Любовь-победительница

Глава 17

Охваченная праведным гневом, Мэри выскочила из дома сестры. Не имея никакого средства передвижения, кроме собственных ног, она зашагала по омытым дождем улицам Лондона, словно святой Георгий, устремившийся на схватку с драконом. Проезжающие мимо кареты обдавали ее водой, многочисленные лужи насквозь промочили туфли, прохладная сырость холодила тело. Но она едва ли замечала все эти неудобства. Прижимая небольшой дневник в кожаном переплете к груди, она повторяла про себя самые гневные упреки, которые бросит в лицо Адаму.

Теперь, оказавшись перед Адамом и его матерью, Мэри подумала, что ее рот, должно быть, единственное сухое место во всем теле. Смелость по капле покидала ее, как вода, что стекала с подола накидки. Герцогиня в голубом шелковом платье, отделанном кружевом, казалась величественной и недосягаемой. Удивленно изогнутые брови без слов говорили о ее недовольстве этим вторжением.

Стоя рядом с матерью, Адам выглядел не менее величественно, даже брови его были точно так же удивленно приподняты. Одетый в безукоризненный темно-синий сюртук, он выглядел отчужденным и таким же недосягаемым, совсем не таким, как тот нежный мужчина, что еще совсем недавно осыпал ее своими ласками. Радостная улыбка не осветила его лицо, таким взглядом он, наверное, смотрел на провинившегося слугу.

Боже милосердный! Она отдалась ему, отдалась аристократу, далекому от нее, как радуга на небе.

Величие его светлости наконец заставило Мэри осознать, что она напрасно поддалась порыву и бросилась сюда. Ей не место среди великолепия его дома. Сейчас, в холодном свете дня, она поняла, что близость лишь углубила пропасть между ними – вместо того чтобы устранить ее.

– Адам, как неучтиво с твоей стороны! – пожурила его леди Софи. – Тебе следовало бы по крайней мере приветствовать нашу гостью.

– Нет-нет, ничего, – прошептала Мэри, гнев которой стремительно уступал место унижению. Опустив взгляд на узорчатый ковер, она отступила, и ее туфли издали отчетливый чавкающий звук. – Я могу подождать за дверью. Прошу простить за то, что прервала вас.

Она присела в глубоком реверансе, как учил ее Адам, слегка покачнувшись от дрожи в коленях. Когда она встала, он был уже рядом с ней, поддерживая ее локоть теплыми и крепкими пальцами.

– Мисс Шеппард, – произнес он голосом, от которого у нее стало пощипывать кожу. – Садитесь у огня и обсохните. Моя матушка как раз собиралась уходить.

Мэри, слишком растерянная, чтобы протестовать, подчинилась. Как безупречный джентльмен, снизошедший до столь незначительной особы, Адам подвел ее к обитому кожей креслу у пылающего камина. Она опустилась в него, борясь с врожденным чувством своей незначительности. Адам, наверное, считает, что она должна помешивать угли в камине, а не греться около него.

– Я так рада, что ты навестила нас, – сказала Софи, и в глазах ее заплясали веселые чертики. – День был таким скучным и унылым.

– Он и дальше будет скучным, – сказал ей Адам. – По крайней мере для тебя, потому что ты сейчас уходишь.

– Ты не можешь оставаться наедине с мисс Шеппард, – сказала герцогиня. – Позволь мне…

– Я требую, чтобы вы оставили нас одних, – заявил Адам тихо, но властно.

Его взгляд пересекся со взглядом матери. Напряжение было так велико, что Мэри даже показалось, что воздух начал искриться.

Они недавно ссорились… из-за нее? Боже милосердный, неужели герцогиня знает, где ее сын провел ночь?

– Ну, как пожелаешь, – произнесла герцогиня более спокойно, хотя плечи ее были развернуты так же решительно. Бросив взгляд в сторону Мэри, она добавила: – Мисс Шеппард, конечно, замерзла. Я пришлю вам чаю.

И она величественно выплыла из комнаты.

