Мамы-мафия: крёстная мать

1

Антон сказал, что сегодня вечером я прекрасно выгляжу. Он сказал это, паркуя ягуар задним ходом, одна рука на руле, другая на моём затылке. Ах, некоторые моменты жизни слишком хороши, чтобы быть правдой.

– Спасибо, – ответила я. Комплимент я действительно заслужила, своим внешним видом я занималась сегодня всё время после обеда: пилинг тела, бритьё ног, маска для волос, бигуди, маска от морщин для лица, лифтинг-лосьон для тела, крем для век, мерцающая пудра для тела – всё по полной программе. Потому что сегодня была Ночь с большой буквы – как назвала её моя подруга Анна.

Антон об этом не знал. Но его рука на моём затылке была хорошим началом.

Я улыбнулась ему, понадеявшись, что на моих зубах не налипли следы от помады, якобы годящейся для поцелуев.

– Ты тоже выглядишь неплохо.

Это было большим преуменьшением. Антон Альслебен не нуждался в ухищрениях вроде маски от морщин или мерцающей пудры, он был красив от природы. Ну да, возможно, не то чтобы красив, а очень, очень хорош собой. Такая классическая модель в чёрном костюме, с тёмными, коротко подстриженными волосами, выразительными чертами лица и яркими каре-зелёными глазами, всегда чисто выбрит и с ухоженными ногтями. Я спрашивала себя, делает ли он сам себе маникюр или посещает маникюршу. Он вполне мог и посещать, я бы не удивилась. Может быть, этим занималась его секретарша.

Антон обошёл автомобиль, открыл передо мной дверцу и подал мне руку, чтобы помочь выйти из машины. К этому я постепенно привыкла. В первый раз я выбралась из автомобиля одновременно с ним, и когда я внезапно увидела его рядом с собой, у меня вырвался громкий крик. Исключительно хорошие манеры Антона постоянно напоминали мне о том, что я выросла на крестьянском хуторе в Северной Фризии. Насколько я помнила, мой отец лишь однажды помог моей матери выйти из автомобиля, и это было тогда, когда её загипсованную ногу заклинило между двумя ящиками с однодневными цыплятами.

Когда Антон закрывал двери автомобиля, что-то сверкнуло – наверное, молния. Я глянула на небо. Летняя гроза? Только не это! Моё платье, если оно намокнет, наверняка станет прозрачным.

– Смотри, Констанца, – сказал Антон. – Вон тот тип точно папарацци. Ждёт знаменитостей. Я слышал, что в этом ресторане часто бывают Альфред Биолек, Тина Тэрнер и Фрауке Людовиг.

– Все вместе? – Снова что-то сверкнуло. Наверное, этот папарацци в ожидании Биолека, Тэрнер и Людовиг тратил время на фотографирование не таких известных гостей – например, нас. Он, очевидно, был новичком. По дороге к лестнице я незаметно проверила, не сбилось ли моё платье. Впервые в жизни я вышла на улицу без нижнего белья, и мне ни в коем случае не хотелось оказаться запечатлённой в какой-нибудь газете. Хотя моя подруга Мими заверила меня, что платье не собьётся и не задерётся, но оно было таким узким, что практически облепляло мои бёдра, поэтому я беспокоилась. Мои платья часто задирались, теряли пуговицы, приобретали пятна и вообще вели себя из рук вон плохо. Но это платье сидело великолепно. Наверное, потому, что оно было не моё, а одолженное у Мими. Хорошо воспитанное платье. Я заставила себя держать руки подальше от него и втянула живот.

– Никто так неэротичен, как женщина, которая постоянно поправляет на себе одежду, – утверждала Мими, и я хотела быть сегодня какой угодно, но только не неэротичной. В конце концов, это была Ночь с большой буквы.

На лестнице я попробовала немного покачать бёдрами. Но у меня лишь подвернулась нога на тончайшем каблуке, и я споткнулась. Это потому, что я была в своих собственных, плохо воспитанных туфлях. К сожалению, ни одна из моих подруг не носила размер 41,5.

Зато когда я споткнулась, ничего не сверкнуло.

Антон взял меня за руку и улыбнулся мне.

– Я голоден, а ты?

– Как волк, – ответила я.

– Мне нравится это в тебе, – сказал Антон. – Что ты так решительно берёшься за еду.

Опять комплимент – или что это было? Я с завтрака ничего не ела, потому что занималась уходом за собой, и я боялась набить себе живот.

Но эротично ли это?

Ресторан был очень изысканный, в нём всё сверкало от блестящей камчатной ткани и шлифованного хрусталя, все служащие выглядели, как пингвины, и на каждую смену блюд назначался свой собственный официант. Цены были, вероятно, так же велики, как порции малы, так что мне, похоже, не грозила опасность, что Мимино платье у меня на животе неэротично вздуется.

– Вы заказывали столик? – спросил нас благородный господин за благородной стойкой, листая благородный журнал.

Антон кивнул.

– Альслебен, – сказал он. – Столик на двоих.

Благородный господин провёл пальцем по строчкам.

– Альслебен… Альслебен… Герр доктор Рудольф Альслебен? Столик на четверых?

– Нет, – ответил Антон. – Это не я.

Палец продвинулся вниз.

– А, вот оно. Альслебен, столик на две персоны, у окна напротив камина. – Благородный господин кивком подозвал одного из пингвинов, чтобы тот отвёл нас к столу. – Господам столик номер пять.

– Я и не знала, что Альслебен – такое распространённое имя, – сказала я, стараясь не подвернуть ногу, втянуть живот и при этом плавно двигать бёдрами. Всё – вопрос координации. – И у другого Альслебена – тоже докторский титул. Забавно, да?

– Не совсем, – ответил Антон. – Рудольф Альслебен – мой отец.

– Вот как? – спросила я, и мои колени превратились в пудинг. – И он сегодня вечером тоже…?

– Да, вон там впереди, – сказал Антон. – Давай подойдём и быстро поздороваемся.

Давай пойдём и быстро убежим, хотела крикнуть я, но было уже поздно. Антон, ведя меня за руку, устремился прямо к столику номер семь. Две возрастные пары с бокалами шампанского в руках посмотрели на нас. На первый взгляд они подтверждали практически каждое клише, которое пришло мне в голову насчёт богатых, играющих в гольф, почти достигших пенсионного возраста супружеских пар (причём про гольф – это тоже клише): килограммы платины и бриллиантов – на шее, в ушах и на пальцах, – кольца-печатки у мужчин, великолепно сидящие пиджаки, загорелая кожа, в небольших складках у мужчин, удивительно гладкая у женщин. Женщины потратили на свою внешность намного больше времени и денег, чем я. Хотя они были старше меня по меньшей мере на двадцать пять лет, выглядели они старше самое большое лет на десять. У обеих можно было разглядеть в декольте структуру скелета, что указывало на многолетние ограничения в питании.

Мужчины выглядели на столько лет, сколько им было, и их костная структура была прикрыта поплотнее, чем это было необходимо, но тем не менее они из каждой своей поры излучали уверенность. Они с улыбкой поднялись.

– Какая неожиданность.

– Мир тесен.

– Приятно снова тебя видеть, сын.

Антон выпустил мою руку, чтобы пожать руки другим. Его мать получила два поцелуя в щёки, отец – хлопок по плечу. Он был похож на Антона – такие же каре-зелёные искрящиеся глаза, такие же густые волосы, даже такая же причёска, только белая, как снег. Но его нос был не таким аристократически тонким, как у сына, он был более мясистым и покрытым сеточкой красных сосудов. Я сразу же подумала об олене Рудольфе с красным носом.

