Маленькая леди в большом городе

Глава 23

На работу в офисе Джонатан тратил весь свой нечеловеческий запас энергии; благотворительная акция, организацию которой он тоже взял на себя, поедала и сверхсилы.

Тем не менее, он сдержал обещание и стал уделять мне куда больше внимания, чем прежде, а если опаздывал, не просил связаться со мной Лори, а звонил сам. Более того, ему удавалось делать это достойно, без намека на недовольство или раздражение. Мы провели целый день на Лонг-Айленде, однажды целую ночь напролет, как привидения, гуляли по Гринич-Виллиджу, а когда дел у Джонатана было невпроворот, ухитрялись встретиться за ланчем или чашкой чая или просто вместе завтракали. Однако и в минуты, когда мы потягивали коктейли в «Карлайл» либо, сопровождаемые Храбрецом, брели рука об руку по Центральному парку, я чувствовала, что Джонатан составляет в уме списки или обдумывает вопросы логистики. А когда до торжественного события оставались считанные дни, заметила, что складки между его бровей углубились и не расправляются.

Впрочем, жаловаться на занятость Джонатана я не имела права: у меня у самой было море дел. Официально я консультировала Дайану и вела переговоры с поставщиками провизии, неофициально – тайком уходила из дома и, по меньшей мере, единожды в день, бывало, ранним-ранним утром, звонила в агентство, всякий раз застигая врасплох Габи и Аллегру. Увидев собственными глазами, как они ведут дела, я решила, что должна постоянно их контролировать. Дабы лондонский бизнес не сошел на нет.

Тяготило одно: со страшной силой тянуло домой. О том, когда я полечу в Англию, мы с Джонатаном ни разу конкретно не разговаривали. И о том, что за этим последует. Я планировала уехать дня через три после благотворительной акции, что будет дальше – не смела и гадать Словом, теперь меня тревожили две мысли: о Синди и о будущем.

Дабы успокоить нервы, я при всяком удобном случае покупала чашку латте. Вполне невинное утешение, ведь правда?

Назначенный день пришел слишком скоро. И начался для меня отнюдь не радостно.

Я завела будильник в телефоне на пять тридцать, поставив его на виброзвонок, чтобы проверить, будут ли в агентстве Габи и Аллегра, но уснуть не смогла – принялась прокручивать в голове слова девочек, особенно те, что навернякапревратно толковала, снова и снова. А в пять поднялась и спустилась вниз.

Храбрец в своем домике даже не шевельнулся. Натянув мягкий свитер Джонатана прямо поверх пижамы, я вышла из дома и села во дворе.

К моему великому изумлению, трубку в агентстве подняли после первого же гудка.

– Черт побери, Гобби! Я прекрасно справляюсь без напоминаний! – проорала Аллегра под шум выдвигающихся ящиков. – Или ты надумала попросить прощения за совершенно излишнюю…

– Это агентство Милочки? – учительски грозным голосом спросила я. – Или я ошиблась номером?

– Нет-нет, не ошиблись, – произнесла Аллегра чуть более приветливо. – По какому вы поводу?

– Ас кем я разговариваю?

Конечно, можно было тут же прекратить игру, но слишком уж занятно было слушать, как Аллегра беседует со сторонними людьми.

Последовало непродолжительное молчание.

– С Мелиссой Ромни-Джоунс, – еще более мягко ответила она.

– Очень сомневаюсь в этом, – сказала я обычным голосом.

– Почему это? – спросила Аллегра. Нет, честное слово!

– Потому что Мелисса Ромни-Джоунс – это я! Аллегра. Это Мелисса.

– Да? – с легким удивлением произнесла сестра. – Ну и голос у тебя – не поймешь, что это ты.

Приехали! Она знает меня двадцать восемь лет.

– Как идут дела? – спросила я, глядя на проезжавшего по вымощенной булыжником улице студента-велосипедиста. – Почему ты не называешь своего имени?

– О моем местонахождении теперь никто не должен знать, вот так! – заявила Аллегра. – Дела нормально. Справляемся.

Я усомнилась в правдивости ее слов, но предпочла отложить тревоги на потом.

– Значит, все в порядке?

– Ты звонишь по конкретному вопросу? – резко спросила Аллегра. – У нас сегодня дел по горло. Уже работаем в поте лица. А который час, ты в курсе? Всего лишь начало одиннадцатого!

– Чем же вы заняты? Помимо того, что берете трубку и хамите, не узнав, клиент звонит или нет?

– Я собираюсь съездить с парнем по имени Руперт Брейтуэйт в магазин, купить кое-что из бытовой техники для кухни, а Габи должна выбрать подарок на день рождения какой-то малявке из Мейфэр.

В памяти всплыла неприятность, приключившаяся перед моим приездом в Лондон.

– Аллегра, – строго произнесла я. – Ты поговорила с той бедной женщиной о вязаных игрушках? Сказала, что отправила их по ошибке?

– Прости, Мелисса, у меня тут непредвиденные обстоятельства. Надо бежать. Габи позвонит тебе позднее.

Аллегра положила трубку. Я уставилась на сотовый в собственной руке. Что, черт возьми, происходит?

Вернувшись в дом, я уселась на кухне и принялась наблюдать, как на деревянный пол сквозь опущенные жалюзи струится утренний свет, и слушать, как с приходом нового дня пробуждается город. Я надеялась, что дизайнерские перестройки не уничтожат дух особняка, так согревавший его в мегаполисе, что без конца чистили и совершенствовали.

Мной на мгновение овладело желание взять ремонт под личный контроль. Я показала бы Джонатану, на что способна.