– Пойдем, – сказала она, обращаясь к Софи.

– Но, мама…

– Софрония!

Леди Софи, надув губы, бросила взгляд на Адама и Мэри и нехотя покинула комнату. Дверь закрылась, почти закрылась. Было очевидно, что герцогиня стремится сохранить хотя бы эту небольшую видимость приличий.

Эти мужские владения казались Мэри невероятно интимными. Когда Адам направился к ней, она заметила грязные разводы на черной коже его сапог. Ее взгляд скользнул по его длинным ногам вверх, и сердце забилось от запретного желания.

Вцепившись руками в дневник, она напомнила себе, что сердится на него. Прочтя в дневнике о том, что он сделал с сестрой, Мэри бросилась к нему. Сейчас настал момент высказать ему все оскорбления, которые она придумывала по дороге сюда.

Но прежде чем она успела разомкнуть губы, он опустился на колено и снял с нее одну туфлю, потом другую.

Его теплые пальцы обвились вокруг ее правой ступни и начали энергично растирать ее.

– Твоя кожа как лед. Ты, наверное, прошла много миль.

Противясь наслаждению, вспыхнувшему в ней от прикосновения его пальцев, она сердито смотрела на него, в его красивое, лживое лицо.

– Мало кто из нас имеет десяток карет в своем распоряжений, ваша светлость.

– Должен разочаровать тебя. – Его глаза сверкнули, и лицо утратило неприступную суровость. – В моем распоряжении всего четыре кареты. Одна принадлежит брату. Еще одной пользуются матушка и сестра. Так что, видишь, я не такой уж испорченный, как ты полагаешь.

Его руки коснулись левой ступни, и восхитительные ощущения волной захлестнули ее. Напряженные мышцы невольно расслабились, холод покинул тело. Она вспомнила, как он прикасался к ней в темноте, как его большие ладони скользили по ее ноге все выше…

Мэри порывисто отстранилась.

– Напротив, вы – сама испорченность.

Смешливые огоньки в его глазах погасли, и он наклонился к ней, опираясь рукой о колено.

– А, ты сердишься на меня. И имеешь на это полное право, после того, что произошло прошлой ночью.

Не понимая, какое место занимает в его жизни, Мэри укрылась за сарказмом:

– Я недовольна вашим приемом. Хотя этого и следовало ожидать.

– Просто ты вошла в разгар стычки. Моя матушка… – с раскаянием начал он.

– Не одобряет меня. И вы бы предпочли, чтобы я убралась из вашего дома, где мое присутствие ставит вас в неловкое положение.

– Ты ошибаешься. Мы с мамой спорили, но не о тебе, а о Сириле и Джозефин.

Мэри с подозрением взглянула на него.

– Вы сказали ее светлости, что они поженятся?

Он кивнул.

– Матушке понадобится время, чтобы примириться с моим решением. Но в конце концов она согласится, как согласился и я. И этим я обязан тебе, Мэри. Ты заставила меня осознать ошибку и уйти с их пути, – прошептал он.

Луч надежды пронзил мрак, сковавший ее сердце. Когда он смотрел на нее с такой нежностью, трудно было поверить, что это тот самый надменный аристократ, сделавший Джо возмутительное предложение всего за несколько часов до того, как ее похитили.

Постыдное желание вспыхнуло в ней, словно огонь, и она упрекнула себя за слабость. Ей так хотелось поверить ему, поверить, что он изменился. Ради нее.

Он снова начал растирать ее ступню, и его прикосновение подействовало на нее успокаивающе.

– Я разберусь с матушкой позже. Сейчас гораздо важнее найти твою сестру. Как можно скорее.

Мэри закусила губу.

– Ее могли спрятать где угодно. Таких мест тысячи.

– Не нужно отчаиваться. В этот самый момент мои люди изучают документы о покупке недвижимости и составляют список вероятных мест исходя из того, что ты видела во сне. Я собираюсь выехать на рассвете.