Когда Антон со всеми поздоровался, их взгляды обратились ко мне. Я чувствовала себя как в рентгенкабинете и просто жаждала свинцового фартука.

– Разрешите представить, – Антон за локоть притянул меня к себе. – Констанца Бауэр, моя клиентка.

И вот я стояла перед ними, с фиолетовой сумочкой на плече и в подходящих к ней туфлях размера 41,5, в платье от Алайи, под которым абсолютно ничего не было.

– Ты будешь чувствовать себя так сексуально, как никогда в жизни, – заверила меня Мими.

– Потому что это Ночь с большой буквы, – добавила Анна.

Н-да.

Но стоило попытаться. Ни Мими, ни Анна не могли подозревать, что именно этим вечером Антон захочет представить меня своим родителям. Как свою клиентку!

С усилием подавив позыв застучать зубами, я пожала всем руки и пробормотала «Добрый вечер». Без белья было ужасно холодно.

Вторая супружеская пара звалась Айсвурст, то есть «мороженая колбаса», по крайней мере, я так в своём волнении поняла. Фон Айсвурст, не совсем аристократическое имя, зато такое, которое нетрудно запомнить. Люди любят, когда к ним обращаются по имени, тогда они чувствуют себя удостоенными внимания и важными, я это знала из моей учёбы на психолога. Кроме того, это вежливо.

– Рада познакомиться с вами, герр и фрау фон Айсвурст, – сказала я. – Герр Альслебен, фрау Альслебен.

С фрау Альслебен я уже была знакома. Есть широко распространённый феномен, который вы наверняка тоже знаете, его ещё называют «не повезло». Вы в магазине ругаетесь (совершенно вопреки своим привычкам) с женщиной, которая попыталась встать впереди вас, а на следующий день выясняется, что это учительница вашего сына. Или вы собираете всё своё мужество и говорите наглому типу в крутом БМВ, что он забрал у вас последнее женское место на стоянке, а через двадцать минут он приветствует вас как гинеколог, который должен удалить вашу миому. Точно так же получилось и у меня с матерью Антона: она обогнала меня на своём мерседесе, и я с ней поцапалась, не зная, что это мать мужчины, которого я по ночам вижу во сне. При каждой встрече я надеялась, что она забыла моё лицо, но мои надежды всякий раз оказывались напрасными.

– Антон вас представляет по поводу какого-нибудь штрафа? – сладко спросила она.

Если вы ещё раз меня обгоните, то возможно, подумала я, но ответила, стуча зубами:

– Нет, он улаживает мой развод.

– Непостижимо, – сказал Рудольф с красным носом. Судя по его взгляду, он совершенно точно знал, что на мне нет белья. Казалось, об этом знают все, даже официант. – Какой мужчина отпустит такую женщину, как вы?

Я не знала, что мне на это ответить. Какой мужчина отпустит такую женщину, как я? Точнее говоря, он не отпустил меня, а настоял на том, чтобы я ушла, забрав с собой детей и все общие воспоминания. На наше место в квартиру въехала довольно симпатичная фотомодель по имени Пэрис (произносится Пэррис) со светлыми волосами до бёдер и с ещё более длинными ногами, чем у меня.

– Старший прокурор Лорнец Вишневски, – ответил за меня Антон. Это прозвучало довольно злорадно.

– Ага, – хором ответили герр фон Айсвурст и отец Антона. Очевидно, они оба были как-то связаны с судом. Хотя об отце Антона я знала, что он не адвокат и не судья. Он был руководителем цветущего фармацевтического предприятия со многими сотнями сотрудников. Предприятие не случайно носило его имя: Альслебен Фармацевтик. Правда, с фирмой часто судились, и, возможно, отец Антона в одном из таких случаев и познакомился с Лоренцем. Или должен был познакомиться.

– Ну, с герром Вишневски, разумеется, стоило бы развестись, – заметил герр фон Айсвурст. – Как я слышал, он унаследовал состояние.

Ну, тут он был больше в курсе, чем я. Лоренц хотя и получил наследство от двух одиноких дядюшек, но, насколько я знала, оно состояло кучи из отвратительных картин и коллекции плюшевых мишек.

– Очень красивое платье, моя дорогая, – сказала фрау Айсвурст. – Не правда ли, Полли?

Мать Антона кивнула.

– Для тех, кто умеет такое носить, разумеется, – добавила она.

Я не могла поверить, что такая, как она, могла называться таким весёлым, симпатичным именем, как Полли. Это на голову разбивало мою теорию, что каждый человек носит то имя, которое ему подходит. Злобного ротвейлера не назовут «Милашка».

– Наш столик ждёт, – сказал Антон. – Было очень приятно вас всех увидеть. Хорошего вечера.

– И вам тоже, – ответил отец Антона, а герр фон Айсвурст многозначительно подмигнул Антону. Наверное, это означало: «Девочка не надела нижнего белья, парень, вечер может получиться очень удачным…»

Обе женщины улыбались. Я вежливо попрощалась:

– Как приятно было с вами познакомиться, герр и фрау Альслебен, до свиданья, герр и фрау фон Айсвурст, – и вместе с Антоном удалилась. Пингвин, который должен был отвести нас к нашему столику, всё это время терпеливо ждал.

Когда мы уже сидели на местах, за два столика от Антоновых родителей, я спросила первое, что пришло мне в голову:

– От какого имени сокращённое Полли?

– Аполлония, – ответил Антон.

Ну видите, всё же подходит.

– А этих людей зовут, кстати, Эрсверт, – заметил Антон. Он выглядел так, как будто он только усилиями подавляет улыбку. – Это старые друзья моих родителей, раньше я их звал тётушка Юлия и дядя Фред.

– Кого? – сбитая с толку, спросила я.

– Людей, которых ты называла Айсвурст, – пояснил Антон.

– Что? – Я покраснела. Как глупо! То есть кого могли звать так странно – Айсвурст? Причём с «фон». Я готова была надавать себе пощёчин за то, что я так часто повторила это имя. Но почему Антон не толкнул меня в ребро при самом первом разе?

Вообще – чего он так глупо улыбается?

– Извини, – сказала я. – На самом деле я хотела произвести хорошее впечатление, как твоя клиентка.

– Ты определённо произвела, – заметил Антон. По крайней мере сейчас он должен был сказать, что я для него более чем клиентка, но он этого не сделал. Наверное, его рука лишь по ошибке оказалась на моём затылке, потому что ему нужно было куда-то её девать. Я неуверенно открыла меню. До сих пор вечер протекал совершенно иначе, чем планировали для меня Мими и Анна. Если так пойдёт и дальше, то никогда не наступит тот момент, когда я соблазнительно закину ногу на ногу, загляну Антону в глаза и тихим голосом сообщу ему, что на мне нет белья. Как мне к этому перейти? «Кстати о мороженой колбасе, слышишь, у меня под платьем вообще ничего нет…»

Я не могла понять, как им удалось меня на это уговорить.

Это произошло только потому, что мои подруги не могли поверить, что между Антоном и мной ещё ничего не было. Они обе после обеда слонялись по моей спальне и помогали мне подготовиться к этому рандеву. То есть Мими помогала (она одолжила мне платье, серьги и косметику), а Анна заставляла меня нервничать, хотя я и без того была вся как на иголках.

