Мамы-мафия: крёстная мать

2

– Ну да, могло быть и хуже, – сказала Анна. – Ты могла столкнуться с будущими родителями мужа на нудистском пляже. Как я. Хансъюрген познакомил меня с родителями на Силте – и там даже полотенца поблизости не было. То есть я сразу могла подумать, что этот брак не рождён под счастливой звездой, верно?

– Во как, – сочувственно сказала моя дочь Нелли.

– Да, можно сказать, – откликнулась Анна. – Я не знала, куда мне смотреть. А вот моя свекровь смотрела совершенно прицельно, и на следующее утро Хансъюрген передал мне пакетик: крем от целлюлита. Как говорится, я, наверное, сошла с ума, раз я тем не менее вышла за него замуж.

– Я думаю, что я бы умерла, доведись мне стоять голой перед родителями моего друга, – сказала Нелли и посмотрела на холодильник. – Еда ещё есть?

Я покачала головой. Я не переносила, когда Нелли сразу после еды вела себя, как голодный тигр в клетке.

– Во всяком случае, на нудистском пляже все были голые, – сказала я, наблюдая, как Нелли ухватила яблоко из вазы с фруктами и за секунду его умяла. Она была, наверное, единственной четырнадцатилеткой за пределами развивающихся стран, которая поедала яблоки с огрызками и черенками, после чего от яблока ничего не оставалось. Если бы я не видела собственными глазами, как она час назад поглотила примерно четыре тысячи калорий в виде лапши с мясными конвертиками в сливочном соусе, я бы по её тонкой, долговязой фигуре могла предположить, что она вот-вот умрёт с голоду. Большинство людей думало, что я её недокармливаю. – В моём случае я была единственной без нижнего белья. Посреди ресторана.

– А ведь ты всегда ворчишь по поводу того, что на мне слишком мало надето, – заметила Нелли.

Анна засмеялась.

– Это другое, – сказала я. – Кроме того, со мной это было по ошибке.

– Да, конечно, – ухмыльнулась Нелли. – Н-да, и хотя здесь сейчас ужасно интересно, и я бы очень охотно послушала про классного Антона и про твоё по ошибке отсутствующее нижнее бельё, я должна идти к Ларе. Учить математику для завтрашней контрольной.

– С Ларой? У вас у обоих тройка по математике, дорогая. Как вы собираетесь друг другу помогать?

– У Лары четыре с минусом, – поправила меня Нелли. – Периодически.

– Почему ты не поучишься вместе с Максом? – спросила Анна. – У него пятёрка по математике, насколько я знаю.

– У Макса по всем предметам пятёрка, – сказала Нелли немного презрительно. – Кроме того, у него нет времени, потому что он уже помогает прыщавой Лауре.

– Не называй её так, – заметила я. – Лучше радуйся, что у тебя нет прыщей.

– Кроме того, Макс в параллельном классе, и он не знает, что мы сейчас проходим с Мюллер.

– Вряд ли у них другая программа, – заметила Анна.

– И кроме того, Ларина мама испекла вишнёвый пирог, только для нас, – добавила Нелли.

– Вот оно что, – откликнулась я.

– Разве это не замечательно? Когда ты, собственно говоря, в последний раз для нас пекла, мама?

– Вчера, – ответила я. – Ты съела восемь из двенадцати черничных пышек, помнишь?

– Я имею ввиду настоящие пироги, – сказала Нелли, тем не менее целуя меня в щёку. – Мне действительно пора. До встречи. Пока, Анна. Передай привет Максу.

– В семь часов будет ужин, – заметила я, но Нелли уже выбежала в прихожую. Входная дверь хлопнула с привычным для Нелли грохотом. Я попыталась вспомнить, что было на ней надето. На ней было что-то с голым животом, глубоким вырезом или неприличными разрезами? Или она вообще чего-то не надела? Мне надо быть более внимательной.

– Радуйся, что она ест не только дома, – сказала Анна. – Иначе ты бы давно уже обнищала. Недавно она приготовила у нас небольшой омлет с тостами себе и Максу. Из десяти яиц, полулитра молока и целой упаковкой тостов.

– Может быть, стоило бы обследовать её щитовидку, – сказала я. – Хотя в её возрасте я тоже объедалась и была тем не менее худенькой.

– Ты такая и сейчас, – вздохнула Анна. – Счастливица. Ты могла встретить родителей Антона даже в бане, и тебе не надо было стесняться.

– Может быть, я переживаю и не из-за нижнего белья, – признала я. – Это скорее чувство, что я не очень подхожу Антону. Всякий раз, когда я вижу его мать, я кажусь себе – такой недостойной, понимаешь? Его мать думает, что я недостаточно хороша для Антона. И иногда я тоже так думаю.

– Какая чушь, – заметила Анна. – Вот смотри: ты выглядишь, как фотомодель, и ты самый милый и дружелюбный человек, которого я знаю. Любой мужчина бы…

– Да ладно, Анна! – Конечно, я была очень польщена, но Анна, к сожалению, преувеличивала. Во всяком случае, немного. – Если бы я выглядела как фотомодель, разве мой муж бросил бы меня ради фотомодели?

Анна пожала плечами.

– Некоторые мужчины могут только с фотомоделями – к примеру, этот Флавио Бриаторе или…

– Да перестань! Лоренц бросил меня, потому что он меня стыдился. Я была для него слишком необразованной, неловкой и наивной – короче, крестьянская дочка с острова в Северном море. С Пэрис всё по-другому: она путешествует по миру, знает тысячу известных людей, говорит на многих языках, носит Маноло, звезда на коктейльных вечеринках и вернисажах – и она даже помогает Нелли с заданиями по математике.

– Окей, – ответила Анна. – Но это только доказывает мои слова: Лоренц тебя бросил не из-за внешности, верно?

– И это сейчас должно меня утешать? – я невольно засмеялась.

– Конечно, – ответила Анна. – Хансъюрген, к примеру, всегда говорит, что он любит мой характер, но больше не находит моё тело привлекательным. Когда человеку постоянно говорят такое, это очень влияет на самолюбие. А его секретарши все худые и молоденькие.

– И глупые, – добавила я. – Иначе они бы не стали спать с женатым человеком, верно? – Хотя Анна с её невысокой, округлой фигуркой, голубыми глазами и ямочками на щеках выглядела как милый женский вариант Фродо Торбинса, хоббита из «Властелина Колец», она была исключительно энергичной и настойчивой личностью. Почему она давно не выбросила из дома этого своего лживого мужа-свинью, я никак не могла понять. – Почему, чёрт побери, ты не оставишь в конце концов этого типа?

– Н-да, – ответила Анна. – Для этого есть много причин. Основная из них, как я уже говорила, записана чёрным по белому в брачном договоре. С удовольствием прочитаю тебе вслух. Но давай вернёмся к теме. Ты в любом случае достаточно хороша для Антона. Достаточно ли он хорош для тебя, ещё предстоит выяснить. А его глупую мать вообще не надо слушать.

– Я знаю, что мне должно быть безразлично, что думает обо мне его мать. Я ей всё равно никогда не понравлюсь. – Я посмотрела в окно. На улице по-прежнему лил дождь. Июнь был необыкновенно холодным. Ужасная гроза смыла всё летнее тепло в ту самую ночь, когда умерла Нина-Луиза. – Она мне, видимо, тоже.