– А, вот почему вас не было, когда я проснулась, – сказала она. – Вы вернулись домой, чтобы организовать поиски.

– Да.

Его волосы все еще были влажными, и ей захотелось убрать с его лба непослушную черную прядь. Внезапно смутившись, она посмотрела на него из-под завесы ресниц.

– Я еще не поблагодарила вас за ландыши. Это было так прекрасно.

Он сжал губы, словно ее слова огорчили его. Потом, наклонившись к ней, он прижал ладонь к ее щеке.

– Мэри, ты прекрасная женщина, и я уважаю тебя всем сердцем. Я не должен был предаваться любви с тобой прошлой ночью. Хотя, если быть честным, я ни о чем не жалею. Я никогда не смог бы пожалеть о том восторге, который мы испытали.

Такого романтического признания Мэри ни разу не слышала за всю свою жизнь.

– И я тоже, – прошептала она.

Между ними возникла неразрывная, почти осязаемая связь. Его ладонь на ее щеке согревала и успокаивала. Он был так близко, что она видела крошечные серебристые искорки в его глазах цвета густых синих сумерек.

Идя на поводу у своего сердца, она потянулась к нему, мечтая о поцелуе. Его глаза, светившиеся нежностью, потемнели, и она вспомнила ощущение его губ на своей коже.

Его дыхание согревало ее.

– Позволь мне заботиться о тебе, – прошептал он, прикоснувшись к ее губам в мимолетном поцелуе. – Позволь мне обеспечить тебя всем необходимым и защищать тебя. Видит Бог, я не собирался обесчестить тебя, но теперь ничего нельзя изменить. И я не могу скрывать, что одного раза мне никогда не было бы достаточно.

У Мэри застучало в ушах. Он предлагает – что?

– Я не понимаю…

– Я хочу, чтобы ты делила со мной постель. Я хочу подарить тебе столько счастья, сколько ты подарила мне. – Кончики его пальцев заскользили по ее лицу. – Пока я буду холост, я буду хранить тебе верность. Даю слово. И ты никогда ни в чем не будешь нуждаться.

Стук в дверь прервал его, и Мэри увидела лакея в белых перчатках, который внес в кабинет огромный серебряный поднос. Слуга, должно быть, видел, как они прижимались друг к другу, как близки были их губы. Но ее ошеломленный разум не смог дать команду телу отодвинуться.

Адам неторопливо встал.

– Благодарю, Марпл. Это все.

Лакей поклонился и удалился. Пламя шипело в камине. Краешком глаза Мэри отметила светлые панталоны Адама и темно-синий сюртук, когда он подошел к подносу и взял серебряный чайник.

Господи, он не любит ее! И никогда не любил. Ему всего лишь нужна любовница. Женское тело, согревающее его постель.

Она должна была понимать это.

Он направился к ней с чашкой чая в руках. Хрупкий фарфор с розовым рисунком утонул в его большой ладони.

– Я положил ложку сахара. Надеюсь, тебе понравится.

И тут гнев и отчаяние всколыхнулись в ней. Она вскочила и выбила чашку из его руки. Фарфор, ударившись о камин, разбился на мелкие осколки. Темная жидкость разлилась на бледном мраморе, словно пятно крови.

– Я пришла сюда не чай пить, ваша светлость! И не за тем, чтобы вы оскорбляли меня вашим возмутительным предложением.

Адам нахмурился. Его грудь взволнованно вздымалась.

– Мэри, я вовсе не собирался оскорблять тебя, истинная правда! Но думала ли ты о своем будущем? Куда ты пойдешь? Что будешь делать?

– Как-нибудь проживу, без того чтобы сделаться вашей шлюхой.

Его лицо окаменело.

– Не опошляй того, что существует между нами. Брак невозможен, но я предлагаю тебе продолжительные отношения. Возможность жить, не нуждаясь ни в чем, до конца твоих дней.

– Деньги. – Боль стиснула сердце Мэри. – Джо была права. Вы считаете, что можете купить все, что вам захочется.