– И у вас действительно ещё не было… – она смотрела на меня большими глазами.

Я покачала головой.

– Ни разу?..

– Ну да – почти, – сказала я.

Анна вздохнула.

– Но вы по крайней мере целовались, да?

– Я думала, ты об этом и спрашиваешь, – сбитая с толку, ответила я.

– Боже мой, – сказала Анна.

– Я тоже этого не понимаю, – заметила Мими. Она лежала на спине в моей кровати, ноги на подушке, и гладила себе живот. Она была на двенадцатой неделе беременности и непрерывно гладила себе живот. – За последние четыре недели вы выходили по крайней мере шесть раз.

– Пять, – поправила я. – Два раза ужинали, один раз в кино, один раз в театр.

– Это только четыре, – подытожила Анна. Она присела рядом с Мими на кровать и оперлась своими перепачканными в земле руками о белые простыни. Своё свободное время она проводила в основном в саду. Даже когда она бывала у меня, она постоянно выпалывала из клумб сорняки.

– На прошлые выходные мы вместе с детьми ходили в турпоход на Зибенгебирге, – объяснила я. – Но об этом мне не очень хочется вспоминать. – Дочка Антона Эмили не разговаривала ни с кем, кроме Антона, моя дочь Нелли непрерывно звонила по мобильнику и рассылала смс, а моего сына Юлиуса вырвало на красивый вид со смотровой площадки. К сожалению, между ним и красивым видом было заграждение из плексигласа.

– Но вы с Антоном держались по дороге за ручки? – с надеждой спросила Мими.

Я покачала головой.

– Это как сказать. Я держала за ручку Юлиуса, а Антон – Эмили. Это была довольно-таки неудачная поездка, и мы решили дать детям ещё немного времени, чтобы они привыкли к ситуации.

– Ну класс, – сказала Анна. – А я уж думала, что хоть у тебя волнующая любовная жизнь.

– Волнующая да, – заметила я.

Анна и Мими обменялись понимающими взглядами.

– Сколько тебе лет, Констанца? – спросила Мими.

– Тридцать пять, – ответила я, подавляя вздох.

– И когда у тебя в последний раз был секс?

– С мужчиной, – уточнила Анна. – Вибратор не в счёт.

Я слегка покраснела. Анна и Мими с лёгкостью жонглировали словами типа «вибратор», «феллатио» и «а терго», постоянно рассказывали об интимных вещах из своей жизни, о которых я вообще не хотела знать. В качестве ответной любезности они ожидали от меня ответов на вопросы типа «Ты получаешь оргазм в любой позе?» или «Как тебе больше нравится – с обрезанным или не с обрезанным?». Если я не отвечала, то они сразу считали, что я ущербна. Может быть, так оно и было. К примеру, я ни разу в жизни не держала в руках вибратор. Я знала эту вещь только по каталогам, в которых какие-то женщины держали его почему-то у плеча и при этом счастливо улыбались. Но если я расскажу об этом Анне и Мими, они подарят мне вибратор ко следующему дню рождения и будут постоянно спрашивать о нём.

– Подождите, это было… я думаю, что это было в октябре, – ответила я. – За день до того, как Лоренц захотел развода. Почему вы всё время задаёте такие дурацкие вопросы?

– Потому что у нас сейчас июнь, – ответила Мими. – Ни один человек не проживёт так долго без секса.

– Конечно, можно прожить и без него, – заметила Анна, вычищая грязь из-под ногтей. – Ну, в последний раз я спала с моим мужем, это было, дай подумать, н-да, это было, когда я забеременела.

– Ох! – Мими резко выпрямилась. – Почему ты нам об этом не сказала? Это чудесно!

Анна непонимающе посмотрела на неё.

– Что в этом чудесного?

– Беременность, – ответила Мими. – Я так рада!

– Какая беременность?

Мими нетерпеливо фыркнула.

– Ты только что сказала, что при последнем сексе ты забеременела!

– Да, Яспером, – сказала Анна. – Ну ты овца.

Я так захохотала, что моя маска от морщин кусками разлетелась по комнате, а Мими опять шлёпнулась на кровать. Яспер был лучшим другом Юлиуса, и осенью ему будет пять.

Мими бросила в Анну пудреницей.

– Ты на полном серьёзе утверждаешь, что твой муж и ты уже больше пяти лет живёте в воздержании?

– Ах, нет, – ответила Анна.

– А я думаю, да, – сказала Мими, которая – если верить её рассказам – ежедневно воплощала со своим мужем Ронни все позы камасутры от начала до конца.

– Только я живу воздержанно, моё муж употребляет своих секретарш.

Мы с Мими были равным образом шокированы, я из-за выбора выражений, а Мими из-за того, что муж Анны её обманывает. Я уже об этом знала. Муж Анны, хотя я его никогда не видела, был мне глубоко несимпатичен – по одним лишь Анниным рассказам. Он не только обманывал Анну, он вообще не участвовал в домашней работе. Он годами противился приобретению сушилки, однако ежегодно тратил огромные суммы на свои мотоциклы. И он был не особенно добр с детьми. По непонятной причине Анна тем не менее оставалась с ним. Ко всему прочему его звали Хансъюрген, даже без дефиса.

Анна успокаивающе улыбнулась Мими.

– У меня всё хорошо, – заверила она. – Ты не представляешь, как много женщин замужем за ещё худшими экземплярами. Я это вижу ежедневно на работе. – Анна была акушеркой. Мне нравились истории, которые она рассказывала о беременных и разродившихся пациентках. Больше всего я любила её рассказы о домашних родах, при которых могла присутствовать вся семья, включая свёкра со свекровью и домашних животных. Во время родов горели ароматические свечи и распевалось «We shall overcome». – Вы с Ронни оба большое исключение. У меня всякий раз наворачиваются слёзы на глаза, когда я на вас смотрю. Настоящая любовь. Вы вернули мне веру в неё. Вы, «Титаник» и Розамунда Пилчер.

Мими сглотнула.

– Ты сказала секретарши? Многие?

– Да, но не все сразу. Он меняет их каждые два месяца.

– Он что – помешан на сексе, или что?

Анна пожала плечами.

– Нет, он просто задница, – сказала она. – Он говорит, что это я во всём виновата. Мужчины ходят налево только тогда, когда им чего-то не хватает, и Хансъюрген говорит, что мне не хватает настоящей женственности и сердечной теплоты. Возможно, он даже прав. Я остаюсь с ним только из-за брачного договора. В случае развода мы с детьми должны покинуть дом, и с моей зарплатой я могу себе позволить только квартиру, без сада. Я не могу так поступить с детьми.

Я снова запрезирала Хансъюргена от всего сердца. Наверное, он был маленький, толстый и с запахом изо рта.

– Такие истории очень на меня влияют, – сказала Мими. – Собственно говоря, многие мужчины должны быть найдены мёртвыми со сковородой на голове. Я только надеюсь, что Нина-Луиза никогда не попадёт на такого дерьмового типа. – Нина-Луиза – это было имя, которое должен был носить ребёнок Мими, когда он родится, уже после рождества. Мими назвала ребёнка Нина-Луиза в тот самый момент, когда она увидела две розовые полоски на своём тесте беременности. Иногда мы с Анной в шутку называли эмбрион Хайнц-Петер, потому что пол ребёнка был ещё не известен, но Мими из-за этого злилась. Нина-Луиза и жизнь Нины-Луизы стояли у неё практически перед глазами, и судя по тому, что мы знали, это должна была быть чудесная жизнь.

