Дело плохо.
Простыни липнут к моим ногам. Я опускаю руку вниз. Надавливая пальцами себе между бедер, чувствую склизкую влагу, пропитавшую ткань.
Хочется забраться в его постель и обвиться вокруг него прямо сейчас.
И это самое худшее. Причина не в сексе. Мне не это нужно.
С Хоуком просто хорошо.
От него приятно пахнет, он приятен на вкус…
Отлично выглядит.
Серьезно. В один день я испытала влечение к такому порядочному джентльмену и показала ему украденные деньги. Что, черт возьми, мне делать с хорошим мальчиком?
Я замираю на мгновение, в памяти всплывают ощущения прошлой ночи. Каким твердым он был. Как мышцы его рук сокращались под моими ладонями, когда он терся об меня.
Закрыв глаза, перестаю дышать. Такой порядочный джентльмен. За исключением одного места, где от его порядочности не должно остаться и следа.
Хоук будет горяч в спальне.
Его девушка счастливица, кем бы она ни была.
Мои бедра трутся друг о друга, испарина выступает на лбу. Испустив тяжелый вздох, резко принимаю сидячее положение и перекидываю ноги через край кровати.
— Ух. — Похлопываю себя ладонями по щекам, пытаясь отвлечься. Мне просто нужно помастурбировать. Который сейчас час?
Я оглядываюсь по сторонам, забыв, что здесь нет часов, но замечаю маленький зеленый огонек и тянусь к тумбочке. Включив лампу, вижу сотовый телефон на зарядном устройстве и прикрепленный к нему стикер.
«Береги его».
Я улыбаюсь. Как Трент умудрился так хорошо меня узнать за столь короткое время? Хоук даже не спросил, где предыдущий мобильник. Он просто знает все.
Значит, парень приходил сюда, пока я спала. Надеюсь, я не храпела.
Проверяю время. 8:59.
«Все в порядке?» — отправляю сообщение сестре.
Сегодня среда, занятия в школе еще не начались. Возможно, она до сих пор спит, однако я сомневаюсь в этом. Если Бьянка не свяжется со мной в течение часа, придется вернуться к ним с разрешения Хоука или без.
Около минуты сижу на месте. Позвонить маме? Соседке?
Мне, наверное, стоит выяснить, что происходит. Сказала ли мать полиции правду о том, что я сделала с отчимом?
Полагаю, что сказала. Защищая меня, она ничего не получит.
Что сделано, то сделано.
Закрыв сообщения, захожу в социальные сети. Я уже давно не обновляла свои аккаунты, но ленту все равно просматривать люблю.
Вспоминаю видео, проигрывавшееся на мониторе Хоука, то, как он смотрел на него, и помаду на его воротнике. Ее помаду.
Поддавшись любопытству, набираю в строке поиска имя девушки в паре с Шелбурн-Фоллз.
То видео — одно из самых популярных предложений для данных ключевых слов. Я не нажимаю на него. Вместо этого захожу в ее аккаунт и пролистываю посты, безуспешно стараясь не искать на фотках Хоука. С ней. Только чтобы увидеть, как они смотрятся вместе.
Я не сталкер. Мне просто любопытно.
Заметив одну ее фотографию, сделанную несколько дней назад, с такой же помадой на губах, какая осталась на футболке Хоука, читаю подпись:
Вода. Озеро. Она течет по нашим венам, и мы ничего не можем с этим поделать… Словно яд. — Карен Катчур
О господи.
— В океане и то меньше пластика, — ворчу я.
Ни одного снимка с блондинкой и Хоуком я не обнаруживаю. Ничего необычного. Похоже, это распространенная практика — массово удалять совместные фото после расставания. Я ищу и нахожу его профиль, однако там всего три поста.
На моих губах появляется легкая улыбка. Трент не любитель транслировать каждый свой шаг. Мне это нравится.
Есть только одна фотография, на которой изображен сам Хоук с толпой детей. Дилан Трент стоит с одной стороны, Кейд — с другой. Маленькая девочка позирует перед ним, широко расставив ноги и уперев руки в бока, а Хоук держит мальчика, примерно ровесника девочки, перебросив его через плечо вниз головой.