Тут я почувствовала, что меня целуют в затылок.

– Тоже не спится? – спросил Джонатан.

Он был уже в спортивной одежде и выглядел немыслимо бодрым.

Я покачала головой.

– Дорогой, а не рановато ли ты собрался на пробежку?

– Нет! Впереди великий день! Я и планировал пробежаться пораньше, потом поспешить на работу и часов в шесть взяться за приготовления. Чтобы ничего не упустить.

Я округлила глаза. Сейчас передо мной стоял типичный Доктор Ноу.

– Часов в шесть?

Джонатан кивнул и принялся обувать кроссовки.

– В Нью-Йорке день начинается рано, Мелисса. – Его голова исчезла под столом. – Ты собираешься в салон красоты?

– Ага. Лори записала меня на все, что требуется. Умница! – Мне предстояло провести в салоне минимум четыре часа. – Я появлюсь в «Метрополитене» совершенно другой женщиной.

Джонатан выпрямился.

– Совершенно другой не нужно, прошу тебя. – Он поцеловал меня в лоб. – Ты нравишься мне такая, как теперь. Даже если придешь, не заглядывая в салон, затмишь всех остальных дам. – Он взглянул на часы. – Так, я побежал. Если что-нибудь потребуется, не звони мне…

– Звони Лори, – договорила я за него. – Знаю.

– О! – воскликнул Джонатан, будто осененный блестящей мыслью. – Я могу взять с собой пса!

– Не думаю, что ему такая прогулка придется по вкусу, – предупредила я.

– Почему? – Джонатан подошел к собачьему домику. – Эй, малыш! Не хочешь пробежаться с папой?

Из домика послышалось негромкое рычание.

– Ладно, – произнес Джонатан таким тоном, будто принимает командирское решение. – Тогда оставайся дома и присматривай за мамочкой!

Он щелкнул пальцами, указал на меня – для столь раннего часа почти с сатанинской бодростью – и выбежал из дома.

Я вернулась в кровать. Увы, ненадолго.

В девять, когда я только погрузилась в глубокий сон, меня разбудил звонком в дверь человек из цветочного магазина, что явился с двумя букетами. Огромным из роз и поменьше из других цветов, тоже роскошным. Я дала парню на чай – уяснив в ходе бесконечного ознакомления с американскими правилами, что разносчика цветов непременно стоит поблагодарить, – приняла подарки и неуверенными после сна шагами пошла к столу.

Большущий букет из бархатистых темно– красных роз был от Джонатана. На карточке чернело выведенное его рукой единственное слово «Навеки». Мгновение-другое я просто наслаждалась романтичностью минуты. Мужчины достойнее Джонатана я не встречала никогда прежде.

На карточке во втором букете, из фрезий и лилий, я прочла:«И Орландо фон Борш, оказывается, приносит пользу. С любовью от Годрика и Кристи».

Я так возликовала, что, направляясь в душ, пела.

Воодушевленная неожиданными сюрпризами, я оделась и решила позвонить в квартиру Нельсона, узнать, как идет ремонт. Габи и Вульфи, чего и следовало ожидать, не особенно пеклись о ходе работ, поэтому я сказала ремонтникам, что по рассеянности забыла выключить секретные Нельсоновы веб-камеры, – эту уловку я пускала в ход, перевоспитывая нерадивых уборщиц, нанятых моими клиентами. Да-да, сказала я в трубку, конечно, я вижу, как Джейсон машет мне рукой. А Дейв почему отвлекается? Пусть немедленно берется за дело!

Разумеется, я их не видела. Но ремонтники такой народ, что легко угадать, чем они заняты.

Закончив разговор, я обнаружила, что дел больше нет. Платье для вечернего торжества было уже куплено, оставалось лишь привести себя в достойный для такой вещи вид. Я вышла из дома и все утро бродила по магазинчикам Гринич-Виллиджа, выбирая подарки для лондонских близких. Заглянула даже в книжный, где случайно и наткнулась на «Сельскую жизнь».

Мое внимание привлекла мамина фотография – изображение дамы с обложки, новое лицо «Женского института».

Я изумленно раскрыла журнал на указанной странице и увидела другой снимок Мама на нем, в шелковых брюках типа индийских, сидела в шезлонге и выглядела на двадцать лет моложе, чем была. Вокруг тут и там поблескивали, точно драгоценности, многочисленные банки с джемом.

Я прищурила глаза. А кто это хмурится на заднем плане? Неужели Аллегра? Создавалось впечатление, что над моей сестрицей изрядно поработал стилист-профессионал. Она была в симпатичном красном платье, на ее щеках розовели – боже ты мой! – румяна! Подпись гласила: «Белинда Ромни-Джоунс (и малая толика ее заготовок) со специалистом по этикету, дочерью Мелиссой». Мелиссой?

Впрочем, если Аллегра по сей день под надзором шведской мафии, так, конечно, проще, подумала я.

Со смешанным чувством страха и гордости я пробежала строчки глазами.

Миссис Ромни-Джоунс, супруга парламентария, представителя Консервативной партии Мартина… хранить тепло домашнего очага ее призвание… вяжет… поддерживает рынки «Женского института»… «Полюбила варить джем с тех самых пор, как посадила в саду айву!»

Во мне закружили радость, ужас и недоумение, и я не стала дочитывать статью до конца. Журнал тем не менее купила.

В два пополудни, когда я досиживала в салоне последний час, запиликал сотовый.

Звонок был неуместен сам по себе – во время процедур не разрешали болтать по телефону. Хуже того, звонил отец.

Вывести меня из состояния полной расслабленности папаша умел, как никто иной.

