Мир богов - 2

Глава 2

Пока его дочь разбиралась со своими защитниками, Золотой император тем временем разбирался с теми, кто её предал. Первой, кто попал под его удар, была богиня ночи Ньюкта, которая задержалась, прикрывая побег дочери, а потом было уже поздно. Не давая ей сбежать, Золотой император заставил её принять человеческий облик и теперь она заранее трепетала, не зная, что её ждёт. Ну а то, что её не ждёт ничего хорошего, Ньюкта чуяла по настрою Золотого императора — от него исходила такая тёмная злоба, что растения в самом дворце и окрест него чернели и сохли на корню, а птицы и животные замертво падали на землю.

Оправдывая страхи провинившейся богини, в руках всесильного владыки вспыхнул карающий огонь. Перепуганная Ньюкта упала на колени, но взбешённый Золотой император был глух к её униженным мольбам. К богине ночи ринулись золотые цепи и распяли её на жертвеннике, который начал нагреваться, пока не раскалился добела.

Извиваясь как уж на сковороде, Ньюкта закричала от невыносимой боли. Но это было лишь началом её мук: огонь в руках Золотого императора превратился в огненный бич, секущий не хуже меча. Собравшись с силами, богиня ночи призвала защитную магию и охладила жертвенник. Ожоги и страшные раны тут же затянулись, и она облегчённо всхлипнула. Вот только её венценосный палач, как никто другой, был искусен в истязании себе подобных.

Огненный бич не давал ни секунды передышки и вскоре Ньюкта, потеряв всякое достоинство, завывала на все голоса — это были голоса боли и ужаса всех живых существ, что когда-либо звучали в ночной темноте.

Когда реальность поплыла, разорванная несогласованным временем, Золотой император яростно сверкнул глазами. Разозлённый тем, что ему помешали, он занёс пылающую огнём руку, чтобы вырвать сердце богини ночи, лишь тогда незваный посетитель соизволил заявить о своём присутствии.

«Хватит, Чак! Ты переходишь всякие границы!» — раздался бесцветный скрипучий голос, при звуках которого Ньюкта встрепенулась и приподняла голову, а затем снова уронила её на жертвенник. Прося о помощи, она жалобно заскулила; на большее у неё не хватило сил.

Хаос, обретший материальную форму, внимательно глянул на Золотого императора и подавил тяжёлый вздох. Он не любил брать на себя роль судьи, — ведь по большому счёту все боги были ему родными, в той или иной степени. И вообще, его абсолютно не волновало творят они добро или зло, но, как у всякого родителя, у него были свои любимчики. Слабостью демиурга были олимпийцы, да и Ньюкта была одной из его первых детей. Он до сих пор помнил, как черноволосая красавица открыла глаза и просияла радостью при его виде.

Поскольку в человеческом облике Хаосу были свойственны человеческие чувства, он, чтобы гнев не затуманил ему голову, старался не смотреть на истерзанную дочь. Тем не менее он не оставил её в бедственном положении и слегка повёл ладонью. Цепи и жертвенник тут же исчезли и Ньюкта, плача от облегчения, забилась в тёмный угол. Уйти она не посмела, боясь гнева уже двоих — отца и Золотого императора.

— Давай поговорим.

Хаос уселся в кресло, созданное Золотым императором, и бросил на него насмешливый взгляд: подушка под его задом не уступала по жёсткости камню.

— Вижу, ты ещё не до конца освоил магию созидания, — заметил он.

— Тебе показалось, — буркнул Золотой император и, сев в кресло, внутренне поморщился. Когда он пребывал в раздражённом состоянии, ему действительно плохо давалась магия созидания.

— Тебя что-то беспокоит? — забавляясь, поинтересовался Хаос, который не остался в долгу и постарался, чтобы сиденье под императорским задом было не просто каменным, но и крайне неудобным.

— Ничего такого, с чем бы я ни справился, — процедил сквозь зубы Золотой император, чувствуя, как каменный шип, который упирался ему в самое уязвимое место мужского организма, с каждым мгновением становится всё острей. Взяв себя в руки, он убрал неровности кресла и мрачно воззрился на могущественного гостя.

