Маленькое сердце

Глава 15

Макар

На сегодня я знал несколько вещей, в которых был уверен.

Первая была ясной как день: Есения была женщиной, которую хотелось любить, хотелось видеть по утрам и вечерами перед сном, а еще иметь возможность прикасаться и целовать, чтобы украдкой вдыхать ее тонкий, ненавязчивый аромат. Этому не было пояснений или какого-то определенного правила, чтобы ответить на вопрос «Почему?». Я так чувствовал, и я думал, что движемся именно к этому. Подайте на меня в суд, если кто-то считал, что такое нереально.

Второй вещью было совсем иное, потому что она же была той, кто не сказал о беременности от бывших отношений, но и той, кто даже не стала ничего объяснять.

Она сказала, что отменяет обед, поблагодарила за то, что я ее подвез, и последним было банальное «Пока».

И это все?

Я захотел крикнуть ей этот вопрос в спину. Подбежать, схватить за плечи и заглянуть в глаза, чтобы она видела, как я чертовски потрясен, повторяя вопрос: «И это все что я заслужил?»

Она бы, конечно, могла сказать, что не обязана что-то объяснять в принципе, но… мне показалось… На короткий миг мне показалось, что она увидела меня. Не мой возраст. А меня.

Дурацкие десять лет. Вот что она видела до сих пор. Кто вообще считает эти годы?

Десять лет серьезно? И это все?

Я был зол.

И поэтому не сделал ничего. Потому что я не хотел пугать. Не хотел наседать и давить. Я все еще хотел вернуться к тому первому пункту, который все это время для себя дополнял из множества продолжений словосочетания «иметь возможность…». Было еще много чего, что я хотел.

Я планировал подумать и прийти за ответами спокойным и уравновешенным, а не тем мужчиной, что сидел в машине еще около часа после того, как она ушла, и пребывающем в обиде.

О, это была именно обида. Глупое утверждение, что мужчину невозможно обидеть. Возможно, например, не потрудиться пояснить ничего о беременности от бывшего и причинах молчания.

Закончив работу, я посмотрел на свой телефон в тысячный раз. Возможно, счет давно перевалил за эту цифру, но все же я смотрел на него не впервые.

Помимо того, что мне предстоит разобраться в причинах ее молчания и отказе поговорить, я должен был выяснить для себя и второй пункт этой информации. В течение рабочего дня я к этому не возвращался и не планировал. Потому что… речь о ребенке. О ребенке, который зародился до того, как я встретил ее на улице.

При мысли об этом я улыбнулся, как улыбался, следуя за ней.

Она бормотала что-то себе под нос, и я уже тогда мог себе представить себе ее лицо, но увидев, что-то в моем внутреннем мире остановилось, а что-то внезапно ожило.

Я говорил с ней, встречался изо дня в день, наращивал нечто мощное в своей груди, проявлял инициативу и все это была женщина чуть за тридцать. Есения, что уже имела под сердцем ребенка, но пока еще не знала, и мне нравилась эта женщина чуть за тридцать. Уверенная в себе, но легко робеющая передо мной. Женщина, сумевшая руководить рестораном, но теряющая дар речи, когда я слегка выбиваю почву у нее из-под ног, появляясь с утра, или хочу проводить до квартиры, думая о ее безопасности.

Я все это время тянулся к ней, как есть, только я и она, но, по правде говоря, нас всегда было трое.

Так должен ли я сейчас удалить ее номер и больше никогда не приезжать по утрам, чтобы пригласить ее на завтрак или ждать после работы, чтобы погулять по свежевыпавшему снегу, пока он не превратился в грязь? Должен ли я вычеркнуть и перестать желать всего, что составляет мой даже неполный первый пункт из того, что я знал на сегодняшний момент.

От чего я откажусь конкретно, решив сделать все то, о чем думал выше? Ответ прост – от нее.

Помешает ли ребенок всему тому, чего я так желаю в отношении этой женщины? Ответ просто – нет… если она позволит.

И так я оказался у дома моей мамы.