– Это потребовало бы нечеловеческих сил, – сказала Анна. Она знала мать Антона только с виду, но из чистой солидарности проявляла к ней ещё большую неприязнь, чем я.

– Я страшусь того, что нам с Антоном никогда не удастся стать хорошей парой. С Ночи с большой буквы мы больше не виделись, и эту ночь мы провели, плача, в коридоре гинекологического отделения. Без нижнего белья, супер. Кто знает, что я там подцепила!

– Ну да, – сказала Анна и слабо улыбнулась. – Немного фантазии, и… ну, другие бы извлекли что-нибудь из ситуации.

– Не знаю, – ответила я. – Местное освещение вряд ли способствовало нужному настроению. – Мне всё ещё было больно думать о той ночи, и я опять быстренько сменила тему. – Скажи, почему Макс с недавнего времени так часто видится с Лаурой-Кристин? Я думала, что у них с Нелли… – Я очень полюбила Анниного сына Макса. Если бы мне можно было выбрать друга для Нелли, это был бы в любом случае Макс. Он был такой разумный, тонко чувствующий, креативный и, кроме того, самый красивый мальчик, которого я когда-либо видела.

Анна пожала плечами.

– Я тоже так считала. Но в их возрасте это, по-моему, ещё сложнее, чем у нас. К сожалению, парень не говорит со мной об этом.

– Сложнее не бывает, – ответила я. – Я даже не знаю, являемся ли мы с Антоном парой или мы просто двое одиночек, которые периодически выходят вместе.

– Но на этот раз вы отправились бы друг с другом в постель, – сказала Анна. – Если бы… вам что-то не помешало.

Мы опять вернулись к той же теме. Какой-то момент мы молчали. Я думала о пустой голубой колыбельке Нины-Луизы, которая свешивалась с потолка в детской комнате Мими и Ронни.

– Он представил меня родителям как свою клиентку, – сказала я через некоторое время, смаргивая с ресниц слёзы. – Это не то же самое, что подруга.

– Да, но при этом он держал тебя за руку, – возразила Анна. – Мне кажется, он считает, что вы пара.

– Хм, – ответила я. – Может быть, мне стоит спросить его в следующий раз, какими он видит наши отношения.

– Но только, пожалуйста, после того, как вы переспите, – сказала Анна. – Это определённо облегчит ему ответ.

– Этот номер без белья я больше никогда проворачивать не стану, – заметила я. – В следующий раз пускай уже он посылает чёткие сигналы.

В кухню вбежали Юлиус и младший сын Анны Яспер.

– Можно нам ещё овсяных хлопьев с молоком? – спросил Юлиус.

– Можно получить, – автоматически поправила я. – Каждый из вас только что съел по огромной миске каши. А перед этим гору лапши с мясом. Вряд ли вы успели проголодаться.

– Пожа-а-а-луйста, – сказал Юлиус. За последние полгода он вырос на три сантиметра, но его вес не увеличился ни на грамм. Он был точно как его сестра. Как я могла отказать ему в еде, причём здоровой?

– Ну ладно, – ответила я, доставая овсяные хлопья из шкафа. Юлиус и Яспер обменялись торжествующими взглядами.

Я сразу же насторожилась.

– Но вы будете есть здесь, за столом, – сказала я.

– Нет, – закричал Яспер. Он кричал всегда, никто не знал, почему. – Мы хотим взять это с собой наверх в комнату Юлиуса.

– Мы не испачкаемся, мама.

Я насторожилась ещё больше.

– Вы кашу действительно съели?

Юлиус и Яспер озабоченно посмотрели друг на друга.

– Ну? – настойчиво спросила я.

– Не совсем, – ответил Юлиус. Он просто не мог лгать, очень достойное и милое качество, которое, очевидно, скоро пройдёт.

– Что именно вы с ней сделали? – вмешалась Анна.

– Мы залили её в пожарный шланг Юлиуса, – закричал Яспер. – Но мы ничего не закапали.

Я вздохнула.

– А потом?

– А потом мы брызнули этим в сторону Марии-Антуанетты, – сказал Юлиус. – Оно достало до её окна. Это лучше, чем с водой. Мы нарисовали настоящий узор.

– Снежинку, – добавил Яспер.

– Ну класс, – недовольно сказала я. – Теперь мы опять поругаемся с Хемпелями. Вы с ума сошли! Брызгать в окна других людей овсяной кашей. Вы не можете поиграть во что-нибудь разумное?

Яспер и Юлиус не понимали, что же такого неразумного в том, что они с помощью пожарного шланга рисуют снежинки из овсяной каши.

– Это всё погода, – сказала Анна. – Они не могут выйти на улицу, и поэтому у них в голове одна дурь. Если хочешь, я заберу их к себе, и у тебя будет немного покоя.

– Вот именно. Покоя, чтобы позвонить Хемпелям и извиниться перед ними, – сказала я. – Я уже слышу, как она пищит: «Вам это станет дорого! Вы услышите о нашем адвокате!»

– Пойдёмте, дети, надевайте дождевики и резиновые сапоги, – сказала Анна. – Мы сейчас отправимся к нам. Я разрешаю вам попрыгать во всех лужах, которые попадутся вам по дороге.

Дети побежали к своим сапогам. Я поставила овсяные хлопья назад в шкаф и повернулась к Анне.

– Как ты считаешь, нам стоит ещё раз сходить к ней?

Анна сразу поняла, что я говорю о Мими. Она пожала плечами.

– Она снова на нас фыркнет, если мы захотим поговорить с ней об этом. А если мы заговорим о чём-нибудь другом, она скажет, что в данный момент она не в состоянии выносить нашу поверхностную болтовню и что она хочет побыть одна.

Я вздохнула.

– Прошло уже пять дней, и она ни разу не вышла из дома. Ронни очень беспокоится, но она его практически заставила снова выйти на работу и оставить её одну. У меня всегда такое странное чувство, когда она захлопывает дверь перед моим носом.

– Мими не из тех, кто склонен к самоубийству, если ты об этом думаешь, – сказала Анна.

– Откуда ты знаешь? Я хочу сказать, что её это всё очень сильно затронуло, а самоубийство совершают не из склонности, а те, кто очень несчастен. А она именно что несчастна! Почему с ней это случилось? Почему? Почему такое не случается с людьми, которые не хотят ребёнка?

– С ними такое тоже случается, – сказала Анна. – По статистике, у каждой второй женщины был один или несколько выкидышей.

– И сколько из них убивает себя?

– Перестань, – ответила Анна. – Мими это переживёт.

– Я считаю, что это так несправедливо, – сказала я. – Она так радовалась будущему ребёнку. Она была бы такой замечательной, прекрасной матерью. Она ничего не сделала неправильно. Невозможно перенести, что мы не можем ей помочь. Я хочу сказать, что мы ведь мамы-мафия! Одна за всех, и все за одну. Мы должны что-то сделать!

– Мы ничего не можем сделать. Дай ей просто ещё немного времени, – ответила Анна.

Мими открыла мне дверь в тех же шмотках, что и в предыдущие дни – серых тренировочных брюках и майке с капюшоном, заляпанной соком. Её волосы, похоже, со дня выкидыша не мылись и не расчёсывались. Они вились свалявшимися прядями вокруг её узкого ненакрашенного лица. Её глаза под тёмными тенями казались огромными.