– Прошу прощения?

– Да, вам следует извиниться. Сегодня утром Обедайя пришел в спальню. И он не обрадовался, узнав…

– Что ты подарила мне свою невинность. – В его голосе зазвучали хриплые нотки. – Человеку, который не имел права принимать такой дар.

Ну вот, опять эти нотки раскаяния в голосе! Нет, теперь она не станет поддаваться им.

Мэри повернулась к креслу, взяла тоненькую книжицу и прижала ее к груди, словно талисман.

– Обедайя отдал мне вот это. Он нашел его за ночным столиком. Это дневник сестры.

– Хитрая бестия! Он должен был отдать его судье с Боу-стрит. – Адам подошел к ней. – Значит, ты его прочла? Можно ли там понять, кто похитил ее?

Возбужденная его близостью, Мэри лишь покачала головой.

– Ты уверена? Должен быть какой-то ключ, может быть, упоминание имени поклонника, который чрезмерно досаждал ей?

Он потянулся к дневнику, но Мэри отступила на несколько шагов, все так же прижимая книжку к груди. Брови Адама сомкнулись. Он стоял с протянутой рукой, и по лицу было видно, что он начинает понимать.

Опустив руку, он сказал:

– Она писала обо мне…

– Да. – То, что он не стал ничего отрицать, подтвердило ее самые худшие предположения. – На следующий день после того, как Сирил привез ее сюда, чтобы познакомить с вами и вашей семьей, вы нанесли ей визит. Вы предложили ей десять тысяч фунтов, чтобы она отказалась от Сирила и стала вашей любовницей.

Он наклонил голову в знак согласия.

– Я считал, что так будет лучше для брата. Я хотел доказать ему, что она не любит его.

– И это дало вам право унижать женщину, которую любит он?

– Вы не знаете моего брата. Он беспечен, его легко сбить с толку. У него и раньше бывали бурные романы. Я считал, что ваша сестра обманывает его.

– И вы не потрудились узнать ее истинный характер! Вы сочли ее коварной простолюдинкой, которая ухватилась за возможность попасть в ваш избранный круг.

Он запустил пальцы в волосы.

– Да. Теперь я понял свою ошибку и хочу принести вам мои глубочайшие извинения.

Он говорил с искренностью, грозившей разрушить стену, которую Мэри воздвигла между ними. Он ни за что не должен догадаться, как больно ей было узнать, что и Адам сначала выбрал ее сестру.

– Почему вы не рассказали мне об этом грязном поступке? И кстати, почему вы не рассказали об этом судье? Или опасались, что он может посчитать вас замешанным в преступлении?

Адам вздрогнул так, словно она ударила его. Ее слова ужаснули его.

– Мэри, у вас есть все основания думать, что моя честь запятнана. Но вы же не будете утверждать, что я мог застрелить собственного брата! Или попытался бы помешать его женитьбе столь бесчестным способом, как похищение его невесты.

Она посмотрела на дневник.

– Нет, не думаю, что даже вы могли пасть так низко. И все же если бы вы захотели причинить Джо боль, то нельзя было выбрать более болезненного способа. – Открыв дневник, она нашла нужную страницу. – Вот, ваша светлость. Прочтите сами, как вы разрушили жизнь моей сестры.

Он взял у нее тетрадку. Мэри, в душе которой царило смятение, прижалась лбом к прохладному стеклу. Капли дождя скользили по нему, словно слезы, которым она не давала вырваться наружу.

Она хотела заставить его страдать. Ей хотелось наказать его за грехи прошлого. И в то же время она была виновата не меньше его.

Мысленно она представила по-детски неаккуратный почерк Джо – отец настаивал, чтобы она писала правой рукой, в то время как левой у нее получалось гораздо лучше. Каждая запись начиналась одинаково: Дорогая Мэри.

