Мир богов - 2

Глава 10

Убедившись, что со мной всё в порядке, Алекс вновь уехал по делам, и я осталась одна с детьми; на этот раз он клятвенно обещал найти нам няньку.

На следующий день после его отъезда выяснилось, что не только я, но и Фандора не позабыла обо мне. Открылось это поздно вечером, когда я легла спать и даже успела задремать.

Не знаю, что именно заставило меня открыть глаза, но уверена, что не чувство опасности. Хочу заметить, я ни мгновения не сомневалась в реальности Алконост: физически здоровый человек никогда не путает сон и явь. Так что при виде двойняшки, стоящей у кровати, столько разом всколыхнулось в душе, что не передать словами! Там была даже радость, как бы это глупо ни звучало. Правда, при воспоминании о близнецах, спящих по соседству, сантименты тут же испарились, и я пытливо глянула на незваную гостью.

— Какого чёрта ты здесь забыла?

— Вставай! — двойняшка сорвала с меня одеяло и швырнула его на пол. — Живо собирайся!

Что ж, здесь ничего не изменилось, сволочная сестрица была в своём репертуаре.

— Ага! Уже бегу и падаю, — проворчала я и, сев, притворно зевнула.

Двойняшка не обманула моих ожиданий. Вознамерившись вцепиться мне волосы, она ринулась вперёд, но напоролась на мой кулак и отлетела прочь, после чего мы как встарь схватились в рукопашной, и где-то минут десять мутузили друг друга. К счастью, везение было на моей стороне. Вывернувшись из удушающего захвата, я оседлала двойняшку и с силой сжала пальцы на её горле. Она хрипела и цеплялась за мои руки, но я не ослабляла хватки, — ведь я с самого начала настроилась её убить. Плевать мне, что мы сёстры, она угроза для моих детей.

Время шло, а я всё никак не могла задушить Алконост. У меня самой застучала кровь в висках, а пальцы онемели от неимоверного напряжения, но она по-прежнему билась в судорогах; и вообще, меня не покидало ощущение, что я сжимаю шею не человека, а пластмассовой куклы. Я уж было запаниковала, но, слава богу, двойняшка потеряла сознание и обмякла. Чтобы она не отжила, я вознамерилась свернуть ей шею, и тут раздалось предупреждающее рычание.

Преисполненная недобрых предчувствий я медленно обернулась.

Это был тот самый чёрный пёс, который повстречался нам с Василисой по дороге к родителям Алекса. Он стоял над Егоркой и с негромким рычанием скалил зубы. Самое неприятное заключалось в том, что в глазах пса, устремлённых на меня, горели красные огоньки.

Понятно, сволочная сестрица подстраховалась и привела с собой дьявольскую тварь. Если я её убью, пёс убьёт моего сына. Я с ненавистью глянула на двойняшку, лежащую без сознания.

«Пошёл вон!» — прорычала я, но пёс не сдвинулся с места. Тогда я схватила Алконост за волосы, и когда он снова зарычал, добавила: «Если ты причинишь хоть малейший вред моему сыну, я порву её на кусочки, ты понял?»

Пёс кивнул. Он аккуратно поднял спящего малыша и, приблизившись ко мне, положил его у моих ног; а затем, как ни в чём не бывало, уселся на задницу и уставился на меня вопросительным взглядом. Я отшвырнула двойняшку и, схватив сына, прижала его к груди. Тем временем сволочная сестрица успела отжить и, горя местью, бросилась ко мне, но пёс был начеку и со злобным рычанием преградил ей путь.

Понятно, это не враг, а посредник. Немного успокоившись, я положила спящего Егорку на кровать и, накрыв его одеялом, повернулась к двойняшке — болезненно морщась, она массировала покрасневшую шею. «Так тебе и надо, сучка! А то привыкла, что все стелются перед тобой», — со злобным удовлетворением подумала я, видя, что она больше не рвётся в бой. Видимо, сеанс удушения заставил её образумиться.

— Даже не думай! Тронешь его и тебе не жить, — предупредила я, заметив, что она смотрит на Егорку, хотя мне показалось, что это было просто любопытство, и она ничего не злоумышляла против моего сына.