Странно, но мне она показалась прекраснее, чем когда-либо ранее. Я ничего не могла поделать, при виде неё у меня на глазах выступили слёзы.

– А, это опять ты, – неприветливо сказала она и повернулась. – Закрой дверь, да?

Я послушалась и последовала за ней в гостиную. И здесь тоже царила непривычная атмосфера: шторы были задёрнуты, подушки и кошачьи игрушки валялись на полу, страницы газет были разбросаны по всей комнате и пахло кошачьей едой. На журнальном столике громоздились журналы, книги, надорванные конверты и всякий бумажный хлам, тут же стояли наполовину пустые стаканчики из-под йогурта с ложками и использованные чашки, диван и ковёр были усыпаны крошками. Мими упала на диван между тремя спящими кошками. Лизхен Мюллер, полосатая рыжая кошка Мими породы мэйн-кун, весной принесла котят. Двое из них жили сейчас у нас, одного получила Анна, а остальных двоих Мими и Ронни оставили у себя.

– Как раз сейчас очень интересно, извини, – сказала Мими, взяла пульт от телевизора и увеличила громкость.

– Добро пожаловать, Мелани, – сказал весёлый ведущий крепкой брюнетке с рыжей мелированной чёлкой. – Мелани, приветики-привет!

– Привет, Олли! – ответила Мелани. Насколько можно было видеть, у неё отсутствовал глазной зуб.

Я села на скамеечку для ног, которая не была занята кошками, и снова немедленно вскочила, потому что мне в попу впилось что-то острое.

– Ой! Что это?

– Тс-с-с! – фыркнула Мими. – Это горный хрусталь, который мне вчера принесла твоя сумасшедшая подруга Труди. Я должна положить его на солнечную чакру. Я ей сказала, чтобы она засунула его себе в зад, но она, к сожалению, этого не сделала.

– У-у-у, – сказала я. Вместо этого хрусталь засунулся в мою задницу, во всяком случае, почти. Ужасный хрусталь. Труди божилась, что камни обладают лечебными свойствами, но, наверное, в случае Мими было слишком самонадеянно рассчитывать на мгновенный эффект.

Мими заинтересованно уставилась в телевизор.

– Мелани, тебе двадцать один год, и ты как раз ждёшь второго ребёнка, верно? – спросил ведущий.

– Да, – ответила Мелани.

– И ты куришь, верно? И у тебя нет угрызений совести из-за курения, хотя ты знаешь, что оно вредит ребёнку?

– Не-е, – сказала Мелани. – С моим первым я тоже курила, и он здоров, как бык и всё такое, и моя гинеколог тоже сказала, что если совсем прекратить курить, то это не очень хорошо для ребёнка, и поэтому вот!

– А я нахожу это асоциальным с твоей стороны, – сказала соседка Мелани, возле которой стояла дощечка с надписью «Саския, 22». Саския выглядела так, как будто она только вчера участвовала в шоу на тему «У меня восемьдесят кило лишнего веса, но это мне абсолютно не мешает». Во время своих трёх беременностей она перестала курить и считала, что Мелани вообще не заслуживает детей. – Дети означают инменно ответственность! – сказала Саския при большом одобрении публики, которой, казалось, слово «инменно» было хорошо знакомо. – Если ты не можешь взять на себя ответственность, то тебе инменно лучше предохраняться.

Мелани посчитала, что Саскию это, во-первых, совершенно не касается и что она, во вторых, просто глупа.

– Я очень ограничила курение, – сказала она. – Но совсем прекратить тоже плохо для ребёнка, ты этого не понимаешь или что?

– Сколько же ты куришь в день? – захотел знать ведущий.

– Собственно говоря, сигарет десять, – сказала Мелани. – Самое большое пачку.

– Инменно, – вскричала Саския. – Убийца!

Я посмотрела на Мими.

– Э-э, почему мы должны это…

– Тс-с-с! – сказала Мими. – Если ты не хочешь смотреть, иди домой, иначе сиди тихо.

Запуганная таким образом, я снова посмотрела в телевизор. Мелани получила подкрепление от Ивонны. Она была на восьмом месяце и курила охотнее всего на дискотеках. И её гинеколог была не против, эй, тут Саския могла сетовать сколько угодно.

И Каро с удовольствием курила. Она не позволяла ребёнку в животе испортить себе удовольствие. И против баночки пива время от времени тоже нечего было возразить, Олли и Саския могут спросить её гинеколога.

Ко времени рекламной паузы я пришла к выводу, что все курящие беременные страны имели нечто общее, а именно цветные прядки в неровно подстриженной чёлке.

– Пока не появилась Каро, я думала, что курение во время беременности по крайней мере способствует стройности, – сказала я Мими. – Но, наверное, только в комбинации с дискотекой. – Я хихикнула.

Мими не обратила на меня никакого внимания. Она переключилась на другой канал. Снова ток-шоу. Я застонала.

– И мы снова в студии, добро пожаловать, сегодня у нас тема «Ты не стыдишься в твоём возрасте становиться матерью?», – сказала ведущая. – Эла, тебе тридцать четыре, и ты ожидаешь первого ребёнка. Почему ты так затянула?

Эла объяснила, что ей была важна её карьера экономиста. Кроме того, только год назад она познакомилась с мужчиной своей жизни.

– Во, эй, ваще! – сказала её соседка, которую звали Тина. Тине было двадцать четыре года, домохозяйка, четверо детей от четырёх до восьми лет. По чёрно-жёлтым прядками на её чёлке я сразу поняла, что во время беременностей она курила. – Разве ты не знаешь, что ты причиняешь своему ребёнку?

– Я бы попросила, – строптиво сказала Эла. – Мы не живём на социальную помощь! И у нас замечательное партнёрство.

– Даже с социальной помощи детям можно дать почти всё, – возразила Тина. – И с моим теперешним другом у нас тоже замечательное партнёрство. Зато я могу с моими детьми бегать наперегонки и беситься, для чего ты слишком стара!

Эла сокрушённо положила одну старческую ногу на другую. Но потом она, очевидно, опомнилась и сказала:

– Зато ты не можешь покупать им дизайнерские вещи. И mp3-плееры и что им там ещё нужно.

– Могу, – заявила Тина. – У моих детей только дизайнерские вещи, а также mp3-плееры и мобильники. И если я через пару лет захочу пойти с моей дочерью на дискотеку, на меня никто не будет коситься.

– Я тоже могу пойти с моим ребёнком на дискотеку, – сказала Эла, но она выглядела неубедительно.

Тина хрипло хохотнула.

– Во, эй, как старая бабушка, эй, мне уже жаль твоего ребёнка!

Аплодисменты в публике. Все они, очевидно, придерживались мнения, что нет ничего более важного и интересного, чем сходить с матерью на дискотеку. Лично я молодой девушкой лучше бы умерла, чем взять маму на дискотеку, но времена, похоже, изменились.

Следующую гостью звали Кирстен. По её собственному высказыванию, у неё была «классная шея».

– Сначала я выучилась на продавщицу и только потом родила детей, – агрессивно сказала она.

– Во круто, – сказала я. – И судя по чёлке, ты не курила во время беременности. Я тут же представила бы тебя к ордену материнской славы.

– Сиди тихо, – ответила Мими. – Я нахожу это интересным.

