Маленькое сердце

Глава 28

Есения

Готова ли я была к этой ночи? К этому моменту, на самом деле? Нет.

Только после того, как страх отключил остальные инстинкты и чувства, оставшись наедине с моим подсознанием, я поняла, насколько ошибалась в том, что я сильная, что готова к последствиям. Я не готова. Сложно даже осознать тот факт, что ты на грани. А потом оказывается, что это будто проверка твоих границ. Потому что, момент не наступил. Тебя испытывает сама жизнь, будто ты ее любимая марионетка.

Причиной боли и всей этой госпитализации стала отслойка плаценты. Не самая лучшая причина и не облегчает ни капли тяжесть на душе, пережитого ужаса, когда проснулась и почувствовала неладное. И все же, мы с дочерью живы. С нами все будет хорошо… на данный момент.

Так как меня положили в патологию, сюда подняться Макар не мог. Но я знала, что он был все еще внизу, где меня и забрали с его рук. Я могла лишь догадываться, в каком он там состоянии. Мы даже телефоны оставили дома. Поэтому я написала ему записку со списком вещей, которые мне тут понадобятся на целую неделю, и сказала: «Спасибо» за поддержку и такую быструю реакцию.

Его не было полтора часа или даже больше. Все что я знала, это долгое ожидание, которое, по моему мнению, длилось остаток ночи не меньше.

Я была уставшей, но ни за что не смогла бы уснуть.

В палате я легла на больничную постель и не переставая гладила живот, в котором уютно улеглась и уснула моя девочка. Меня окружал запах Макара, потому что он надел на меня свои вещи. И боже, как же он меня успокаивал.

Как только мне принесли вещи, я нашла телефон, спрятанный в халате, и позвонила ему.

– Наконец-то, – выдохнул он, ответив прямо в ту же секунду, как я услышала первый гудок. – Господи, как же я испугался. У меня до сих пор сердце стучит как бешеное.

– Спасибо тебе за все.

Он промолчал. Я слышала только хруст снега под его ногами и тяжелое, очень глубокое дыхание.

– Как же я рад слышать твой голос, детка, – признался он так тихо, что я с трудом поняла его слова.

– Все хорошо, слышишь?

– Хорошо?

– Относительно. Это была отслойка, поэтому придется полежать тут недели две минимум.

– Плевать, даже если ты пролежишь там остаток беременности. Главное, чтобы все было хорошо.

– Ты прав.

– Что это вообще такое? Что за отслойка?

Я попыталась ему объяснить, как можно проще, и он понял. Сказав, чтобы я и не думала выписываться, даже спустя две недели.

– Я серьезно, – отвечает на мой тихий смех. – Привезу обратно и скажу, чтобы не выпускали.

– Надеюсь, что препараты помогут и я скоро буду рядом с тобой.

– Смотри сама. А я, как сказал, так и сделаю.

Улыбка стала еще шире, но вызвала громкий зевок.

– Тебе нужно поспать.

– Как только ты доберешься до кровати, и я усну. Ты уже в пути?

– Я… – он замялся. – Думаю, мне нужно немного прогуляться. Я нескоро усну.

– Макар…

– Буду разговаривать с тобой, пока ты не уснешь, хорошо? Пожалуйста, не упрямься, – и это не было просьбой ради шутки. Я каким-то образом поняла, что ему действительно нужно пространство для мыслей. Для того, чтобы просто прийти в себя.

– Хорошо.

– Мы можем подумать об имени для малышки. Ты размышляла на эту тему?

– Пока нет, – ответила хрипло, снова зевая. – На самом деле, в голове очень много имен. Думаю, мне нужно будет, чтобы кто-то помог, иначе, я буду думать до момента, когда пойдет в садик. И когда я буду записывать ее имя, то напишу только фамилию и отчество.

– Как тебе, – тянет он, словно раздумывая. – Вот отличный пример: Левина София Макаровна.