– Мы пошлём Нину-Луизу на курсы самозащиты для девочек, как только она станет на ноги, – энергично сказала я. Я была крёстной матерью Нины-Луизы и поэтому имела право участвовать в обсуждениях. – Мы, мафия матерей, продемонстрируем ей, что сковородку можно использовать не только для готовки.

В нашем посёлке был один очень элитарный клуб, именующийся «Обществом матерей», и его матери были для посёлка «Насекомые» примерно тем же, чем были для Валнут Гроув из «Нашей маленькой фермы» женщины семьи Ольсон. Поэтому Анна, Мими, моя ненормальная подруга Труди и я основали его творческую противоположность, «Мамы-мафию», с которой было, правда, непонятно, для чего мы её организовали, зато было ясно, что с тех пор, как она существовала, я значительно лучше себя чувствовала. Наш девиз был так же прост, как девиз мушкетёров: «Одна за всех, и все за одну».

– Но я не хочу, чтобы она выросла с мыслью, что мужчины свиньи, – сказала Мими.

– Но мужчины таки… – начала Анна.

– Я тоже этого не хочу, – быстро сказала я. – Поэтому мы будем дополнительно питать её романами Джейн Остин и видео «Титаника», чтобы она могла отличать сковородных мужчин от хороших – и ты не забывай, что её собственный папа будет для неё наилучшим примером!

– Мы не должны уходить от темы, – сказала Анна. – Разговоры о Нине-Луизе я нахожу очень интересными, – на этом месте она закатила глаза, – но мы говорили о Констанце и Антоне. Констанца, послушай: только потому, что у меня такая паршивая сексуальная жизнь, ты не должна мне подражать. Тем более что вы с Антоном познакомились совсем недавно и должны сейчас ужасно интересоваться друг другом.

– Это верно. У вас так дальше продолжаться не может, – сказала Мими. – Даже слепому видно, что вы с Антоном созданы друг для друга. В конце концов, я должна это знать, ведь я вас, собственно, и свела! И я этого не понимаю: обычно он не такой вялый. – Бросив на меня косой взгляд, она быстро добавила: – То есть я не хочу сказать, что он бегает по местности и хватает всё, что движется, но он не живёт монахом.

– Наверное, Констанца посылает неверные сигналы, – предположила Анна.

– Я не посылаю никаких сигналов, – ответила я с достоинством. – Я в этом отношении старомодна. Я считаю, что первый шаг должен сделать мужчина.

– Нет, – решительно сказала Анна. – Нет, если тебе тридцать пять и ты мать-одиночка.

– Ты хочешь сказать, что я должна быть рада, если я… – начала я довольно-таки агрессивно, но Мими перебила меня:

– Я тоже считаю, что первый шаг должен сделать мужчина, – сказала она.

– Ба, – ответила Анна.

– Антон сделает первый шаг, – заверила Мими. – Если Констанца будет посылать правильные сигналы.

– Видишь! – сказала мне Анна.

– И как я должна это делать? Я ни в коем случае не буду водить языком по губам или двусмысленно посасывать коктейльную вишенку.

– Очень просто: ты не наденешь нижнее бельё, – торжественно сказала Анна.

– Ах да! – вскричала Мими. – Как Шарон Стоун в «Основном инстинкте».

– Я не думаю, что Антон собирается меня арестовывать, – сказала я. – Я не гожусь на такие дурацкие ролевые игры.

Мими и Анна вздохнули.

– Речь идёт только об ощущении, – сказала Анна. – Всё очень просто: без нижнего белья ты гарантированно пошлёшь ему правильные сигналы, хочешь ты того или нет.

– Ты совсем не должна что-то делать, должна лишь соблазнительно закинуть ногу на ногу, – восторженно пробормотала Мими. – И он тут же откажется от своей ненормальной сдержанности!

– Ну, у Шарон Стоун был её вращающийся стул, – заметила я. – В ресторане такого нет. – И, кроме того, перед стулом находился стол со скатертью. Мне что, передвинуть дурацкий стул в проход, чтобы я могла соблазнительно закинуть ногу за ногу? Все на меня уставятся, включая родителей Антона и Айсвурстов.

– Речь идёт о принципе, – сказала Анна, а Мими добавила:

– Антон может этого не видеть, будет достаточно, если он об этом узнает!

Как я уже говорила, мне не надо было на это соглашаться. Но сейчас было поздно. Я без нижнего белья сидела в этом ресторане и…

Чем это так странно пахнет?

– Констанца! – Антон вырвал у меня из рук меню.

– Что, чёрт побе… – Вот дерьмо! Я держала чёртово меню слишком близко от свечи. На тиснёной золотом коже появился выжженный чёрный крест. Я огляделась, но, казалось, ни посетители, ни пингвины ничего не заметили. Только Антон, который вопросительно смотрел на меня.

– Я задумалась о чём-то другом, – сказала я с неприятным ощущением. Мне надо будет за это заплатить?

Антон улыбнулся мне.

– О чём же?

– О Мими, – ответила я, что частично соответствовало правде. – Она так радуется Ни… будущему ребёнку.

– Да, Ронни тоже. Так приятно видеть, как они оба счастливы. Я только надеюсь, что они будут счастливы и тогда, когда им придётся обходиться тремя часами сна в день, а колики вместо трёх месяцев продлятся год… – Антон вздохнул, очевидно вспомнив младенчество собственных детей. – Это очень напряжённое время, даже для брака. – Брак Антона не пережил младенчества второго ребёнка.

– Я не могу представить, что у Ни… что у Миминого ребёнка будут колики, – заметила я. – Могу поспорить, что она будет спать всю ночь.

– Это маловероятно, – сказал Антон. – Я помню, когда родилась Молли, слово «сон» вдруг приобрело совершенно иной смысл. Впервые в моей жизни мне стало ясно, что сон действительно важен для выживания. И потом эта ответственность, которая просто давит на шею. Даже когда Молли спала, я всё время вставал, чтобы посмотреть, дышит ли она. Я серьёзно спрашивал себя, как люди решаются на второго или даже на третьего ребёнка.

Как можно было назвать ребёнка «Молли»? Маленького бегемотика – да, но не ребёнка! Наверное, это имя было штрафом за трёхмесячные колики. Вначале Молли звалась Изабелла или Летиция, но после трёхмесячного рёва родители решили переименовать её. «Ну, Изабелла, хватит! С этого момента тебя зовут Молли. Это случается с детьми, которые плохо себя ведут, запомни это!». Наверное, Молли после этого вошла в рамки, иначе бы её сейчас звали Вальтрауд.

Или наоборот. Ребёнок был так возмущён своим именем, что он мстил коликами.

– Ну да, через год мы привыкли, – продолжал Антон. – Одна-две ночи с пятичасовым сном, и снова чувствуешь себя готовым противостоять всем вызовам. – Он сделал паузу. – Верно, Констанца?

Я поняла, что я уже давно не участвую в разговоре. Антону, наверное, это показалось странным. Я тоже не знала, что такое со мной сегодня, меня всё время что-то отвлекало. Вместо того чтобы флиртовать с Антоном и посылать сигналы, я думала о каких-то дурацких вещах. Наверное, потому что на мне не было нижнего белья. Я к этому просто не привыкла. При этом я действительно, действительно хотела произвести на Антона хорошее впечатление.