– Они больные, – возразила я. – Посмотри лучше какое-нибудь видео, если ты непременно хочешь сидеть на диване. Эти ток-шоу для беззубых, безработных и неграмотных. В прежние времена ты бы за такими передачами даже не стала бы гладить! Ты была единственная, по поводу которой я была уверена, что ты действительно смотришь только новости и репортажи! А теперь погляди на себя! Ещё немного, и здесь будет такой же вид, как дома у Тины и Мелани!

Кошки подняли головы и злобно поглядели на меня. Им не нравилось, когда кто-нибудь повышал голос.

– Ты можешь уйти, – сказала Мими. Когда я не сдвинулась с места, она добавила: – Подумай, эта Эла, которую они назвали поздней матерью, ей всего тридцать четыре, она на три года моложе меня.

– Да, и что?

– Как ты думаешь, посочувствовала бы Тина моему ребёнку?

– Как ты думаешь, сочувствую ли я Тининым детям? – вскричала я. – Представь себе, она сопровождает своих детей на дискотеку с такой дурацкой причёской и с грандиозной целью стать бабушкой в тридцать! Основательница династии получателей социальной помощи с mp3-плеерами, но без школьного образования!

– У тебя предубеждения, – холодно ответила Мими. – Дети этой женщины оплачивают, в конце концов, твою пенсию.

– О нет, – ответила я. – Дети этой женщины когда-нибудь взломают мой автомобиль. Или в лучшем случае их вытошнит на багажник, когда они выйдут из кабака, где они пропивают свою социальную помощь. А твои дети своими налогами будут финансировать тест на отцовство правнуков Тины.

– Н-да, но у меня нет детей, – сказала Мими.

Я об этом не забыла.

– Пока нет, – строптиво сказала я, взяла в руку пульт и выключила телевизор. – Давай, Мими, поговори со мной о Нине-Луизе.

– Не называй её Нина-Луиза, – сказала Мими. – Это был только эмбрион. И без этого эмбриона я никто. Даже не член мафии матерей.

– У Труди тоже нет детей, но она тем не менее в мафии, – возразила я. – Кроме того…

– Все эти женщины в телевизоре рожают детей, хотят они или нет, – сказала Мими. – Это кажется таким простым: вечер на дискотеке, лишняя пара пива – и через девять месяцев получается ребёнок. Что я делаю неправильно? Что со мной не так?

– Не говори ерунды. Ты знаешь совершенно точно, что ты ничего не делаешь неправильно. Это просто – судьба!

Зазвонил телефон.

– Подойди, – сказала Мими. – Я не хочу ни с кем разговаривать. Я не могу больше слышать «мне так жаль» и «я не знаю, что мне говорить». Я ненавижу их всех.

– Но… – Я хотела сказать, что это же от всего сердца. Только, наверное, эту фразу Мими ненавидела ещё больше.

– Хуже всего эти с горным хрусталём, цветами или куриным бульоном, – ядовито заговорила Мими. – «Мы только хотели помочь! Мы с наилучшими намерениями!» Отвратительно. У них прекрасно получается довести меня до слёз! Но я им не окажу такой любезности! Я не буду реветь, ни за что!

– Мы не обязаны подходить к телефону, – сказала я.

– Нет, обязаны, – возразила Мими. – Если это Ронни. Если я не подойду к телефону, он тут же примчится или пришлёт сюда полицию, болван. Подойди, звук звонка выводит меня из себя.

Я это заметила.

– Квартира Пфафф, – сказала я в трубку.

– Кто это? – спросил раздражённый женский голос.

– Я подруга Мими.

– Тогда позовите, будьте любезны, Мими к телефону, – потребовал голос.

– И кто… э-э-э… звонит? – спросила я.

– Пфафф! Я её свекровь.

– Ох, секунду, пожалуйста. – Я протянула Мими трубку и прошептала: – Твоя свекровь.

– О Боже, – громко сказала Мими. – Скажи ей, пусть отвалит! Я не имею никакого желания разговаривать со старым чудовищем.

Я только надеялась, что у старого чудовища плохо со слухом.

– Алло, вы слышите? К сожалению, Мими не может подойти к телефону. Она… э-э-э… в ванной.

– Хорошо ли это после выкидыша, – сказала свекровь. – Можно подцепить инфекцию, бог мой, об этом знает каждый ребёнок. Но эта женщина никогда за собой не следила. Слишком худая и слишком много алкоголя. И ещё болезненная сосредоточенность на карьере. Но это всё гены. В нашей семье все плодовитые и здоровые, уже многие поколения. У нас никогда не рождалось инвалидов. Про выкидыши мы и не слышали. А у неё это уже во второй раз. Женщине скоро будет сорок, бог мой! У меня в этом возрасте дети уже ходили в гимназию, все четверо!

– Да, я ей передам, что вы звонили, – чопорно сказала я. «Было бы здорово, чтобы вы сели в ваше мусорное ведро и стали бы ждать забора мусора», – охотно бы добавила я, но Мими бы это услышала. Её свекровь действительно соответствовала её гадким описаниям.

– Что хотела старая шрапнель? – спросила Мими, когда я снова присела на табуретку.

– Э-э-э… принести соболезнования, – солгала я. – Ей очень жаль, что ты потеряла ребёнка.

– Что? – взорвалась Мими. – Старая перепёлка ничего не знала о беременности! Этот маменькин сыночек, наверное, рыдал ей в жилетку. Я сверну ему шею, когда он вернётся домой! Что она сказала? Что я сама виновата, потому что я недокормленная и резкая? Что в её семье все здоровы и плодовиты? Что бедный Ронни должен найти себе женщину с более широкими бёдрами и лучшими генами?

– Нет, но что-то в этом роде, – признала я. – Она действительно глупа, как пробка. Удивительно, что её дети с такими генами сумели оказаться в гимназии.

– Доктор сказал примерно то же самое, – пробормотала Мими.

– Что именно? Он знает и твою свекровь?

– Нет. Он сказал, что эмбрион, скорее всего, был с дефектами. Вы должны радоваться, что вам не придётся рожать ребёнка-инвалида, фрау Пфафф. Природа иногда улаживает такие вопросы сама. О, я очень рада. Я весь день ликую от радости.

Я тут же возненавидела врача на месте.

– Он не знал Нину-Луизу, – сказала я.

Мими фыркнула.

– Ты ведь её тоже не знала, – ответила она.

– Знала, – возразила я. – Я точно знала, каким должен быть мой крёстный ребёнок, когда он появится на свет. Я уже даже знала, что я сложу в её школьную сумку. Нина-Луиза была самым милым ребёнком из всех…

– Нет! Нина-Луииза была фикцией. – Мими смотрела на тёмный экран телевизора. – Я только не знаю, почему… – Она замолчала.

– Почему – что? – спросила я.

Мими по-прежнему смотрела на телевизор.

– Почему мне её так ужасно не хватает, – прошептала она.

Слезинка повисла на её тёмных ресницах и покатилась вниз по щеке. С чувством облегчения я обняла её, и она впервые за пять дней начала громко всхлипывать.

– Я думаю, что ей надо опять выйти на работу, – сказал Антон. – Никому не пойдёт на пользу сидение дома в ожидании лучших времён. Тем более что Мими была очень успешна в работе.

Я пожала плечами.