Я вслушиваюсь в каждую букву произнесенного им предложения и… просто пропадаю. Я даже не могу объяснить, что со мной творится. У меня текут слезы из глаз, слыша его фамилию, предложенное им же имя и отчество для дочери и… это единственное, чего я хочу.

– Идеально, – выдавливаю из себя единственное слово, борясь с нахлынувшими эмоциями.

– Правда? Я могу придумать еще много…

– Нет. Я хочу, чтобы ее звали так, несмотря ни на что.

– Несмотря ни на что? – он цепляется за эту фразу, ведь я произнесла ее не просто так.

Есть вероятность того, что выживет из нас двоих только она. Поэтому.

– Да, – вытираю слезы. – Отныне ее зовут София и никак иначе.

– Я назвал нашего первого ребенка? Только что?

– Это так, – смеюсь сквозь слезы. – Господи, ты такой забавный.

– Счастливый, не путай.

– Правда, счастливый?

– Другого счастья и знать не хочу.

Я засыпаю спустя еще минут пятнадцать разговора с ним. Все это время я слышала хруст снега, его голос и даже не переоделась из его одежды. Я просто уснула, самым спокойным сном.

Время без него давалась сложно. Ведь обо всем узнали наши мамы, и телефонных звонков стало больше. Я отвечала то Светлане Петровне, то Маргарите Максимовне. Удивляюсь, как мне удавалось выкроить пару минут на звонки Макару.

Об имени я им тоже сказала, и теперь обе бабушки с удовольствием могли закупаться для будущей внучки. Правда, Макару все же пришлось утихомирить их пыл.

Отслойка больше не угрожала моей малышке. И так как день выписки выпадал на пятницу, ее отменили до понедельника по каким-то там правилам больницы.

Макар нашел слова, чтобы меня успокоить, поэтому я смирилась с этим.

Время подходило к четырем часам, и я вышла из палаты, чтобы найти врача и спросить, будет ли выписка сразу утром или ближе к какому-то определенному времени. Мне хотелось быть готовой стартовать отсюда при первой же возможности.

Подходя к кабинету, я услышала знакомый голос. Голос моего гинеколога. Показалось странным, что она была тут в отделении. Но подойдя еще ближе к двери, откуда звук был еще лучше, то я узнала и голос сосудистого хирурга, который присутствовал на каждом УЗИ.

Но затем я вслушалась в то, о чем они говорили, и дыхание застряло в горле.

– Поверьте, ситуация критическая, – Дмитрий Александрович говорил твердо. – Аневризма может лопнуть в любой момент, и вы сами знаете, что потом произойдет. Каждому из нас придется отвечать на вопросы и выслушивать еще больше. Сколько людей были в курсе ситуации пациентки? И что? Никто не смог достучаться, пока не произошла трагедия? Это малая часть вопросов, которые нам зададут сверху.

– Но мы обязаны взять с нее согласие, – это уже была врач из этого отделения.

– Она нам его даст, – обладателя этого голоса я не знала. – Операция по устранению опасности в связи с отслойкой. Она поступила и уже дала согласие на любое вмешательство, не забывайте об этом. Так как ребенок, скорее всего, не выживет, мы вообще можем потом написать, что отслойка стала больше и результат будет известен в итоге. Врачи всегда спасают мать. Никто не станет нас в этом упрекать.

– Это преступление.

– Как и то, что мы позволили ей ходить почти месяц с бомбой в теле. Никто даже разбираться не станет после статьи о том, что роженица умерла вместе с ребенком на вашем, Любовь Игоревна, столе. Решайте сами. Но мое мнение я озвучил вам только что.

Послышались шаги, и я поспешила скрыться за углом. Когда дверь закрылась вновь, я уже не стала слушать дальше. Я поспешила в палату.

– Боже мой… Боже… Я должна бежать… – стала паковать свои вещи в сумку. – Мне нужно отсюда бежать.