Мишель и Мышиный король (СИ)

Глава 10. Утерянное

Воспитательница мисс Лили попросила Мишель принести ведро и тряпку. В день генеральной уборки все дети помогали взрослым, и девочка с радостью умчалась исполнять распоряжение их общей мамы.

Мишель вошла в подсобку и едва не споткнулась о сидящего на корточках мальчишку. Он тут же отскочил в сторону и спрятал что-то в карман чудаковатой куртки со странными отворотами и обшитым кружевами воротником. Мишель подумала, что он похож на пажа из книжки, которую воспитательница читала им перед сном.

— Что ты тут делаешь? — она подозрительно покосилась на его выпирающий карман.

Однако мальчишка и не думал прятать взгляд. Наоборот, вздернул острый подбородок, чуть прищурив серые глаза. Прежде Мишель не видела его в пансионе.

— Ты новенький, да? — она мягко улыбнулась. Должно быть, он прятался от других, предпочитая печалиться в одиночку: ей ли не знать, какое впечатление производят серые стены детского дома, как тяжело привыкать к холодным коридорам и подвывающим из-за ветра оконным рамам. — Я Мишель, но все зовут меня Миша, — она протянула ладонь для рукопожатия.

Новенький замялся в нерешительности, не сводя с Мишель пристального, изучающего взгляда, а затем осторожно взял ее пальцы и, склонившись, быстро коснулся губами тыльной стороны ее ладони.

— Меня зовут Генри. Рад встрече, госпожа Миша.

Мишель почувствовала, как краснеет. Что этот чудик вытворяет? Кто же целует руки при знакомстве? И как это она, десятилетняя девочка, может быть целой госпожой?

— Я был бы благодарен, если бы вы оставили нашу встречу в секрете, — его голос звучал все увереннее. — Потому что, отвечая на ваш предыдущий вопрос — нет, я не новенький, а пришел за ним.

Он сунул руку в карман и достал оттуда…

— Мышь! — испуганно пискнула Мишель, отшатнувшись от ладони, на которой замер серый грызун.

— Не мышь, — спокойно возразил Генри, — а вторая ипостась стражей. Наш дар — обращение. К сожалению, мой друг потерялся и случайно забрел в межмировую дыру, попал сюда и угодил в эту странную ловушку.

Мишель взглянула на клетку-мышеловку, на которую показывал мальчик. Их поставили на прошлой неделе люди, которые приехали на большом фургоне с изображением страшной жирной крысы по просьбе завхоза. Уже месяц та жаловалась на мышиный писк.

Мишель снова улыбнулась и покачала головой. Что за нелепые выдумки: стражи, превращения и межмировые дыры. Хотя поначалу она и сама воображала себя принцессой, которую похитили злые разбойники, и все ждала, когда ее мама и папа за ней приедут. Так было легче переносить перемены. Генри, наверное, еще не понял, что с ним приключилось и как надолго он застрял в пансионе. Решено, она поможет ему освоиться.

— Значит, ты хотел бы стать мышкой? — уточнила Мишель. — Чтобы убежать отсюда, да?

Она положила руку ему на плечо и, заглянув в глаза, добавила:

— Тебе необязательно сбегать. Не важно, где мы находимся, радость можно найти и в детском доме, если только хорошенько приглядеться. Тут много хороших детей, а мисс Лили любит нас как родных. Если тебе одиноко, я могла бы стать твоим другом, хочешь?

Темные брови мальчика удивленно приподнялись, а затем на тонких губах мелькнула едва заметная улыбка. Мишель подумала, что теперь он действительно похож на милого мышонка.

— Да, госпожа Миша, я хотел бы стать вашим другом, — ответил он, спрятав мышь обратно в карман.

— Отлично, — просияла она. — Тогда для начала прекрати называть меня госпожой — между друзьями так не принято. Зови просто по имени. Миша.

— Хорошо, Миша.

— А теперь ты, возможно, захочешь присоединиться ко мне за наведением чистоты? — предложила она.

— Я очень хочу, — ответил он, — но у меня есть другое важное задание.