Возможно, она поймет и откроет глаза на то, чего не вижу я. Даже с учетом того, что она долгое время выбирала не меня, а отца ублюдка.

Поужинав вкусной картошкой с мясом, я рассказал ей все, что требовалось для того, чтобы суметь оценить ситуацию и дать совет.

– Я не могу дать тебе определенного списка действий, сынок, – она улыбнулась. – Никто не даст. Но я скажу тебе кое-что.

Я хотел услышать это "кое-что". И видит бог, я надеялся, что это поможет мне ответить на вопросы, которые я пока еще не задавал даже самому себе.

– Если ты любишь женщину, ты любишь в ней все. Каждую мелочь. А если не любишь эти мелочи, то миришься с ними. Если у нее есть ребенок, то ты принимаешь его, а если сумеешь полюбить, то для нее как для матери, это определяет все, что с тобой связано. Она отдаст свою любовь и верность. Женщина и ее ребенок – это одно целое, тем более если чувства происходят в таком положении, как у вас ней. Не бойся быть с этой девушкой. Она сейчас боится не меньше твоего, поверь.

Теперь я смотрел на часы и думал о том, не поздно ли я приехал к Есении. Но я до сих пор думал о словах мамы.

У нас с Ёсей не могло идти речи о любви. Пока нет. Но между нами было что-то такое… крепкое и тягучее. Не менее важное, но словами не описать, можно просто чувствовать. Я мог лишь надеяться, что она это чувствует тоже. И что промолчала, отправив обратно без разговора от испуга, а не потому, что с ее стороны нет ничего, кроме разницы в возрасте.

Посмотрев на экран мобильного, я обнаружил тот факт, что стою в ее дворе уже минут двадцать.

– Нужно что-то делать, – проворчал себе под нос, убирая телефон обратно, но он внезапно завибрировал. Коротко, издав звук капли на входящее смс.

«Прости», – гласило оно мягким голосом Есении, а еще я буквально чувствовал, точнее, видел, как она вытирает мокрые глаза.

Ситуация и причины тут же всплыли в памяти. Лавина правды, ударившей мне по голове, а потом холодное «Пока».

Я был все еще зол, даже если не хотел, чтобы она плакала.

«Ты можешь иметь достаточно смелости, чтобы сказать это и еще многое другое мне в глаза?»

Ответ пришел мгновенно.

«Я бы очень хотела получить шанс все исправить и рассказать…»

Запустив в, ставшие слишком длинными, волосы руку, я облокотился на дверь машины, локтем, вытягивая пряди между пальцев, очевидно нервничая, пока писал ответ.

«Никто не отнимал у тебя этот шанс, детка, поверь мне».

Она молчала. Долго. По крайней мере, прошло почти две минуты, пока я не получил еще одно уведомление: «Пожалуйста, скажи, что ты здесь».

Несмотря на очевидный тон ее сообщения и саму ситуацию, я улыбнулся.

«Тебе лучше надеть куртку и быть готовой в течение трех минут».

Я поднялся на ее этаж за четыре, потому что, когда вошел, лифт уехал и остановился на пятом, потом спустился ко мне на первый.

И разъехавшиеся створки, когда я поднялся, открыли мне обзор на спешащую от своей двери прямо ко мне навстречу девушки.

Когда она столкнулась со мной взглядом, мир замер, как и всегда делал это.

Я был зол на недосказанность, на ее молчание и такое жестокое во многих смыслах прощание в обед, но я был чертовски рад, что она переживала и спешила все объяснить. Однако я не был зол на то, что внутри нее живет и развивается частичка другого мужчины. Сейчас я это знал, опуская глаза вниз. Потому что так бывает. И я не собирался спорить с самим собой по этому поводу.

Она остановилась, и я выставил руки, чтобы двери не закрылись.

– Ты ведь собираешься войти, не так ли?

Она будто очнулась и моргнула, затем вошла ко мне в лифт и сжала пальцы на руках, когда я встал к ней лицом, нажав на кнопку первого этажа.