Волосы Трента мокрые, грудь обнажена. На заднем плане бассейн. Какое-то приятное ощущение распространяется под кожей, будто пузырьки лопаются. Хороший сын и двоюродный брат для всех, но он может быть совершенно другим, когда ты остаешься с ним наедине. Хоук меняется, словно по щелчку.
Мои щеки вспыхивают; я качаю головой.
— Боже, — выдыхаю, отбросив телефон, и встаю. — Что я делаю?
Я должна беспокоиться о Хьюго и Ривзе. О Грин Стрит.
Только не беспокоюсь. Бабочки — слишком приятное отвлечение. Эта идея казалась мне хорошей. Ложка меда в бочке дегтя, но я не могу позволить себе думать о Тренте. Это всего лишь физическое удовольствие. Он для меня никто.
Пока я снимаю рубашку, приходит сообщение. Снова подняв сотовый, читаю.
«Найди нас», — пишет Хоук.
Хм? Нас?
Натягиваю джинсы, лифчик, одну из футболок, принесенных Дилан, беру телефон и выхожу из комнаты.
Шагая по коридору босиком, проверяю комнату Хоука, гостиную, кухню, а также тоннель, ведущий в «Ривертаун». Смотрю сквозь зеркало, но там темно. Заведение закрыто до обеда.
Где он?
И тут вспоминаю. «Глазурь».
Я бегу обратно через кухню к другому тоннелю. Впереди за стеклом виднеется пекарня. Столы и стулья расставлены по всему залу, шторы задернуты, освещение тусклое. Правда, посмотрев влево, замечаю, что дверь кухни открыта. Внутри горит свет.
Нажав на защелку, открываю зеркало.
Из кухни доносится смех, причем не одного человека. Двинувшись в сторону звука, останавливаюсь, возвращаюсь назад и прикрываю проход, оставив только щелочку на случай, если хозяин неожиданно войдет через главную дверь. Или полиция.
Преодолев торговый зал, захожу на кухню, где вижу Мэтти и Бьянку с Хоуком.
Мое сердце подпрыгивает и уходит в пятки одновременно. Бьянка стоит у рабочего стола в одежде, похожей на шорты и топ для сна, а Мэтти сидит на коленях поверх табурета, разравнивая ладошками круг теста. Все его руки в муке; он смеется. Хоук стоит позади него.
Бьянка видит меня в дверях и улыбается.
— Привет.
— П… привет, — отвечаю дрожащим голосом, медленно входя внутрь. — Что вы здесь делаете?
Я смотрю на Хоука, однако отвечает Бьянка:
— Хоук заехал за нами. Постучал в дверь утром и спросил, не хочу ли я свозить Мэтти к тебе.
Она подбегает, обхватывает рукой мою шею и притягивает к себе.
— И ты просто запрыгнула в тачку с незнакомым человеком? — бормочу я.
Перевожу взгляд на Хоука, а он смотрит на меня, явно забавляясь.
— Ну, я знаю, что он племянник мэра, — говорит сестра, скатывая кусочек теста в маленький шарик на столе. — Мэтти влюбился в его машину.
Хоук наклоняется, берет тряпку и стирает муку с рук моего брата.
Бьянка, уставившись на меня, произносит одними губами:
— К тому же он милый. Типа, тако-о-о-о-о-ой милый.
После этого смотрит искоса, словно намекая, чтобы я его не упустила. Поджав губы, отворачиваюсь. Хоук направляется ко мне и оборачивает фартук вокруг моей талии.
— Ты уверен, что за вами не следили?
Если они видели его машину в моем районе, могли сесть ему на хвост.
Однако он уверяет:
— За мной не следили.
Парень завязывает пояс у меня за спиной, в то время как мои руки безвольно свисают вдоль тела.
— Вот так, значит? — интересуюсь я. — Ты можешь уйти, не сообщив мне, куда собрался, а я не могу, если не доложу о своих планах?