Он по обыкновению не стал тратить время на «привет», «как дела?», «мы соскучились» и с ходу выпалил:

– В течение двадцати четырех часов вышли мне ведомости отработанного времени. Речь о заданиях, которые ты выполняешь по моей просьбе, надеюсь, понимаешь. Лишние часы можешь не приписывать – бумаги понадобились паразитам из таможенного и акцизного управления.

Русская дама, что удаляла слой омертвевшей кожи с моих пяток, подняла голову и метнула в меня недовольный взгляд. Чувство возникло такое, будто я крутом виновата.

– Да, конечно, я вышлю ведомости, – ответила я. – Но ведь…

– И поторопись! – прокричал отец. – Расчеты мы уговорились проводить через бухгалтерию агентства, так?

– Так!

– Но кое-что изменилось. По-видимому, твоя сестрица желает, чтобы деньги поступали на ее собственный счет.

– Что?

– Что слышала. Только этих проблем мне не хватало! Будто мало Саймона, что явился вот с каким-то письмом из банка, твоей бабушки – разгуливает по дому, точно сбежала из второсортной постановки «Неугомонного духа». Еще этот Ларс! Крутится тут, стучит в гостиной чертовыми копьями!

– Ларс вернулся?

– Почти! – проревел отец, злясь, наверное, не на меня, а на Ларса.

– А мама как? – несмело спросила я, желая закончить разговор на более радостной ноте. – Я видела эту статью в «Сельской жизни». Кстати, еще раз с юбилеем! Хорошо отдохнули?

Папаша с шумом набрал в легкие воздуха.

– Мелисса, твоя мать семь месяцев подряд думает об одном вязании! Когда тридцать пять лет назад мы соединялись узами брака, я видел перед собой мадам Баттерфляй! Понятия не имел, что с годами это очарование превратится в проклятую мадам Дефарж. Только подумай: она с утра до ночи вооружена! Не могу я с этим смириться!

– Теперь наша мама – лицо «Женского института», – напомнила я, надеясь унять его гнев.

– Да уж, – ответил отец.

Я всем сердцем желала, чтобы он был помягче с мамой. Ребенок в любом возрасте болеет за мать душой.

Тут, может потому, что пропала связь (маловероятно), или потому, что отец сам ее прервал (как всегда), разговор внезапно оборвался. С моих губ слетел вздох.

– Прости, – пробормотала я, обращаясь к Светлане.

Она с укоризной на меня посмотрела.

– На то, чтобы р-расслабить твои ноги, мы убили целых сорок минут.

И я, и Светлана перевели взгляды на мои ноги. Они стояли в воде, точно две каменные стелы.

– Прости, – снова произнесла я.

Как было бы замечательно вплыть в «Мет», держа под руку Джонатана! Увы, погруженный в водоворот последних приготовлений, он не смог заехать за мной. Зато Лори прислала шикарный лимузин, и досада почти ушла, особенно когда я обнаружила на заднем сиденье букетик из роз – украшение для дамского платья.

Все-таки жаль, что Джонатан не видел, как я выхожу из дома. Когда я открыла дверь Иолан– де, что приехала забрать Храбреца до завтра, та чуть не заплакала от восторга.

– Ангел! – простонала она, обняв меня, насколько позволяла пышная юбка моего платья. – Сущий ангел… с помадой на губах!

Я приняла ее слова за комплимент и пообещала, что, если увижу в уборной знаменитостей, непременно расскажу ей об этом.

Подойдя к лестнице у парадного входа в «Метрополитен», я приостановилась, охваченная нервной дрожью. Не я ли учила Годрика, как держаться на разного рода праздниках?

Во-первых, пришло мне на ум, раз я приехала одна, могу никуда не торопиться и спокойно осмотреться.

Во-вторых, поскольку Джонатана рядом нет, никто не встретит меня с мыслью: «Почему он с этой, не с Синди?»

В-третьих…

Я мелкими шажками пошла вверх по лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, глядя на новые золотистые туфли и ощущая на себе десятки взглядов.

Нет, с Джонатаном было бы лучше. Я могла бы хоть поделиться с ним, что ошеломлена великолепием вокруг.

В-третьих…

Третьего плюса не отыскивалось. Я мечтала, чтобы Джонатан оказался рядом.

Лестницу освещали фонарики, в сказочном мраморном вестибюле, куда ни кинь взгляд, красовались, словно гигантские павлины, композиции из роз и лилий, воздух под гулкими сводами изобиловал мускусным благоуханием. Места, отведенные для празднования, ограничивала красная лента. Я приехала довольно рано, однако гостей в вечерних нарядах собралось уже прилично. Входя в вестибюль, дамы и господа снимали пальто и кашемировые шали, брали бокалы шампанского с огромных подносов и шли к Египетскому храму.

Сдав в гардероб короткий бабушкин жакетик из искусственного меха, я, распрямляя спицу и покачивая бедрами, последовала за остальными. Дрожь мало-помалу прошла. Шагая на высоких каблуках по пустым коридорам, я с приятным головокружением размышляла о тишине и покое, царящих в темных отгороженных красной лентой залах наверху. Они так и будут стоять до утра, задумчивые и пустынные, пока блистательное общество внизу пьет и закусывает.

Зал, куда я, наконец пришла, оказался весьма странного вида помещением: древняя арка, за ней каменный храм, а наверху вдавленный внутрь стеклянный потолок в современном стиле, светящийся необычным сиянием. На миг я почувствовала себя неуютно среди всей этой экстравагантности, но, одолев смущение, взяла бокал с шампанским у проходившего мимо официанта и посмотрела по сторонам, решая, с кем бы заговорить.