Лишенная возможности достучаться до ее сердца, Джо изливала все свои надежды и страхи в дневнике. Она заполнила его признаниями, которыми они обычно делились, веселыми историями о своей жизни, восторженными рассказами о своей любви, смешными описаниями людей, с которыми познакомилась. Но за всем этим ощущались неудовлетворенность и тоска.

Мэри не нужно было даже читать, потому что она сама прочувствовала терзания Джо, когда та делала последнюю запись.

Дорогая Мэри!

Ужасная вещь случилась сегодня. Сент-Шелдон пришел ко мне с визитом. Это ужасный человек, холодный и неприступный, почти как папа в гневе. Но в отличие дт нашего папы Сент-Шелдон никогда не улыбается. Он смотрит на меня, словно я червяк, которого ему страшно хочется раздавить, но только он боится запачкать свои начищенные сапоги. Он предложил мне десять тысяч фунтов, чтобы я стала его любовницей и отказалась от моего любимого.

Ты можешь себе представить, какой стыд я испытала, как мне было больно? Потому что в тот момент я поняла, что его светлость никогда не примет меня в свою семью. Сохраняя достоинство, насколько это было возможно, я велела ему немедленно удалиться, хотя душа моя рыдала.

И в конце концов герцог добился чего хотел, не потратив ни единого пенни из своих проклятых денег. Потому что, закрыв дверь, я поняла, что никогда не смогу попросить Сирила выбрать между мной и братом. За ужином я сказала любимому, что разрываю нашу помолвку. Он в ярости покинул меня, и больше я его не видела.

Боль, исказившая его лицо, до сих пор преследует меня. Это будет моим вечным адом, моим наказанием за тщеславие, побудившее меня искать любви во что бы то ни стало. Завтра, если только не ослабеет моя решимость, я покину Лондон, вернусь к папе и буду умолять его о прощении. Я молюсь, чтобы и ты, Мэри, смогла простить меня, когда прочтешь эти записи.

И дай Бог, чтобы тебе не пришлось встретиться с Сент-Шелдоном. Только ты одна поймешь, почему я решила ни за что не допустить, чтобы Сирил узнал о возмутительном поступке своего брата. Если бы только ты откликнулась, когда говорит мое сердце, дорогая моя сестра, ты бы поняла, почему я больше никогда не смогу разрушить семейные узы…

– Мэри, ты слушаешь?

Голос Адама вернул ее к действительности. Заметив, что ее рука вцепилась в решетку окна, Мэри разжала пальцы и медленно повернулась.

Он стоял рядом с ней. Господь – или дьявол – наградил его яркой мужской красотой, от синих глаз до высоких скул и густых черных волос. У него была привычка склонять голову набок и пронзительно смотреть на нее, отчего она начинала трепетать. Мэри пыталась увидеть в нем жестокосердного аристократа, сделавшего непристойное предложение ее сестре, но видела лишь брата, готового на все для защиты своей семьи, возлюбленного, увлекшего ее за собой к вершине наслаждения.

Аристократа, предложившего ей стать его любовницей.

Точно так же, как он предложил это ее сестре. Она не должна обижаться. Но как же ей больно, как же больно!

– Ты не слышала меня? – Адам показал ей дневник, где между страницами виднелись обрывки бумаги. – Кто-то вырвал страницу.

Адам сдерживал нетерпение, пока карета невыносимо медленно катилась по оживленным улицам Лондона. Он бы предпочел отправиться в фаэтоне и самому управлять лошадьми, но тогда Мэри снова могла промокнуть. Эта мысль претила ему, и он приказал подать закрытый экипаж.

Она сидела напротив, сложив руки на коленях и глядя на залитые дождем улицы. Капюшон накидки обрамлял это лицо сдержанной красоты и достойной элегантности. Она и двух слов не произнесла с тех пор, как потребовала, чтобы он вместе с ней поехал в дом Джо на встречу с Обедайей. Она холодно заявила, что ее репутация и так уже пострадала, так что какая разница, если кто-нибудь увидит ее наедине с Сент-Шелдоном в его карете?

Он содрогнулся при мысли о собственном обмане. Она не давала ему защитить ее, даже сейчас, когда стала принадлежать ему.

