Малышка (СИ)

Глава девятнадцатая: Ени

Я его убить готова!

И любить тоже!

И осознание того, что этот бабник, эгоист и циник нашел лазейку в мою тихую и уютную раковину рвет меня в клочья. Странно, что я до сих пор не подобрала юбки и не сбежала куда глаза глядят, а ля Джулия Робертс в «Сбежавшей невесте». По крайней мере чувствую себя именно так: если бы Костя вовремя не вмешался, я бы, кажется, пала так низко, что мое «да» в ответ на доберманское предложение было бы позорно громким.

Слава богу, Костя среагировал мгновенно. Но не слава богу, что и у Рэма реакция не подкачала. Короткая перепалка — и в следующую секунду он хватает Костю за шиворот и волочет в сторону двери. Тапочек брыкается, пытается освободиться, но Рэму каким-то образом удается держать одной рукой. Консультанты в магазине чуть не писают кипятком от такого зрелища: готова спорить, не каждый день они видят, как брутальный мачо мутузит красавчика. Моя теория подтверждается: как только Рэм и Костя исчезают за дверьми, все до единого, толкаясь и сбивая друг друга с ног, бросаются к окнам. Слышу оживленное обсуждение — в этой битве носорога и оленя симпатии явно на стороне первого.

Я же так и стою на дурацком помосте, не имея в запасе даже пары капель моральных сил, чтобы уйти. Кажется, стоит сделать шаг — и мои ноги треснут, словно спички. В голове сплошная каша, в душе — раздрай, а на губах… улыбка? Трогаю пальцами складки в уголках губ — в самом деле, улыбаюсь. И плачу одновременно. Нет, нет, нет, этого всего — слишком много для меня одной. Это мне совсем не нужно, это не то, чего я хочу.

Обхватываю себя руками, скребу ногтями плечи, пытаясь соединить вместе края моей безопасной раковины, но ничего не выходит. Она трещит, крошится, распадается на такие мелкие кусочки, что потребуются не один день или даже месяц, чтобы собрать их вместе.

Дверь открывается — и Рэм идет ко мне. Как? Неужели все кончилось? Где Костя?

— Я тебя убью, если хоть пальцем меня тронешь, — предупреждаю я. Голос дрожит, зуб на зуб не попадает.

— Да по хрену! — взрывается он, обнимает мое лицо ладонями, словно я самый ценный трофей в мире — и жестко, до боли, до вкуса крови во рту, атакует мои губы поцелуем.

Я бью его: колочу по груди, по плечам, ногтями впиваюсь ему в волосы, но правда в том, что на самом деле это лишь отчаянная попытка спастись от того, что меня разрушает. Его губы слишком требовательные, его пальцы у меня на щеках шершавые, жесткие, а наш поцелуй на вкус как Кровавая Мери: обжигающий, горький, пьяный.

— Я задыхаюсь, задыхаюсь… Не дай мне умереть, пожалуйста, — молю я. Кажется, сердце вот-вот остановится.

— Дыши мной, — приказывает мой доберман.

И я сдаюсь на милость победителя.

Мне кажется, что я полностью потеряюсь в этом поцелуе. Как будто мы становимся одним целым, связанным чем-то большим, чем просто прикосновение губ. Я отчаянно цепляюсь в плечи своему доберману, практически уверенная, что просто рухну без опоры. А он не делает совсем ничего, чтобы облегчить мое положение. Просто яростно, с голодной жаждой продолжает покорять мои губы. Раскрывает их требовательно, как собственник, который выкупил право единоличного мной владения. И его язык жалит мой рот, вторгается внутрь, приглашает и манить ответить ему тем же.

Это так… сладко и необычно. Это совсем не мокро и не скользко, и не противно. Не хочется отодвинуться и брезгливо вытереть губы тыльной стороной ладони. Хочется вручить себя этому наглецу, потому что сегодня он меня заслужил. И мне отчего-то до щекотки в области сердца приятно быть его призом.

— Учить тебя целоваться и учить, — посмеивается Рэм, когда мы, тяжело дыша, отрываемся друг от друга. Он все еще поглаживает мои щеки большими пальцами и выглядит таким довольным, что хочется снова ему врезать. — С удовольствием дам тебе много-много уроков поцелуев, Бон-Бон.

Я пытаюсь отодвинуться, спасти то немногое, что осталось от моего самообладания, но вдруг понимаю, что хочу еще минутку наслаждаться моментом. Мне нужен этот взгляд, этот запах мандаринов, кориандра и эта неповторимая «нота сердца» на моих губах. Облизываюсь, и по искоркам веселья в черном взгляде догадываюсь, что Рэм доволен.

— Это вообще ничего не значит, — фыркаю я в ответ. Даже хорошо, что он так уверен в том, что борьба закончена моей полной капитуляций. Это, пусть немного, но отрезвляет, напоминает мне, что бабника не исправить. И даже такой умнице и красавце как я это вряд ли по силам. Поэтому сейчас самое время спускаться с небес на землю. — Просто поцелуй. Подумаешь, было бы из-за чего переполох устраивать.

— Ты врешь, — говорит Рэм. Уверен в себе на все сто процентов, и это подбрасывает дровишек в костер моей злости. Слава богу, потому что, я чуть было не начала забывать, кто он такой.

— А ты слишком много о себе думаешь, доберман.

— Прекращай звать меня, как свою ручную собачонку, — немного распаляется он и резко тянет меня на себя.