– Я не могу сказать, что я всякий раз хочу ещё одного ребёнка, когда я высыпаюсь, – торопливо ответила я. – В этом случае у меня бы уже было примерно пятнадцать детей, которые спали бы на многоэтажных кроватях, один над другим. Кёльнский транспорт предоставил бы нам отдельный автобус, чтобы я возила детей в школу. Денег на детей я бы получала примерно столько же, сколько потянет внутренний валовой продукт какой-нибудь развивающейся страны. И мои груди свисали бы до самых колен, а зубов у меня осталось бы только семнадцать, потому что каждая беременность стоит зуба.

Антон смотрел как-то странно.

– В самом деле?

– Ну да, так утверждают. Но не беспокойся, у меня пока все на месте. Зубы, я имею ввиду. – Почему, стоит мне открыть рот, как я начинаю нести всякую чушь? Моя глупая болтовня о висящих грудях и беременностях была какой угодно, только не эротичной! Чтобы понять это, мне не надо было учить психологию.

По счастью, у нашего столика появился пингвин и спросил, сделали ли мы выбор.

Антон выбрал для себя блюдо дня со спаржей, а для нас обоих – бутылку сухого рислинга 2003 года.

– Если ты согласна, – сказал он.

– Да, разумеется, – ответила я. Сухой рислинг 2003 года звучал прекрасно. Хотя я бы охотнее выпила чего-нибудь покрепче, бутылочку абсента, например. Что касается еды, я решила придерживаться строгих указаний Мими и Анны: никакого салата, из-за него начнёт вздуваться живот, никакого сливочного соуса, который утомляет, ничего с чесноком или луком из-за запаха изо рта, лучше всего рыбу с тушёными овощами, а в туалете пожуёшь какое-нибудь освежающее драже, а ещё лучше почисти себе зубы и не забудь подправить макияж… – моя лиловая сумочка была забита под завязку. Я подумала, а не отправиться ли мне сейчас в туалет, чтобы позвонить Мими и спросить, как должна дальше проходить Ночь с большой буквы.

Окей, сообщение в штаб мафии матерей: до сих пор вечер протекал не особенно успешно. Он представил меня родителям как свою клиентку, я назвала тётушку Юлию и дядю Фреда Айсвурстами, подпалила меню и всё время несла какую-то чушь – что мне делать дальше?

Что? Немедленно прекратить миссию, я повторяю – прекратить миссию.

Мими вызвалась посидеть сегодня вечером с моими детьми как бэбиситтер. Собственно говоря, я могла их оставить одних, ведь Нелли уже было четырнадцать, а Юлиус спал в основном как сурок, но мало ли что. Нелли в последнее время была прямо-таки помешана на свечах, каждый вечер она зажигала кучу свечей, ставила компакт-диск и мечтательно смотрела в потолок. По крайней мере, она так делала, когда я заходила в комнату. А я заходила довольно часто – слишком часто, на взгляд Нелли, – поскольку я боялась, что что-нибудь в её комнате может загореться и сгорит весь дом, пока Нелли мечтает о Максе. Во всяком случае, я надеялась, что она мечтает о Максе, а не об учителе математики или каком-нибудь нюхающем кокаин двенадцатикласснике. Но с четырнадцатилетними девочками никогда нельзя знать наверняка. Во всяком случае, я не могла её оставить одну с четырёхлетним братом, кучей свечей и спичками. Мими была со мной согласна. Она пообещала мне с помощью ДВД отвлечь Нелли от её пироманских активностей, как только Юлиус заснёт. «Реальная любовь» должна Нелли понравиться. А Мимин муж Ронни в это время установит по всему дому пожарные извещатели. Пожарные извещатели были в настоящее время на скидке в Роннином строймаркете. Мими и Ронни были самыми услужливыми, готовыми помочь людьми, которых я только знала, я уже об этом говорила? Собственно говоря, у них между лопатками должны были расти крылья.

– Я вернусь самое позднее в одиннадцать часов, – сказала я, по привычке забывая, что сегодня Ночь с большой буквы. Первая ночь, когда я оставлю своих детей одних. Поскольку Мими и Анна были едины во мнении, что на классический вопрос «К тебе или ко мне?» я должна ответить «К тебе».

– Эмили переночует у подружки, – объявила, сияя, Мими. Эмили была шестилетняя дочка Антона, которую он воспитывал после развода. Старшая дочь, Молли, жила с его бывшей женой в Лондоне. – Я выяснила это совершенно точно. У Антона вам абсолютно никто не помешает. Вы даже можете уютно утром позавтракать. Мы с Ронни устроимся спать на твоём диване и присмотрим за детьми.

– Но я же не могу… – начала я. – Что подумают дети, если меня завтра утром не будет дома, когда они проснутся?

– А что подумают дети, если Антон завтра утром с голым торсом прокрадётся из ванной? – возразила Анна.

Я с отчаянием поглядела на неё. Как будто Антон когда-нибудь с голым торсом прокрадывался из моей ванной.

– Антон не крадётся, – сказала Мими. – Но Анна права: для вашей первой ночи будет намного проще, если бы тебе не надо будет думать о детях, верно?

Я всё ещё представляла себе Антона с голым торсом. Растут ли у него волосы на груди? Н-да, я до сих пор не видела этого человека без галстука. У меня сжался желудок.

– Я не хочу сказать, что твои дети с этим не справятся, – продолжала Анна. – Но не будет ли лучше, если тебе не придётся всё время бояться, что они могут что-то услышать?

– Кроме того, твоя спальня выглядит хаотично, – добавила Мими. Она показала на полуоборванные обои, которые украшали стены комнаты ещё при моей покойной свекрови. Бывшей свекрови. В прежние времена этот дом принадлежал ей, и по моей спальне это до сих пор было видно. Здесь царила исключительно неэротичная, свекровья атмосфера. – До вечера тебе вряд ли удастся сделать тут ремонт, верно? И надо поменять бельё на кровати, Анна наоставляла тут пятен.

Аргумент был убедительный. Анна виновато посмотрела на свои перепачканные в земле руки.

– Но… – тем не менее возразила я.

Мими меня перебила.

– Если ты беспокоишься по поводу того, кто перестилает постель Антону, то у него есть домработница, которая меняет бельё каждую пятницу. И поверь, у Антона настолько всё убрано, что он в любую минуту может привести домой женщину. Насколько я знаю, у него в спальне такое замечательное приглушённое освещение, которое прекрасно оттеняет кожу.

Откуда она это знает? Может быть, Антон рассказывает об этом Ронни и Мими? «Вы знаете, я заказал в спальню приглушённое освещение, в котором даже целлюлит выглядит безобидно. А женщины – на годы моложе…».

– Но… – сказала я опять.

Мими опять меня перебила.

– И мы с Ронни с удовольствием присмотрим за детьми, мы же живём рядом, и не беспокойся, нам это не тяжело, мы считаем, что для разнообразия это будет здорово!

– И хватит говорить «Но», – строго сказала Анна. – Сегодня ведь Ночь с большой буквы.

– Вот именно, – сияя, откликнулась Мими. – А завтра наступит день, когда мы официально объявим, что ждём Нину-Луизу.

Анна бросила на меня короткий взгляд. Я пожала плечами.

– Кому объявите? Я просто интересуюсь, – сказала Анна Мими. – Вы объявили, что ждёте Нину-Луизу, когда эмбрион ещё состоял из двух клеток.