Нет, она ему не принадлежит. И ее отказ стать его любовницей не должен был удивить его. Он твердил себе, что это к лучшему, что она избавила его от многих проблем. Продолжительные отношения лишь помешали бы ему исполнить свой долг и жениться. И все же его не покидала мысль, что, если бы Мэри не нашла дневник, если бы не обнаружила его предательство, она могла бы ответить иначе.

Впрочем, еще есть время исправить свои ошибки. Они обречены быть вместе, пока ищут ее сестру. Так что пока ему не придётся расставаться с ней.

Карета замедлила ход, и Мэри прижалась носом к стеклу.

– Смотрите, вон Обедайя! – воскликнула она. – Интересно, куда он направляется?

Адам, наклонив голову, чтобы не удариться о крышу кареты, пересел на ее сторону и увидел, как Обедайя в накидке и шляпе хромает по улице.

Карета остановилась у дома с колоннами.

– Подожди здесь, – велел Адам. – Пожалуйста.

Он открыл дверцу и вышел на моросящий дождь. Мэри не раздумывая последовала за ним, и он едва успел подать ей руку. Ее капюшон слетел, и капли дождя сверкали на золотисто-рыжих волосах.

– Ты, конечно, не собираешься ждать в доме, – обреченно заметил Адам.

Она поджала губы, показывая, что настроена решительно.

– Если Обедайя что-то скрывает, я намерена узнать, что именно.

Поправив капюшон, она устремилась по улице. Адам велел Круксу оставаться в карете, а потом догнал ее и взял под руку. Мэри искоса взглянула на него. Лишь несколько человек осмелились выйти на улицу в такую погоду.

Но даже в толпе Адам все равно заметил бы дворецкого. У Обедайи была своеобразная походка – последствия службы в королевской армии.

– Он направляется к Стрэнду и как-то нервно оглядывается, словно опасаясь, что за ним следят.

– Чепуха, – сказала Мэри. – Он, наверное, идет на рынок.

– Лавки уже закрылись.

– Ну тогда он скорее всего идет к аптекарю или к угольщику.

– Возможно, – рассеянно сказал Адам, следя за спешащим дворецким и одновременно стараясь уберечь Мэри от луж и выбоин.

Она вдруг сжала его руку.

– Джо, должно быть, сама вырвала страницу. Просто нелепо думать, что Обедайя имеет отношение к ее исчезновению.

– У него нет алиби. И у других слуг, которые были в доме в ту ночь. Их пока так и не нашли.

– Он говорил, что уволил их, потому что они были ленивы и пользовались добротой Джо.

– А судье он сказал, что они убежали из страха быть обвиненными в преступлении.

–. Вы настроены против него, потому что он осмелился упрекнуть вас сегодня утром.

Ее слова ранили его, хотя он уже должен был бы привыкнуть к подобным высказываниям по поводу своего высокомерия. Он невозмутимо наблюдал за происходящим. И вдруг нечто необычное привлекло его внимание.

– Однако как странно! – Он втянул Мэри в табачную лавку. – Посмотри во двор церкви.

Они вместе смотрели сквозь моросящий дождь на церковь Святого Клемента с ее высокими шпилями, вонзающимися в мрачное небо. Стоящий мужчина на ее фоне казался гномом.

Его плечи были понуро опущены, лысеющая голова не прикрыта шляпой, несмотря на дождь. Он пошел навстречу Обедайе и пожал ему руку, и при виде этого Адам напрягся, как будто его изо всех сил ударили кулаком в живот.

– Папа? – потрясенно прошептала Мэри. Она шагнула вперед, но Адам удержал ее.

– Давай сначала выясним, что они затевают.

Ему следовало бы знать, что она не послушает его. Мэри оттолкнула его руку и побежала через улицу. Выругавшись, Адам бросился за ней, торопясь, насколько это было возможно – его сапоги не были предназначены для бега по булыжной мостовой. Мэри подхватила юбку, капюшон слетел, обнажив роскошные волосы.