— Ладно, — вздохнула Мишель. Знала она это задание — любым способом избежать ненавистной уборки. — Тогда, если хочешь, можем сесть за одним столом за обедом.

— Я найду тебя, — уклончиво пообещал он. — Позже.

— Хорошо, — согласилась Мишель и, схватив ведро и тряпку, помахала новому другу. — До встречи, Генри?

— До встречи, — проговорил он уже ей в спину.

Только вот потом ни за обедом, ни за ужином Мишель не смогла найти новичка. Признаться, это ее огорчило сильнее, чем хотелось. Было в его серых глазах что-то по-настоящему волшебное, а чего стоили эти его манеры, словно у настоящего принца из сказки!

Дни сменялись неделями, и однажды Генри вернулся. В тот день уроки закончились раньше обычного, и Мишель решила провести внезапно освободившееся время в пансионском саду.

— Привет! — мальчишка спрыгнул с ветки дерева.

— Где ты был? — с ходу набросилась на него Мишель.

Она и сама не могла бы сказать, почему к радости от новой встречи вдруг примешалось негодование. Он ведь ничего плохого не сделал, просто пропал на несколько долгих-предолгих недель.

— Я волновалась за тебя, — более миролюбиво добавила она, когда на лице Генри отразилось легкое замешательство.

— Я тоже постоянно о тебе думал, — признался он. — Только не мог прийти раньше, прости. Мне пришлось… отлучиться.

Должно быть, Генри забирали в приемную семью, подумала Мишель. Только вот, судя по тому, что теперь он снова в детском доме, надолго он там не задержался. Так случалось. Воспитывать чужих детей — задача не из легких, говорила миссис Шервуд. Ничего удивительного, что некоторые взрослые с ней не справлялись.

Мишель хотела пожалеть Генри, но вдруг подумала, что на самом деле ничуть не жалеет, что он не прижился. Ведь теперь они смогут проводить время вместе.

«Какая же ты эгоистка!» — пожурила себя Мишель и на этом решила отбросить сожаления. Глупо печалиться, когда твоя рука — в руке друга, а впереди — солнечный день, который можно провести так, как хочется.

… — Ты никогда не думала сбежать отсюда? — спросил Генри в один из тихих летних вечеров.

Они сидели бок о бок на крепкой ветке яблони и любовались ярко-оранжевым закатом. В кармане фартука Мишель лежали спелые яблоки, источающие сладкий аромат, а плечо Генри стало заметно шире и идеально подходило, чтобы опустить на него голову. Что еще надо для счастья, когда тебе шестнадцать?

— Зачем? — Мишель повернулась к другу, и легкий ветерок бросил в лицо волнистую прядь. Последний год она исполняла роль помощницы воспитателя и крепко привязалась к малышам, которые, как и она, были лишены родительской любви. Разве могла она сбежать, бросив их на произвол судьбы?

— Чтобы увидеть другую жизнь, — отозвался он, без стеснения заправляя ей за ухо непослушный локон. — Чтобы самой выбирать, что тебе делать, а не быть заложницей чужого решения. Стать счастливой.

Мишель задумалась. Она не привыкла жалеть о выпавших на ее долю горестях и твердо верила: счастье живет не где-то за горизонтом, не рассыпано в воздухе, не скрывается в великолепных дворцах. Оно прячется внутри, в самом сердце. Нужно лишь не бояться открыться, позволить себе впустить его в свою жизнь.

— А ты разве не счастлив? — она повернулась, чтобы видеть лицо Генри. Его серые глаза до краев наполнились сомнениями.

— Счастлив, — задумчиво проговорил он, однако Мишель видела: его что-то тревожит, не дает сполна насладиться моментом.

— Тогда зачем сбегать? — осторожно спросила она.

— Чтобы сберечь это, — он тоже повернулся к ней, и сердце Мишель дрогнуло. Так бывало всегда, когда он смотрел на нее с такой жадностью и решимостью. — Чтобы никто и никогда не смог отобрать у меня то, чем я дорожу.

Его рука нашла ее пальцы и легонько сжалась. Мишель ответила улыбкой. Какой бы груз ни лежал на плечах Генри, она твердо верила: пока они вместе, вот так близко, все трудности им нипочем.

