мной. Вы не рады снова видеть меня?

Не дожидаясь ответа, она привстала на цыпочки и прикоснулась губами к его губам. Они были сухими и холодными, словно у статуи. Его расширившиеся глаза цвета тяжелой грозовой тучи были так не похожи на бархатную синеву глаз Адама.

Прерывисто вздохнув, Виктор вдруг крепко обнял ее, прижался к ее губам и начал страстно целовать. Мэри окаменела, потрясенная внезапным проявлением его чувств. Исходивший от него острый запах щекотал ей ноздри. Его рот пах луком. Его крепкие объятия вовсе не казались раем – скорее, тюрьмой. Он словно наказывал ее этим поцелуем, и паника вдруг волной накатилась на нее.

Но нет, это же не Питерборн. Виктор – ее жених. Многие женщины были бы рады оказаться на ее месте.

Однако никакие увещевания не могли успокоить бешеный стук ее сердца. Она резко отвернулась и заколотила кулаками по его широкой груди.

Виктор оторвался от ее губ и посмотрел на нее неподвижным, остекленевшим взглядом. Он даже не подумал отпустить ее.

И тут Принни, решив защитить Мэри, вцепился в ногу Виктора. Дьякон резко оттолкнул Мэри, и она, пошатнувшись, ухватилась за стол. А Виктор с размаху пнул собаку ногой. Пес взвыл и заковылял прочь, тряся всклокоченной головой.

Мэри опустилась на колени рядом с собакой и прижала ее к своей груди.

– Господи, Принни, тебе больно?

Осмотрев худое тело пса, Мэри решила, что он только слегка напуган. Он принялся лизать ей руки, а Мэри посмотрела на Виктора, потиравшего ногу.

– Он вас укусил?

– Слава Богу, не успел.

– Я сожалею, что он бросился на вас. Он просто решил защитить меня, – с упреком сказала Мэри.

Виктор выпрямился, и их взгляды встретились. Огонь в печи шипел и, казалось, что-то нашептывал, словно причитал по заблудшим душам.

– Ах, мисс Мэри, сможете ли вы когда-нибудь простить меня? – произнес он с раскаянием и, встав рядом с ней на колени, покорно опустил голову. – Я пытался бороться с искушением плоти и не имел права касаться вас, пока наш союз не освящен Господом. Я воспринимаю это как знак.

– Знак?

– Дорогая, Господь желает, чтобы мы соединились в брачном союзе. Немедленно. Прошу, согласитесь, иначе вы разобьете мне сердце.

В душе у Мэри все оборвалось. Еще никогда Виктор не был так настойчив. Однако что-то в ней воспротивилось его предложению.

– Папа хочет, чтобы мы подождали несколько месяцев. Мы должны проверить наши чувства.

– Он будет счастлив, если вы вернетесь. Так счастлив, что не станет возражать. Прошу, пойдемте со мной сегодня, и мы скажем ему.

Когда-то она была бы несказанно счастлива, услышав эти слова. Но сейчас не могла объяснить себе возраставшее в душе сопротивление. Как и не понимала, почему ей так неприятны его поцелуи. Разве жена не должна желать мужа? Разве Виктор не преданный, добрый, разве он не обладает всеми добродетелями благочестивого мужчины?

Жизнь с Виктором, конечно, будет лишена того возбуждения и восторга, который она познала с Адамом. Но может, это и к лучшему? Разве она не желает посвятить себя служению Богу? Должно быть, стычка с Питерборном встревожила ее так, что теперь она не способна оценить пыл Виктора. Почему же она была так поражена, узнав, что за его обликом святого кроется обычный мужчина? Правда обрушилась на нее, когда она меньше всего была готова к этому. Она ведь совсем не знает его. Она приняла девичий восторг за любовь. Внезапно Мэри поняла: обещание, которое она дала ему, не было вызвано глубокими чувствами. Виктор, стоя на коленях, смотрел на нее с таким откровенным обожанием, что ей стало плохо при мысли, что придется причинить ему боль. Но другого выхода не было.

– Ах, Виктор, вы просите невозможного. Я не могу выйти за вас, ни сейчас, ни потом.

Тень пробежала по его лицу, и он встал с пола.

– Это герцог, да? Вы влюбились в него?

– Нет! – вскрикнула она, отшатнувшись. – Наша помолвка была ошибкой. Я забрала вас у Джо и никогда не смогу простить себя за это.

– Вы ничего не забирали. Она ушла по собственной воле. Как только мы поженимся, вы оцените преимущества нашего союза.

– Я не могу, – прошептала она. – Постарайтесь понять.

Он сжал губы и шагнул к ней. Принни зарычал, шерсть на его загривке встала дыбом.

Виктор остановился, хмуро взглянул на собаку, потом на Мэри.

– Я должен на несколько дней уехать из Лондона с вашим отцом. Но я вернусь и снова буду говорить с вами об этом. У вас будет время подумать, и вы поймете, что мы должны быть вместе.

– Я не думаю…

– А вы подумайте, – мягко сказал он, его красивое лицо омрачила тревога. – Подумайте, что за жизнь ждет вас без меня? Как вы будете жить? Станете поденщицей в каком-нибудь богатом особняке? Или любовницей вельможи, который в любую минуту сможет вышвырнуть вас на улицу? Или все-таки вы согласитесь на достойную роль моей жены? – Последний раз встревоженно взглянув на нее, Виктор повернулся и стал подниматься по ступеням.

Мэри, оставшись одна, опустилась на холодные каменные плиты и прижала к себе Принни. Пес радостно завилял хвостом и принялся лизать ей лицо. В ее душе царили боль, страх и горечь. Что она наделала?

Сегодня она порвала отношения и с Виктором, и с отцом. Но с другой стороны, как же она может вернуться к той жизни, которая еще несколько дней назад была для нее такой привычной? Как она может выйти замуж за человека, которого не любит?

Будущее, когда-то казавшееся таким спокойным и безоблачным, теперь превратилось в грозовую тучу на горизонте. Она умеет читать и писать – и все! Она не может – и не станет – просить помощи у Сент-Шелдона. Теперь, когда задуманный им маскарад остался в прошлом, она больше не нужна ему.

Боль в сердце стала нестерпимой. Если бы только она не чувствовала себя такой одинокой! Если бы она могла найти Джо! Если бы лорд Сирил пришел в себя и рассказал, кто стрелял в него! Внезапная мысль захватила Мэри, и она расправила плечи. Выход есть! Хотя Адам категорически запретил ей это, но завтра она проникнет в дом герцога Брентвелла.

И она разбудит лорда Сирила.