– У неё даже не получается проветрить комнаты или выкинуть в помойное ведро баночки из-по кошачьей еды. Она чувствует себя неудачницей и одновременно ощущает дикий гнев по отношению ко всем, кто даёт ей понять то же самое. Я боюсь, что ей нужна… э-э-э… психологическая помощь. И Ронни тоже. Ты видел, что он вчера сделал с булочкой? Он растёр её пальцами в пыль, вместо того чтобы съесть. И это мужчина, для которого я всегда пеку дополнительный противень пиццы.

– Да, я тоже очень беспокоюсь за них обоих, – сказал Антон. – Ронни говорит, что он просто не может до неё достучаться. Она даже не разрешает себя больше обнимать.

– О, это я могу объяснить, – сказала я. – Мими злится на него, потому что он рассказал о выкидыше своей матери.

– Но он должен был, – ответил Антон.

– Нет, не должен, – возразила я. – Его мать вообще не знала, что Мими беременна.

– Но она же не может злиться на Ронни из-за того, что он… рассказал матери о таком важном событии, – заметил Антон.

– Может, – ответила я. – Какое дело его матери?

– Ну да, она…

– Она глупая корова, которая смотрит на Мими сверху вниз, потому что та не мечет одного ребёнка за другим, – перебила я его. – Она написала Мими письмо, в котором значилось, что она должна быть рада, что её слабое тело отторгло эмбрион, поскольку бедный Ронни не заслужил ребёнка-инвалида. И что Мими лучше всего выкопать себе могилу, чтобы Ронни мог найти себе более молодую и более здоровую мать для своих детей.

– Она действительно это написала? – неверяще спросил Антон.

– Примерно, – ответила я. – Только другими словами.

– Это очень резко, – заметил Антон.

– Да, она действительно настоящая злая свекровь, как в пословице, точно как т… – Я запнулась. Вот дерьмо. – Как те злобные свекрови в сказках, – неуклюже добавила я.

– В сказках, я думаю, злобные мачехи, – заметил Антон.

– Ах да, верно, – сказала я, с сомнением глядя на дочку Антона Эмили, которая с момента их прихода цеплялась за его рукав и безотрывно смотрела на меня своими тёмными глазами. Эмили было шесть лет, и она выглядела, как хрупкий азиатский ангелочек, с её бархатной кожей и прекрасными миндалевидными глазами, опушёнными густыми ресницами, которые она унаследовала от тайландских предков её матери. Её волосы были чёрными и блестящими, как вороново крыло, и когда она улыбалась, на её щёчках образовывались ямочки. Не то чтобы она когда-нибудь мне улыбалась, наоборот – если она вообще на меня смотрела, то таким взглядом, как будто я только что откусила голову её любимой кукле Барби.

– Она такая робкая, – прошептал мне Антон над её головой, но я не была уверена, так ли это. Во всяком случае, на дружеское приглашение Юлиуса поиграть с ним Эмили ответила совсем не робко:

– Я не играю с младенцами.

Антон засмеялся.

– В шестилетнем возрасте два года разницы играют большую роль!

– Мне скоро пять. – Юлиус был очень обижен. Я тоже. В конце концов, он был выше хрупкой Эмили на полголовы и вообще очень развитый для своего возраста. – Я умею ездить на двухколёсном велосипеде.

– О, это здорово, – сказал Антон тоном «Я хочу подольститься к ребёнку моей подруги, чтобы набрать у неё побольше пунктов». От этого тона ему, очевидно, было самому неловко, потому что он слегка покраснел. В самом деле, путь в моё сердце вёл прямиком через расположение моих детей. С Юлиусом, правда, это было не особенно трудно: он почти ко всем людям относился с симпатией, у него была солнечная маленькая душа. Нелли казалась более сложным случаем.

– Тогда мы могли бы все вместе устроить поездку на велосипедах, как вы думаете? – добавил Антон уже не так льстиво.

– Хорошо, – сразу же обрадовался Юлиус. Мы с Эмили не сказали ничего. Последняя совместная поездка ещё сидела у нас в памяти.

Эмили не хотела играть с Зентой и Бергером, нашими рыже-полосатыми котятами, хотя они в это время были совершенно очаровательны – игривые, пушистые и милые. Все дети были от них в восторге, то есть все, кроме Эмили.

По совету Анны я пригласила Антона и Эмили на ужин.

– Будет лучше, если вы вместе займётесь совершенно нормальными вещами, а не только походами в театры и ужинами в шикарных ресторанах, – сказала Анна. – Может быть, вам стоит как-нибудь вместе приготовить еду. Стоя рядом, вы нарежете овощи, вытрете с глаз друг друга слёзы от лука, покормите друг друга маленькими лакомыми кусочками, а дети в это время совместно накроют на стол. Как счастливая большая семья. А когда дети пойдут спать, вы вместе помоете посуду и займётесь этим на кухонном столе.

Мне понравилась эта идея, хотя мы, конечно, не ковали никаких планов по поводу ночёвки. И это дело на кухонном столе – я никогда не решусь на такое при наличии детей в доме! Мне хватит и взаимного кормления. Но так как Эмили заняла руку Антона, он не мог даже нарезать перец для салата. Его взнос в готовку состоял в том, что он наблюдал за моими действиями и пил красное вино.

Эмили висела на его руке с тех самых пор, как он обнял меня при встрече.

– Сегодня с нижним бельём? – шепнул он мне на ухо. У меня как раз ещё оставалось время для приятных мурашек по телу, но тут Эмили схватила Антона за руку и прилипла к ней.

Я тихо вздохнула. К сожалению, с Антоном всё протекало не так, как я себе представляла. Чудесное, окрыляющее чувство первой влюблённости уступило место глубокой неуверенности. Не то чтобы я сейчас находила его менее привлекательным, наоборот. Но наши отношения застряли на полпути, и я не знала, как мне сдвинуть их с места.

Поставив в духовку каннелони, я посмотрела на часы. Нелли опять опаздывала на полчаса. При этом она обещала появиться ровно в семь и на сей раз вести себя не как помешанное на мобильнике, невоспитанное дитя.

– С Пэрис ты притворяешься приличной, – упрекнула её я. – Если ты с новой подругой отца можешь изображать милую, воспитанную девочку, то почему не с Антоном?

– Во-первых, я не притворяюсь, когда я милая, – ответила Нелли. – Во-вторых, я мила с Пэрис, потому что она подарила мне iPod и эту суперклассную, супердорогую тушь, с которой мои ресницы выглядят безумно длинными, и в-третьих, это дело с папой и Пэрис серьёзней, чем платонические отношения между тобой и Антоном.

– Они не платонические, – возразила я. – Только потому, что мы ещё не… Тебя это вообще не касается.

– Папа тоже сказал, что ты не вытащишь Антона из его строгого костюма, он готов поспорить на что угодно. – Нелли коварно усмехнулась.

– Как? – Что это Лоренцу пришло в голову? Что он хотел этим сказать – что я слишком глупа и непривлекательна, чтобы заполучить в постель такого мужчину, как Антон? Или он имел ввиду, что Антон слишком для этого ущербен? В обоих случаях это была наглость! – Ты можешь передать твоему отцу, что даже платонический секс с Антоном лучше, чем неплатонический с ним, – заявила я (выражение, которое наверняка найдёт найдёт отражение в Неллиных мемуарах под заголовком «Как затыкала меня моя мать»).

– Платонического секса не существует, мама, – только и ответила Нелли. Не звучал ли в её голосе налёт сочувствия?

