Лекса помог мне. За один вечер им удалось повторить все изученные танцы и выучить три новых. Он пришёл подготовленный, и, кажется, Ира скинула ему видео тех номеров, что не успела разобрать сама, а я осталась в стороне от этого дела. Приходилось только наблюдать и иногда хвалить студентов. Нет, а что? Действительно, было красиво.
И обидно! Я что ли зря марафетилась… Притащилась в платье! Не знаю, представится ли ещё возможность своими косолапыми ножищами понаступать Муратову на ботинки среди таких же, как и я, Винни Пухов. И они называют это «танцы», «зимний бал». Не так уж и противно звучит.
В одиннадцатом часу мы послушали какую-то первокурсницу, захотевшую выступить на мероприятии со стихами, единогласно утвердили её, а затем уставшие балеруны быстро освободили зал. После сухого прилюдного «до свидания» Муратов… Торопливо набросил куртку и с общим потоком удаляющихся людей исчез за металлической дверью.
Ушёл вместе со всеми, и в какой-то момент я осталась стоять одна. В стихшем пустом зале и лёгком трансе.
Серьёзно? Это действительно то, чего я так долго ждала?
Я осмотрела помещение, быстро остывающее после столпотворения. Гора смятых фантиков и пластиковых бутылок, наваленных в урне у выхода, заляпанные пальцами зеркала. Закрытые непроницаемыми полотнами окна. Лишь одно оставалось не занавешенным, но снаружи было давно черно. Вверху только хрустальная советская люстра грозно поблёскивала. Стало как-то не по себе… Стало тоскливо.
Сегодняшний вечер я одержимо сочинила себе в лучших декорациях и намеревалась хоть немножечко их прочувствовать! Напредставляла, как мы с Лексой кружимся по грёбанному залу. В итоге я видела, как он делает это с другими. А теперь! Пришло время посмаковать одно нечаянное прикосновение мизинцем и его томные взгляды. Да Муратов просто мечта!
Мечта какой-нибудь девственницы, романтизирующей любой взмахи ресниц!
Я пнула пакет с тюлями, которые мне предстояло успеть развесить по сцене и периметру зала в течение недели… Он прошуршал под ряд криво расставленных стульев. Где-то со дна моей негодующей душонки заклубились облака злости. Зубы заныли, потому что я, оказалось, давно стиснула челюсти, стараясь не заматериться.
Но это же совсем не похоже на счастливый финал Элизабет Беннет и Дарси! Я думала, худшие времена позади: нам не нужно пререкаться и враждовать, не нужно скрывать свои чувства друг от друга и даже от его семьи, как бы негативно они не были настроены… Да! Я немножечко переживала! Совсем немножечко! Ну мало ли, будут обсуждать нас за спиной, дойдёт до руководства, и меня уволят… Да, он заботился о сохранении репутации своей преподавательницы. Ну разве нельзя было придумать, как уделить мне побольше времени?!
Ты?! Хитрый, изворотливый цыган, переодевшийся в хер пойми кого ради зачёта! Неужели не мог найти на меня хоть пять жалких минуток?..
— Соскучилась? — я всполошилась от неожиданно прогудевшего голоса и выпрямилась по стойке смирно.
Любимая озорная башка, которую я уже успела мысленно потаскать за волосы, высунулась из-за двери.
Ну да! Он же не мог остаться со мной наедине, когда все уходили домой… Ой дура!
— Эй, я вернулся.
А я остолбенела. Радостный Муратов вошёл в актовый и осторожно прикрыл тяжелую дверь. И пока я обездвижено металась между претензиями и нежными чувствами, закрыл нас на щеколду.
Виолетта, держим себя в руках.
— Всё прошло хорошо? Нас не заподозрили?
Я многозначительно игнорировала его вопросы. Теперь Лекса недовольно сощурился. Голубые глаза недобро сверкнули издалека.
— Как ты и хотела.
Он швырнул вещи на подоконник и направился ко мне через весь зал, беспокойно приблизившись вплотную.