– Да, неофициально, – сказала Мими, сияя ещё больше. – Но завтра кончаются двенадцать первых недель, и мы объявим об этом официально.

– Не могу себе представить, что ещё кто-то не знает об этой новости, – осторожно сказала я. У Мими был не только бросающийся в глаза синдром поглаживания живота, она ещё закупила полный гардероб для Нины-Луизы, включая размер 74. Она постоянно вертела в руках какие-нибудь ползунки, чепчики и пинетки. В будущей детской уже свисала с потолка голубая колыбелька.

– Разумеется! – ответила Мими. – Мы до сих пор держали это в тайне, потому что в первые двенадцать недель… что-то может пойти не так.

– Держали в тайне? – повторила Анна. – Мими, ты рассказывала о своей беременности каждому встречному-поперечному в супермаркете, а Ронни на работе показывал коллегам снимки с УЗИ. И вы четыре недели назад записались на октябрь на курсы подготовки к родам, и…

– Возможно, я и рассказала об этом паре человек, – согласилась Мими. – Но не официально!

– Да, завтра все здорово удивятся! – улыбаясь, заметила я.

– Да, моя свекровь просто упадёт, – ответила Мими.

– Пусть даже она неофициально уже в курсе, – сказала Анна.

– Нет! Ни словечка! – заверила Мими. – Я пригрозила Ронни тем, что брошу его, если он скажет матери или сёстрам хоть что-нибудь о Нине-Луизе.

– То есть ты рассказала об этом жуку и жабе, только семье твоего мужа нет?

– Я хотела подождать, чтобы быть полностью уверенной, – объяснила Мими. – Моя свекровь – жуткая старая драконша, которая воображает о себе неизвестно что, потому что она родила пятерых детей. При этом она просто была слишком глупа, чтобы предохраняться. После моего выкидыша она посоветовала Ронни найти себе другую женщину. Мой таз не годится для родов, сказала она. Я её ненавижу. Ну да, я её ненавидела – теперь уже нет. В конце концов, мне бы хотелось, чтобы у Нины-Луизы были хорошие отношения с бабушкой и дедушкой.

– Разумеется, – ответила Анна. – Мы все этого хотим.

– Констанца? – Это был Антон.

Вот дерьмо! Что, опять горит меню? Нет, слава Богу. Но мне надо действительно сосредоточиться. Пингвин тоже смотрит как-то странно. Наверное, я расслаблюсь, если я что-нибудь выпью. Коктейль с шампанским звучит очень привлекательно. Жалко, что его подают в таких маленьких бокалах. Мне нужна целая ванна.

Официант откашлялся.

– Я возьму спаржу в соусе со сморчками, – быстро сказала я. – И минеральную воду. Без газа. И ванну шампанского коктейля. Э-э-э… бокал, я хотела сказать.

Когда пингвин удалился, Антон перегнулся ко мне через стол и взял меня за руку:

– Всё в порядке, Констанца? У тебя сегодня какой-то… отсутствующий вид.

В следующий момент я снова была здесь, сконцентрированная и сосредоточенная. Глаза у Антона были такими прекрасными, что я думала об этом всякий раз, когда я в них смотрела. Каре-зелёные, с крохотными золотыми искорками. Собственно говоря, мне не нравились мужчины с карими глазами, они всегда напоминали мне кокер-спаниеля. Но у Антона были не собачьи глаза, они были у него узкие, миндалевидные и обрамлённые короткими густыми ресницами. Это были очень умные глаза.

– Да, нет, возможно, – сказала я. Его рука поверх моей придала мне мужества. – Я только немного взволнована.

Антон улыбнулся.

– Не из-за меня ли? – У него была прекрасная улыбка, я думала об этом всякий раз, когда он улыбался. Дело было не только в великолепных зубах, дело было в морщинках, которые образовывались в уголке его рта, и в том, как улыбались при этом его глаза. Это была самая эротичная улыбка, которую только можно себе представить. Особенно сейчас.

– Да, – сказала я, понизив голос. – И нет. Собственно говоря, это из-за моего нижнего белья.

– Ты взволнована из-за своего нижнего белья? – повторил Антон.

Я кивнула. Честно говоря, на сей раз я хотела говорить с Антоном на какие-нибудь глубокие темы, я хотела этого, собственно, всякий раз, когда мы встречались. Но каждый раз это как-то не получалось. При этом я на самом деле не была такой рассеянной и поверхностной, как должен был думать Антон, напротив! Я была те самые тихие воды, которые – как там в поговорке? Во всяком случае, я была человеком с тягой к глубокому, и было бы хорошо, если бы Антон получил возможность это заметить.

– Ты постепенно заражаешь меня своим волнением, – сказал он. В его глазах плясали огоньки свечей. – И что такое с твоим нижним бельём, хм?

– Оно… моё бельё осталось дома, – сказала я, стараясь выдержать его взгляд.

Его глаза вдруг заметно сузились.

– По ошибке?

Я покачала головой.

– Совершенно намеренно, – прошептала я. Какое-то время Антон молчал. Потом он спросил:

– К тебе или ко мне?

Я почувствовала, что на моём лице без моего участия расплывается широкая улыбка. Одновременно участился пульс. О Боже! Мы и в самом деле этим займёмся!

– К тебе, – ответила я. – У тебя вроде бы классное приглушённое освещение. – Хотя оно мне сегодня абсолютно не понадобится: у меня нет некрасивых мест, которые надо прятать. Это преимущество хождения без нижнего белья.

– А Эмили ночует сегодня у подруги, – сказал Антон. – Знаешь что? Я внезапно понял, что не голоден.

– Я тоже, – ответила я. Это, конечно, была ложь. Официант принёс напитки.

– Нам очень жаль, но у нас изменились обстоятельства, – сказал ему Антон, вытаскивая портмоне из пиджака. – Срочная необходимость. Мы должны сейчас уйти.

Официант на нас не разозлился и даже не удивился. Правда, когда я влила в себя коктейль и встала, он посмотрел на меня с каким-то особым выражением. Как будто он совершенно точно знал, о какой срочной необходимости говорил Антон. Всё равно. Мне предстояла Ночь с большой буквы. О ней я мечтала месяцами. Я попыталась спокойно и равномерно дышать. Не то чтобы я боялась – наоборот, я действительно этого хотела, да ещё как хотела, просто… ну хорошо, я боялась! Пятнадцать лет я спала с одним-единственным мужчиной, а перед тем у меня был единственный жалкий опыт. Секс с Лоренцем был, прямо скажем, не особенно разнообразным. Пятнадцать лет в позе миссионера – Мими и Анна были в ужасе, когда они однажды вечером вытащили из меня эту информацию. Антон, напротив, был своего рода сексуальным богом, если верить Мими. Хотя она сама это не испробовала, но зато она хорошо знала его бывшую жену и различных бывших возлюбленных, и все они были едины во мнении о качествах Антона в постели (насколько это вообще происходило в постели). Боже, что он подумает, когда он поймёт, что я практически ничего не знаю? Если он захочет, чтобы я делала что-то, о чём я вообще не имела представления? Или если он будет применять понятия, о которых я никогда не слышала? Мне, наверное, надо было купить книжку на эту тему. «Секс для начинающих» или «Сотня разнообразных приёмов, которыми вы сведёте его с ума», тогда я, возможно, могла бы выкрутиться.