Я беседовала с тремя приветливыми людьми, совсем не думая о Джонатане, когда случайно заметила его в толпе. Он оживленно разговаривал с пожилой парой в причудливых нарядах.

Джонатан создан для вечерних костюмов. Выглядел он в смокинге величаво, но держался при этом совершенно непринужденно. Его волосы, хоть над ними и не корпел парикмахер, лежали идеально ровно, руки ухоженные, хоть их и не обрабатывал специалист по маникюру, малейшее движение говорило о внутреннем достоинстве и непоколебимой уверенности в себе. При мысли, что это мой мужчина, грудь приподнялась от заполнившей ее гордости.

Разговаривая, Джонатан то и дело поворачивал голову, словно кого-то искал; когда же его взгляд упал на меня, лицо просияло светлейшей улыбкой. Он извинился перед собеседниками и стал пробираться ко мне через толпу гостей и официантов с огромными подносами. Мои губы приятно закололо, а когда обнаженной руки коснулись наконец пальцы Джон а тана, тончайшие волоски на ней встали дыбом.

– Мелисса, ты потрясающе выглядишь, – пробормотал он мне на ухо. – Самый восхитительный экспонат во всем музее.

– Не преувеличивай, – сказала я.

– Вижу, ты занята: как обычно, очаровываешь гостей. А мне уделишь минутку-другую?

– Само собой.

– Украду тебя совсем ненадолго. Джонатан положил руку мне на спину – отчего мое сердце забилось чаще – и повел меня прочь из зала и мимо охранников в темных одеждах, которые собрались было остановить нас, но, увидев, что это Джонатан, одобрительно закивали.

– Вообще-то музей уже закрыт, – прошептал Джонатан. Мы быстро шли по коридорам, держась за руку. – Нам не положено вот так здесь расхаживать, но я, хм… поговорил с кем нужно. Я тебя не задержу, – прибавил он. – Просто хочу, чтобы ты кое на что взглянула…

На нем лежала основная ответственность за проведение праздника – я не надеялась даже на то, что у него найдется время оценить мою прическу, не говоря уже об уединении меж саркофагами. Мое сердце стучало все громче – отнюдь не только потому, что, дабы поспевать на высоких каблуках за Джонатаном, идти приходилось возможно быстрее.

Наконец мы пересекли зал, наполненный штуковинами, что выглядели как обычные изделия из фарфора, и очутились в гостиной.

Английской гостиной: с деревянными половицами, буфетами красного дерева и тремя старинными помутневшими зеркалами. Подойдет к такому юная красотка и увидит перед собой жертву проказы. Даже пахло здесь как в здании, охраняемом Национальным трестом. Недоставало, пожалуй, лишь сосудов с ароматическими смесями да древней дамы на стуле, что с укоризной воззрилась бы на мои каблуки. В остальном комната была точь-в-точь, как в старом английском особняке.

Кстати сказать, если бы в ней оказались две собаки, царило бы неиссякаемое напряжение и пахло бы сигарным дымом, ну, еще слышались бы отдаленные крики, она сошла бы за обиталище Ромни-Джоунсов. Меня внезапно захлестнула страшная тоска по родине.

– Боже мой,– пробормотала я. – Такое чувство, что я дома.

– Я знал, что тебе тут понравится. – Джонатан просиял. – Но пойдем дальше, это еще не все!

Вообще-то, подумала я, последовав за ним, я не уверена, что мне тут нравится. Какого черта

эта чудесная английская гостиная делает здесь в Нью-Йорке? Мне вдруг стали понятны чувства греков, что приходят в Британский музей и оказываются среди творений, созданных в Греции.

Джонатан, с трудом сдерживая радость, привел меня в более тускло освещенную комнату, где возвышалась огромная кровать с пологом на четырех столбиках, покрытая ткаными покрывалами, края которых спадали до самого пола. Здесь дополнений не требовалось – казалось, даже если повесишь на окна вместо штор государственные знамена Великобритании, дух в комнате не станет более английским. Грудь сдавило от наплыва патриотических чувств. То была не кровать – настоящее господское ложе!

– Ого! – воскликнула я. – Глаз не оторвать!

– Здорово, правда? – Джонатан обнял меня сзади за талию, и мы оба стали любоваться роскошной кроватью. – Я пришел сюда в прошлом году перед Рождеством, в ту пору, когда переживал весь этот ад… с Синди и разводом. Потому-то я и люблю «Мет». Когда совсем невмоготу, спешишь сюда, и все становится на свои места. Стоит лишь взглянуть на что-то красивое, умиротворяющее или просто… необычное.

– Прекрасно понимаю, о чем ты! – воскликнула я. – Обожаю рассматривать фигурные оковки церковных дверей в музее Виктории и Альберта. Вроде бы грубо, но как красиво!

Не задумал ли он потешиться любовной игрой, мелькнуло у меня в мыслях. Склонить меня к сексу в экстремальных условиях? Наверняка тут кругом сигнализация?

– Когда я пришел сюда в прошлом декабре, страшно мучился внутренними противоречиями. – Джонатан крепче меня обнял. – Теперь, слава богу, все изменилось.

Я прочла надпись на табличке, прикрепленной к спинке кровати. Оказывается, ее доставили сюда прямо из старинного английского дома. Где жила мать Роджера! Грудь сдавила национальная гордость. Возможно, кровать передали музею по доброй воле, тем не менее…

– Я пришел сюда, – продолжил Джонатан, – терзаясь раздумьями: правильно ли я поступаю? Увидел эту кровать, и знаешь что? Вдруг подумал о тебе.

