Малышка (СИ)

Глава четвертая: Рэм

Заем я во все это вляпался?

Эта мысль убивала меня весь вечер. Весь скучный дурацкий вечер, который проходит в компании Ольги, ее родителей, ее теток, ее двоюродной сестры с выводком детей, ее дяди со страхолюдиной женой (от вида волосатой родинки у нее на щеке мне кусок в горло не лезет) и ее бабушки, которой так много лет, что лично я бы не рискнул выводить ее в люди без «неотложки» за углом.

В сотый раз обсасываются вещи, которые уже давно решили: ресторан, меню, музыканты, машина. Будущая теща трижды говорит, что на следующей неделе генеральная примерка платья и все должно быть идеально. Они как бы между прочим обсуждают — а по факту осуждают — будущие кольца. Осуждают меня, потому что я до сих пор не повел Ольгу их покупать. Ну не хочу я, пока не хочу, жду вдохновения. Или хрен его знает, чего жду.

Когда я месяц назад сделал ей предложение, все казалось правильным: мы вместе уже пять лет. То есть, она единственная женщина, которая не пилила меня за загулы, не клянчила деньги и не устраивала истерики. И я ее, само собой, не люблю. Но Оля умная, успешная двадцати семилетняя молодая женщина, и я не знаю никого, кто бы мог стать ей заменой. Она не то, чтобы красивая, но умеет себя преподнести. Единственное, что в ней «напрягает» — пышная грудь. Ну вот не люблю я, хоть убей. Хотя форма хорошая.

Но с тех пор, как Оля официально стала моей невестой, она словно с цепи сорвалась. Плачет, если забываю позвонить, устраивает истерики, когда ей доносят где и с кем меня, пока она сидит дома. В общем, мрак.

В завершение вечера, ее отец — этот контуженный вояка — вывел меня на улицу, и изображая из себя Шварценеггера с миниганом наперевес, начал угрожать расправой, если я обижу его деточку. Честно говоря, я бы запросто переломил его надвое — пять лет боксерской школы и постоянные тренировки не пропьешь. Но он же вроде как человек в летах, нужно уважать почтенные седины. Даже если они несут хрень.

Я — само терпение в тот вечер, а ведь терпеливым меня не рискнет назвать даже отец. Я по очереди вызываю такси всем бесконечным родственникам, потом отвожу домой родителей Ольги, мечтая только о том, как бы поскорее завалиться в какой-то клуб, снять девчонку на одну ночь и жарить во всех позах, пока на члене не появятся мозоли.

И что? Оля начинает ныть, что хочет ко мне, лезет с поцелуями и ведет себя как мартовский кролик, хоть обычно всегда понимала, когда вовремя отвалить. Я вежливо говорю, что устал. Она напирает. Я говорю, что устал, но уже не вежливо. Она начинает плакать. Я бешусь, но держу себя в руках. И тогда она говорит, что раз уж мы все равно почти муж и жена, то не будет ничего страшного, если мы съедемся чуть-чуть раньше. Такого покушения на последние недели моей свободы я просто не выдерживаю. Предлагаю ей выспаться, подумать над своим поведением — и просто уезжаю, оставляя одну. Телефон начинает разрываться сразу же, как моя машина скрывается за поворотом. К счастью, это мой второй номер, никак не связанный с работой, и я без сожаления его «вырубаю». О рабочем номере, по которому меня можно найти всегда, она не знает. И не узнает никогда.

Но в клуб я не еду. Понимаю это, когда сворачиваю на перекрестке в противоположную сторону. Я еду домой к отцу. И всю дорогу думаю о том, как Бон-Бон сосала большой палец. И это возбуждает.

И что же я вижу? Она, полуголая, вся поглощена Владом. Да я просто нахрен убит такой несправедливостью. Почему я не отдал ей машину? Был бы хорошим парнем, заработал бы бонусы. Я конкретно облажался. Ну и хрен с ней. Надо трахнуть ее подружку, пусть потом расскажет Бон-Бон, что я — чертов Бог секса.

Я до боли в мышцах мучаю тренажеры, хоть и знаю, что это не пойдет на пользу. Практически вползаю в душ, а потом — заваливаюсь на постель, намереваясь проспать минимум до обеда.

Хрен бы там.

Я просыпаюсь от громкого: «Я пришла к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!»

Встало? С трудом продирая один глаз, вижу, что да — встало. Член у меня встал, потому что это нормальная мужская реакция по утрам. И тонкое одеяло выдает меня с головой.

— Доброе утро! — сверкает улыбкой Бон-Бон, хватает одеяло и пытается сдернуть его вниз. — Я приготовила тосты! И сварила кофе!

Бляха муха!

Судорожно сглатываю, вдруг понимая, что не хочу, чтобы она видела мой утренний стояк, и быстро переворачиваюсь на живот.

— Свали отсюда, — рычу на нее.

— Что? — Бон-Бон запрыгивает мне на спину, наклоняется к моему уху — и я жадно вдыхаю запах ее духов. Она пахнет сладкими грушами. — Не слышу, что ты там бормочешь, братик.