— Не убьёшь! Я тебя сильней! — попробовала блефовать двойняшка, да только меня не проведёшь.

— На Земле нет магии. Здесь ты простая смертная. Хочешь убедиться в этом? — я прищурила глаза, и двойняшка напряжённо сглотнула. Гляди-ка до чего дошло! Кажется, мне удалось запугать сволочную сестрицу. Чёрт! Аж совесть стала заедать. Ну нет, меня на жалость не купишь!

— Я так понимаю, вашей семейке снова что-то нужно от меня. Что молчишь? Говори!

Двойняшка плюхнулась на пуф у трюмо, и устало сгорбилась.

— Зачем? Тебе же наплевать на нас! — с неожиданной горечью выпалила она.

Гляди, как заговорила! Не иначе у них действительно что-то произошло, причём из ряда вон, если им понадобилась моя помощь.

— Не ори! Разбудишь мне сына, — сказала я ровным тоном.

— Извини.

Извини? И это после того, как я чуть её не убила? Сев на прикроватную скамью, я смерила двойняшку внимательным взглядом. Не знаю, что произошло, но она действительно расстроена.

— Золотой император не рассчитал силы, и война пошла не так, как он планировал? Никак олимпийцы накостыляли ему по шее? — предположила я.

Алконост вскинула голову и бросила на меня насторожённый взгляд.

— Откуда ты знаешь?

— Тоже мне, откровение волхвам! — фыркнула я. — Перед тем как я счастливо убралась от вас, на Фандоре уже сложилась взрывоопасная обстановка. Лишь дурак не понял бы, что олимпийцы рано или поздно объявят вам войну.

— Я не знала.

Ну и дура, хотела я сказать, но промолчала. К тому же не хотелось снова драться с этой ненормальной. Не дай бог, в пылу нашей схватки Егорка повторит судьбу злосчастной хохотушки. Я этого себе никогда не прощу.

— Как там мама? — спросила я, преодолев внутреннее сопротивление.

— Переживает за отца, — буркнула Алконост.

— Ладно, спрошу ещё раз: что вам нужно?

— Чтобы ты вернулась на Фандору, — последовал неохотный ответ.

— Переформулирую вопрос: какую жертву вы ждёте от меня на этот раз? — я глянула на пса, который внимательно нас слушал, и по спине прошёл холодок. — Сразу же предупреждаю, больше вы не запихаете меня в Тартар. Ни под каким предлогом.

Оклемавшаяся двойняшка смерила меня злорадным взглядом.

— Трусишь, да?

— Посиди там, и узнаешь.

— Чего-то не хочется, — поскучнела она.

— Ах, да! Теперь вы враги Аиду. Так что он с удовольствием выделит тебе местечко в своём привилегированном аду, и вряд ли это будут царские хоромы, как у меня.

— Нашла чем хвастаться.

— Ближе к делу! — рыкнула я и склонилась над на Егоркой, который захныкал во сне. «Тихо, котёнок! Мама на тебя не сердится», — мысленно сказала я сынишке и, чтобы ему было теплей, подоткнула одеяло. Егорка успокоился и, выпростав ручки, снова спокойно задышал. Вот и славно! Спи, моё сокровище, и ни о чём не беспокойся; так или иначе, но я избавлюсь от твоей тётки.

Когда я выпрямилась, то снова перехватила взгляд Алконост. Она смотрела на моего сына со смесью брезгливости и… вины? Причём у меня сложилось впечатление, что это чувство у неё вызывает не мой Егорка, а кто-то другой. На мгновение перед глазами возникли: голая двойняшка с залитыми кровью бёдрами, новорожденный младенец, ревущий во всё горло, и Чантико, которая держала его на руках; затем всё исчезло.

Я пристально глянула на Алконост. У неё есть ребёнок? Интересно, от кого он? Неужели от Лотико?