– Ну-ну, только не лги! – воскликнула я с шутливым возмущением.

Джонатан чуть крепче сжал меня в объятиях и тут же немного ослабил руки.

– Я не лгу, глупышка. Я пришел именно сюда, потому что затосковал по тебе, по Лондону, по Англии. Вид кровати меня успокоил, напомнил, как легко и спокойно мне было с тобой. Мной вдруг овладело неуемное желание уложить тебя на такое вот ложе, задернуть полог и забыть о мире вокруг. Кровать истинно английская – сделана на совесть, не абы как, к тому же с каким вкусом! Такое ощущение, что она для сказки, у которой не будет конца. Взгляни: старушка на белом свете целых пять веков.

Я затаила дыхание, не вполне понимая, к чему он клонит.

– Мелисса. – Джонатан повернул меня к себе лицом. Вид у него был самый что ни на есть серьезный, в глазах, как мне показалось, даже проглядывала тревога. – Я и поверить не мог, что когда-то обрету столь огромное счастье. Позволь мне навсегда отгородить нас с тобой пологом…

Поддернув брючину, он опустился на колено и посмотрел на меня снизу вверх.

– Жаль, что прежде я не побеседовал с твоим отцом, но он не отвечает на звонки, и его секретарша не говорит, где его найти. Зато я поговорил с твоей бабушкой, и она дала добро. Мелисса…

Клянусь, я совсем не дышала – не могла, даже если очень постаралась бы.

– Окажешь ли ты мне честь стать моей женой?

Я приоткрыла рот, чтобы ответить, но не вымолвила и слова. По щекам уже текли слезы счастья – безоблачного, в пузырьках шампанского. Я не верила, что не сплю. В буквальном смысле. Пыталась заставить себя принять слова Джонатана, но сомневалась, что они мне не послышались. Он просил меня выйти за него замуж!

На случай, если потребуются доказательства, Джонатан кое-что приготовил – коробочку, что в эту минуту протягивал мне.

– Не совсем подходящее. Ты наверняка захочешь поехать в ювелирный вместе со мной и выбрать что-нибудь по своему вкусу, – сказал он, когда я дрожащими пальцами взяла у него коробочку. – Но я подумал, хм, тебе будет приятно получить подарочек и сегодня.

Я открыла старомодный кожаный футляр и ахнула, увидев изящное кольцо с тремя сапфирами в углублении подушечки из потертого красного бархата. Восхитительная вещь!

– Кольцо моей бабушки, – объяснил Джонатан. – Подарок от деда на золотую свадьбу.

Он не сомневается в успехе, прозвучал в моей голове приглушенный голос. Еще не услышал ответа, а…

– Может, примеришь? – спросил Джонатан. – Если надо, мы его убавим или расширим. Это не проблема.

– Я еще не сказала «да», – произнесла я как могла важно.

Глаза Джонатана расширились от страха.

– Ладно-ладно, не пугайся. – Я тоже опустилась на колени, и не вспомнив о тончайших чулках. – Да! Конечно, мой ответ – да!

– Не представляешь, как я счастлив, – пробормотал Джонатан, беря меня за подбородок и приникая к моим губам.

Готова поспорить, мы единственная пара в истории человечества, что, едва помолвившись, принялась страстно целоваться на полу, когда рядом стояла роскошная кровать!

Впрочем, поцелуй был настолько волшебным, что обо всем остальном я вмиг забыла. Джонатан всегда целовал, как герои в фильмах: продолжительно, неторопливо, с закрытыми глазами.

– О, Мелисса, – прошептал он, помогая мне встать. Поцелуй настолько затянулся, что от долгого сидения занемели ноги. – Сегодня лучший вечер в моей жизни.

Одна его рука снова легла мне на талию, вторая нежно коснулась волос. «Метрополитен» такой огромный, что с праздника до нас не доносилось ни единого звука. Как будто в мире были только мы двое и это потрясающее господское ложе.

Что прибыло сюда из великолепного Роджерова дома.

Я заставила себя вернуться в реальность.

Джонатан водил носом по моей шее, вдыхая аромат духов.

– Сегодня начинается наша общая жизнь! И в каком удивительном месте! Правда, здорово?

– Правда, – согласилась я. – В английской комнате американского музея.

Со мной что-то было не так Я нахмурилась.

– Знаешь, – мечтательно произнес Джонатан, – я так долго готовился к этому даю, продумывал все до мелочей…

– Но не сомневался, что я отвечу «да», верно? – благосклонным тоном спросила я.

Джонатан на миг растерялся.

– Вообще-то я имел в виду праздник, но, хм…

Я, опешив, взглянула на него широко раскрытыми глазами.

– Но да, конечно, я думал и о том, как сделаю тебе предложение. И вовсе не был уверен, что ты сразу согласишься, – нашелся Джонатан. Впрочем, не слишком быстро.

– По-моему, решать судьбу столов и стульев гораздо легче, нежели человеческую.

Я постаралась произнести эти слова возможно более ровно, но в голосе прозвучали-таки нотки недовольства.

– Но нервотрепки со стульями бывает больше! – воскликнул Джонатан, очевидно не поняв, что я имела в виду.

Он крепко прижал меня к себе, и я вдохнула пьянящий аромат «Крида», запах чистой рубашки и его тела. Джонатан отпустил меня и широко улыбнулся.

– Послушай, пора возвращаться на праздник. Скоро всех пригласят к столу, а мне хотелось бы… Понимаешь? – На его губах снова заиграла улыбка. – Всем рассказать. Можно?..