Грязный трюк, ведь, чтобы не упасть, мне приходится вцепиться ему в плечи и наши лица снова предательски близко, и мне, как в тот день в парке, хочется почувствовать приятную шершавость его щетины у себя на щеке и губах. Я должна избавиться от этого наваждения, найти соломинку, которая поможет мне окончательно не утонуть в болоте под названием Рэм. Отчаянно ищу повод его ненавидеть, презирать, да хотя бы просто испытывать к нему отвращение. Он не приехал на мой День Рождения, хоть обещал. Он променял меня на компанию парочки потаскух.

— Чем тебе не нравится кличка? — спрашиваю чуть смелее, потому что мысль о нем и двух шлюхах в одной постели действует на меня, как красная тряпка на быка. Идеально. То, что нужно. — Если бы я считала тебя ручной собачонкой, то звала бы Шариком или Тузиком, или пекинесом на худой конец. И потом, ты ведь и правда ручной сейчас. Так хочется залезть мне в трусики, что будешь следом ходить и хвостиком вилять, стоит мне пальцами щелкнуть. Думаешь, ты такой крутой, осчастливил меня королевским вниманием. — Все-таки я непревзойденная актриса, потому что в эту минуту я верю сама себе, хоть вряд ли эти слова ранят его больнее, чем меня. Практически чувствую, как вспыхнувшее в груди тепло обледеневает, а все бабочки в животе вспыхивают и превращаются в пепел. — Ты просто делаешь то, что я хочу. Не ты решил, что у нас будет поцелуй. Это я решила и позволила. И, знаешь, в общем… так себе получилось. Оно того не стоило.

Рэм медленно отступает. Пусть всего на пару шагов, но я мысленно издаю вздох облегчения. По крайней мере теперь между нами есть метр пространства, и я могу дышать без опаски броситься ему на шею.

— Еще один спектакль, да? — спрашивает Рэм голосом, которым впору рассекать алмаз. — Еще одно представление, Бон-Бон? Не маловато ли зрителей?

— В самый раз. — Я обвожу магазин фальшивым заинтересованным взглядом, отмечаю, что теперь уже мы с доберманом оказались в центре внимания. И почему людям так жизненно необходимо быть зрителями в первых рядах спектакля под названием «Чужая жизнь»? — Мне кажется, самое время поспешить за Ольгой. Поверь, я знаю таких женщин: пара ласковых слов, щедрый подарок, одна ночь вместе и кофе в постель — и она с радостью побежит в ЗАГС. А про это все, — обвожу пространство широким взмахом руки, — скажешь, что просто хотел оживить ваши чувства и вызвать у нее ревность.

— Правда этого хочешь? — щурится он. — Чтобы я ушел к ней, попросил прощения и через неделю взял в жены?

— Конечно, — отмахиваюсь я.

«Нет!» — оглушительно орет мое сознание и яростно скребется наружу, словно заживо похороненный в свеженьком гробу.

— И то, что между нами происходит не имеет, блядь, никакого значения?

— Бинго! — Я щелкаю пальцами сразу на двух руках.

И вдруг понимаю, что больше всего на свете хочу, чтобы доберман как следует встряхнул меня и снова поцеловал, заявил свои права на мое сердце окончательно и бесповоротно. Что со мной привходит? Как вообще возможно, что во мне уживаются такие полярные чувства?

— Знаешь, Бон-Бон, а не пошла бы ты на хер?! — орет он. Таким злым я его еще не видела, и только железная выдержка и понимание того, что сейчас на кону мое сердце и гордость, не дают мне сбежать в безопасное убежище примерочной. — Я был совсем не против, чтобы ты трахала мне мозги и терпение, но точно не таким способом. И, знаешь, что? Ты же просто глупая малолетка, которой даже не хватает смелости признаться себе в том, что в жизни не все будет по ее плану.

— Это именно то, о чем я говорила, — охотно подхватываю я. Моя задумка работает. И даже если я поплачусь за это бессонной ночью — я ни за что не позволю этому бабнику испортить мне жизнь. — Разница в возрасте, все такое.

Он вскидывает руки, мол, ладно, твоя взяла. Потом поворачивается и идет прямо к консультантам: три девицы, с такими сиськами, что, кажется, их взяли на работу прямо из витрины с рекламой силиконовых имплантов.

— Как видите, красавицы, я теперь совершенно свободный состоятельный молодой мужчина, — говорит он достаточно громко, чтобы мимо моих ушей не пролетело ни звука. — И у меня душевная травма размером с Гранд Каньон, поэтому той из вас, которая первой даст мне письменные принадлежности, я с превеликим удовольствием оставлю свой номер телефона и обещание вместе поужинать.

Пауза длиться меньше нескольких секунд, а потом девицы бросаются врассыпную. Первой успевает рыжая: дает ему карандаш и квадратик бумаги розового цвета. Рэм улыбается, делает короткую запись и ослепительной улыбкой вручает победительницы ее приз. Понимаю, что сейчас он повернется, чтобы увидеть мою реакцию, понимаю, что теперь я точно не смогу держать себя в руках и поэтому спрыгиваю с дурацкого помоста и бегу прочь, за ширму. Налетаю лбом на зеркало и до боли кусаю губы.

Я знаю, что все сделала правильно. Теперешний поступок — он как долгосрочная инвестиция. Сейчас мне почему-то больно, но это точно лишь малая толика той боли, которую он бы мне причинил, рискни я открыться и принять этот позыв за чистую монету. Ту и дураку понятно, что суть его интереса кроется в моей неприступности. А стоит поддаться — и я стану следующей «Ольгой» в жизни Рэма. А я не готова пасть так низко. Даже ради такого поцелуя.