Стоило только вспомнить о боге любви и в сердце вновь шевельнулся осколок льда и вслед за тем зазвучала бессмертная Сицилиана. Лотико Фьюстер — моя любовь и моё наказание. Мой рогатый принц с печальными глазами; несбыточная мечта, что до сих пор приносит боль. Конечно, можно по-прежнему обманывать себя, но это ничего не изменит. Любовь к Лотико по-прежнему жива и, думаю, мне не избавиться от неё до самой смерти.

Увидев, что Алконост смотрит на меня, я сморгнула набежавшие слёзы.

— Пошла вон. Я не вернусь.

Вот сказала и с души будто камень свалился. В самом деле, с какой стати я должна беспокоиться о тех, кто вспоминает о моём существовании лишь тогда, когда им что-то нужно? Всё, хватит! Как говаривала моя бабка, отрезанный ломоть обратно к хлебу не приставишь.

Двойняшка по-прежнему не сводила с меня глаз и умиротворение, снизошедшее на меня во время возни с сынишкой, снова сменилось раздражением.

— Ты ещё здесь? Кажется, я ясно выразилась, решайте сами свои проблемы.

— Не злись, это не сын Лотико. Тогда я была смертной и родила от смертного…

С легкостью, удивительной для того, кто совсем недавно корчился в предсмертных муках, Алконост поднялась с пуфа и подошла к окну; причём она встала так, что я видела только её профиль. Красивая зараза. Никому даже в голову не придёт, что за ангельским обликом скрывается редкостная стерва.

И тут я испытала чувство, близкое к головокружению. Возникло ощущение, будто я раздвоилась и нахожусь в двух местах одновременно. Одна «я» стояла у окна и зябко ёжилась, глядя на бушующую непогоду за окном; раннее весеннее тепло закончилось, и поднявшаяся вьюга с душераздирающими завываниями швыряла в стекло пригоршни рыхлого мокрого снега. Под стать погоде у этой «я» было тоскливо и одиноко на душе. Она беспокоилась о матери и переживала за отца, но сейчас все её мысли занимала та, что сидела на кровати и взглядом тигрицы зорко следила за каждым её движением. Отправляясь за ней, она не подумала, что Сирин могла выйти замуж и родить детей…

Какая ещё Сирин?.. Господи! Я тряхнула головой, приходя в себя.

— Брр! Холодно-то как! — пробормотала двойняшка.

Обернувшись ко мне, она зябко поёжилась и обхватила себя руками. Поймав мой ироничный взгляд, градусник в спальне показывал плюс двадцать пять по Цельсию, она тут же выпрямилась и с надменным видом вздёрнула подбородок.

— Я не притворяюсь! Просто после похищения не переношу холод.

— Похищения?

— Да… — не сразу ответила двойняшка. — Через два месяца, после того как ты от нас сбежала, я поругалась с мамой и тоже сбежала. Тогда-то Клавис меня и подловил. Когда я залезла к нему в дом, чтобы украсть еды и что-нибудь из тёплой одежды, он поймал меня и как собаку посадил на цепь, а затем взял палку и бил до тех пор, пока я не потеряла сознание. После месяца ежедневных избиений, естественно, я перестала кидаться на него.

— Ты была смертной, но ведь ты владела магией…

— У Клависа стоял подавитель, так что от моих умений не было толку.

— Что потом?

— Потом? — Алконост горько усмехнулась. — Потом было то, что лучше не вспоминать. Клавис свалил на меня всю самую грязную работу. Я убирала дерьмо за коровами и свиньями, чистила курятник и выгребную яму в уборной, топила печь, стирала его вонючие тряпки, готовила еду… — глаза двойняшки наполнились слезами, и она отвернулась к окну. — В благодарность за это он бил меня, а затем насиловал. Хуже всего было тогда, когда Клавис напивался. Тогда он вышвыривал меня из дома; была зима и я, чтобы не замёрзнуть, ночевала в коровнике, под боком у коровы.

Я пожала плечами. Страдания сволочной сестрицы не вызвали у меня особого сочувствия.

— Если подумать, ты вела жизнь обычной крестьянки.

Двойняшка резко развернулась ко мне.

— Вот как? Хочешь сказать, что я это заслужила? — сверкнула она глазами.