Когда я сейчас смотрела на Антона в его свободном костюме от Армани и с дочкой на руке, меня опять охватили сомнения, сможем ли мы когда-нибудь уйти с платонического уровня. С Эмили у рукава он казался мне, честно говоря, не очень эротичным. Но, может быть, она останется висеть на рукаве его пиджака, когда он его снимет и повесит в гардероб?

– Я не люблю каннелони, – сказала Эмили.

– Но ведь это не так, воробышек, – заметил Антон. – Тебе нравится итальянская кухня.

– Да, всё, кроме каннелони, – ответила Эмили.

Н-да, так и с детьми. Мне нравятся все, кроме Эмили, пронеслось у меня в голове. Мне тут же стало стыдно. Бедному ребёнку тоже нелегко. Мама Эмили, успешная, красивая брокерша инвестиционного фонда (или как это называется) жила с Молли, старшей сестрой Эмили, в Лондоне. Эмили осталась у Антона и воспитывалась не только няней, но и матерью Антона. Неудивительно, что она немного странная. Я хочу сказать, что меня уже две минуты в присутствии этой женщины сводили с ума.

Антону понадобилось в туалет. Только большими усилиями он смог убедить Эмили остаться со мной на кухне.

– Ты умеешь делать что-нибудь особенное? – спросила Эмили, помолчав минуту. Впервые в жизни она обратилась непосредственно ко мне, и меня это немного взволновало.

– Ясное дело, – ответила я. – Например, каннелони. Мои особенно вкусные. И я делаю классный клубничный мармелад. И…

– Я имею ввиду, умеешь ли ты делать что-нибудь особенное? – повторила Эмили. – Кроме занятий для домохозяек.

Во, сейчас она меня поймала. Потому что кроме занятий для домохозяек я не умела делать ничего особенного, если не считать особенным моё умение доставать языком до кончика носа. Я не была музыкальной или спортивной и не сочинила ни одного стихотворения. Я могла хорошо подсчитывать в пределах от единицы до ста и не умела сама чинить свою стиральную машину, когда та ломалась. Я была просто почти разведённой женщиной с двумя детьми и с прерванной учёбой на психолога.

Эмили смотрела на меня так, как будто она это знала совершенно точно. У неё был такой же взгляд «Я знаю, какая жалкая ты личность», как и у её бабушки.

– Ну, видишь ли, я как-то участвовала в музыкальной группе как певица, – медленно ответила я. – Если для тебя это нечто особенное. И я была вице-чемпионкой Шлезвиг-Гольштейна по… э-э-э… шахматам. – Поскольку лицо Эмили осталось совершенно неподвижным, я добавила ещё одно: – И в плавании тоже. В обществе спасения на водах я была спасательницей. Во время каникул на пляжах островов я вытаскивала туристов из воды и оживляла их.

– В самом деле? – спросил Антон. Очевидно, он умел мочиться быстрее, чем Элмар, такса моих родителей на Пеллворме. – Ты чемпионка Шлезвиг-Гольштейна? Здорово!

– Хм, – мне было неуютно. – Чемпионка среди девушек. Вице-чемпионка среди девушек, точнее говоря.

– Грандиозно, – ответил Антон, очевидно впечатлённый. – В каком виде?

– Плавание на спине, – быстро ответила я. Если уж лжёшь, это надо делать быстро и с большим количеством слов. Запинания или долгие размышления покажутся подозрительными. – И эстафету мы выиграли тоже, мы… э-э-э… пеллвормские девушки из… э-э-э… спортивного клуба «Пеллворм». – На самом деле единственным групповым видом спорта, в котором могли участвовать девушки на Пеллворме, были танцы в национальных костюмах. Я полгода этим занималась, пока меня не выставили, потому что я со своими длинными, неуклюжими руками и острыми локтями всё время заезжала кому-нибудь в нос. Мне дали кличку «Ветряная мельница ужасов», потому что я была выше всех на две головы, мои руки постоянно гребли по воздуху, а дурацкие костюмы плохо сидели на мне спереди и сзади. Но я, разумеется, не буду рассказывать об этом Антону и Эмили. В любом случае, было уже поздно. Он уже считал меня выдающейся спортсменкой.

– И в шахматах, – сказал он. – Я очень впечатлён. Ты, наверное, не захочешь играть с таким дилетантом, как я, да? Я люблю шахматы, все мужчины нашей семьи любят шахматы, но я, конечно, не слишком одарён...

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

– Почему бы и нет, – легко ответила я. – Зимой, у огня камина, уютно будет сыграть партию. – До тех пор я пройду срочный курс по шахматам. Надеюсь, где-нибудь такой предлагают?

– С каких это пор ты играешь в шахматы? – захотела знать Нелли, которая, как обычно, на цыпочках прокралась в дом. Как это получалось, что при выходе из дома она так хлопала дверью, что с потолка сыпалась побелка, но при возвращении была тихой, как мышка?

Я рассмеялась, как мне казалось, легко и расслабленно.

– Я уже целую вечность не играла. Мне кажется, у меня даже нет больше шахмат в доме. – Я налила себе полный бокал красного вина, надеясь, что моя рука не дрожит. – Привет, дорогая. Ты сегодня поздно.

– Да, извини. Мы с бестией Ларой... учились. – Нелли поцеловала меня в щёку.

Неужели она назвала Лару бестией? Я вопросительно вздёрнула брови. Это, к сожалению, напомнило Нелли о том, что она сегодня вечером обещала вести себя прилично.

– Привет, любимейшая мамочка, – сказала она с довольно-таки противной улыбкой. Затем она повернулась к Антону и пожала ему руку. – Добрый вечер, Антон, – сказала она манерно, приседая в своего рода книксене. Я злобно выпила большой глоток красного вина. Почему она просто не может нормально себя вести? – А, тут и милая маленькая Эмили, привет. А где мой любимый младший брат?

– Наверху в своих маленьких покоях, – сказала я так же манерно и быстрыми глотками влила в себя красное вино. Ты не могла бы позвать его, пожалуйста? Еда будет через двадцать минут, и вы могли бы накрыть на стол.

– Ну конечно, – сказала Нелли с притворной улыбкой на устах. – Мы же всегда это делаем. Мы накрываем на стол и при этом танцуем и поём. Возможно, ты хочешь нам помочь, Эмили?

– Нет, – ответила Эмили.

Когда я подливала себе вино, Антон протянул мне и свой бокал. Очевидно, он был не таким крутым, каким хотел казаться.

Я робко улыбнулась ему, но когда он улыбнулся в ответ, Эмили закашлялась.

– У меня аллергия на домашнюю пыль, – сказала она, когда Антон перестал улыбаться. – Правда, только тогда, когда её много.

Я хватанула красного вина, избегая Антонова взгляда, поскольку я боялась, что в моих глазах горит жажда убийства.

Этот вечер не стал большим успехом в мероприятии "Семейная встреча". И он не сделал наши отношения с Антоном менее платоническими. Это был скорее один из тех вечеров, в которых за несколько часов стареешь на годы.

Но мои каннелони были великолепными. Несмотря на то, что Эмили до них даже не дотронулась и не стала скрывать, по какой причине.

– Странно, что тебя сегодня не рвёт, – сказала она Юлиусу. – Обычно тебя всегда рвёт.

– Только от майонеза, – ответил Юлиус.