Я собираюсь повторить, но раздумываю. В чем она ко мне заявилась? В тех самых полосатых гольфах, и шортиках, и спортивной кофте.

— Я лучше, чем кофемашина, домработница и повар, — хвастается Бон-Бон. — И мы сейчас идем на пробежку. Я буду заботиться о твоем здоровье, братик. Шесть тридцать — самое время для кросса!

Будь на ее месте любой другой человек — я бы уже таких слов натолкал, что и не снилось. А ей — не могу. Но я точно не вылезу из кровати в таком состоянии, а она, судя по всему, не намерена уходить без меня.

Что делать?!

Лежать на животе в полной боевой готовности — то еще «удовольствие». В особенности, когда близость моей маленькой «сестрички» будоражит воображение и я ощущаю, как мое тело подвергается массивной бомбардировке возбуждения. Ее запах уже повсюду. Я прячу лицо в подушку, но ни черта не помогает.

— Подъем, лежебока, — гарцует на мне это руконогое торнадо. Готов поспорить, что она прекрасно понимает, что происходит. Ей девятнадцать лет, пора бы знать, хотя бы в общих чертах, как устроен и функционирует мужской организм. Хотя… Неприятно думать о том, что это солнышко уже раздвигало перед кем-то ножки. А, может, она еще того…

«О чем ты думаешь, придурок?» — спрашивает мой внутренний циник.

— Ладно, раз ты такой… — Бон-Бон копошится, явно намереваясь встать и предпринять еще одну попытку стащить мое одеяло.

И я понимаю, что это — шанс.

Благо, я здоровый сукин сын, а она — мелкая и слабая, и даже если проявит чудеса сноровки, это никак не уравновесит наши шансы.

Быстро, пока она еще не встала, я разворачиваюсь, хватаю ее за руку и рывком бросаю в постель. Пока она мешкает, пытаясь понять, что произошло, прижимаю ее запястья к подушке, нависаю всеми своими ста девяноста сантиметрами роста, развитых мышц и силушки. Бон-Бон медленно приходит в себя, и я использую это время, чтобы полюбоваться ее румянцем на щеках, и тем, как быстро она дышит.

— Ну что, малышка, доброе утро? — совсем не добро ухмыляюсь я. И вовремя отклоняюсь, когда она пытается укусить меня за подбородок. — Попробуешь еще раз? — дразню ее, ногами легко придавливая к постели, лишая возможности двигаться.

И теперь Бон-Бон вся подо мной, в моей кровати, и я всерьез размышляю о том, что за последнее время это — лучшее утро в моей жизни, хоть и началось оно так себе.

— Что, боишься, если отпустишь руки, я легко с тобой справлюсь? — посмеивается она.

И вдруг я осознаю, что нет — она не кокетничает, не флиртует, не заигрывает. Она не делает ничего, что обычно делают девушки, оказавшись в похожей ситуации. Ей словно и дела нет до того, что я рядом, и единственное, что удерживает нас от секса — одеяло и пара клочков одежды. И судя по всему, я единственный, кто находит ситуацию пикантной и горячей.

— Я не настолько не дорожу своими яйцами, малышка, чтобы позволить тебе размахивать ногами в такой опасной близости к ним.

— А я думала, ты — доберман, — морщит она лоб. Выглядит совершенно разочарованной. — Испугался девичьих коленок.

Да пошло оно все.

Я разжимаю руки, откатываюсь на бок. Слава богу, ее безразличие подействовало лучше, чем бром.

Бон-Бон мгновенно вскакивает, поправляет одежду — и смотрит на меня с видом победительницы. Прямо сейчас, в эту самую минуту я хочу ее послать. И чего она мне так впала? Просто малолетка, ну что такого? У меня были такие: секс с ними скучный, хоть некоторые компенсируют недостаток опыта рвением и выдумкой. Была у меня одна второкурсница, которая пыталась сесть на шпагат. Бррр как вспомню — вздрогну.

«Вот, Рэм, эта девочка — просто чокнутая малолетка, которая почему-то умеет нажимать на твои личные кинки. И нет в этом никакой химии. Просто … просто надо было поехать в клуб и отжарить кого-то, как и планировал. Вот, уже и появилась программа на вечер. Черта с два я сюда завтра вернусь, чтобы эта ненормальная снова на мне гарцевала, как сивый мерин».

— Кросс, — уперев руки в бока, напоминает Бон-Бон. — У тебя пять минут на сборы.

— Отвали, — бросаю, поднимаясь с кровати. После вчерашнего жесткого траха с тренажерами тело болит. Не смертельно, но неприятно.

Она никуда не уходит, так и стоит посреди комнаты, нетерпеливо постукивая носком по полу. И когда я прохожу мимо, почему-то осознаю, что она до смешного мелкая, просто коротышка: мне до плеча. И что в ней сексуального? Да ничего.

— Потрешь мне спинку, Бон-Бон? — дразню я, топая в сторону ванной. — Спина болит — мрак.

— С удовольствием! — сияет она и бодро идет следом.

Я молчу, вешаю на рот огромный воображаемый замок. Открываю дверь, подхожу к стеклянной перегородке душа. Чуть поворачиваю голову — Бон-Бон плетется следом, заинтересованно вертит головой, разглядывая мраморные плиты, зеркала, дизайнерские полки и стопки полотенец с эксклюзивными вышивками.