Он указал рукой на дверь, и я, не задумываясь, первая направилась к выходу.

– Когда позвонишь, скажешь, чтобы отправили вещи? – спросил Джонатан, опять кладя руку мне на талию. Мы снова шли по гостиной, шаги по деревянному полу отдавались гулким эхом. – Вы ведь сдали их на хранение, верно? Можешь позвонить прямо туда и попросить, чтобы твои вещи послали в Нью-Йорк.

– Я… Не знаю, – пробормотала я. – Наверное, ты прав.

И больше не возвращаться к Нельсону? Никогда?

– Потом, насколько я понимаю, надо будет решить судьбу агентства, – продолжал Джонатан, теперь деловитым голосом организатора. – По-моему, с заданиями неплохо справляются и Аллегра с Габи, что скажешь? Не оставить ли тебе все как есть? Будешь время от времени связываться с ними по электронной почте, проверять, все ли идет как надо?

– Джонатан, ты шутишь? – Я рассмеялась. – Этой парочке вообще доверять нельзя, даже если речь о распродаже какого-нибудь хлама! Нет, что ты! Я пустила их в агентство лишь на время.

– Значит, планируешь вообще его закрыть? Что ж, вполне разумно.

– Нет, не планирую… – Я приостановилась, осознав, что говорю. – Мне бы не хотелось…

На лице Джонатана мелькнуло недовольство, однако он тут же улыбнулся.

– Но, милая, почему? Сама ведь понимаешь: у тебя не будет возможности летать через каждые два дня туда и обратно, ведь так?

– Ты же часто летаешь! – воскликнула я.

– Исключительно по делам!

– А я в агентстве чем, по-твоему, занимаюсь? Люди надеются на меня. Я оказываю услуги, в которых нуждаются! Почему ты считаешь, что это менее важно, чем твоя работа?

Я старалась не выходить из себя, но, видя проблеск раздражения в глазах Джонатана, все сильнее злилась.

– Мелисса, это совсем разные вещи. К тому же теперь, когда мы вместе, ты займешься другим делом, не тем, с чего начинала, разве не так? Сконцентрируешь внимание на подарках и покупках, правильно?

– Я не сказала, что намерена заниматься одними покупками…

– Разве? Мелисса, посмотри на вещи трезво: ты нянчишься с этими парнями, но, по-моему, достойна лучшей участи. Подумай, сколько ты тратишь на них сил и времени. Я не заговаривал с тобой об этом раньше, потому что сознавал: ты добрая и отзывчивая и стремишься всем помочь. Я безумно рад, что ты у меня такая, но больше не смогу мириться с мыслью, что ты растрачиваешь себя на грубиянов типа Годрика.

Им нужна профессиональная помощь, они сами должны прилагать усилия, чтобы изжить в себе недостатки и комплексы. И потом, милая, не подумай, что я переоцениваю свои возможности, но, когда мы поженимся, зачем тебе работать? – Он взял меня за руки. – Потому я и не жалею сил: чтобы получать приличные деньги и премии…

Я пристально посмотрела на колечко, что поблескивало на пальце, и снова взглянула на Джонатана. Хотелось, чтобы рядом был смеющийся бойфренд, с которым мы вместе гребли, плывя по озеру. Теперь же, когда он стоял передо мной в смокинге, с зачесанными назад волосами, я вдруг почувствовала, что намного его младше.

– Мне нравится работать, помогать людям.

– Тогда занимайся тем, о чем тебя просит Дайана, – сказал Джонатан таким тоном, будто решения очевиднее не существовало. – Устраивай праздники! Со вкусом у американцев слабовато! Знаешь, Дайана счастлива, что у нее такая помощница. Не устает всем рассказывать, как толково ты все планируешь, насколько мила с ее матерью и со Стивом. Я горжусь тобой.

Он легонько потряс мои руки, демонстрируя, как велика его гордость, однако у меня возникло чувство, что со мной обращаются будто с глупым ребенком.

– Джонатан, думаю, нам стоит поговорить об этом серьезнее, – сказала я, сознавая, что беседа подходит к концу.

– О чем еще говорить? Заниматься лондонскими делами ты не сможешь, поскольку переедешь в Нью-Йорк, а тут не будешь оказывать те же услуги, потому что я против. – Джонатан приподнял и опустил плечи. – Кстати, мне не терпелось сказать тебе: надо разработать новый план по ремонту особняка. – Он счастливо улыбнулся, будто, наконец, выложил козырную карту. – Забудь о неприятном разговоре. Подумай о доме. Надо сделать так, чтобы в нем было уютно нам обоим. Тебе и мне. Пока только тебе и мне…

Я ничего не понимала. Все мои мечты претворялись в жизнь, а на душе лежал камень. Почему?

Джонатан расценил мое молчание как счастливое онемение и поцеловал меня в лоб.

– Не хочу отставать от Дайаны и Стива. – Он взглянул на часы и скривил извинительную гримасу. – Милая, знаю, это прозвучит неуместно, но теперь нам надо срочно назад. – Его глаза загорелись радостным светом.– Пойдем и поделимся с ними великой новостью! Сегодня тут почти все наши друзья!

Почти все? А Нельсон? Габи? Роджер? Что почувствуют мои друзья, когда я скажу, что уезжаю в Нью-Йорк? Смогли бы они найти общий язык с Синди?

Я почувствовала легкую тошноту.