– Я думала, от всего противного, – заметила Эмили.

– Нет, только от майонеза.

К сожалению, разговор по-прежнему упрямо вился вокруг тем спасения на водах, шахмат и пения, и было нелегко постоянно делать попытки перевода разговора в более безопасное русло. В какой-то момент я начала икать от стресса и красного вина. При каждом "ик" Юлиус хихикал, а Эмили вздрагивала так преувеличенно, как будто моя икота была отрыжкой или чем-то похуже.

Я попыталась отделаться от икоты с помощью воды и задержки дыхания, и в конце концов я встала на голову, поскольку Антон считал, что это лучший метод борьбы с икотой. (Какое счастье, что я не сказала, что я чемпионка в вольных упражнениях, потому что сейчас я бы себя выдала). Во время вечера была-таки парочка весёлых моментов, когда Нелли, Юлиус и Антон тоже попытались стать на голову и при этом глупо икали, но взгляд Эмили выражал такое презрение и отчуждение, что мы в конце концов отрезвлённо сели за стол. Когда Антон влил в меня чайную ложку соуса табаско, икота пропала так же внезапно, как она появилась, вместе с моими миндалинами, слизистой оболочкой рта и частью пищевода. Но по сравнению со взглядами Эмили соус был довольно-таки мягким. Постепенно я пришла к убеждению, что у неё дома есть кукла вуду с моими волосами, в которую она периодически втыкает горячие иголки.

В результате я почти испытала облегчение, когда Антон и Эмили попрощались. То есть Антон попрощался, а Эмили молча висела у него на руке. Я проводила обоих до двери.

– Это был прекрасный вечер, – сказал Антон и наклонился, чтобы на прощанье поцеловать меня. Поскольку я подумала, что он хочет поцеловать меня в губы, а Эмили смотрела так, что её от этого может вырвать, я в последний момент повернула голову. Поцелуй пришёлся мне куда-то в ухо.

– И большое спасибо за прекрасную еду, – несколько чопорнее добавил Антон. – В следующий раз мы пообедаем у нас, хорошо? Мы с Эмили приготовим что-нибудь вкусненькое, верно, Эмили? Может быть, что-нибудь на воке.

– Было бы замечательно, – пробормотала я удручённо. Мне показалось, что Эмили злорадно улыбается.

– Я хочу есть, – услышала я её голос, когда закрыла за ними дверь. И ответ Антона:

– Я сделаю тебе бутерброд.

– Чемпионка по плаванию на спине, так, так, – сказала Нелли, когда я вернулась на кухню. – Как жаль, что ты никогда нам об этом не рассказывала.

– Вице-чемпионка среди девушек, – поправила я и начала убирать со стола. Юлиус, зевая, сидел на своём месте и водил кусок дыни по тарелке, как корабль. – И я не люблю хвастаться своими спортивными успехами.

– Мама, ты плаваешь, как топор, – сказала Нелли, и Юлиус захихикал. – Ты не могла придумать ничего другого?

– Ну, так быстро мне ничего не пришло в голову, – ответила я сокрушённо.

– Могу тебе посоветовать никогда не ездить с Антоном на пляж. Ты не успеешь оглянуться, как тебе придётся прыгать в бурные воды, чтобы кого-нибудь спасти. – При этой мысли Нелли довольно загоготала. – Надеюсь, поблизости окажется кто-нибудь, кто спасёт тебя!

– Ах, замолчи, – сказала я.

– А насчёт группы – ну, ты даёшь! – Нелли покачала головой. – Ты даже колыбельную поёшь так фальшиво, что от твоего пения тут же просыпаешься!

Юлиус захихикал ещё больше.

– Это верно, мама. Ты поёшь фальшиво.

– Окей, мне, наверное, не стоило лгать, – сказала я. – Или уже лгать половчее. Но всё уже случилось, и я надеюсь, что могу на вас рассчитывать, если моя ложь приведёт к какой-нибудь щекотливой ситуации.

– Тебе не за чем жаловаться! Я ведь вела себя сегодня образцово, – сказала Нелли. – И Юлиус был милый. Единственной, кто вёл себя совершенно отвратительно, была эта избалованная цаца Эмили.

К сожалению, это так и было. Я села рядом с Юлиусом за стол и посадила его к себе на колени.

– Она действительно… вызов для меня.

– У неё злые глаза, – сказал Юлиус.

– Она бестия, – заметила Нелли. – Точно как Лара, только маленькая. И чем более милой ты с ней будешь, тем хуже она будет себя вести, поверь мне! Если ты хочешь чего-то от неё добиться, тебе надо играть на других струнах.

Юлиус прижался ко мне и от души зевнул.

– Мы говорим об Эмили или о Ларе? – спросила я. – Что…

Нелли меня перебила.

– Надеюсь, ты не такая наивная и не думаешь, что путь к Антонову сердцу лежит через сердце его дочери? У мужчин это по-другому. Ты должна ковать железо, пока он смотрит на тебя с горячим интересом.

Я изумлённо посмотрела на свою дочь.

– С каких это пор ты эксперт в сердечных делах?

– Всегда, – ответила Нелли, отбрасывая за спину свои длинные светлые волосы, которые она унаследовала от меня. – У меня к этому природная склонность. Наверное, я бы была вице-чемпионкой среди девушек по анализу отношений, если бы проводились такие соревнования.

Я использовала подвернувшуюся возможность, чтобы развернуть копьё и направить его для разнообразия на неё.

– И как ты проанализируешь отношение Макса к себе? И почему твоя лучшая подруга вдруг стала бестией?

– О, это просто: Макс любит меня. Он считает, что я самая красивая, самая умная и милая девушка, которую он когда-либо знал, – с готовностью ответила Нелли и сделала при этом такое лицо, что она разделяет это мнение. Как будто она никогда не жаловалась на свой рост, веснушки, неразвитую грудь и большие ступни. Если бы у меня в её годы было такое самомнение, моя мать сделала бы всё, чтобы вернуть меня с небес на землю и добавить ко всем моим комплексам ещё один. Я была мудрее своей матери и не делала ничего подобного. В мире достаточно людей, которые посягают на наше достоинство, поэтому зачем нам такой человек ещё и в собственном доме.

– Единственное, что мешает во мне Максу, – это то, что я влюблена в Морица, – добавила Нелли.

– О, – разочарованно сказали мы с Юлиусом.

– А Мориц? – спросила я.

– Он влюблён в Лару, – Нелли нахмурилась.

Я не стала ещё раз говорить «О».

– А Лара?

– А Лара – бестия, – ответила Нелли. – Она была, собственно говоря, влюблена в Макса, но поскольку она не может его заполучить, то ходит сейчас с Морицем. Хотя она точно знает, что я втрескалась в Морица.

– Тогда ты могла бы… – начала я с надеждой.

– Как просто ты мыслишь, – фыркнула Нелли. – Я просто не могу влюбиться в Макса, он карьерист! Совершенно не крутой.

– Это не так, – вступилась я за Макса. – Он очень крутой, я считаю. Подумай о классном домике на дереве, который он построил. И он поёт в этой крутой группе, «Укольные осы», они должны быть действительно классными. И…

– Ах, мама, у тебя вообще нет никакого понятия, что круто, а что нет, – сказала Нелли. – А группа называется «Школьные совы», такое дурацкое имя.