Он нагнал ее в тот момент, когда она достигла кладбища при церкви. Теперь уже не было смысла прятаться – оба мужчины заметили их. Обедайя передал лист белой бумаги Томасу Шеппарду, и тот спрятал его в карман черного сюртука.

Когда они были уже совсем близко, Мэри заколебалась. Она снова стала мышкой, с нежностью подумал Адам. Отец хорошо вышколил ее.

Адам встал перед ней, всем своим видом демонстрируя готовность защитить Мэри.

– Преподобный Шеппард, какой неожиданный сюрприз!

Томас сдержанно кивнул.

– Мистер Брентвелл.

– А где же ваш помощник? Добродетельный дьякон Габриэль?

– Я велел ему остаться у повозки, – ответил Томас Шеппард с непроницаемым видом.

– Вы следили за мной! – обвинил Обедайя Адама. – Это все ваши дьявольские штучки.

– Нам теперь нечего скрывать, раз он все узнал, – сказал Томас. – Слабый бежит и без погони, но только праведник смел как лев.

Адам приподнял бровь.

– Роющий ближнему яму сам в нее и упадет.

Капли дождя катились по высокому лбу преподобного Шеппарда и исчезали в густых седеющих бровях. Он сердито взглянул на Адама, потом на Мэри. Суровые морщины на его лице, казалось, стали еще глубже.

– Обедайя работает на меня.

Менее всего Адам ожидал подобного ответа. Впрочем, теперь все встало на свои места. Мэри едва слышно ахнула.

– Я не понимаю, папа. Ведь его наняла Джо, а не ты?

– Я послал его к ней. – Томас Шеппард потер подбородок. – Без ее ведома.

– Потому что ты знал, что, если хромой солдат станет просить милостыню у ее дверей, она пожалеет его и возьмет к себе, – прошептала Мэри. – Ты знал, что она даст ему работу в своем доме.

– И тогда он получил возможность шпионить за Джозефин и посылать вам отчеты, – подвел итог Адам. – Умно придумано.

– Ничего я не шпионил, – возмутился Обедайя, стукнув себя кулаком в грудь. – Я делал свою работу, причем хорошо. А преподобному всего-то и нужно было лишь время от времени получать весточку, чтобы знать, что мисс Джозефин ничего не грозит. – Он зло взглянул на Адама. – И мисс Мэри – тоже.

Мэри медленно подошла к отцу.

– Значит, ты обманывал меня? Ты сказал, что совершенно порвал с Джо, и требовал, чтобы я последовала твоему примеру. Но на самом деле ты не сделал этого.

Его встревоженный взгляд встретился с ее взглядом.

– Я согрешил, проявив слабость, дочь моя. И я просил Господа простить меня за это.

– Слабость? – Мэри бросилась к нему, прижимаясь щекой к его сюртуку. – Ах, папа. Разве любовь может быть слабостью?

Томас несколько мгновений колебался, но потом его руки сомкнулись на спине дочери. И в этот момент зазвонили колокола на церковной колокольне.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Обедайя. – Четыре часа, и все хорошо.

Адам задумчиво смотрел на него.

– Ну, расскажи мне, какую роль ты сыграл в похищении Джозефин?

Дворецкий напрягся.

– Я спал в своем чулане в ту ночь.

– Тогда расскажи, по какой причине ты уволил слуг Джозефин.

Обедайя поправил мятую шапку.

– Мисс Джозефин застала меня, вот почему. В тот вечер она видела, как я надписывал конверт ее папаше, и захотела узнать, что в нем. Когда мы с ней спорили, вошла повариха. Я побоялся, что она проболтается судье и меня обвинят в том, что это я стрелял.

– Я знала, что должно быть разумное объяснение, – сказала Мэри.

– А та страница из дневника Джозефин? – спросил Адам. – Та, что ты передал преподобному Шеппарду. Я хотел бы знать ее содержание.