– Антон? – сказала я. – Есть что-то, что я должна тебе сказать…

Антон и официант поглядели на меня с одинаковым любопытством. Официант мне всё больше не нравился. Он получил от Антона пару хрустящих купюр и обстоятельно сложил их в кожаную папочку. Разве он не видел, что он мешает? Я посмотрела на него и замолчала. Я молчала до тех пор, пока он не исчез – причём не без упрекающего вздоха.

– Что ты должна мне сказать? – спросил Антон и поднялся.

– Я… э-э-э… ну, я не знаю никаких ста хитроумных приёмов, – прошептала я, а он взял меня за локоть и повёл между столами в направлении выхода. – Я имею ввиду, в постели. Или где бы то ни было. Я, честно говоря, вообще ни одного не знаю. И предметную терминологию, ну, тут у меня тоже большие пробелы.

Я напряжённо посмотрела ему в лицо. Его выражение было истолковать нелегко. На подбородке напрягся мускул, в остальном его лицо было неподвижно.

– Мне очень жаль, – прошептала я.

– Ничего, – сказал Антон, слегка улыбаясь. – Я думаю, что я знаю достаточно трюков для нас обоих. А что касается терминологии, – он улыбнулся шире, – просто спроси, если чего-то не поймёшь. – И тут он засмеялся. Громко прыснул.

Я наморщила лоб. Он что, надо мной смеётся? Ну и ладно!

– С нетерпением жду твоих трюков, – сказала я.

В этот момент случилось что-то странное. Между Антоном и мной чётко прозвучал туалетный смыв, причём так громко, что весь ресторан повернулся к нам, хотя мы были уже почти у выхода. По неясным причинам я подумала о своего рода трансцедентном феномене и остановилась, как пригвождённая. Пингвин у пульта рядом с выходом строго посмотрел на меня. Неужели он не видел, что здесь происходит что-то странное и загадочное? Снова звук туалетного смыва. По моим рукам поползли мурашки.

Что хочет мне сказать этот трансцедентный шум? Что-то утекло… ручей, бегущий вниз… э-э-э… я должна что-то выбросить за борт… смыть свои принципы… э-э-э… мне предстоит визит в туалет…

Антон, по-прежнему смеясь, энергично потащил меня дальше, он почти вытолкал меня за дверь.

– Разве ты этого не слышишь? – взволнованно спросила я, когда мы уже были за дверью.

– На самом деле, бу-га-га, – прыснул Антон. Это прозвучало, как будто кто-то щекочет бегемота. – Я думаю, бу-га-га, что это твоя сумочка.

Моя сумочка? Почему моя сумочка должна издавать звук туалетного смыва? Это была сумочка от Луи Виттона, в ней лежало два килограмма косметики, щётка для волос, зубная щетка, две упаковки освежающего драже, презервативы, мой мобильник… мобильник! Вот оно что! Нелли должна была поставить его на вибрацию. Вместо этого она закачала мне новый рингтон, маленькая наглая бестия. Именно что безвкусный смыв унитаза! Наверное, она посчитала это смешным.

– Это точно Нелли, – прошипела я, выуживая проклятый мобильник из кучи помад и коробочек. – Хочет меня опозорить! Я её… я её… – Ну вот он, наконец. – Алло?

– Это я, – сказала Мими на том конце провода. Я едва её узнала, её голос звучал совсем не так, как обычно.

– Что-то с детьми? – в шоке спросила я.

– Нет, – ответила Мими. – С Ниной-Луизой. У меня идёт кровь.

О Боже! Пожалуйста, нет!

– Послушай, Мими. Это ничего не значит. Я сейчас приеду. Ляг и подними ноги. Ронни с тобой? Ты позвонила Анне? Иногда немного идёт кровь, но это ничего страшного…

– У меня крови не немного, – ответила Мими. – У меня крови столько, словно меня прокололи. Твоя ванна выглядит так, как будто там был Чарльз Мэнсон.

– Нет, не может… Где Ронни?

– Он здесь. Он сейчас отвезёт меня в больницу. Но уже и так поздно.

– Нет, может быть, нет… Мы приедем так быстро, как только сможем, – сказала я и положила трубку. Антон прекратил смеяться и вопросительно посмотрел на меня.

– Мими теряет ребёнка, – сказала я и расплакалась.

Общество матерей посёлка «Насекомые»

Добро пожаловать на домашнюю страницу Общества матерей. Работающие женщины или «всего лишь» домохозяйки, здесь мы обмениваемся опытом о беременности и родах, воспитанию, браке, домашнем хозяйстве и хобби и с любовью поддерживаем друг друга.

Доступ на форум – только для членов.

14 июня

Всем мамам. Печальнейшая новость дня. Это будет снова мальчик. Мой гинеколог уверен на 98 процентов, и я сама совершенно чётко видела маленький отросток. Я ревела сегодня весь день. Конечно, я ничего не имею против мальчиков, однако я очень надеялась на маленькую сестричку для Тимми, несмотря на неблагоприятные прогнозы. Но мои молитвы не были услышаны! Итак, мне надо снова как можно скорее забеременеть, постепенно это становится действительно обременительным. И если оно снова не удастся? Я знаю женщину с пятью мальчиками, которая сказала, что она прекратила бы уже на втором ребёнке, если бы это была девочка. Что за кошмар, верно? Четырежды напрасно беременная! Мой муж очень мило меня утешал и говорил, что я могу купить себе супер-классные Джимми Чу, которые я недавно примеряла, но, во-первых, это не то же самое, что одинаковая одежда для матери и дочки, о которой я мечтала, и, кроме того, туфли выглядят дерьмово, когда у тебя отекли лодыжки! Моя свекровь сказала, что мне не стоит устраивать такой шум, в послевоенное время женщины вынашивали детей среди руин и были благодарны за каждую каплю молока, бла-бла-бла, но мой гинеколог считает, что я спокойно могу выплеснуть своё недовольство. Я не обязана выслушивать дурацкие фразы типа «Главное, чтобы он был здоров!»

Мама – (печальный) круглый животик Эллен

P.S. Мой гинеколог считает, что когда я достаточно нагорююсь, я смогу наслаждаться оставшейся частью беременности и даже радоваться будущему ребёнку. Как вам нравится имя Джимми? В честь Джимми Чу – и, кроме того, это рифмуется с Тимми. Тимми и Джимми, в похожих одеждах, рука об руку – супер-милая картинка, верно? Надеюсь, что он будет кудрявый!

14 июня

Дорогая Эллен, я никогда не пойму, почему ты так зафиксирована на девочках. Из моего опыта трёх-с-половиной-кратной матери двух девочек и одного мальчика (и ещё половинки мальчика, будем надеяться!) я могу сказать только одно: от мальчишек намного меньше неприятностей. Девочки в период полового созревания – это вообще ад кромешный (С). Я три раза перекрещусь, когда Лаура-Кристин после летних каникул наконец окажется в интернате, и только Флавия будет блокировать ванную комнату. Невероятно, какими тщеславными могут быть шестилетки. Флавия боится больше всего, что она унаследует прыщи Лауры-Кристин, чего мы все, конечно, тоже не желаем. Хватит и одного полевого цветочка в семье. Представьте себе, Лаура-Кристин вырезала имя Макс на спинке своей кровати и заключила его в сердечко; она убьёт меня, если она узнает, что я вам это выдала. Иногда мне очень сложно её понять, но это потому, что я в её возрасте была совершенно другой. И, конечно, не такой жирной. Я бы очень хотела ей помочь, но как можно мотивировать на похудание упрямую четырнадцатилетку? Я сказала ей, что упомянутый Макс, наверное, был бы не таким недосягаемым, если бы она начала заниматься спортом. Но она в ответ только разревелась и начала кричать: «Ты ужасная, мама!». Девочки! Для них нужны действительно крепкие нервы!