— Так о чём ты хочешь поговорить? — он поднял руку в упреждающем жесте. — Прото, даже не начинай! Я достаточно прощал твою олимпийскую банду, но они воспринимают моё миролюбие как слабость. На этот раз твои любимчики получат сполна. Кто глух к доводам разума, тот всегда получает по зубам.

Хаос внутренне поморщился: дела обстояли хуже, чем он ожидал. Судя по настрою, Золотой император не собирался идти на уступки, и просить его о снисхождении было бесполезно.

— В таком случае, давай поговорим о тебе, — демиург слегка подался к властителю Фандоры и вперил острый взгляд в его каменно-неподвижное лицо. — Чак, что тебя беспокоит? И давай без отговорок! Моя дочь тебе не собака, чтобы вымещать на ней свою злобу.

— Пусть скажет спасибо, что осталась жива! — Золотой император с глухим рычанием оскалил зубы. — Я уничтожу любого, кто тронет мою семью, так и передай подлым выродкам, что кусают руку, которая их кормит. Знал бы, что с олимпийцами будет столько проблем, оставил бы их на Земле. Пусть бы загнулись от людского неверия.

Под влиянием гнева Золотой император не вполне владел собой, и Хаосу удалось проникнуть внутрь его сознания. Эпизод со смертной дочерью, отданной богине земли Тонанцин, открыл ему истинную причину его дурного настроения: «Вот оно что! Чак хочет, но не может вырвать девчонку из сердца. Странно! Раньше он не отличался сентиментальностью».

Хоос пытливо глянул на своего непростого собеседника: он искал скрытые мотивы за его поступком, но ничего не увидел, кроме яростного желания спасти дочь. Именно это обстоятельство вызвало у него тревогу. Слишком уж могущественным существом был Золотой император, чтобы безнаказанно нарушать собственный обет, который, вплетясь в основу созданного им мироздания, стал одним из его непреложных законов.

Сам Хаос, как один из изначальных богов, не зависел от людских верований; просто ему нравилось на Фандоре, к тому же он не хотел терять Аэллу и Лотико, которые исчезли бы вместе с Фандорой. «Жаль, что Кецалькоатлю не удалось убить девчонку, это было бы решением всех проблем», — вздохнул демиург, одновременно стараясь придумать, как уговорить Золотого императора до конца исполнить обет. Он не входил в его близкий круг, тем не менее тот всегда прислушивался к его советам, во всяком случае, так было раньше. «Послушает ли он меня сейчас? Боюсь, что нет. Слишком уж сильна и удачлива его смертная дочь, чтобы Чак остался равнодушным к её судьбе. Что ж, тогда придётся действовать через Тонанцин…»

— Нет! — сразу же отреагировал Золотой император, догадавшийся, какое направление приняли его мысли. — Тронешь Сирин, и я уничтожу твоих олимпийцев! — прорычал он и вокруг него разлилось кровавое сияние. — Прото, я не желаю тебе зла. Уходи, пока цел!

Это переполнило чашу терпения Хаоса, которого и так уже порядочно раздражала роль миротворца, заставляющая его лавировать между враждующими сторонами.

— Вы, творцы, слишком высокого мнения о себе, — сухо проговорил демиург. Он встал, и вокруг него заклубилась тьма первородного хаоса. — Имей в виду, тронешь олимпийцев, и я уничтожу тебя самого.

Угроза лишь раззадорила Золотого императора.

— Ну давай! Покажи, чего ты стоишь в бою!

— Ну, если тебе так неймётся…

Хаос, преобразившийся до неузнаваемости, перешёл к делу; в его руке возник витой чёрный жезл, на верхушке которого вспыхнула белая звезда. Она взорвалась ослепительно ярким светом и Золотого императора вынесло в безвоздушное пространство, где не было ничего, кроме звёзд. На своё счастье он инстинктивно принял форму дракона, и это спасло ему жизнь; многомерные деструкционные иглы, выпущенные Хаосом, были страшной силой. И всё же, несмотря на неуязвимую драконью шкуру, боль всё равно была такая, что у Золотого императора потемнело в глазах. С яростным рёвом он рванулся к демиургу, который хладнокровно ожидал, когда он придёт в себя, и тогда с руки Хаоса сорвались сдвоенные чёрно-белые змейки; они несли в себе энтропию, губительную для всего живого.