— Стоишь с открытым ртом, чтобы я смог забраться в него языком?
Глаза мои бешено округлились, но тело мгновенно ослабло от предвкушения.
Шутки шутит, бессовестный?
— Вообще-то! Ты не предупредил меня! Я думала, ты ушё… — крепкие руки подхватили меня и усадили на холодную столешницу с музыкальным оборудованием, не дав довозмущаться до конца.
Бедные мои колготочки! Надеюсь, здесь нет деревянных заусенцев…
Я забыла, что хотела сказать, глядя на гипнотически ухмыляющееся губы, легко поглаживающие мой нос.
— Я хотя бы попрощался, — горячо прошептал Лекса.
Припоминает мне про побег с прослушивания? Да нефиг было петь такие откровенные стихи!
— Ты-ы! Дурацкая Кудрявая Башка! — угрожающе прорычала я, заметив, как удивленно взметнулись его идеальные брови.
Когда-то он всё равно бы узнал…
— Как ты сказала? Башка? — по залу разлетелось свирепое эхо, увенчавшееся сдавленным смешком.
Господи, ну а кто же? Покажите ещё одного такого бесстыжего упрямца!
— Хорошо… Ложка Сергеевна. Я вас понял, — ехидно прохрипел Муратов.
Он сказал… «Ложка»?
ЛОЖКА???
— Лекса, тебе хана! — пробубнила я прямо в рот, пытающийся зло вовлечь меня в поцелуй.
— Ошибаешься. Тебе!
Значит, Ложкой он меня за глаза называл?
Муратов впился в мои губы, настойчиво кусая и посасывая их до умопомрачения. Я обмякла, ощущая, что готова отдаться ему прямо на полу университетского актового зала. Подол платья быстро оказался задран, и Лекса пристроился между моих уже горячих от нетерпения ног, прижимаясь отвердевшим, как камень, членом к бедру сквозь натянувшиеся джинсы.
На меня нахлынула изнуряющая жажда по его присутствию внутри. От такой доступной и сомнительной возможности заняться соитием в ВУЗе я вся продрогла, а промежность стала мешать восседать на столе. Мы еле отлепились друг от друга, ненасытно мучая припухшие губы. Между нашими мокрыми ртами протянулась ниточка слюны, когда Муратов чуть отодвинулся и убрал с лица пряди волос. Я чуть не кончила от одного его потрёпанного вида.
— Кхм… Ну что? Ты сегодня снова без трусов? — решила я поглумиться, пока он сексуально дышал через рот, облизывая нижнюю губу.
Кольца в его ушах колыхались, и часто вздымалась грудь.
Это не помогало передумать. Продолжать было нельзя, но и останавливаться тоже… Кошмар!
— Проверь сама.
Боясь расслышать собственную совесть, я нервно притянула Муратова за пояс и сжала дёрнувшийся в руке орган. Парень жалобно застонал, подавшись мне навстречу. Через джинсы чувствовался снедающий его жар.
Подумать только… Полтора месяца назад Лекса в этом самом зале хлопнул дверью перед моим носом, а я прибежала учинять ему наказания. Теперь я тряслась от потребности доставить ему удовольствие. Вторая рука жадно потянулась к пуговице над ширинкой, напряженно удерживающей внушительную эрекцию в брюках. Стоило её расстегнуть, молния нетерпеливо разъехалась, опередив мои старания. Я добралась пальцами до горячей плоти, а Муратов шумно вздохнул, запрокинув голову.
— Нужно было подарить тебе на Новый год кальсоны. На улице всё-таки минус двадцать.
Лекса надменно хохотнул. Этого лиса невозможно застать врасплох!
— Не волнуйся, не замёрзнет. Я слишком часто на тебя мастурбирую.
У меня перехватило дыхание от сорвавшегося с его рта грязного комплимента. Приятные, конечно, новости…
Я сглотнула.
— А ты на меня? — Муратов выпрямился, томно осмотрел почерневшими сверкающими глазами моё полыхающее лицо и занырнул сильной рукой под платье.