— Ну, меня у тебя никто не отберет, — пообещала Мишель и шутливо добавила: — А значит, тебя уже можно считать самым счастливым парнем: кому еще так повезло с подругой?

Она состроила смешную рожицу, и Генри не удержался от улыбки.

— И не поспоришь, — покачал головой он. — Моя самая большая драгоценность.

Мишель не нашлась, что на это ответить, лишь понадеялась, что Генри не заметит, как сильно взволновали ее его слова. Зачем он говорит так серьезно? Из-за этого его голоса все внутри переворачивается, а щеки наливаются предательским румянцем.

— Ты права, Мишель, ты как всегда права, — вздохнул друг и, запрокинув голову, посмотрел на бледный призрак полумесяца, проступивший в еще светлом небе. — Просто иногда я думаю: что было бы, если бы нас не связывали обстоятельства, если бы другие люди не ждали от нас слишком многого?

— Я никогда не задумывалась, чего ждут от меня другие люди, — сказала Мишель. — Быть здесь, с теми, кому я нужна, — мой выбор. Я люблю приютских детей…

— Они вырастут, покинут детский дом и никогда о тебе не вспомнят, — прервал ее Генри. — Ты для них лишь отголосок чего-то настоящего. И если не ты, то кто-то другой займет это место в их жизнях. Понимаешь? Не важно, кто будет исполнять твою роль, так зачем тебе это? Не лучше ли быть свободной от обязательств?

— Но я свободна, — проговорила Мишель. — Ответственность за других не забирает мою свободу. И даже если обо мне забудут, я не расстроюсь, ведь так и должно быть. Я просто хочу сделать то, что в моих силах, там, где я есть, чтобы мир стал чуточку лучше. Разве это плохо?

Генри молчал, и Мишель решила не мешать его размышлениям. Она просто обняла его руку и сделала то, чего ей уже давно хотелось: прильнув к другу, опустила голову на широкое плечо, напряженное и твердое.

Он шумно выдохнул и, расслабившись, обнял Мишель, устраивая ее в надежных объятиях.

— Ты всегда находишь нужные слова, — проговорил он, щекотнув дыханием ее волосы. — Спасибо.

Мишель улыбнулась, ощущая себя безмерно счастливой.

***

…Генри ждал ее на их прежнем месте: у раскидистой яблони в глубине приютского сада. Однако едва Мишель разглядела лицо друга, радость от долгожданной встречи уступила место испугу, ведь прежде она никогда не видела, чтобы он плакал. Ее сердце болезненно сжалось. Что же случилось, отчего его лицо исказило страдание?

Завидев подругу, Генри едва не бегом бросился навстречу, до боли сжал в объятиях и, спрятав лицо в ее волосах, разрыдался по-настоящему. Мишель почудился слабый запах крови, но она только и смогла, что обнять его широкие плечи, накрыть рукой растрепанную голову, утешительным жестом.

Что бы ни терзало ее друга, она будет рядом, станет на его сторону, поддержит. Только бы он рассказал… Вскоре Генри затих и ослабил хватку, но Мишель молчала, боясь пошевелиться, спугнуть его откровение.

— Прости, — с трудом проговорил он и отстранился, пряча взгляд. — Такой ужасный человек как я не достоин тебя… Я не должен был приходить сюда, но не удержался… Хотел увидеть тебя еще раз.

— Вовсе ты не ужасный, Генри! — убежденно проговорила Мишель. Положив обе ладони на его щеки, она повернула его голову, заставив взглянуть ей в глаза. Осенний ветер обсыпал их пожухлыми листьями, но сейчас она не чувствовала холода. — Пожалуйста, расскажи мне… что случилось? Обещаю, я не стану тебя осуждать!

— Конечно, ты не станешь, — горько улыбнулся Генри. Серые глаза сверкали по-особенному, из-за только что пролитых слез, из-за болезненной обреченности проигравшего и чего-то еще, теплого и светлого. — Ты слишком добрая. Настоящее сокровище.

Он обвел холодными пальцами овал ее лица, жадно всматриваясь в каждую черточку.