На этот раз Золотого императора спас щит, но это была его лебединая песня. Огненные письмена на его поверхности потускнели, и он превратился в обычную деревянную кругляшку, обтянутую человеческой кожей. Верный друг, который служил ему даже после своей смерти[1], оставил его навсегда, и это был самый чувствительный удар, нанесённый ему Хаосом.

Охваченный гневом и печалью, Золотой император пустил в ход такоту. Это был его основной козырь в борьбе с Хаосом, который по своей сути был олицетворением разрушения, поэтому бороться с ним его же методами было бесполезно.

Заключённый в Круг Созидания Хаос зарычал так, что взорвались несколько ближайших звёзд. От его человеческого облика остался только громадный череп, в глазницах которого горели жуткие красные огни. На руке Золотого императора возникла специальная перчатка-ловушка и он, не дожидаясь, когда монстр вырвется на свободу, швырнул череп в зев ближайшей чёрной дыры.

Несмотря на предосторожность, Хаос всё же успел добраться до его руки, и Золотой император, не колеблясь, обрубил её по самое плечо. Остановка кровотечения окончательно истощила его внутренние резервы. Лишь несгибаемая сила воли позволила ему отогнать подступающее беспамятство, и он переместился на Фандору. Потоки сырой магии позволили ему восстановить физические силы, и он без промедления связался с советником Гуань Чжуном, но тот сказал, что на Небесах всё тихо, мол, войска Зевса пребывают на своих позициях, а он сам восседает на Олимпе и, по слухам, пирует в преддверии будущей победы.

***

Вечером за ужином в кругу семьи Золотой император упорно молчал. Он даже не принял облик мистера Вейса и это было странное зрелище, когда еда проваливалась сквозь драконью маску.

Все мысли самодержца Фандоры занимала предстоящая война с олимпийцами. У него больше не было уверенности в победе. Слишком уж большой урон нанёс ему Великий Хаос, уничтожив его такоту и защиту, которую он привык считать непробиваемой. Главное, после массового предательства в Золотом дворце, нападения Немезиды на Алконост и Хаоса на него самого, он начал сомневаться в верности советника Гуань Чжуна, своей правой руки, — ведь за его личиной скрывался не кто-нибудь, а сам Арес, древнегреческий бог войны, прославившийся коварством и жестокостью. «Зевс ему отец, а кровь, как говорят смертные, не водица. Если Гуань Джун предаст меня и ударит в спину, Золотой город будет не удержать. Не спасёт даже Огненная стража. Конечно, каждый шолоицкуинтли стоит десяти тысяч, но их мало, а врагов много и это всё могущественные боги. На этот раз нам не поможет численное превосходство, — Золотой император окончательно помрачнел, вспомнив о соглашении, заключённом с Кецалькоатлем. — А тут ещё брат-предатель, который спит и видит, как бы занять мой трон». Расстроенный он потянулся к бутылке с вином и, не заморачиваясь с бокалами, приложился к её горлышку.

Вифания озабоченно посматривала на мужа, но не спешила с вопросами. К тому же с ними ужинала Алконост. Как и было обещано, после двух лет смертной жизни ей вернули статус богини, но она не забыла дорогу к матери, которая категорически отказывалась переселяться в Небесный дворец.

Судя по лицу, настроение у мужа было далеко не радостное; Вифания вопросительно посмотрела на дочь, но та пожала плечами, мол, не имею понятия, что на него нашло.

«Дорогой, что случилось?» — наконец не выдержала она.

Золотой император замер, соображая, где находится, а затем принял облик мистера Вейса и сказал, что занят обдумыванием брака принцессы, поскольку ему надоели бесконечные просьбы об освобождении Лотико Фьюстера, и вообще, в преддверии грядущей войны с олимпийцами это предательство с её стороны. Алконост запротестовала, но Золотой император выразительно глянул на неё и пообещал отдать её замуж за небезызвестного ей смертного — мол, ему ничего не стоит вернуть его к жизни. К удивлению Вифании, Алконост не на шутку испугалась и, воткнувшись в тарелку, промолчала весь ужин. Видя, что жена умирает от любопытства, Золотой император заговорил о том, что намерен встретить с Тримурти, в частности с Вишну, чтобы обсудить кое-какие вопросы совместной политики. После этих слов уже напряглась Вифания и постаралась перевести разговор в более безопасное русло.