Нужно было избавиться от колготок. Я вся намокла и набухла, ёрзая по столу, а от его ощупывающих прикосновений стала остро и нетерпеливо сжиматься.
— Я всё время о тебе думаю. Я очень скучаю…
Его лукавое выражение лица медленно переменилось. Раскрасневшиеся губы перестали ухмыляться, густые брови чуть нахмурились. Лекса растерял всю язвительность, не переставая томительно дразнить меня между ног.
— И я.
Мне показалось, он хотел что-то ещё сказать. Но вместо этого мягко дотронулся до моих губ и стал истомно потягивать в извиняющихся поцелуях. В груди затрепетало от нечаянно раздавшихся в зале причмокиваний. Горячо, как в трансформаторном масле. Наши тёплые языки соприкоснулись, Муратов снова проник в мой податливый рот.
Я осознала, что ради таких моментов была готова подчиняться уверенному гипнотизеру во многом и даже страдать ожиданиями.
— Слушай, а ты меня не привораживал? — на полном серьезе вклинилась я в поцелуй с очередной затерроризировавшей мой мозг глупостью.
Может, я уже квартиру на него переписала и не заметила?
— Нет. Ты сама на меня запала, — Муратов нежно стащил с талии колготки, приспустив их до колен, и отогнул край моих трусиков, бесцеремонно нащупывая пальцами ноющий клитор. На его шарящую руку упала юбка платья. Ох ё… — Я плохо отношусь к ритуалам, которые лишают человека свободы выбора.
Лекса верил в цыганскую магию и предсказания. А я — никогда. Прежде…
Перед глазами будто наяву возникла мрачная Ида, предупреждающая меня о секретах её внука. Тело сковало от нарастающего удовольствия и навязчивой тревоги.
— Кстати, у меня нет презерватива, — Муратов дотянулся до пакетов с тюлем, швырнул парочку позади меня и заставил лечь. Всё равно жестковато.
Я согнула ноги в коленях и подалась тазом навстречу его безжалостным пальцам. Парень наклонился над моим лицом, щекоча кожу чёрными кудряшками и сладким дыханием.
— Ты, бывает, и к зачетам плохо готовишься. И что теперь делать…
Он чмокнул меня в губы.
— Наслаждаться.
Его пальцы огладили складки половых губ и затрепетали на клиторе, доводя меня до судорог. Жар и пульсирующая агония распространились в паху. Нужно было отдышаться.
— Полегче, — цепляясь за ускользающий рассудок, я с силой стиснула бёдрами его руку.
На это Лекса лишь приник к моему рту, горячо выдыхая. Его проворные пальцы всё ещё касались промежности. Я поняла, что Муратова можно обезвредить только равноценным оружием и дотянулась до его стоящего члена.
Ладонь сомкнулась на тугом рельефном стволе, натягивая тёплую кожу на розовую головку. В зале раздался грудной рык.
— Продолжай, и я кончу на твоё платье.
— Не хочешь? — я сглотнула, пытаясь не подавиться наслаждением от власти над Лексой.
— Очень красивое платье. Не хочу портить, — он невинно улыбнулся и продолжил меня ублажать. Обездвиженная степенью его откровений я растерянно отпустила Муратова.
Спросили бы сейчас, как меня зовут, и я не смогла бы вспомнить ни одного имени, кроме Лекса.
Как в бреду, я отворачивалась то в одну, то в другую сторону. Перед глазами последовательно оказывалось чёрное окно и покоцанные подмостки сцены. Тело дрожало, чтобы облегчить старательно причиняемые муки. Мои копчик и задница онемели от твёрдой столешницы, а мозг отключился, позволяя наблюдать, словно со стороны, как пальцы Муратова неустанно проскальзывают между половых губ, задевая изнутри чувствительные стенки. Всё внимание было сосредоточено только на его истощающих терпение манипуляциях.
