Малера (СИ)

29

Я два дня сижу дома, и никто не в силах меня вытащить куда-либо. Ничего не хочу, как та царевна в мульте, Несмеяна которая. Мой мир развалился на части. Я всех ненавижу, да я такая и что теперь? Эта сраная фотка перечеркнула всю мою жизнь. И на что Мот рассчитывал, когда лез ко мне со своими очаровашками? У него сын! Мальчик этот занимает его мир, а не я.

Чувствую себя идиоткой, соревнуясь с ребенком. В своей душе я отчаянно воюю с ним. Да при чем тут это дитя? Я в который раз спрашиваю себя и не могу ответа найти. Черная ревность пожирает меня с головой. Там же к этому ребенку еще и мама прилагается. Ну красивая, конечно. У Мота других не бывает. Гад, пишет мне еще. Спрашивает, куда я пропала. Совесть у него есть? А интересно, после лета он куда планировал смыться? К тем, своим? Или что? Я ничего подобного не обсуждала с ним, но и в голову не могло прийти, что все вот так обернется.

— Лера, мы в кино. Ты с нами? — открывает дверь отец.

Он настороженно наблюдает за мной эти несчастные пару дней. Жалеет, наверное, что посвятил в неприятные события. По крайней мере, вижу, как с долей вины смотрит на меня. Странный он. Да нет, я не сержусь, хотя косвенно обвиняю за то, что узнала все это. Смешанные чувства в моей душе. Очень сильно смешанные, но ничего не поделать. Такая она суровая действительность. И хорошо, что я сейчас узнала, а не позже, когда совсем бы голову потеряла. Хотя я уже сейчас в пограничном состоянии. От этого осознания больнее. Шторм в моей душе. Прямо хоть Вивальди включай и слушай на перемотке. Да, именно так!

— Нет, па. Не хочу.

— Лер, ты так и будешь теперь? — присаживается рядом и берет за руку.

Аккуратно вытаскиваю и отодвигаюсь. Нет… Лучше Баха включить…Так вернее.

— Как, па? — отворачиваюсь к стене. — Какая есть! Не хочу веселиться.

— Хочешь я сам с Матвеем поговорю, выясню.

— Нет! Нет, папа! Только не это, — почти кричу на него. Поверить не могу, что может предложить такое. Что за бред я слышу? Неужели я в его глазах такая беспомощная идиотка? — Я сама, хорошо? А может и разговаривать не придется, неизвестно захочу ли. Пап, ты только не обижайся, но можно я одна останусь?

Резко хлопнув по своим коленям, встает и идет к двери. Лишь на одну секунду останавливается и хочет что-то сказать, но передумывает. Резко махнув рукой, выходит.

— Ну что там? — улавливаю мамин шепоток. Вот она красотка, караулит у двери!

— Ничего. Лад, как же все по-дурацкому…

— Ну тише, тише. Как-нибудь разрулится все. Знаешь, может я к Маше… — разговор затихает, больше ничего не в силах услышать.

Хлопает замок, наступает тишина во всем доме. Во дворе урчит мотор, машина выезжает с территории. Все, я осталась одна. Плакать или нет? Вроде и хочется пустить слезу-другую, но резервов на обильную влагу не хватает. В итоге противно морщусь только, да и все.

Пойду хоть в лесу за домом поблужу. Может свежий воздух мозги прочистит, буду сильно на это надеется. Завариваю чай с травами в термокружку, запираю все и тащусь в сосны. Рвануть бы сейчас к прадеду и прабабушке**. У него там бор — закачаешься. Но только деда нету. В смысле увезли их родители в какой-то чудо-санаторий для поддержки здоровья. Они ведь старенькие совсем. Скучаю сильно-сильно, как только приедут, рвану к ним. Отвлекусь ото всего, выброшу ненужное из головы на фиг. Пусть они тут как хотят все! А мне и там будет прекрасненько!

Сажусь на расстеленную попонку и слушаю ветер. Люблю, когда он шумит. Да и вообще природа успокаивает меня, мысли сразу очищаются от хлама всякого. Макс весь телефон порвал мне. Не хочу его видеть, и слышать тоже особой охоты нет. Сказала ведь тогда, что не по пути больше нам. Нет, прется маньячелло за объяснениями. Вот надо ему слышать, что я ему изменила? Если дальше доставать будет, то придется этой суровой правдой прямо в лобешник ему влепить. И не стыдно ни капли. Да, вот такое я изделие, и что теперь? Он и сам хорош, если что. Загоняю Максюшу в черный список. Надоел придурок.

— Илья. Илья, осторожнее. — раздается окрик Матвея, и я вжимаюсь в ствол дерева.

Мимо меня на дичайшей скорости проносится пацаненок. Шустро перебирает маленькими ножками, словно летит над зеленой травой. Пятки только мелькают, отстукивают дробный топот. Рубашка на маленькой спинке надулась пузырем. Светлые вихры, переливаясь на солнце, отсвечивают ореолом, это так сильно растрепался длинный, как я понимаю, чуб. Малыш заливисто хохочет и горланит какую-то веселую речевку.

— Не догонишь! Ты меня не догонишь! — писклявый голос разносится по округе.

— Илюша!