– Но, Джонатан! Это ведь для меня крайне важно! Мое агентство предлагает не только помощь в выборе подарков! Я пытаюсь заглянуть в человеческие души, смотрю, что можно исправить внутри! Возьмем, к примеру, того же Годрика, – с жаром проговорила я. – По натуре ведь он не грубый и не законченный нытик, ему всего лишь не хватает уверенности в себе! Естественно, я не волшебница и не умею творить чудеса, но догадалась, что Годрику просто нужен человек, который выслушивал бы его и понимал. Взгляни на него теперь! Он снова с любимой девушкой и как воспрянул духом!

– Мелисса, если тебе так необходимы проблемные мужчины, работай надо мной, – произнес Джонатан. К моему великому удивлению, совершенно серьезно. – Видит бог, мне тоже нужен близкий человек, который умел бы решать жизненные проблемы лучше, чем я.

– В том-то и дело! – провопила я. – В тебе самом исправлять нечего! Ты идеальный, понимаешь? Идеальный! А решать те вопросы, о которых говоришь ты, у меня вряд ли получится. Может, я совсем не гожусь на роль твоей жены…

– Значит, я просто прекрасно прикидываюсь идеальным! Почему, как ты думаешь, ко мне четырежды в неделю приходит уборщица? Почему я не покупаю одежду по собственному вкусу? Спроси Лори, она тебе расскажет, насколько я идеальный. – Джонатан в волнении провел руками по волосам. – Какая же, по-твоему, мне подошла бы жена?

Я попыталась прочесть его истинные чувства по лицу, но оно снова сделалось каменным –эмоции спрятались глубоко внутри.

Я прикусила губу, не желая говорить то, что должна была. В отведенных для праздника залах собралось без счета блистательных женщин, что одаривали всех вокруг обворожительными улыбками, посвящали жизни благотворительности, поддерживали нужные связи и встречались друг с другом за ланчем, к которому не притрагивались.

Я подумала о маме. Она выбивалась из сил, пытаясь соответствовать требованиям Консервативной партии, и снимала стресс вязанием – ее истинные чувства выходили наружу в виде уродцев-бегемотов. Отец изводил ее – да и меня тоже – своими нескончаемыми махинациями. Я не желала повторить мамину судьбу. С мужчиной, которого любила, как Джонатана.

Но тот ли он, за кого себя выдает? – подумала я, вдруг осознав, что его пристальный взгляд чем-то очень напоминает отцовский.

Я не кровать, которую можно спокойно отправить в Нью-Йорк и поставить в музее. И знала, для чего живу!

– Тебе нужна такая женщина, что красовалась бы рядом, как первая леди, на вечерах вроде сегодняшнего, – произнесла я, собравшись с духом– Типа тех, кто проводит благотворительные акции, знает все правила игры и безупречно выглядит, когда на нее ни взгляни. Такой была Милочка. Мне казалось, ты больше не хочешь ее знать. Я думала, ты предпочел меня…

Джонатан долгую минуту смотрел на меня в изумлении, потом глубоко вздохнул.

– Мелисса. Да, я предпочел тебя. Но я уже был однажды женат на женщине, которая посвящала карьере всю себя, а на остальное плевала, – произнес он, по-видимому не считая нужным вникать в мои слова. – На меня, на наш дом, на семью. Неужели и ты намекаешь на то, что положила на одну чашу весов меня, а на другую свое чертово агентство?

Я хотела было сказать ему, что дело не в агентстве, а во мне, в том, что я собой представляю. Однако если он сам ничего не понимал, не имело смысла заводить об этом речь.

– А ты требуешь, чтобы я выбрала одно из двух? – твердо произнесла я.

Когда-то и я попросила его о том же – он не смог сделать выбор.

Мы испепеляли друг друга взглядами, а вокруг темнели холодные мраморные статуи. Я радовалась, что стою в вечернем платье: из-за корсета и чулок приходилось все время держать ровно спину.

– Наверное, да, – ответил, наконец Джонатан, потирая подбородок.

Мое сердце раскололось на части. Грудь наводнило отчаяние. Однако я мужественно сохра няла достоинство. Внутри все кричало от боли, но я не опустила головы.

– Ты требуешь, чтобы я оставила семью и друзей, уехала за тридевять земель, зажила в окружении твоих приятелей, твой бывшей жены, ее собаки и… всего остального, что с ними связано, – произнесла я голосом, который сама не узнавала. – Хорошо, я пойду на это, Джонатан, потому что люблю тебя. Несмотря на то что ты дни напролет пропадаешь на работе. Но помимо этого ты вынуждаешь меня отказаться от дела, в котором я нашла себя, которое веду поистине хорошо, хочешь, чтобы я оставила в прошлом абсолютно все, – это невозможно. Тогда я перестану быть собой – женщиной, какую ты полюбил. Рано или поздно ты разочаруешься во мне, и отношения пойдут прахом.

Я заставила себя взглянуть на Джонатана и, увидев, как напряжены черты его лица, которые я так хорошо знала и любила, на миг обмерла от душевной боли. Я все верно говорила и сознавала, на что себя обреку, если приму его условия. Каких мне стоило трудов повернуть жизнь так, чтобы больше не зависеть от отца! Я не могла позволить себе впасть в новую зависимость.

– Как жаль, что приходится говорить об этом именно сегодня, – сказала я, борясь с желанием расплакаться. – Я в жизни не была так счастлива, как в этот вечер. Но ведь ты прав, Джонатан: я совсем не знаю Нью-Йорк и здешних людей.

Может, тебе нужна женщина, для которой этот город не загадка.

Я с трудом сняла кольцо с пальца – в районе сустава оно застряло, – и, с силой потянув его, я почувствовала жуткую боль. Сердце болело стократ сильнее.

– Вот. – Я отдала кольцо Джонатану. – Я не могу его принять.