— Генри, пожалуйста, — взмолилась Мишель, не в силах избавиться от ощущения, что он собирается совершить что-то непоправимое. — Поделись со мной! Ты не должен страдать в одиночку! Я ведь твой друг!

— Друг… — чуть хрипло произнес он и покачал головой. — Для меня ты больше чем друг. Ты мое сердце. Я никогда тебя не забуду.

— Генри… — выдохнула Мишель. Она так мечтала услышать от него слова любви, однако теперь, когда он их произнес, она не чувствовала ничего, кроме отчаяния. Это никакое не признание, а настоящее прощание. Будто этими словами он не связывает их судьбы, а навсегда вычеркивает ее из своей жизни. — Что бы ни терзало тебя, у тебя есть я! Давай сбежим! Ты же хотел, помнишь?

— Сбежишь со мной? — улыбка коснулась его губ. — Это было бы действительно здорово, только вот один близкий друг научил меня смотреть в лицо трудностям и не избегать ответственности за людей, доверивших мне свои жизни. Пожалуй, хоть это я должен сделать правильно.

— Очень хорошо! — воскликнула Мишель. — А теперь расскажи этому самому другу, что произошло! Вместе мы сможем…

— Боюсь, что больше не будет никаких «вместе», — тихо произнес Генри. — Ты была моим светом. Я не стану тянуть тебя за собой во тьму.

От этого странного разговора голова Мишель шла кругом. Она только и могла, что умоляюще смотреть на друга, надеясь, что он все объяснит.

— Помнишь, когда мы впервые встретились, я говорил тебе о стражах, умеющих обращаться в мышей?

Мишель кивнула. Конечно она помнила.

— Так вот все это не выдумки одинокого мальчишки, — продолжил он.

В следующий миг его тело обволокло темным туманом, а потом Генри исчез, а в пестрой листве мелькнул пушистый комочек с глазками-бусинками. Мишель даже не успела испугаться — мышь вновь превратилась в Генри.

— Все правда. Про стражей, про магию… — он помолчал и, вздохнув, расправил плечи: — Сегодня мой мир рухнул. По моей вине. Мама погибла, потому что я не помог ей усмирить магию. Я предал друга, которого поклялся защищать. Подвел всех, кто в меня верил. Утратил право на все, что прежде считал обузой… Вот такой у тебя друг, Мишель, — он посмотрел в ее глаза и добавил с горечью: — И все равно я пришел к тебе, мечтая о твоем утешении. Чтобы ты еще раз взглянула на меня так, словно я — лучший в мире человек. Мишель, пожалуйста, скажи, что ты меня любишь!

Ее сердце готово было вырваться из груди, оно болело и ныло, вторя боли Генри.

— Я люблю тебя, кем бы ты ни был! — проговорила Мишель и, приподнявшись на носочки, поцеловала его.

В этот самый миг ей почудилось, что их объял теплый поток, будто они вдруг из сырой осени перенеслись в жаркое лето. Однако с тем, как поцелуй закончился, волшебное ощущение ушло.

— Спасибо, — улыбнулся Генри и мягко провел большим пальцем по ее щеке. — Я унесу с собой твои слова и всегда буду помнить о твоем прощальном подарке.

Мишель стало не по себе. Он все-таки собирается ее оставить.

— Не надо, Генри!.. — взмолилась она, но он уже взмахнул рукой, рассыпая в воздухе золотистые всполохи.

— Забудь обо мне, — печально проговорил он, когда магические блестки окутали Мишель с ног до головы.

— Но я не хочу забывать! — выкрикнула она.

— Достаточно того, что я буду помнить… — его слова, а следом и он сам растаяли оборвавшимся сном.

…Мишель открыла глаза. Снег кружил, таял на лице, ложился на ресницы, которые и без того промокли от слез. Ее ноги не касались земли: кто-то держал ее на руках, крепко прижимая к твердой груди.

— Генри… — тихо позвала Мишель, и державший ее человек глубоко вздохнул.

— Так и думал, что барьер разрушит чары, — проговорил Мышиный король. — Здравствуй, Мишель.