Я испытала некоторое облегчение, что она под конец этого странного вечера снова стала самой собой.

– Знаешь что, – сказла я, погладив Юлиуса по пшеничным кудрям. – Я бы не стала полагаться на то, что Макс будет любить тебя вечно. Кто знает, может быть, тебе только тогда станет ясно, что ты потеряла, когда он начнёт встречаться с кем-нибудь другим. С Лаурой-Кристин, например.

Нелли презрительно засмеялась.

– Лаура-Кристин всегда будет лишь жалкой, прыщавой, толстой заменой. Ей ты не можешь мне грозить. Если мне когда-либо придётся влюбиться в другого парня, то точно не в Макса. – В этом месте её лицо приобрело мечтательное выражение. На какой-то момент я почти пожелала себе вновь стать четырнадцатилетней. Но только на какой-то момент.

Общество матерей посёлка «Насекомые»

Добро пожаловать на домашнюю страницу Общества матерей. Работающие женщины или «всего лишь» домохозяйки, здесь мы обмениваемся опытом о беременности и родах, воспитанию, браке, домашнем хозяйстве и хобби и с любовью поддерживаем друг друга.

Доступ на форум – только для членов.

24 июня

Мои бедные нервы! Знаете, у кого был выкидыш? У Мими Пфафф, женщины, которая похожа на Одри Хёпберн, я думаю, что Сабина знает её по учёбе, верно? Во всяком случае, я сегодня была на стройрынке, чтобы поменять обои с феями для девочек на обои с гоночными автомобилями для мальчиков (вздох), и встретила её мужа, который выглядит просто супер-замечательно. Я знаю, что ему уже 45, поскольку он пациент моего мужа, но будем откровенны, кто даст ему больше 38? Во всяком случае, я, разумеется, спросила его о жене и о беременности, и тут он мне рассказал, что на выходные у неё был выкидыш. Меня это так затронуло, что я чуть не упала в обморок. Любезному герру Пфаффу пришлось был принести мне стул, чтобы я могла присесть. Он также принёс мне стакан воды и стал очень мило меня утешать, когда я заплакала. Беременные женщины очень чувствительны. Это был супер-тяжёлый шок! Я имею ввиду, если со мной такое случится! У меня тоже разовьётся депрессия (она даже перестала мыться, сказал он!), и я тоже буду способна только рыдать. Со стройрынка я поехала прямо к моему гинекологу. В приёмной было, как всегда, полно народу, но все видели, что я на пределе, поэтому все с пониманием отнеслись к тому, что мне немедленно нужно УЗИ. Мой корешочек, слава Богу, в полном порядке!

Мама Эллен

P.S. Сабине. В моём волнении по поводу выкидыша я совсем забыла спросить тебя, не можем ли мы тебе как-то помочь. У тебя, конечно, сейчас не очень простой момент. Сначала ушла няня, а теперь ещё и муж, бедняжка ты наша. Если тебе нужно выговориться, можешь звонить мне днём и ночью.

P.P.S. Дети Клозе сводят меня с ума – я не могу просто оставить Тимми играть в саду, чтобы не появились маленькие монстры и не начали выменивать его дорогие игрушки на свою дешёвку. Стоит мне только уйти в туалет, как мой милый сыночек меняет свой автомобиль на сигареты или мёртвую черепаху!

P.P.P.S. Моя свекровь говорит, что я устроила ужасный театр вокруг своей персоны и что я вызов для всей семьи. Если кто-то здесь и вызов, так это она: бегает целый день в бигуди, даже когда идёт в магазин.

24 июня

Бедная фрау Пфафф! Она, наверное, годами напрасно пыталась забеременеть. И теперь такое. В этой ситуации испытываешь чувство вины, когда носишь четвёртого ребёнка. На меня стоит только посмотреть, как я беременею. Мне жаль и её бедного мужа. Невозможность зачать детей – это ужасно. Я имею ввиду, что Брэд Питт не напрасно расстался с Дженнифер Энистон, верно? Я, с вашего позволения, отнесу Пфаффам букет цветов, и, может быть, она обрадуется рекомендациям с нашего сайта по поводу беременности и плодовитости. В конце концов, мы здесь профессионалы.

Фрауке.

P.S. Эллен, что за чушь ты написала про Сабину? Если бы они с Петером расстались, я бы знала, я, в конце концов, её лучшая подруга. И поверь – между ними обоими всё в полном порядке.

24 июня

Вот именно! С большим удивлением я прочитала твой пост, Эллен. Бога ради, с чего ты взяла, что мы с Петером расстались? Я бы попросила тебя не распространять подобные истории, высосанные из пальца. Не знаю, где ты это подцепила, но я могу объяснить подобные слухи только обыкновенной завистью. Я имею ввиду, у кого есть здоровые, одарённые дети, чудесная сексуальная жизнь, прекрасная фигура и великолепная работа? Но это не должно ослеплять, и у нас есть, конечно, проблемы – например, мокрый подвал (второй раз в этом году), больной свёкор (денег, которые пожирает дом престарелых, хватило бы на погашение внешнего долга Бангладеш!), автомобиль, повреждённый укусом куницы (но я её поймала – недаром я сдала экзамен на охотника!) и прежде всего няня. Я с тяжёлым сердцем наняла женщину в леггинсах и с шестимесячной завивкой, можете мне поверить. Но она была единственной из откликнувшихся на объявление, у кого есть права и кто бегло говорит по-немецки. Если кёльнский диалект можно назвать немецким. Она приступает завтра, пожелайте мне, чтобы она у нас задержалась.

Сабина.

P.S. Мне очень жаль бедную Мими Пфафф. Если ты понесёшь ей цветы, я охотно пойду с тобой, Фрауке. Она моя давняя подруга.

Неллин абсолютно тайный дневник

24 июня

Лара, не поддающаяся расчёту бестия, бессовестно обнимается на школьном дворе с Морицем. С Морицем, в которого я была безумно влюблена до позавчерашнего дня! «Слушай, это меня тоже доводит», – сказала Лара. – «Но таким образом хотя бы одна из нас счастлива». Окей, если она именно это понимает под дружбой, то пожалуйста! Я точно видела, как Мориц ковырялся в носу и в результате размазал свои сопли под партой. Той же самой рукой он полез Ларе под блузку на большой перемене. Так ей и надо. После ковыряния в носу я точно не влюблена в Морица. И когда я вижу, как глубоко он засовывает свой язык в Ларино горло, меня начинает тошнить, честно. Но я не расскажу об этом бестии Ларе. Потому что с тех пор, как она думает, что она разбила мне сердце, она та-а-ак мила со мной. Я смогла даже одолжить у неё дорогой розовый вязаный топик. С моим розовым лифчиком под ним я выгляжу очень хорошо, лучше, чем эта бестия. Правда, мне пришлось спрятать топик под пуловером, потому что мама считает, что он слишком прозрачный. Когда я сняла пуловер на автобусной остановке, туда на своём скейте подъехал этот хвастун Кевин Клозе. Он уставился на мой вырез, присвистнул и сказал: «Вау, у тебя за ночь выросли сиськи, да, Неле?» Ну что за задница! Не может запомнить моё имя, но сразу видит, что на мне лифчик с поролоном. Кроме того, я ненавижу людей, которые говорят «сиськи». Я сразу представляю себе огромные налитые груди, полные молока. Завтра я скажу ему «Привет, Кельвин».