— Такого никто не заслуживает, надеюсь, ты это поняла, — сказала я наставительным тоном, каким привыкла разговаривать с учениками.

— Говоришь совсем как отец, — погасла она и, отойдя от окна, со вздохом плюхнулась на пуф. — Между прочим, это ты виновата, что я оказалась в шкуре смертной, так что ты ещё заплатишь за мои мучения.

Подавитель магии, да? И четыре месяца её не могли найти? Это при том, что папочка у нас Золотой император, в чьём ведении куча богов? Ну-ну, просто какие-то чудеса. Я смерила двойняшку взглядом, проверяя догадывается ли она, кто ей устроил собачью жизнь. Похоже, что нет. Ну да, папочка у нас большой оригинал; одну из дочерей пустил в расход; вторую поучил жизни тем, что запихал в шкуру смертной и выдал ей на полную катушку кузькину мать.

— Как тебе удалось сбежать? — спросила я ради интереса.

— Три месяца я искала подавитель магии и однажды нашла его.

— Ясно. Я так понимаю, от Клависа остались одни только рожки да ножки.

— Ничего от него не осталось, — ответила двойняшка с кровожадной улыбкой.

Минута слабости прошла, и это вновь была не знающая ни в чём отказа, избалованная сумасбродная девчонка.

— Мама знает о том, что с тобой произошло?

— Нет. Она думает, что я ничего не помню.

— Чья это была идея о беспамятстве: твоя или отца?

— Отца, — помедлив, ответила двойняшка и по её лицу пробежала тень.

Кажется, до этой дурынды стало доходить, кто истинная причина её каторги у Клависа.

— Ты же не думаешь?.. — начала она и замолчала.

— Понимаю, винить отца в своих бедах куда сложней, чем меня, — съязвила я.

— Ты лжёшь! Отец никогда бы на такое не пошёл! — крикнула Алконост, злобно глядя на меня.

— Неужели?.. Тсс, маленький! Всё хорошо, — я погладила Егорку по спинке. — Твоя тётка слишком громогласная, да? Ничего, скоро она уйдёт и больше нас не побеспокоит.

— Размечталась! Если понадобится, я силой притащу тебя на Фандору.

— Смотри не надорвись… В чём дело? — спросила я, увидев, что дверь в спальню слегка приоткрылась.

— Ирина Феликсовна, там какая-то ненормальная уже полчаса стоит у ворот; требует, чтобы её пустили, говорит, что её прислал ваш муж, — сообщила Марина, наша экономка, и добавила в ответ на мой вопросительный взгляд: — Приличная одетая, похожа на таджичку, лет сорок на вид. Не знаю, кто такая, она не местная. Охранник говорит, что приехала на такси с городскими номерами.

Скорей всего, это обещанная Алексом нянька. Тоже мне, нашла время для визита!

— Сначала уложи Егорку, затем приведи женщину ко мне, — распорядилась я.

Войдя, Марина с удивлением посмотрела на нас с Алконост, а затем, опасливо косясь на пса, подошла к кровати и взяла Егорку на руки.

— Ирина Феликсовна, вам чаю принести? — спросила она, стараясь не слишком пялиться на мою двойняшку. Я кивнула, и она направилась к двери, по широкой дуге обходя пса, который совершенно индифферентно отнёсся к её визиту.

Слава богу! Егорке больше не грозит непосредственная опасность. Конечно, сейчас сволочная сестричка притихла, но кто знает, что стукнет ей в голову в следующий момент.

Молча мы ждали, когда вернётся экономка. Спустя некоторое время Марина принесла поднос и поставила на стол дымящийся чайник и блюдо с плюшками. Разлив чай по чашкам, она сказала, что нянька попросилась в туалет с дороги.

Не успели мы допить чай, как Марина с до смерти перепуганным лицом ворвалась обратно и закричала, что нянька пропала и вместе с ней Егорка с Ильюшкой. Я вцепилась в горло Алконост, и тут пёс каким-то образом умудрился протиснуться между нами. Встав на задние лапы, он оскалил пасть мне в лицо и зарычал. Я не сразу поняла, что это речь и попыталась его отбросить, но тут его передние лапы превратились в руки и он схватил меня за запястья. «Это Тонанцин!» — довольно членораздельно прорычал оборотень; его морда мучительно задёргалась, претерпевая изменения, но ему так и не удалось принять человеческий облик.