Мне хотелось сказать что-то, чтобы атмосфера не вздумала накаляться, но Есения нашла другой способ это сделать.

Она шагнула ко мне и обхватила за плечи, в самом крепком объятии, что я когда-либо мог ощущать.

Веки опустились с каким-то облегчением, и я поднял руки, прижимая ее к себе, наслаждаясь все тем же ароматом. Ароматом единственной женщины, которую я хотел обнимать вот так каждый день.

Мы вышли из подъезда и направились к машине, но я остановился.

– Я не планировал ничего, поэтому мы поговорим там, где тебе будет удобно: кафе, салон автомобиля, квартира, улица неважно

Она замерла и посмотрела в сторону детской площадки.

– Сегодня хорошая погода.

Я кивнул, и мы пошли именно туда.

– Только не садись, она холодная, – остановил ее порыв прямо у качелей.

– У меня длинная куртка, Макар, – попыталась настоять, но я не хотел рисковать.

– Постой минуту.

Взяв из машины кофту, которую забыл на днях отнести в квартиру, быстро вернулся к ожидающей девушке и постелил на сидушке.

– Спасибо, – она с улыбкой опустилась на качели, и тут же ее улыбка потускнела.

Встав напротив я бы хотел видеть ее лицо, но фонари располагались не в мою пользу, и в итоге она оказалась в тени.

– Я не готовила речи, но думала о том, что скажу, если ты захочешь меня снова увидеть.

– Почему я бы не захотел тебя видеть, по-твоему?

Она не ожидала такого вопроса, поэтому не сразу ответила, но перед этим опустила голову и качнулась, отталкиваясь носочком от земли.

– Я обманула.

– Обманула?

– Точнее, не сказала о беременности. И я бы поняла тебя, честно.

Она определенно не понимала.

– Поняла бы меня?

– Конечно, – голос девушки стал немного громче. – Ты же, очевидно, надеялся на что-то. Даже короткое, но бурное и запоминающееся. А оказалось, что я беременна от другого мужчины, кому это вообще надо? Тем более я оставляю этого ребенка.

Я закусил внутреннюю сторону щеки, потому что она не только не понимала. К этому она приплела то, что она видела каждый раз во мне. Возможно дело в том, что я не дал ей повода доверять из-за короткого срока нашего знакомства, но все же, ее волновал проклятый возраст. Для нее я был двадцатичетырехлетним оболтусом, желающим заниматься только сексом без обязательств, каким был ее бывший на десять лет старше меня. Такая вот, несправедливая арифметика.

– Это именно то, что ты видишь? Или это твой страх?

Она подняла голову, и в зрачках показались блики неярких огоньков, окружающих нас: свет в окнах, свет поворачивающих машин и отражения в снегу. Она смотрела в мои глаза, а я ждал ответ.

– Тебе не нужно это, Макар. Сейчас не видно живота и кажется, что все в порядке, ничего страшного не произошло. Но потом… ты устанешь от моего токсикоза, от ворочающегося внутри меня младенца и лезущего на нос живота. Я перестану быть желанной, а ты только и будешь думать о том, что во всем виноват ребенок, а он даже не твой.

Она плакала, а я сжал кулаки посильней, чтобы моя злость фокусировалась в них, пока я не успокоюсь.

– Впечатляющая характеристика, ничего не скажешь, – я коротко хохотнул и сунул руки в карманы.

– Это правда.

Она снова пыталась меня убедить в том, что я именно такой.

– Твоя правда, не моя. Потому что я чертовски зол, Есения. А сейчас еще больше.

– Я понима…

– Ни ничерта не понимаешь. Ноль. Ни единого процента моей злости ты не понимаешь, – перебил я и покрутился вокруг себя, почесав затылок. – Хочешь знать страшно ли мне? Охренеть, как страшно. Но в первую очередь я думаю с момента, как ты сказала мне, что обед отменяется, о том, почему я недостоин объяснений.

– Что?

– Ты даже не посчитала нужным поговорить. Ты решила, все за нас двоих и пошла по простому пути…

– Неправда.

