Майор, спеши меня любить

20. Опасные сомнения

Спрыгиваю в сугроб. Парковка шиздец, все завалено. У павильона стоит брат, ждет заказ, мрачно попыхивая сигаретой. Вид еще тот. Лютый, как демон. Девушка за кассой боязливо окликает, протягивая стаканы. Сгребает молча. Качаю головой, хоть бы спасибо сказал.

После Яны хочется обнять мир. Меня ведет, как малолетку. Ага, так. Забыл, что за чувство кайфовать от девушки. А ведь не было такого, чтобы внутри пляска не утихала после секса. Бушует тело, не слушается.

Пока иду, сгребаюсь. Понимаю, что за лютующей эйфорией крадется такой же лютый пиздец. Надо собраться и действовать. Но пока он не настал за грудиной рвет до искр.

Моя. Невинная. Хрустальная. Нежная. Моя!

Никуда же не отпущу теперь. Без вариантов.

— Че лыбишься? — прижигает чернотой злого взгляда.

Ясно. Штырит, как всегда. Забираю кофе молча, отпиваю. Даю брату немного выдавить скопившегося яда. Пока не проблюется не успокоится.

— Пошли в машину, — не глядя на меня, бросает.

Усмехаюсь. Походу отравы выше ноздрей скопилось. Ни хрена не проходит.

Все. Походу крышка. Допиваю одним глотком, прыгаю в тачку. Умащиваюсь на сиденье. Федька вроде здоровый, но тачка кропаль. Сколько раз говорил, купи нормальную. Недовольно размещаюсь, готовлюсь морально к пиздецу. Шкурой разматывающий подход ощущаю. Осталось недолго.

— Говори сразу, — тянуть не хочу.

Брат хмурится сильнее. Между нами повисает осязаемая неприязнь. Понимает, что защищать Яну стану. У меня на роже написано все. Федя соображает — впервые в жизни накрыло. А когда меня кроет, на все насрать.

Зло давит смешок. Резко разворачивается, почти утыкаясь в мой лоб. На вспыхнувшем порохе давлю в ответку.

Без слов принимает. За пару секунд сдается, отступает. С рыком сдирает пленку с пачки, кромсая и ломая, вытаскивает сигарету. Пальцы ходуном от ярости. Щелкает зажигалкой, огонь срывается. Со злости ломает пластик.

Вытаскиваю свою и сую, подкуривает. Глубокой тягой сразу половину глушит.

Мне ясно. Все сука ясно. Попадос конкретный. Готовлю отступные пути, просчитываю, где подстраховать Яну. Если …

— Она воровка.

Разворачиваюсь корпусом. Они там в уме? Какая она на хер воровка?

— С какого перепуга?

Бред. Все, что угодно можно пришить, доказать еще надо. И есть во всей истории странное непонятное, какого мазая ориентировки пришли? Янка преступница мирового значения?

— Короче, — выбрасывает окурок в окно, — ориентировки прислали аккуратно. Не на все отделения. В Ленинский еще и в Коминтерновский. На наш отдел особое внимание. Выясняю почему только на три, есть мысли по этому поводу.

— Что украла Яна?

— Вроде драгоценности на охулиард. Особой ценности, — раздраженно щелкает по рулю. — Ты рассмотрел кулон?

Федя видел его.

Запрокидываю голову назад, выдыхаю. Видел. Конечно, блядь, видел. Яна сказала, что это память матери. Не дешевая побрякушка. Там камень реально дорого стоит.

Хорошо, даже если украла. Допустим. Кому бы его загнала? Да ее бы в первом ломбарде запалили. Такие побрякушки на рынке не продашь, все поделено по сферам. Это очень опасно.

Девочка не дурочка, так что в версию с воровством слабо верю.

Озвучиваю Феде, он соглашается. Но есть наши доводы и есть доводы начальства. Если меня выведут на то, что Одинцова у меня — нам пиздец.

Яну надо прятать и разбираться. Иначе разберутся другие сразу, быстро и не в пользу.

— Федь, там выше бери. Кулон не то, понимаешь. Либо Яна разменная монета, либо за ней кто-то из самой вышки маньячит. Другого не вижу. Остальное, — пожимаю плечами, — херня выдуманная.

— Возможно. Ее надо увозить, — прямо перед собой упрямо в лобовуху пялится. — Не отдашь же? — усмехается язвительно. — Влюбился, придурок?

Вылетает сокрушенно, с огорчением, будто услышал, что я отбитый на голову нарк. Надувает щеки, яростно фукает, закатывая глаза.

— Да. Прикинь. Что теперь? — упрямо подтверждаю. — Такое бывает, Федь.

— Деби-и-ил, — искренне сочувствующе соболезнует. — Ох и деби-и-ил, — хлопает по лбу. — Ты следак, Мих. Какая баба, ну скажи? Ты — майор! Зачем тебе все это? Мало дерьма было в прошлом? Ведь еле вылез, Мих.

— Хватит, — обрубаю. — Не надо, Федь. Давай все со мной останется. Распространяться не собираюсь, прими как факт. Помогаешь Яну спрятать?

Брат стонет, будто внезапно пульпит открылся. От злости трясется и бесится. Ничего, перетопчется.

— Ты хоть понимаешь, если за жопу возьмут, к кому обращаться придется? — тычет в грудь. — Сдюжишь?

Немею. Отворачиваюсь к окну. В ту сторону думать нет желания.

— Надеюсь до этого не дойдет. Сам справлюсь. Поехали, — срываюсь, не выдерживая накала. — Хватит стоять.

Матерясь сквозь зубы, брат заводит мотор. Спокойно, сейчас приедем послушаем, оценим обстановку, потом решим. Прорвемся. Хер им, а не Яну.

Собираю в кучу, все что имею. Мотаю, как старый диафильм. Вроде все за одно цепляется, нащупываю, наматываю клубок. Местами очень неприглядно выходит, но человеческая жизнь в принципе не шоколадная конфета в красивой обертке. Янка-Яночка, куда же ты моя девочка влипла-то? Ядвигу надо прощупать и чем скорее, тем лучше.

Вот только Яну … Стоп.

Ядвига … Концерт, посвященный … Девушка … Яна?! Что за … Стоп!

— Возьми телефон, — толкает Федя. — Отомри уже.

Твою ж мать! Все еще медлю, но труба так настойчиво орет, что не глядя прикладываю к уху.

— Миша!

Не сразу соображаю, что кричит Галя. Молотит что-то, сбивается на плачь. Против воли пульс начинает стучать чаще. Что там происходит?

— Пожар у нас, Миша. Весь дом вывели. Тушат.

— Яна где? Галь, посмотри, подойди к ней. Будь рядом.

— Она в скорой, Миш. Что-то там, — запинается. — Подожди, посмотрю.

— Разворачивай, — ору Феде, дергая руль. — Быстро!