— Именно. — Трент встает передо мной, улыбаясь. — Ты всерьез собираешься затеять разборки сейчас? Я могу отвезти их домой, если хочешь…
— Заткнись. — Я иду к брату, слыша позади себя тихий смех Хоука.
Обняв малыша, прижимаюсь к его щеке своей.
— Что готовим?
— Пиццу! — радостно восклицает он.
— Сейчас девять утра! — Охнув, игриво рычу и покусываю его щеки. — Тебе нельзя пиццу на завтрак!
Он извивается, уклоняясь от моей щекотки, громко визжит и хохочет.
Встретившись взглядом с Хоуком, меняю гнев на милость — я рада, что он это сделал. Мы с Бьянкой и Мэтти давно не веселились вместе.
— А потом мы будем есть мороженое! — кричит Мэтти.
Хоук поднимает палец, строго глядя на моего брата.
— При одном условии.
Мэтти колеблется, а потом выкрикивает, будто по команде:
— Пицца в чикагском стиле — отстой! — И сразу повторяет: — Отстой! Отстой! Отстой!
О господи.
Бьянка смеется, Мэтти хихикает, Хоук же довольно ухмыляется.
— Охотишься на невинные умы, которые еще не знают ничего другого? — спрашиваю я.
Трент пожимает плечами.
— Просто наставляю его на путь истинный, пока он молод.
Я швыряю в него шарик теста. Мэтти, засмеявшись, следует моему примеру.
Поймав один, Хоук бросает его обратно и попадает брату в нос. Мэтти пытается подхватить кусочек со стола, чтобы сделать ответный бросок, но задевает рукой пластиковый контейнер. Тот падает, и соус проливается на край стола.
Мы все наблюдаем, как он капает на пол.
— Аро? — испуганно кричит Мэтти, повернувшись ко мне. Его взгляд мечется между мной и Хоуком.
— Все в порядке, — говорю я, взяв полотенце, чтобы убрать беспорядок, пока не пролилось еще больше. — Бывает.
Брат подносит пальцы ко рту.
— Он рассердится?
Я смотрю на Хоука, который тоже хватает бумажные полотенца. Услышав вопрос, он недоуменно оборачивается.
Однако я просто улыбаюсь Мэтти, сохраняя спокойствие.
— Нет.
И все же это не помогает остановить слезы. Малыш продолжает поглядывать на Трента, ожидая вспышки гнева.
Я притягиваю брата к себе — от страха он дышит часто и поверхностно — и вижу, как до Хоука начинает доходить.
Мэтти ждет, когда он разорется. Таков его опыт общения с мужчинами: они не любят, чтобы ты напоминал им о своем присутствии.
— Все в порядке, — убеждаю его мягким тоном.
Вдруг Хоук подходит к Мэтти и приседает на корточки. Их глаза оказываются на одном уровне.
— Эй, — рявкает он.
Брат подпрыгивает, а я напрягаюсь.
Хоук хмурится.
— Ты знаешь, что я делаю с милыми детьми вроде тебя?
Мэтти не шевелится.
— Я… их ем! — взвывает парень.
Подхватив моего брата на руки, он подбрасывает его вверх и притворяется, словно кусает за живот через рубашку, как лев.
Мальчик разражается визгом, дергая ногами. Но улыбается.
Слезы подступают к моим глазам, поэтому я отворачиваюсь и убираю соус.
— Это было основное блюдо с овощами, — объявляет Хоук. — Теперь десерт!
Оглянувшись через плечо, наблюдаю, как он делает вид, что пожирает Мэтти. Тот извивается в его руках и смеется.
— Ладно, — вздыхает Хоук. — Оставлю немного на потом, наверное. Пойдем, поможешь мне выбрать новый соус. У меня есть запасы. — Он подносит брата к буфету, открывает дверцу. — Какой? Томатный с базиликом или маринара?
— Маринара! — выкрикивает Мэтти, хотя я сомневаюсь, знает ли он разницу. Просто ему понравилось, что его попросили выбрать за всех.
Я вытираю столешницу, сожалея о пропавшем зря домашнем соусе Хоука. Вообще-то он был очень вкусным, когда мы готовили пиццу вдвоем.
Хоук ставит Мэтти на пол, встряхивает банку, открывает ее и передает Бьянке.
— Вот. Смажьте им тесто, ребята.
Она выливает немного соуса на заготовку и позволяет Мэтти его распределить. Подойдя ко мне, Хоук тихо спрашивает:
— Он бил его?
Наш отчим. Не хочу об этом говорить. Я просто хочу, чтобы мои брат и сестра хорошо провели день.
Однако Бьянка вмешивается:
— Нет. Он бил только Аро.
На мгновение закрываю глаза. Проклятье. Мэтти не нужно об этом слышать.
Почувствовав на себе взгляд Хоука, поднимаю глаза.
— Все нормально. — Я разворачиваю ломтик сыра, готовясь его натереть. — Это случалось не так уж часто.
Трент смотрит на меня, но сегодня я не позволю никому, включая отчима, помешать нам. На этой кухне нас четверо, и я могу притвориться, будто мы — обычные дети, беззаботным летним днем готовящие пиццу на завтрак.
Мы садимся есть в пекарне, где шторы скрывают нас от взглядов прохожих. Мэтти играет в официанта, подает нам напитки и еду.
В остальное время он не отходит от Хоука. Сидит на его плечах. Ездит на спине. У него на руках.
Брат отказывается спать, пока его глаза не начинают слипаться. Когда приходит пора возвращаться домой, он говорит мне, что я не могу поехать. Мэтти не хочет ни с кем делить Трента. И я позволяю Хоуку отвезти их самому, потому что расплачусь, если увижу, как они возвращаются в тот дом без меня.
Я знаю, что у моей сестры все под контролем, однако не хочу, чтобы она взваливала на себя эту ответственность. Она не мать Мэтти. Не больше, чем я.
Но на минуту создалось ощущение, словно мы — одна семья. Мы вчетвером.
Мне понравилось притворяться. Они с нами. Мы их защищаем.
А Хоук мой.
— Черт бы его побрал, — шепчу, все равно улыбаясь. Показывает мне проблески лучшей жизни, и теперь я до конца своих дней буду гоняться за этой пустой надеждой.
Проскользнув обратно в укрытие, я обуваюсь, надеваю шапку и куртку.
Набираю номер на своем телефоне, помня его наизусть еще с тех пор, как она пыталась уклониться от уплаты долга. Дилан Трент отвечает почти сразу:
— Алло?
— Это Аро Маркес. Окажи мне одну услугу, и мы в расчете.
— Ты приняла ибупрофен? — спрашивает она, ерзая на сиденье возле меня.
— Да.
Чего у Хоука много в убежище, так это средств первой помощи.
И еды. Я знаю, куда пойду, когда наступит зомби-апокалипсис.
— Джульетта говорила, будет больно, но неприятные ощущения быстро проходят.
Мы сидим в дзен-салоне дневного СПА с гигантской статуей Будды и поющей чашей в придачу. Посмотрев на Дилан, спрашиваю:
— Ты никогда этого не делала?
Я думала, все богатые девушки идеально ухожены.
Однако прежде, чем она успевает ответить, нас окликает женщина в темно-синей медицинской пижаме:
— Дамы?
Поднявшись, мы следуем за мастером в помещение, где из скрытых динамиков доносятся звуки бамбуковых флейт. Два массажных стола стоят параллельно, отделенные друг от друга ширмой.
— Для меня это тоже будет впервые, — наконец, отвечает Дилан.
Я снимаю куртку. Другая женщина застилает одноразовыми простынями каждый из столов.
— Снимайте все, — говорит нам блондинка с короткими волосами. — Наденьте халаты, затем лягте поверх простыни.
Они обе выходят, закрывают дверь, а я снимаю обувь.
— Тебе не обязательно делать это со мной за компанию, — говорю я, видя тень девушки по ту сторону ширмы.
— Я хочу попробовать. Знаешь, на всякий случай, — щебечет она.