Когда я не смогла больше выносить ласки, начала сбивчиво стонать и отворачиваться от затыкающих рот поцелуев. Лексе показалось этого мало. Он небрежно распотрошил застежки спереди платья и закрался свободной рукой в лифчик. Горячая тяжёлая ладонь принялась переминать мою дрожащую грудь, пока вторая измывалась внизу. Муратов закусил губу, явно почувствовав, как соски превратились в жёсткие упирающиеся бусины.
— Какая ты возбужденная, — мне давно было неизвестно, что ему отвечать. — Хочешь кончить?
Я бы хотела взорваться…
Одним рывком Лекса заставил меня сесть и избавился от колготок, оставивших на коленях заломы, и трусиков. Кажется, его совсем не интересовало кружево. Мне плохо удавалось соображать. Подол проскользил вниз, накрыв подрагивающие онемевшие ноги, пока Муратов отважился разобраться с каждой мелкой пуговицей на моей груди.
Два лоскута ткани постепенно раскрылись по разные стороны, демонстрируя ему бюст, обтянутый чёрным бельём. Я умоляюще выгнулась. Под пристальным взглядом Лексы было невыносимо дышать.
Он оттянул лифчик, нарочно упираясь пальцами в соски, и приподнял грудь так, чтобы она оголилась у его лица.
— Прекрасный вид. Можно я тебя покусаю? — он лукаво заглянул мне в глаза, чтобы проверить, как сработала эта непристойность.
Едва живая я нервно кивнула. От каждой его реплики ныло в груди и промежности. Муратов придержал меня между лопаток, приблизившись к «прекрасному виду». Под его лихорадочным дыханием кожа покрылась крупными мурашками, и я не сдержалась, двинулась навстречу губам.
Лекса осторожно обхватил набухший сосок и слегка потянул, сжимая кожу на моей спине.
Я намокла ещё сильнее, когда во рту прогудел низкий стон, страдальчески вздохнув в ответ. В ход пошли зубы.
Его явно заводило то, какие звуки вырывались в зал. Обычно за этим столом он играл со струнами гитары, а не с грудью своей преподавательницы.
Искусав меня до приближающегося экстаза, Муратов быстро задрал платье и опустился вниз. Ещё ни один мужчина не садился передо мной на колени…
— Подвинься ближе, — его слова зазвенели в горящих ушах. Муратов похотливо облизал губы.
Что он собирается делать…
— Ох, ну… После такого… Реально придётся исправить твою тройку, — я смущенно пожала плечами, пытаясь отодвинуться.
— Оставь её уже в покое.
Не сводя с моего лица чёрного взгляда, исполненного поволоки, потрёпанный Лекса ухмыльнулся и прикрыл глаза. Боже…
Его жаркий влажный язык прикоснулся ко мне и начал блуждать по наливающейся восторгом коже. Напряженный кончик языка нашёл клитор, выписывая медленные распаляющие круги. Я задрожала, чувствуя, что нахожусь на грани.
Муратов обнял меня за голые бёдра, закинув их себе на плечи. От переизбытка чувств, я чуть не сдавила его голову, на что он лишь крепко сжал меня, притягивая поближе. Пришлось послушно приспуститься со столешницы.
— Мне кажется, я сейчас сойду с ума… Не надо…
Совсем не контролируя ситуацию, я попыталась приспособить руку на его кудрявую кивающую голову. Но вместо пощады ощутила, как умелый язык скользнул неприлично глубже.
Я тихо заскулила, понимая, что окончание неизбежно.
— Лекса…
Может, обойдётся?
Он сладко и громко прохрипел, то мокро целуя меня, то проникая внутрь. Я уже давно задыхалась от темпа, но как только ощутила его стон между своих ног, прикрыла глаза и отпустила контроль.
На секунду мне показалось, что по промежности что-то потекло. Это было лихорадочно распространяющееся облегчение, сковавшее мышцы, а между ними — шаловливый язык Муратова. Вспышка блаженства не помешала мне почувствовать, как он улыбнулся, мучительно замедляясь. Его ладони нежно огладили меня по бёдрам, вторя тому, как моё истекающее удовольствием тело с силой сжимало его язык. Это было чудовищно непристойно и приятно.