Пока я разбиралась с непонятной тварью, Алконост уже не было в спальне. Я догнала её уже у выхода из дома. Опередив меня, она вылетела на улицу и, быстро оглядевшись, бросилась бежать в сторону гаража.

— Кто такая Тонанцин? — выкрикнула я, несясь следом за ней.

— Богиня земли! — выкрикнула двойняшка. — Это она забрала твоих детей!

У меня оборвалось сердце.

— Зачем? — в отчаянии выкрикнула я.

— Затем, что отец принёс тебя в жертву Тонанцин!

— Что?!

— Что слышала! Давай быстрей, пока она не переместилась! Иначе можешь попрощаться со своими недомерками!

После её слов у меня словно крылья выросли за спиной, и всё же пёс оказался быстрей. Он проскочил мимо меня и с яростным рычанием вцепился в кого-то невидимого у нас на пути.

Неожиданно Алконост схватила меня за руку.

— Пой, Сирин, иначе будет поздно! — выкрикнула она и я, не раздумывая, запела.

Чтобы вернуть сыновей я была готова вырвать себе сердце, не то что запеть.

Поначалу мой рыдающий голос срывался и дрожал, но постепенно он набрал силу и окреп. Я пела о своей любви к детям и мужу и о счастье, которое они мне дарят одним лишь своим существованием, и что ради них я готова продать душу дьяволу. Пела о том, что без сыновей мне нет жизни, и я сделаю всё, чтобы найти и покарать того, кто посмел отнять их у меня. Пела о том, в какой ад я превращу жизнь похитителя; и мне плевать человек это или бог; я обязательно его найду и убью, чего бы мне это ни стоило. Чтобы дать до конца прочувствовать мои страдания, я на глазах виновника моих бед убью всех его близких, а затем живьём вырву его сердце и брошу его собакам, и их дерьмо будет ему единственным памятником в этом и потустороннем мире.

Под воздействием моего пения вокруг пса, который мёртвой хваткой держал невидимку, вспыхнуло неяркое сияние, и в его свете проступил силуэт женщины и двух малышей, которых она держала за руки.

При виде сыновей моё горло перехватил нервный спазм, но я сдержала порыв и не бросилась к ним; интуиция говорила, что нельзя спешить; нужно чтобы Егорка и Ильюшка окончательно материализовались, только тогда они вернутся в реальный мир.

Видимо, Алконост тоже это знала. Как только наступил нужный момент, она бросилась к женщине и положила ей руку на голову, и та закричала так, что у меня волосы встали дыбом. Не теряя времени, я схватила сыновей и отскочила прочь.

Не знаю, что двойняшка сделала с Тонанцин, но зрелище было не из приятных. Богиня явно страдала; вскоре она выгнулась дугой и, не переставая кричать, рухнула на колени.

Обуреваемая разноречивыми чувствами, я смотрела на похитительницу моих детей и, несмотря на ненависть к ней, едва удерживалась от того, чтобы не броситься ей на выручку. И тут я заметила ещё кое-что. Воздух ощутимо похолодел, и им стало трудно дышать, к тому же сосны, растущие поблизости, стали прямо на глазах жухнуть и осыпаться. Бог ты мой! Судя по стремительной экологической катастрофе, двойняшка выкачивает жизнь не только из Тонанцин, но и изо всей планеты.

Чёрт, чёрт, чёрт! Нет, так дело не пойдёт! С этим нужно что-то делать и быстро, а я по рукам и ногам связана детьми…

«Госпожа, не беспокойтесь! Я присмотрю за малышами», — прорычал у меня голос за спиной, и я резко обернулась.

Оборотню всё же удалась трансформация. Это был шолоицкуинтли, но несколько мельче, чем его сородичи из Огненной стражи, с которыми я повстречалась в башне Руха. И этот шолоицкуинтли внушал мне доверие.