Естественно, во время ужина Золотой император ни словом не обмолвился о своих трудностях и недавнем нападении на Алконост, которая тоже предпочитала помалкивать. Во-первых, ей не хотелось отвечать на расспросы матери; во-вторых, она побаивалась отца. Он злился, когда Вифанию вовлекали в дела богов, небезосновательно полагая, что это опасно для неё.

Действительно, Вифания ещё не полностью освоила новую для себя магию и частенько совершала ошибки. Причём одна из них, которую она совершила в самом начале своей карьеры богини, поставила её в крайне щекотливое положение, но она, несмотря на беспокойство, которое испытывала до сих пор, не решалась рассказать мужу о постигшей её неприятности.

Вышло так, что Вифания промахнулась при перемещении и вместо дворца мужа оказалась во дворце Вишну, да не где-нибудь, а прямиком на его ложе. Как назло, именно в это время он развлекался с наложницей. Обнаружив, что на спине у него сидит ещё одна красотка, любвеобильный индийский творец, недолго думая, присовокупил её к страстно стонущей наложнице.

Не слушая бурных протестов, Вишну рванул платье на груди незнакомки и, придя в восторг от её великолепной пышной фигуры, пустил в ход всё своё мужское обаяние, которого у него было хоть отбавляй. Он так очаровал Вифанию, что она перестала сопротивляться, а затем и вовсе потеряла счёт времени.

В общем, когда недоразумение разрешилось — к немалому конфузу с обеих сторон — прошло немало времени. Выпутавшись из шёлковых покрывал, Вифания с достоинством поблагодарила нечаянного любовника за великолепный секс, а затем взяла с него слово, что он никому ничего не расскажет о том, что здесь произошло.

Давясь смехом, Вишну пообещал молчать, хотя это был настоящий подвиг с его стороны. Он умирал от желания поделиться впечатлениями с Шивой и сравнить кто лучше: мать или дочь; его удерживало лишь опасение, что слух дойдёт до того, кому он наставил рога. В отличие от олимпийцев, верховные индийские боги отдавали себе отчёт, с кем имеют дело, и не собирались нарываться на конфликт с Золотым императором, во всяком случае, без веского на то повода. Потому наложница, которая присутствовала при появлении нежданной гостьи, бесследно исчезла и больше никто её не видел.

Первым порывом Вифании было рассказать мужу о нечаянном адюльтере. В конце концов, в происшедшем не было её вины, но она не знала, как он воспримет их с Вишну многочасовой марафон в постели. Что-то ей подсказывало, что Золотому императору это не понравится, и даже больше, он будет в бешенстве. Вифания быстро усвоила, что он и мистер Вейс — это далеко не одно и то же. Мистеру Вейсу она рассказала бы всё без утайки, да вот беда почти всегда это был Золотой император. Вдобавок она боялась, что происшествие выплывет наружу, и тогда над ней будут смеяться все, кому не лень, — ведь боги не люди, они живут долго и ничего не забывают. К тому же Вифания была разумной женщиной и понимала, что этот случай может спровоцировать конфликт между Небесами. В общем, она подумала и решила оставить всё, как есть. Тем не менее временами её охватывала тревога, — ведь стоило Золотому императору заподозрить её в чём-то серьёзном и тщательно скрываемый секрет прикажет долго жить. «И хорошо, если не со мной вместе», — всё чаще мелькала у неё обескураживающая мысль.

В результате Вифания резко полюбила поместье на Фандоре; дома она чувствовала себя комфортно и не особо опасалась угрозы разоблачения. Чтобы окончательно обезопасить себя, она, на всякий случай, потребовала, чтобы муж являлся к ней только в образе мистера Вейса.

Видя, что она не хочет переселяться в его небесный дворец, Золотой император не стал настаивать, ему тоже хотелось сохранить хотя бы видимость прежней и, как оказалось, счастливой и беззаботной жизни.

_______________________________________________

[1] Тлалок, названный брат Шолотля, заплатил жизнью, чтобы освободить его из плена потустороннего мира. Не желая расставаться с другом даже после смерти, Тлалок попросил снять с него кожу и обтянуть ею щит Шолотля.