Майор, спеши меня любить

13. Атлант на коньках

Сгорая от стыда, еду уставившись в окно. Юматов тоже молчит. Ни слова.

Господи, он почти меня поцеловал. Еще немного и засунул бы язык в рот. Воспоминание о прикосновении кипяточных губ бросает в неконтролируемую дрожь. Я познала мужские губы давно, но Мишины … Ох, это отдельная песня. И волнение, кстати, тоже.

Горячо. Стыдно и так сладенько, что в глазах плывет. Впервые такое ощущаю, раньше никогда. Горю, поворачиваюсь в сторону Юматова.

Какой он.

Никогда не любила рафинадную внешность, не понимала отчего тащились одноклассницы, разглядывая акки бой-бэндов. Слишком они сладенькие. Невольно думаешь, а может они все же того … Слишком красивенькие.

А Миша другой. Он как мощный Атлант. Грубый, хмурый, но такой … такой … Притягивающий и вообще. Да боже мой!!!! Сжимаю кулаки и отворачиваюсь. Полыхаю пуще прежнего.

— Не бери в голову. Ничего такого не случилось.

— Это для тебя ничего такого.

— Да? То есть ты ни разу …

— Миша! — возмущенно ору.

— Ян, что такого?

— Я целовалась, — отрезаю. — Все?

— И все?

— Я не хочу говорить на эту тему.

— Хорошо, — пожимает плечами. — Как хочешь.

— Можно тебя попросить?

— Мгм.

— Давай не будем сегодня говорить о моем прошлом. Так можно?

— Сегодня не будем. Посмотри там на заднем сиденье пакет.

— Что там?

Лезу и с удивлением открываю коробку. Коньки?!

— Миш, — хлопаю ресницами.

— Покатаемся? — слегка кивает назад. — Я лет десять на был на катке.

Не в силах вымолвить ни слова, киваю. В голове никак не складывается пазл из катающегося Юматова и веселой атмосферы вокруг. Ему больше всего подходят слайды из черно-белого фильма «Горох грехов».

— Ты умеешь?

— Когда-то умел, — улыбается краешком губ. — Давай отвлечемся. Тебе успокоиться нужно.

— А откуда коньки? Они же женские.

— Сестры. Машину мою брала и оставила, а себе из проката возьму.

— А-а, ясно.

Мне внезапно очень хочется посмотреть на эту таинственную Инну. Прямо до колик в животе. Слышу о ней постоянно. Она точно сестра?

Внутри словно пузырьки лопаются. Мне хочется немного покататься. Все так навалилось в последнее время, разгрузиться бы. Понимаю, что неразумно подхожу ко всему, надо бы основную проблему решить продуктивно, но не могу не поддаться соблазну. Тем более с Громобоем.

Ничего плохого не случится. Миша гарант, я знаю.

Странно, разве так бывает, что за максимально короткое время ТАК проникаешься человеком? Закусываю губу и опять зажмуриваюсь.

— Выходим.

— Все?!

Выглядываю в окно. Слева за кустами елок, виднеется небольшой каток. Народа — жуть. Ой, уже волнуюсь от предвкушения.

Юматов высаживает меня и берет коньки. Застегивает куртку, закрывает горло и натягивает шапку глубже. Недовольно соплю, я не малолетка, чтобы вот так заботиться. Еще бы варежки на резинке нацепил. Отлично, теперь похожа на черт знает кого.

— Замерзнешь же, — нажимает на кончик носа.

Молча берет за руку. Я снова подстраиваюсь под шаги, тороплюсь. Мы достаточно быстро доходим до места. Пока шнуруюсь, жду Громобоя. Он садится рядом минут через пятнадцать.

— Помочь?

— Я справилась.

Миша проверяет шнуровку и удовлетворенно выдыхает.

— Молодец. Грамотно.

— Пошли, — смущаюсь и сама теперь хватаю его мощную лапищу.

Едва ступив на лед, Юматов разгоняется. Стою, открыв рот, он точно хоккеем не занимался? С ходу такой лёт набирает, что ахнуть можно. Есть что-то, что Михаил не умеет? Восторженно хлопаю в ладоши. Он не слышит, да, но я больше себе восторг, полученный от него, выражаю.

Плавно скольжу. Радуюсь тому, что тело помнит несмотря на большой перерыв. Несмело прохожу огромный круг, Миша проносится мимо меня пару раз. Бросает взгляд, убеждается, что все нормально и снова улетает. Гора на льду. Хочется улыбаться.

На втором круге забываю о страхах. Качусь с выкрутасами, выделываю ногами всякое. Шапку снимаю, освобождаю волосы. Мне так хочется закрыть глаза и раствориться в чудесных ощущениях. Впервые нет страха, нет ужасного давления обстоятельств, нет ничего, кроме удовольствия.

Лечу.

Раз и я в кольце. Выворачиваюсь, только Громобой не пускает. Пищу, а он сдавленно смеется. А потом к макушке прижимаются горячие Мишины губы.