— Как тебя зовут?

— Нэхуель[1]

— Чего? — не поняла я, решив, что это ругательство. Всё же сказывается дурное влияние Алекса.

— Нэхуель, — сдержанным тоном повторил шолоицкуинтли.

Надо же, какое оригинальное имечко! В другое время я бы посмеялась, но сейчас мне было не до смеха.

— Нэхуель, если ты ещё раз посмеешь тронуть моих детей, я тебя изничтожу. А сейчас будь добр присмотри за ними.

Оставив Егорку и Ильюшку на попечение адского пса, я бросилась спасать Тонанцин.

— Прекрати немедленно! Ты её убьёшь! — я оттолкнула двойняшку, и она с возмущением посмотрела на меня.

— Тонанцин украла твоих детей, и ты заступаешься за неё?

— Ты посмотри, что творится! Если ты дальше будешь выкачивать её силу, мы попросту умрём!

К счастью, двойняшка вняла моим словам и не стала петушиться. В тусклом свете гаражного фонаря я особо не разглядела, но, кажется, она сама подрастерялась: видимо, не ожидала такого эффекта. Правда, когда я потребовала, чтобы она вернула Тонанцин украденную силу, она отказалась, причём исключительно из вредности. Тогда я схватила её за руку и, подтащив к стонущей богине, положила ладонь ей на лоб.

Да, туго здесь приходится богам! Магия, что струилась к Тонанцин через меня, была совсем жиденькой; даже не знаю, сколько ею нужно заряжаться, чтобы с её помощью создать что-нибудь путное.

Тут ещё снег повалил крупными мокрыми хлопьями; его слой на земле рос прямо на глазах, грозя утопить нас в своей холодной глубине.

Решение пришло спонтанно. Я сплела свои пальцы с пальцами двойняшки. Она вопросительно посмотрела на меня и, помедлив, согласно кивнула. «Эллирэу, торадо-ци!» — выкрикнули мы хором и воздели руки к мутной черноте неба, слегка затронутой рассветом. «Эллирэу, заф-ци!» — донёсся до нас ответный крик, но такой слабенький, что мы скорей догадались, чем услышали.

Не знаю, что нашло на двойняшку. Она вскочила на ноги и, не выпуская моей руки, потянула за собой. «Ратуй, Хорс! Ратуй, Ярило! Ратуй, Даждьбог! Ратуй, Сварог! Ратуйте, сыны Ра[2]!» — закричала она так громко, что у меня заложило уши. Не успело отзвучать эхо её призыва, как солнце выкатилось из-за горизонта, и на нас обрушился столб яркого света, прорвавшийся сквозь пелену мрачных туч; причём центр золотого круга приходился на Тонанцин, недвижно лежащую на земле.

Тогда Алконост, протянув руки к солнцу, запела. И как запела! Я сразу вспомнила, что в мифологии её тёзку зовут птицей радости. Так оно и было. Голос сестры звучал песней весеннего ручейка, пробивающегося сквозь кружево подтаявшего льда. Такой хрустально-прозрачный и чистый, что наворачивались слёзы на глаза; и при этом душа полнилась таким восторгом, что, казалось, за моей спиной вновь развернулись крылья.

Завороженная волшебным пением я не сразу заметила, что Тонанцин очнулась и встала рядом с нами. Я покосилась на неё, и она с молящим выражением прижала палец к губам. Вопреки словам экономки, богиня выглядела значительно старше сорока лет. Это была хорошо одетая худощавая женщина, которой далеко за пятьдесят; на лицо ничего особенного, обычная индейская скво в возрасте; разве что глаза необычайно хороши — карие, с зелёными крапинками они были чисты и невинны, как глаза младенца. «Или как воровские глазки Альхена,[3] — с холодной иронией подумала я, стараясь подавить симпатию к богине.

[1] Нэхуель — ягуар, в переводе с индейского.

[2] Хорс, Ярило, Даждьбог и Сварог — все четверо олицетворяют солнце в различные времена года; это сыновья бога Ра, чьи владения они разделили между собой.

[3] Альхен, голубой воришка, персонаж Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях».