Малера (СИ)

25

Перемалываю в пиале пророщенный овес. Прелесть-то какая! Подайте кто-нибудь мне чашку вонючего цикория, будет исключительный баланс по здоровому питанию. Просто идеал! Всю жизнь мечтала жрать зерна. Дайте мне мясо, бога ради. Сочное, хорошее, калорийное и безумно вкусное. С тоской оглядываю стол — нет ничего подобного. Сиди, Лера, восстанавливай жизненные силы, как советуют все модные диетологи и блогеры. Приятного, мать его, аппетита!

Поднимаю взгляд. Папа с таким же видом колупается в идентичном блюде. Настроение не айс. Так и сидим, молчим уже минут пятнадцать. Не начинаем разговор ни я, ни он. Тишина наш временный союзник. Тишина ли?

Он слеп, как крот. Я глуха, как сыч. Странное и очень обидное сравнение. Все потому, что понимаю, как только начнется беседа, он не увидит, ну а я не услышу. Добро пожаловать в первое непонимание. Ладно, погнали.

— Па, — собираю все силы и борзовато исполняю — в чем дело? Давай обсудим.

Папа резко отодвигает тарелку и вытягивает руки над поверхностью стола, скрещивая кисти в кулаки. Брови собираются к переносице. Он весь каменеет и напрягается. Я вижу, как белеют фаланги на его пальцах. Ангел неминуемого наказания и возмездия в действии. О, я знаю это. Плавали, фишку сечём.

— Что у тебя с Филатовым? — голос чрезмерно спокоен и низок. Это предзнаменует мой скорый конец. Помолитесь за меня, люди. Это фиаско, сестры и братья!

Вся подобравшись, готовлюсь отвечать. Тянуть смысла не вижу, это правда.

После того, как Матвей ушел, пришло ощущение беспощадной опустошенности. Ей-богу, еще немного и вылезла бы вслед за ним в окно и, наплевав на все, рванула бы, только бы подольше побыть вместе. Меня даже Вика не беспокоила. Прошла в сознании смазано и бесследно. Ну была и была. Главное, что он с ней не спал. Я почему-то в этом уверена.

Моя битва проиграна с оглушительным треском. Я профукала ее еще на реке. Анализировала, знаю. Иначе то, что с Сонькой ушел не зацепило бы так тогда, хотя внутри отрицание фонтанировало до небес. И самое интересное, ведь я всегда его ревновала, боролась негласно за внимание, пыталась перетянуть одеяло на себя. Вот сидело это все внутри и выскочило просто в один момент. После секса вообще… что говорить!

— А что с Филатовым? — поднимаю взгляд. — Нормально. У нас все прекрасно.

— Да? — сардонически усмехается. — И что же входит в твое «нормально»?

Злюсь. Злюсь потому, что слышу в голосе открытое пренебрежение. Да что с ним? Никогда не позволял себе так реагировать. Кому как ни ему знать, что значит наша дружба для меня и Мота — это во-первых. Во-вторых, дружба между нашими семьями предполагает прекрасное отношение ко всем членам. Но здесь же наблюдаю противоположное, почему так? Допускаю, он, как и любой другой нормальный отец просто тяжело смиряется под рядом обстоятельств взросления дочери. Но не так же, как происходит сейчас.

В этот момент папа выглядит словно чужой. Он даже имя Филатова произносит скривившись и говорит настолько холодным тоном, что сама леденею. И еще обидно почему-то. За Матвея.

— Папа, нормально значит «нор-маль-но»! — впервые отражаю тоном то, что сам транслирует. — Давай честнее, что имеешь ввиду?

Ну вот и все, руки вверх, Лерка. Занялась — руби напролом, будь готова.

— У вас… связь? — выталкивает на выдохе.

— Да, пап. Связь. Раз ты это так называешь, то именно связь.

— В том самом смысле? — сыплет вопросами.

— В каком?

— Не придуривайся! — повышает голос.

— Тише, папа. Мама спит! — тоже первый раз осаживаю его.

— Ты… — удивленно-зло восклицает — смотри-ка как заговорила. Ох, какая… Выросла она. К-хм-к-хм, — нервно тарабанит пальцами по столешнице. — Вы с ним… Ты… м-м-м… уже?

Как-то разом накатывает вредная усталость. Ну вот зачем он спрашивает, а? Это так важно? Какая разница? Все мое существо сейчас взбунтовывается и протестует. Объясните, зачем родители спрашивают такое у своих детей? Им нужен лишний стресс? Или серьезно думают, что многие к девятнадцати остаются святыми девственниками? Сами себя забывают, что ли? Или папа считает, что я не знаю их лав-стори с мамой? Тоже ведь еще тот был преследователь! А про заборные штаны вообще молчу.

К черту все! Играю по чистому.

— Па, держись, — внезапно успокаиваюсь и впадаю в удалое состояние души. Бывает такое, когда лихая дурь лупит тебя в башку просто наотмашь. — Да!

— Нет! Лера, нет. Скажи, что пошутила.

— Не шутила. Так случилось, ничего не поделать. И еще, предотвращая следующие вопросы, сразу скажу — мы будем вместе, как пара разумеется, — говорю и сама себе не верю, мы же с Матвеем данного факта не обсуждали. Нет, ну это предполагалось, но все же в прямую не говорили еще.