Стало трудно пошевелиться от воцарившегося самозабвения.
Муратов дождался последнего ослабевающего импульса и осторожно отстранился. Ему показалось хорошей идеей заглянуть в мои напуганные глаза, облизывая мокрый раскрасневшийся рот.
— Как дела? — я ошалело втянула спертый воздух.
Серьезно? Из всего многообразия вопросов именно этот?.. Я с силой прошлась нижними зубами по верхней губе и натянула лифчик на грудь.
— Поехали ко мне домой? — переоценив свои возможности, я спустилась перед ним на пол и тут же облокотилась на столешницу. Ноги приятно подкосились.
— Кхм, поехали. Но сначала нарядим актовый зал, — Муратов, как ни в чем не бывало, распрямился и уложил своего неудовлетворенного друга обратно в штаны.
Ему не удастся избежать расплаты!
Я фыркнула, чувствуя, как на лбу выступает испарина. Волосы прилипли к влажной коже.
— У нас ещё будет время. Поехали сейчас.
Пока я испытывала остатки пульсации между ног и лёгкую неловкость, он вдруг резко переменился в лице.
— Не будет.
Э-э-э… Что это значит?
Я почувствовала, как что-то опускается внутри, отрезвляя меня от затянувшегося экстаза.
— Н-не будет? — оттолкнувшись от стола, я приблизилась вплотную к оцепеневшему Лексе. — Как?
Оказывается, моё лицо прежде идиотски улыбалось, но не теперь.
Ну… Он снова будет занят? Ничего страшного… Я подожду.
— Виолетт… — Муратов схватил меня за ладони и истошно сжал. — У меня появился продюсер.
— Ого… Здорово, — я слишком медленно захлопала ресницами, не понимая, как реагировать. Но потом вспомнила, что для него нет ничего первостепеннее музыки… — Ты действительно талантлив. Я рада за тебя.
Лекса с усилием сжал губы и, кажется, даже задержал дыхание.
— Ну, говори, — по тому, как громко колотилось его сердце, можно было сверять метроном. — Что ещё?
— Послезавтра я уеду из города. Меня согласились продюсировать при условии, что я стану сессионным музыкантом. На год…
Я разинула рот, чувствуя, как в глазах уже скапливаются мерзкие непрошеные слёзы.
Но я всё ещё мало понимала…
— Подожди! Ты уезжаешь на год?
— Да.
Но это же какое-то сумасшествие! У нас всё только началось!
— Л-лекса… Лекса! А к-как же уч-чёба? — у меня задрожал подбородок, хоть я и пыталась изъясняться понимающе, по-взрослому.
Он тяжко втянул воздух, страшась шелохнуться.
— Я взял академ.
Боже, он уже всё решил…
— А… А отец? Ты же соб-бирался съездить к нему в т-табор? Для ч-чего…
— Я разочаровался в нем, после… Того, что рассказала мама. Все откладывал, и так и не съездил. Может, по возвращению…
Солёные жгучие слёзы растеклись по моим щекам, заползли на шею и грудь. Непоколебимого Лексу сдавали с потрохами желваки, что заиграли на его острых скулах. И кажется, его побледневшие не моргающие глаза были на мокром месте.
— Виолетт, иди сюда, — он практически удушающе сжал меня в объятиях, не гнушаясь лавины соплей и нюнь, которыми я заплыла. — Я люблю тебя. Мой отъезд не значит, что мы расстаёмся.
В груди досадливо колыхнулось сердце. Ты даже не представляешь, что это значит!
Я порывисто схватила его суровое лицо, старающееся спрятаться в кудрях, и горько поцеловала сквозь стекающие слёзы.
— Лекса, я очень люблю тебя. Очень… Я живу мыслями о тебе. Но я не верю в отношения на расстоянии.