– Ты разрываешь помолвку? – тихо спросил он.

Я подняла на него глаза, в которых теперь стояли горячие слезы. И почувствовала себя вдвойне несчастной, увидев, что повлажнели и глаза Джонатана.

– У меня нет иного выхода, – пробормотала я, глотая подступивший к горлу ком. – Настанет день, когда ты осознаешь, что совершил очередную ошибку. И захочешь со мной развестись. Я этого не вынесу.

Не успел Джонатан вымолвить и слова, я резко повернулась на каблуках и пошла прочь, а он остался на месте – недвижимый, словно мраморная статуя.

Не знаю, как я нашла обратную дорогу в этом лабиринте коридоров и залов с витринами, но вышла прямо в вестибюль с гардеробом, пропахший ароматом лилий и дорогими женскими духами.

Приблизившийся ко мне служащий хотел было объяснить, как пройти к основному залу, но я ответила, что не собираюсь на праздник, и, с трудом передвигая ноги, опустив голову, чтобы вдруг не увидеть Синди, направилась к выходу, когда вдруг столкнулась с парочкой.

– Простите, – пробормотала я и, услышав радостные возгласы: «Мелисса! Мелисса!», подняла голову.

Передо мной стояли Бонни и Курт Хегели.

Черт побери! Как же некстати!

– Мелисса? – Курт взял меня за руку. – Ты хорошо себя чувствуешь? Впечатление такое, будто не очень. Стряслось что-то страшное? Не желаешь присесть? Бонни, взгляни на нее.

– Я нормально себя чувствую. Честное слово, – выдавила из себя я.

– Курт, сбегай принеси ей стакан воды. Только побыстрее! – Бонни отправила мужа за питьем и пристально всмотрелась в мои глаза. – Тебе точно не плохо?

– Хм… Не совсем. – Я покачала головой. – Мне… у меня кое-что случилось… Надо возвращаться домой. Срочно.

– Домой в Гринич-Виллидж? Послушай-ка, я вызову такси. – Я не успела сказать и слова – Бонни проворно извлекла из малюсенькой сумочки миниатюрный сотовый телефон, раскрыла его и поднесла к уху. – Добрый вечер, да, нужна машина, чтобы доехать от музея «Метрополитен» до… – Она посмотрела на меня и прошептала: –

Куда, дорогая? Не помню новый Джонатанов адрес.

– До аэропорта Кеннеди, пожалуйста, – пролепетала я.

Бонни до того поразилась, что вокруг ее больших зеленых глаз заметно побледнела кожа.

– Простите, заказ пока отменяется. Я перезвоню позднее, – произнесла она в трубку, не отрывая от меня взгляда. – А где Джонатан? Он в курсе? Почему не отвезет тебя? Господи боже мой! Ему вечно не хватает ума решить, что важнее, а что может подождать! Постой здесь, я найду его!

Она закрыла телефон.

– Нет, пожалуйста, – взмолилась я, удерживая ее. – Джонатан в курсе. Но очень занят. Все идет как нельзя лучше. Не хочу, чтобы он отвлекался на меня. – Понятия не имею, откуда взялись силы и самообладание и столь похожая на правду ложь. Наверное, это и называется «плотно сжатыми губами» – знаменитой английской выдержкой, умением не раскисать, даже когда очень тяжко. – Речь о… семейных делах. Полечу в Англию сегодня же. Мне надо в аэропорт.

– А чемоданы? – спросила Бонни. – Не собираешься заехать домой за вещами?

Скажи я, что вещи мне ни к чему, это прозвучало бы, по меньшей мере, странно. К тому же вряд ли я высидела бы всю дорогу до Лондона в вечернем платье, корсете и чулках. Хоть положение и было хуже некуда, бросаться в крайности не следовало.

Да, и у меня не было с собой паспорта.

– Не беспокойся. – Я собрала в кулак остатки самообладания, точно английский рыцарь, мимо доспехов которого недавно прошла. – Я сама поймаю такси. Хм, если можешь, пожалуйста, передай Джонатану, чтобы не волновался и… – Я проглотила снова подступивший к горлу ком. – И пусть не сердится на меня за то, что я сорвала его планы. Так внезапно.

– Мелисса, пожалуйста, позволь, я помогу тебе. – Бонни по-прежнему пытливо всматривалась в мое лицо. – Если кто-то обидел тебя неосторожным словом… Пусть даже сам Джонатан… – Она скривила рожицу. – Бывает, он ведет себя несколько странно, я знаю. Но его ничего не выражающее лицо – лишь маска.

В сердце вонзилась острая игла, и я покачала головой. Мне никогда не узнать Джонатана так хорошо, как знали его они.

– Нет-нет. Дело вовсе не в нем.

– Я слышала, сегодня здесь Синди. Может…

Я не дала Бонни договорить – не желала слышать, какое предположение она собирается сделать. Как раз в эту минуту взгляд упал на Курта, что спешил к нам со стаканом воды и медработником, дежурившим в музее на случай, если кому-то потребуется первая помощь.

– Бонни, мне приятно, что ты тревожишься, но, прости, я должна поспешить. – Я улыбнулась. – Спасибо за все.

Забрав меховой жакетик, я сбежала по восхитительной лестнице и тут же поймала такси. Наверное, помогло чудесное платье.

Какая-то часть меня надеялась, что Джонатан запрыгнет в машину и последует за мной, как в старом добром фильме, другая же часть прекрасно знала: он великодушно дает мне время прийти в себя. Столько, сколько потребуется. Когда, приехав в аэропорт с сумками, я включила сотовый, то не обнаружила даже сообщения.