– О, еще какая правда. Я был шокирован, кто бы ни был? Ты вышла из туалета, и теперь я понимаю, что ты там делала помимо очевидного, но тогда я не знал. И ты была бледной и напуганной. Чего ты хотела от меня? Но ты просто решила, что это и есть точка.

– Я… ты… ты хотел поговорить? Ты не против?

– Конечно, я хотел поговорить. Господи, я не ублюдок, Есения. Как я могу быть против ребенка? Ты что думала, я попрошу тебя избавиться от него? Или решу, что ты мне не подходишь, поставив беременность как предлог?

– Так бы сделал любой.

– И это, – указал на нее пальцем, – вторая причина, почему я злюсь. Ты мешаешь меня в одном котле с твоим бывшим, или бывшими, знакомыми и твоим познанием края вселенной.

Она закрыла лицо руками в своих меховых перчатках и всхлипнула, а потом заговорила, поняв, что я закончил свою речь.

– Я так делаю, потому что мне так проще, Макар. Проще не надеяться на других, а взять ответственность на себя и не думать, что другие смогут лучше. А ты… ты пугаешь своей настойчивостью, – ее голос разрывал меня, и я медленно отступал. – Пугаешь тем, что ты другой. Как бы говоря: «Оставь это, я сделаю сам. И не трогай это, я помогу. Я такой парень, Есения». Да, ты другой, и я боюсь поверить, что ты настоящий. Словно когда поверю в это, все прекратится. Даже сейчас, ты сказал все это, почти усыновил моего ребенка, который явно не будет нужен даже родному отцу. И вместо радости я думаю о том, что ты отступишь через месяц, и я останусь одна со своими надеждами.

Вздохнув, я сделал шаг к ней.

– Детка…

– Нет, Макар, нет, – подскочила она на ноги. – Это все моя ответственность. Беременность, то, что я ее сохраняю, и я не буду обрекать молодого парня, у которого впереди еще куча экспериментов в жизни на…

– Обрекать на что? – нахмурился я от одного лишь слова.

– На это, – развела руками, которые потом опустила на живот, спрятанный под курткой. – Я не хочу через год или больше, или меньше посмотреть в твои глаза и прочесть в них сожаление о принятом когда-то решении… неправильном решении. Я этого не вынесу, – последнее предложение она прошептала сиплым голосом от слез.

Больше не желая слышать и видеть ее слезы, я подошел, подхватил ее на руки и понес к скамейке. Сел на нее, а Есению опустил на свои колени, боком.

Она прижалась ко мне, обвивая плечи, и тихо всхлипывала.

– Детка?

Она, упираясь в мою шею, покачала отрицательно головой и вжалась сильнее, теперь уже касаясь мокрым лицом открытой кожи, потому что я расстегнул сверху куртку, не желая, чтобы она поцарапалась об замок.

– Детка, посмотри на меня, пожалуйста.

Есения медленно оторвалась от моей шеи, и теперь в свете фонаря я видел покрасневшие глаза и нос, слышал, как она шмыгала, потому что не могла дышать из-за слез и улыбнулся.

– Ты сама сказала, что я такой парень. И я собираюсь сделать именно так, как ты предположила. Брать ответственность, слышишь? И мы будем говорить о том, что тебя беспокоит, меня беспокоит. Мы будем говорить, когда нам страшно. И мы будем экспериментировать вместе, – ухмыльнулся на ее раскрывшиеся широко глаза. – И заниматься сексом, если это будет позволено. Все это то, чего я хочу в перспективе, Ёсь. И я не стану обещать золотые горы, потому что не могу этого сделать, но когда я буду готов, то пообещаю стараться изо всех сил подарить тебе их.

– Макар, – она вздохнула, не понимая, что еще сказать и как реагировать на мои слова.

– А сейчас прошу тебя, дай мне тебя поцеловать, потому что я сейчас сойду с ума, если не сделаю этого.

Она тут же обхватила мою голову, положа ладони частично на щеки и уши, и, прижалась к моим губам своими, и мир снова замер вокруг нас двоих.