Мое бедное сердце сжимается. Мне жалко себя. Да, жалко. Очевидно же, что Мот отец ребенка. Я не знаю, как так вышло в его жизни, но мне плохо. Эгоистично? Наверное. Хотя при чем тут этот малыш? Его же не спрашивали, просто произвели на свет. Перипетии чьих-то судеб не касаются его, вот и все. Он просто растет и радуется жизни. Задерживаю дыхание от того, что именно выражает интонационно Матвей. Он печется о мальчике, что и слепому видно. Заботится, гуляет с ним.

Так… Стоп! Откуда здесь появился ребенок? Это что за новости такие? Значит и мать его здесь, а почему она не с ними тогда? Миллион вопросов и ни одного ответа, как водится. Так, секунду. Если мальчик здесь, то получается, что родители Филатова в курсе ситуации. Значит, они знали все. И судя по тому, что мальчику уже года три-четыре, получается знали давно и ни словом не обмолвились. А у тети Маши от мамы моей секретов вроде бы нет, но никто ничего не сказал все равно. Папа тогда откуда узнал? Дядь Егор все же проговорился? Как же мне все это узнать теперь?

Меня обдувает потоком теплого ветра и импульса разгоряченного тела. Слышу тяжелые шаги, срывающиеся на бег. Это Мот торопится за малышом, догоняет и подхватывает на руки, подкидывает и кружит. Они счастливы, все ясно без слов. Илья обхватывает руками шею Матвея и доверчиво приникает к нему. Филатов замирает и улыбается. Гладит мальчишку по спинке и голове. Я наблюдаю мир двоих, где посторонним нет места. В этой ситуации только один человек подходит под это определение — это я.

Слезы подкатывают к глазам. Я сижу тише мышки, боюсь пошевелиться, боюсь, что меня заметят. Да что ж за год у меня такой! Дурацкий и непредсказуемый! И самое ужасное то, что меня выворачивает от того, что не могу подойти к Филатову и также прижаться к нему. Боже, я сумасшедшая. Соревнуюсь за внимание с маленьким ребенком, ревную Мота к этому малышу. Это ли нормально?

Сразу приходит ответ — нормально. И все это лишь потому, что именно в эту минуту ясно осознаю, что влюбилась в своего прошлого друга детства. Да, все так. Втрескалась, как дура, как бы не сопротивлялась. Впялилась намертво, окончательно и бесповоротно. Больно в моменте от другого: я никогда не стану разбивать семью и уводить отца от ребенка, потому что вижу, как они счастливы сейчас.

Матвей даже меня не заметил, а это нонсенс. Он всегда меня чувствовал даже на расстоянии, а теперь нет. Вон как бодро мимо просвистел. Обидно, блин как. Всё мимо…. Я никогда еще так сильно не любила…. Все мимо….***

Трясущимися руками опираюсь о землю и поднимаюсь. Стою на нетвердых ногах. Не получается скрыться словно вихрь, сейчас только как старая бабка могу только передвигаться. Жеееесть! Настраиваюсь и двигаюсь, не отрывая взгляд от Мота с малышом. Они удаляются, заняты только друг другом. То ли у меня в ушах все глохнет, то ли в бору устанавливается потрясающая тишина, даже ветер прекращает дуть. Очумело прислушиваюсь. Нет, даже птицы смолкли, ветки замерли, все как вкопанное и кругом ни звука.

Тишина бьет по барабанным перепонкам. Собираю все резервы и затаиваюсь. Аккуратно переставляю ноги и нечаянно касаюсь ветки. От оторопи подламываюсь, будто сухмень и с силой снова нечаянно наступаю на нее и с треском заземляюсь. Падаю навзничь и уже лежа на траве таращусь в синие небо. Понимаю, что снова шумит ветер и начинается жизнь. Прекрасно!

— Матвей, там тетя. Там! — проникает в уши детский тревожный голосок. — Она валяется. Упала. Ей больно?

— Малыш, стой здесь. Я посмотрю. Ничего не бойся, я скоро.

Пока разглядываю небо, слышу, как стремительно приближаются шаги Матвея. Классно! Мало того, что как воровка за ними подглядывала, так еще и бесславно растянулась тут. Вставать смысла нет. Может притвориться, что мне практически конец, всплакнуть и надавить на жалость? Тупых мыслей в голове миллион и все это лишь потому, что стыдно до умопомрачения. Правда отчего это жгучее ощущение у меня, не понимаю хоть режь.

Да просто из-за всего! Ну почему так случилось-то все нелепо, м? И ребенок вон какой классный у Матвея, весь тонкий звонкий, прекрасный малыш такой. А мне-то что делать теперь? Я-то влюбилась! А там другая на горизонте замаячила, мама этого мальчика. Ну что же дела-а-а-ть?

На глаза и вправду наворачиваются горькие слезы от кажущейся безысходности. Поворачиваюсь на бок, подкладываю ладошки под щеку и громко всхлипываю, удержаться нет сил просто. Реву.

— Лерочка, ты ушиблась? — взволнованный голос накрывает меня одеялом проникновенной заботы. Не выдержав этого, всхлипываю еще горше.

*Все мимо. — слова известной песни.

**Прабабушка и прадед Леры — о них можно немного узнать в книге "Спартакилада"