На миг — только на миг! — в моей голове проносятся образы, от которых член оживает.

— Не пошла бы ты отсюда? — недвусмысленно подцепляя резинку трусов, предлагаю я. — У тебя вообще есть тормоза?

— Неа, — скалится Бон-Бон в злой усмешке. — Но уверена, они есть в той маленькой красной машинке.

Ах вот оно что.

— Обгонишь меня на кроссе — отдам, — выдвигаю свои условия.

— Да запросто, — отмахивается моя дерзкая сестренка.

— А если обгоню я — сегодня ночью ты спишь в моей постели.

Ну и по фигу, что это звучит, как извращение. Пусть подергается. Ей полезно.

— Жду тебя на первом этаже, улитка, — дразнится Бон-Бон, и исчезает из поля моего зрения.

Я захожу в душ, чувствуя острую потребность куда-то деть напряжение. Но в последний раз я дрочил месяца три назад, и то в весьма… гм… пикантной ситуации. А чтобы сам, в душе — не припомню со школы. Поэтому я просто принимаю душ, растираю тело до красноты, думая о том, что у меня на столе лежит пара проектов, и что мне нужно доделать чертеж, и что в среду я должен быть во Флориде. Думаю о работе, о предстоящей свадьбе и о том, что, пожалуй, был слишком груб вчера вечером. И что, наверное, нужно отдать машину Ольге: в конце концов, она терпит меня, засранца и бабника.

Бон-Бон ждет меня на первом этаже. Она что, правда собирается бегать в гольфах? Ну хоть кроссовки обула, а то с ее чудесами в голове я бы не удивился, нарядись она в туфли на шпильках. На миг позволяю себе насладиться фантазией ее ножек в туфельках на высоченных каблуках, дорисовываю рядом скользкий стальной шест, вокруг которого эта маленькая балерина будет извиваться, словно змейка. Почти уверен, что, если бы как следует выспался, вся эта хрень не лезла бы в голову, ну да ладно — теперь все равно не уснуть.

— До поворота, возле зеленого указателя, — предлагает она.

Я просто пожимаю плечами.

Мы выходим из дома: прохладный, пахнущий прелыми осенними листьями воздух наполняет легкие какой-то меланхолией. С сожалением вздыхаю о моей девственно-пустой постели — и позволяю Бон-Бон рвануть с места. Пусть будет фора у ребенка, а то расплачется еще, нос повесит. Конечно, она наверняка хорошо подготовлена, но я сильнее, быстрее и выносливее. Медленно, наслаждаясь сцеплением кроссовок в дорогой, набираю скорость. Футболка почти сразу липнет к телу, удары об асфальт врезаются в пятки, легкие наполняются обжигающим коктейлем кислорода и влажного утреннего тумана. Я без труда догоняю Бон-Бон, и я даже не устал. Она оглядывается и на миг я вижу то, чего не видел раньше: ее, настоящую. Испуганную. Да, детка, ты боишься оказаться в моей постели, и сейчас осознаешь, что хоть нам бежать еще пол километра, ты уже проиграла.

Я играю с ней: отстаю, даю немного призрачной надежды. А потом, когда впереди уже видна финишная прямая, резко ускоряюсь. И, конечно, Бон-Бон остается позади.

Победа так близка, что я не сразу обращаю внимание на короткий вскрик позади. Стон врезается в уши, заставляя остановиться, и от того, что я вижу, к глотке подкатывает горечь.

Бон-Бон шлепнулась. Она пытается встать, но как-то неуклюже барахтается, стоя на коленях. Громко шипит каждый раз, когда пытается опереться ладонью, чтобы найти точку опоры.

И когда ей это на миг удается, я вижу порванные в хлам полосатые гольфы и окровавленные колени. И что-то во мне ломается с таким треском, что призрачный звук оглушает. Подбегаю к ней, почти уверенный, что увижу заплаканную мордочку, но, когда она поднимает взгляд, я вижу лишь упрямо сжатые губы и припухшие веки. Слез нет. Истерик нет. Есть лишь шипение и непрекращающиеся попытки одолеть собственное тело и подняться.

— Я сама, — отводит она мою руку, когда я пытаюсь помочь.

— Прекрати корчить из себя гордую дуру, — злюсь я.

Почти уверен, что она не успокоится, но Бон-Бон молчит. Я вижу, что она злая, очень злая. Из-за проигрыша, и из-за того, что это падение обнажило что-то такое, что Бон-Бон очень тщательно прячет от окружающих. Знать бы что.

— Больно, — наконец, говорит Бон-Бон, и протягивает мне ладони.

Счесанные, расцарапанные.

— Иди ко мне, малышка.

Беру ее на руки, прижимаю к себе. Сколько она весит? Пятидесяти кило точно нет.

Во мне борются противоречивые чувства: поскорее отнести ее домой и оказать первую помощь, или не спешить, наслаждаясь тем, что сокровище, наконец, в моих руках.

И я иду чуть-чуть медленнее, чем мог бы.