— Уверена в нем? Все знаешь? Все понимаешь про Филатова? Вы виделись урывками. Переписка не в счет. А детство давно закончено, малышка. — странные слова отрезвляют меня.

— Что ты имеешь ввиду? Говори!

— Прежде чем связывать судьбу с человеком, надо понимать его сущность. Честен ли он с тобой, все ли говорит о себе. Ты это понимаешь? Мало быть компанейским и веселым. Мало! — внимательно смотрит. Голос папы помимо того, что строгий, еще и просительный одновременно. Настораживает меня все это. Вселяет беспокойство. Качает почву под ногами и приземляет. — Дочь, я тебе сказал, что всегда сможешь на меня рассчитывать. Ты у меня одна. Ты для меня все, пойми. И да, мне тяжело отпускать тебя во взрослую жизнь, это правда. Мы же на чистоту разговариваем, да? — осторожно киваю. — То, что вы с ним… ладно, переживу, хотя… — трет лицо рукой, потом сокрушенно отмахивается и продолжает скрипучим голосом. — Просто прежде, чем связать жизнь с определенным человеком будь уверена, что он чист во всех отношениях.

Под таинственными словами пригибаюсь все больше и больше. Я никогда не поверю, что произнесенное в эту минуту является блефом и фальшивкой. Папа что-то знает такое, что Матвей от меня скрыл. Что же это? В эту минуту понимаю, таинственный факт может помешать нашим дальнейшим отношениям. И все бы нормально, но зная своего отца, он на мелочи размениваться не будет. Точно говорю! По всем направлениям горю теперь, пропадаю от неизвестности. И получается, что этот факт крайне серьезен.

Вот правда крестный говорит, даже если все складывается так как надо, все равно будь в тонусе — бди неустанно! Золотые слова, как оказывается, просто платиновые. На вершине одичалого кайфа от Филатова получаю вот такой ледяной душ. Тайна какая-то, блин. Ну и что он может от меня скрывать? Ну не в браке же он состоит, или там детей у него, например куча где-то.

Сжимаюсь под папиной просьбой. Уж слишком он напряжен и озабочен. По мере нашего разговора, из назидания осуществился переход в просительное предостережение. Смутная тревога заползает мне под ногти и царапает острыми иглами. Не хочу никакого треша. Только наладилось все с Матвеем. Только летать с ним начала, парить под синим куполом неба. Крылья расправила и полетела! А вот сейчас по ним сильно ударили и сожгли к чертовой бабушке! Ну не маньяк же в конце концов Матвей!

— Папа! — умоляюще складываю ладошки — Ну скажи мне! Ты же знаешь.

— Лера, — качает он головой — если Филатову ты дорога, то все получится само собой. Просто будь аккуратнее, хорошо?

— Хорошо, — вздыхаю и отворачиваюсь.

Папа подходит ко мне, наклоняясь целует в лоб и, подхватив тарелку с нетронутой едой, ставит в раковину. Стоит еще некоторое время, словно раздумывает дать какую-либо информацию или нет. Все эти секунды сверлю его спину и молюсь про себя, но этого не случается.

Не выдерживаю. Я просто ломаюсь, как сухая ветка. Мне нужно знать то, что так отец бережет от меня. Очень нужно просто потому, что сегодня ночью я определила следующее: Филатов мне нужен. Я хотела бы с ним попробовать. Странно, да? Все настолько перепуталось в голове, что разгрести этот хлам будет сложновато, но в эпицентре данного хаоса есть мигающая красная точка, которая сигнализирует о том, что скорее всего я стремительно начала втрескиваться в бывшего лучшего друга.

— Папа! — он оборачивается. — Я умоляю тебя, скажи, — твержу, как заведенная одно и то же.

Он тяжело вздыхает и смотрит на меня. В его глазах сейчас сквозит нежная жалость и такое сокрушительное беспокойство, что у меня слезы наворачиваются. Папа подходит и гладит меня по голове. Вижу, что он тоже волнуется. Чувствую, как руки подрагивают.

— Лер, может я сам с ним поговорю?

— Нет! — машу головой — Пожалуйста, не надо. Давай, что там у тебя.

— Тебе не понравится.

— Все равно. Давай же!

Папа еще некоторое время раздумывает и решительно кивнув головой, достает из кармана телефон. Полистав фотки, останавливается на одной и предупреждающе смотрит на меня. А я изнемогаю, хочу увидеть, что там. Подумав еще секунду, папа переворачивает экран, и я застываю.

На экране смеющийся Матвей, девушка и с ними ребенок. Кадр запечатлен где-то в парке, на заднем фоне видна карусель. Все трое счастливы. Малыш сидит на руках у Мота, обнимает его руками за шею. Это… это… его? У меня в эту секунду случается жесточайший ступор. Беспомощно перевожу взгляд с фото на папу.

— Дочь, мне жаль. Мне так жаль, но…

— Не надо, па, — останавливаю его — я все поняла уже. Спасибо. Можно я подумаю тут…еще… — не знаю как выразить свои эмоции.

Он круто разворачивается и стремительно выходит из кухни. Осторожно прикрывает за собой дверь. Щелк.

Я одна.

Одна.