Мои анализы я получу в пятницу, и вы можете пожелать мне, чтобы это опять был мальчик. Если нет, то мы сможем поменяться, Эллен.

На наш пятничный семинар «Массаж ног для стимуляции эмбриона под звуки, издаваемые горбатым китом» Труди Бекер приглашаются также и небеременные члены Общества матерей. Пожалуйста, приносите одеяла.

Фрауке

14 июня

Я хорошо тебя понимаю, Эллен, мне всегда хотелось иметь только дочерей, и я, по счастью, родила двух (без прыщей!) мышек. Мои сердечные соболезнования.

Я опять в стрессе из-за учёбы на Боденском озере с понедельника по среду – и всё ещё не нашла новую няню! Фрау Поршке ни за что не хочет перенести свой переезд, хотя мы ей предложили отправить её на поезде за наш счёт. Женщина работала у нас шесть лет, мы обращались с ней, как с членом семьи, принимали все её недостатки (не такие уж малочисленные!), а также и тот факт, что она, собственно, слишком стара для этой работы (как часто она мне говорила, что она не может драить ванную, потому что у неё опять ишиас? И у какой няни есть своя собственная полка в доме её хозяев, где она может хранить свои препараты и кофе без кофеина??) И чем она нас отблагодарила? Она упрямо и эгоистично настаивает на том, что она должна присутствовать при переезде. По сути, мы можем радоваться, что мы наконец от неё отделались. В семинаре по поводу эмбриона и горбатого кита я, разумеется, участвовать не буду. У меня нет ни времени, ни эмбриона, ни хорошего мнения о Труди Бекер. Этот раздутый эзотерический хлам не для меня, как для мыслящего человека. И я только помешаю, если мне всё время будет хотеться смеяться, потому что фрау Бекер сама выглядит как горбатый кит, верно?

Сабина

14 июня

Именно для тебя как для мыслящего человека семинар у Труди был бы очень важен, мама Сабина, после таких курсов многое видится не таким сложным. Труди Бекер не толстая, а просто немного пухленькая, и какое отношение имеет вес к её способности вести семинары?

Мама Гитти

P.S. Твоя Лаура-Кристин не такая уж полная, Фрауке. У неё просто более округлые формы, чем у тебя. Многие мужчины считают пышных женщин очень привлекательными.

14 июня

Прости, Гитти, я не хотела тебя обидеть своим замечанием насчёт избыточного веса, разумеется, никто не имеет ничего против толстяков. И, конечно, есть большое количество толстых людей, которые компетентны в своей работе (кроме, видимо, диетологов ).

Сабина

14 июня

Если вы и дальше собираетесь бегать, вы должны обязательно вооружиться! Серьёзно: две бойцовые собаки наших новых соседей в Стрекозином проезде свободно рыскают по посёлку днём и ночью, как и их дети, и непонятно, кто опаснее, дети или собаки. Детей у них по меньшей мере пятеро, хотя младенец, как мне кажется, – это ребёнок старшей дочери, которой самое большее семнадцать и которая выглядит так, как будто она промышляет на панели. Их отец держит ремонтную мастерскую для автомобилей, а их пятнадцатилетний сын постоянно разъезжает на машинах туда-сюда – когда он не играет в ножички и не портит паркующиеся автомобили своим скейтом. Его младшая сестра каждый день звонит нам в дверь, она хочет гладить нашу морскую свинку и предлагает нам услуги бэбиситтера. Его зовут Мелоди, и её хобби – это телевизор, Шакира и тарантулы. У неё в комнате якобы живёт один, и она нам им угрожала, если мы не примем её предложения. Их мать вообще самая крутая из всех. Её редко видно, но она предпочитает корсажи и мини-юбки, при этом ей по меньшей мере сорок, хотя она хорошо сохранилась. Юрги предполагает, что она тоже работает горизонтально, причём в чёрном латексе. По шикарным тачкам, которые чинит её муж, можно заключить, что эта «мамка» обслуживает публику с толстыми кошельками: богатых извращенцев и сутенёров на «Мазератти» и «Бенцах». Был замечен даже один «Феррари». Есть ещё два или три ребёнка помладше, которые весь день едят сладости, пьют колу и устраивают на улице блошиные рынки с игрушками, которые они, вероятно, где-то стащили. Они царапают автомобили или подкладывают под двери горящие газеты с собачьим дерьмом тем, кто отказывается у них покупать. Кроме того, там мелькает ещё и дедушка, который выглядит, как брат Маркса. Он ходит в такой глупой соломенной шляпе, которую он всегда снимает, когда кого-нибудь встречает. С тех пор как эти Клозе переехали в Стрекозиный проезд, возникает такое ощущение, как будто мы живём в трущобах! Кто-то взломал сигаретный автомат на перекрёстке. Пациенты мужа Эллен не решаются приблизиться к праксису. Мы с Эллен уже подумали о том, что надо бы собраться для составления заявления. Кто из вас будет участвовать? Ведь эти люди ухудшают качество жизни всех жильцов посёлка «Насекомые». Я скажу только одно: бойцовые собаки и возбудители гепатита С не смотрят на таблички с названиями улиц. И пятнадцатилетки, которые без прав разъезжают по улицам, однозначно подвергают опасности жизнь наших детей. Я не думаю, что мы должны с этим мириться. Как вы считаете?

Соня

Неллин абсолютно тайный дневник

17 июня

Лара сказала, что она сыта по горло своими муками неразделённой любви. Она попробует больше не чувствовать любви к Максу, а влюбиться в Морица. Она говорит, что жизнь от этого сильно упростится. Да, её жизнь, наверное, упростится. И Морица тоже. Но что будет с моей жизнью? Я не могу себя перепрограммировать с Морица на Макса, как какой-нибудь дурацкий компьютер. Макс получил сегодня любовное письмо от прыщавой Лауры-Кристин, но он не захотел дать его мне почитать, чтобы вместе посмеяться. Он говорит, что так нельзя. Скука! Макс всё время такой воспитанный и приличный, это вообще не сексуально, разве он этого не понимает? Если Лара будет с Морицем, мне остаётся только стать лесбиянкой, конечно, не с Ларой, это было бы совершенно фатально. Но лесбиянство – это круто. Это интеллектуально. Это стопроцентное предохранение. Если бы ещё без секса. Я имею ввиду, поцелуи ещё туда-сюда. Конечно, без языка. Но всё остальное – бр-р-р, не-е-е. (Что конкретно делают лесбиянки друг с другом???) Возможно, лесбиянство может быть и платоническим. Надо спросить у мамы. Она разбирается в платонической любви, бедняга.

P.S. Все в жутком унынии из-за Нины-Луизы. Я тоже. Мими была бы прекрасной матерью. Я надеюсь, что она попытается ещё раз.

P.P.S. У нового парня (Кевин Клозе – язык сломаешь!) тоже татуировка выше задницы. Мне пришлось её увидеть, потому что этот тип а) сидит передо мной и б) его скейтские штаны свисают с половины попы. Глупо, но он заметил, что я на него уставилась, и грязно ухмыльнулся.