Шеппард и Обедайя украдкой переглянулись.

– Это семейное дело, не имеющее к вам никакого отношения, – холодно сказал Томас. Он повернулся к Обедайе: – Можешь идти. Ты мне больше не нужен.

– Но прежде еще одно дело. – Слуга ткнул толстым пальцем в Адама. – Скажите преподобному, чего вы наделали. Станьте на ваши драгоценные колени и просите у него прощения за то, что соблазнили мисс Мэри. – И что-то бормоча себе под нос, слуга захромал прочь.

Томас Шеппард окаменел. Он отшатнулся от Мэри, и лицо его потемнело. Церковные колокола затихли, и в наступившей тишине лишь шелест дождя сливался с шумом улицы, доносившимся со Стрэнда.

– Это правда, Мэри Элизабет? – хрипло спросил он. – Неужели ты пала так же низко, как твоя сестра?

Она опустила голову.

– Я думала, что это любовь.

– Любовь! Это распутство. Такие мужчины скажут все, что угодно, лишь бы заставить добродетельную женщину согрешить. Только посмотри на него, как он гордится своим отвратительным поступком.

Мэри посмотрела на Адама, и в ее глазах он увидел глубокую боль. Его охватило желание сказать ей то, что она жаждет услышать. Но как он может снова солгать ей? Он не любит ее, не может любить, не должен! Любовь – это нежная привязанность, а не наваждение, не яростное чувство собственника, которое терзает его.

– Ну что, видишь? – загремел Томас Шеппард. – Он не испытывает никаких сожалений от того, что сделал из тебя шлюху. Ты ему так же дорога, как и безымянная девка, что занимается своим ремеслом на улице.

Адам похолодел. Неужели так же к Мэри будут относиться и другие? Он не потерпит этого.

Одним стремительным движением он схватил священника за лацканы сюртука.

– Никогда больше не смейте говорить о Мэри в таком тоне! – закричал он. – Все это исключительно моя вина. И я намерен исправить положение.

– Еще как исправите, мистер Брентвелл!

Томас Шеппард молниеносным ударом в челюсть едва не сбил Адама с ног. От удара он пошатнулся, ударившись спиной о дерево. Во рту появился привкус крови. Боль пронзила скулу и отдалась в голове. Кулаки сжались сами собой, чтобы нанести, ответный удар.

Но он не смог ударить отца Мэри.

Мэри застыла, зажав руками рот, глаза ее расширились от ужаса, и Адам, глядя на влажные завитки, обрамлявшие прелестное лицо, знал, что это он стал причиной ее позора. Постыдного позора в глазах ее отца.

И вдруг Мэри резко повернулась к отцу.

– Как ты смеешь вмешиваться, папа? Мне не нужно, чтобы ты за меня решал мои проблемы. Я больше не ребенок.

Она бросилась к Адаму, скользя по мокрой траве, и, прижавшись к нему, коснулась прохладной ладонью его щеки. Адама снова охватила нежность, когда она решительно бросилась на его защиту. Но это лишь усугубило его чувство вины.

Томас Шеппард наблюдал за ними с непроницаемым лицом:

– Иди к своему любовнику, – наконец тихо сказал он. – Что касается вас, Брентвелл, то я бы посоветовал вам держать ее в пределах вашего дома. Да поможет ей Господь, если у меня вдруг возникнет искушение обратить на нее мой праведный гнев!

Резко повернувшись, он устремился прочь, черная фигура на фоне внушительной светлой церкви.

Угроза Шеппарда парализовала Адама. Он остро ощущал, как дрожит в его объятиях Мэри, как она беззащитна и испугана. Будь проклят ее отец!

И все же, злясь на Шеппарда, Адам не мог не злиться и на себя. Своей самоуверенностью он поставил ее в это двусмысленное положение. Не сумев сдержаться, он обрек ее на бесчестье. Что ж, есть только один способ исправить это. Он с обреченностью фаталиста понимал, что другого выхода у него нет.

Он должен жениться на Мэри.