На всякий случай…
Мы раздеваемся. Заметив, как Дилан оборачивает халат вокруг себя и запрыгивает на кушетку, следую ее примеру.
Я лежу, покачивая ногами. Мой пульс учащается. Она написала мне сразу после нашего разговора и сказала, чтобы я приняла обезболивающее, но ведь все не может быть настолько плохо, правда? Люди постоянно так делают.
Хотя детей тоже постоянно рожают.
— Джульетта, — повторяю имя, которое назвала Дилан. — Мама Хоука?
— Да.
Джульетта Чейз пишет молодежные романы о мире, существующем прямо у нас под носом, где по-прежнему есть ниндзя, пираты, рыцари и другие элитные воины. Обычно главными героинями являются молодые женщины, которые обретают власть и становятся лидерами, бесстрашными, сильными и т. д.
Я пытаюсь представить Хоука, воспитанного такой женщиной. В итоге склад его характера становится абсолютно понятным и в то же время теряет всякий смысл. Ему нравятся ее книги?
— Они с моей мамой лучшие подружки со школьных лет, но я не решусь рассказать об этом маме, — продолжает Дилан. — Она скажет папе, потому что делится с ним всем, и тогда он устроит истерику, которая мне ни к чему.
— Похоже, твой отец ведет себя как ребенок.
Девушка тихо смеется.
— У него свои порядки, но дело не только в этом. — Сделав паузу, Дилан говорит: — Он был тем еще говнюком в моем возрасте, понимаешь? Теперь, когда у него появилась дочь, он знает, что убьет любого, кто будет относиться ко мне так же, как папа поначалу относился к маме. Я уверена, он до сих пор думает, что не заслуживает ее.
Независимо от того, какими были их родители, ясно одно: у них большая сплоченная семья. Те трое мужчин, с которыми я столкнулась в парке, участвовали в воспитании Хоука. Они явно что-то сделали правильно.
Да и Дилан, как бы мне ни не хотелось признавать, не так уж плоха.
— Кажется, они хорошие родители.
— Я не жалуюсь.
В дверь стучат, и в комнату заглядывает темноволосая женщина.
— Готовы, дамы?
— Давайте дергать! — восклицает Дилан.
Дергать? Не пинцетом, надеюсь?
От страха все внутренности съеживаются; я слегка вздрагиваю. «Неприятные ощущения быстро проходят», — так она сказала.
— Хорошо, поднимите эту ногу, — говорит мне мастер, распахнув мой халат.
Я не поднимаю, испытывая острое желание снова прикрыться. Не знаю, о чем я думала. Она будет пялиться на все мои причиндалы.
Женщина с сочувственной гримасой интересуется:
— Первый раз?
Слева от меня раздается треск, похожий на звук оторванного от тела пластыря длиной с мою ногу, за которым следует протяжный шумный вдох.
— Ох, блин, — пыхтит Дилан.
Моргнув, округлившимися глазами смотрю на своего мастера.
Она лишь улыбается.
— Я быстро. Не волнуйтесь.
Взяв деревянную палочку, она смазывает воском складку между моим бедром и пахом. На секунду я перестаю дышать.
— О-о-ох, он теплый.
Вообще-то горячий, однако становится лучше.
— Итак, почему ты решила сделать эпиляцию? — спрашивает Дилан.
С ее стороны вновь слышится треск, и она скулит.
Сглотнув, выпаливаю:
— Не твоего ума дело.
Я не собираюсь сообщать ей, что в следующий раз ее кузен, возможно, захочет снять с меня нижнее белье.
— А ты почему хочешь сделать эпиляцию? — задаю тот же вопрос.
Мастер прикладывает к моей коже и разглаживает то ли лоскут ткани, то ли бумажное полотенце.
— Так более гигиенично, — выкрикивает Дилан. — Нет сыпи от бритья. Легче скрабом пользоваться. Я буду отлично выглядеть в бикини…
Кивнув, соглашаюсь:
— Аналогично.
Достаточно хороший ответ для меня.
Но потом женщина начинает отклеивать бумагу, и внутри все сжимается. Хря-я-я-я-я-я-ясь…
Мою нежную кожу будто огнем обжигает. Кажется, что две дюжины пар пальцев одновременно меня щипают.
— Ай, какого хрена? — рычу я.
— Вы в порядке? — Мастер морщится, словно это ей больно. — Я знаю, в первый раз бывает тяжело.
— В первый раз? — Я смотрю вниз и вижу островок чистой кожи. — К черту все.
Ей еще не менее двенадцати полосок понадобится, прежде чем она полностью закончит.
Начинаю подниматься, однако голос Дилан меня останавливает:
— Смотрите-ка, и кто теперь ведет себя как ребенок, — поддразнивает она. — Беги, Бунтарка, беги. Я справлюсь.
Вскинув брови, слышу, как отрывается ее третья полоска.
Я опять опускаюсь на стол, сжимая кулаки.
— Поторопитесь, — прошу мастера.
Дилан на год младше, а уэстонские женщины способны выдержать что угодно.
Мастера продолжают свою работу, и я начинаю привыкать, паникуя только тогда, когда начинают отклеивать ленту. Боль унимается довольно быстро. Не уверена, что хотела бы терпеть это каждые несколько недель, но посмотрим, как пойдет дальше.
— Почти готово! — заявляет Дилан.
— Для кого ты… — Заикаясь, жду, когда снимут следующую полоску. — Для кого ты хочешь хорошо выглядеть в бикини?
— Для себя. Просто для себя. — По голосу понятно, что девушка улыбается.
Либо она не хочет говорить, либо экспериментирует. Тем не менее я рада, что мне не пришлось страдать в одиночку.
— Сделай мне одолжение, хорошо? — просит Дилан.
Очередной треск. Я втягиваю воздух сквозь зубы.
— Какое?
Едва боль утихает, я испускаю хриплый стон.
— Будь добра с ним?
Я замираю, что-то в ее тоне меня настораживает.
— Может, Хоук не нервничал бы так сильно, как сейчас, и не продержался бы так долго, если бы девчонки не заморочили ему голову в старших классах.
Следующую полоску почти не чувствую, оставаясь неподвижной.
— Они стали особо настойчивыми, словно он — какое-то препятствие или достижение. Девушки хотели его, но не любили, а когда Хоук отказывал им, они спасали свою гордость, распуская грязные сплетни.
О, кто бы сомневался, что они так поступали.
От злости сводит живот.
— Он просто стал объектом для шуток ниже пояса. — Ее голос затихает. — Хоук считал дни до выпуска, Аро. Он не мог дождаться, когда выберется оттуда.
Мои пальцы болят. Я немного разжимаю кулаки.
— А я не могу ввязаться в драку с очередной сучкой, защищая его честь, — признается Дилан. — Мой нос до сих пор не вернулся в прежнюю форму после последней драки.
Улыбаясь, стараюсь сдержать смех. Не готова показать ей, что она мне нравится.
Хоуку повезло. Его отец, дяди, кузены… Они все за него горой. Если я когда-нибудь причиню ему боль, уверена, эти люди, движимые любовью к нему, станут для меня не меньшей угрозой, чем Грин Стрит.
Внезапно чувствую укол ревности, потому что хочу быть той, кто защищает Хоука.
Дилан подвозит меня к переулку за пекарней, и я взбираюсь по пожарной лестнице обратно в убежище.
Хоука все еще нет, хотя я даже рада этому. Отправившись в душевую, открываю пузырек его геля для душа, вдыхаю аромат. Из-за стен, выложенных черной плиткой, создается впечатление, будто я спрятана ото всех, а благодаря метру бетона, отделяющему нас от улицы, тут очень тихо большую часть времени.
Это другой мир, но во мне начинает зарождаться чувство, что мое место здесь. Я словно сбрасываю старую кожу.
Ривз скоро придет за деньгами. У нас появятся доказательства, и мы сможем покинуть укрытие.
Ничего не могу с собой поделать, однако надеюсь, что Ривз не появится.
Тогда мне никогда не придется уходить.