Мистер О

Глава 35

Когда я открываю входную дверь, Харпер завязывает волосы в хвост. Она сидит на моем кухонном столе, скрестив ноги и болтая ими взад-вперед. Она надела джинсы, свитер и сапоги. У нее, наверно, целая гардеробная внутри этой гигантской сумки.

При виде меня на ее лице появляется лучезарная улыбка.

— Приветик, — ее голос кажется легким и веселым.

— Привет, — мой голос напротив, кажется, весит две тонны.

Она хмурится.

— Что случилось?

Я перевожу дыхание и сдираю пластырь.

— Они переводят мое шоу в Лос-Анджелес.

Она сползает со стола, ее сапоги опускаются на пол с громким стуком. В ее глазах мелькает удивление.

— Правда?

Я киваю. Я должен быть счастлив. Должен праздновать.

— Широковещательная сеть. Лучшее эфирное время. Больше денег. Больше зрителей. Бла-бла-бла. В принципе, я буду обеспечен на всю жизнь.

Харпер кивает и сглатывает. Вдыхает, а затем выдыхает. Поглядывает вниз. Вертит рукава своего свитера.

Она поднимает подбородок. Выражение ее лица становится серьезным, но на одно мгновение на ее лице отражается волнение. Если вы погуглите «покажите мне взбудораженное лицо», то в результате поисковик выдаст вам ее фотографию.

— Это потрясающе. Так невероятно. Я всегда знала, что ты станешь еще большей звездой, — она подходит ближе ко мне и обнимает, поздравляя.

Это такое приятное чувство, обнимать ее вот так, но, в то же время, это кажется таким неправильным. Потому что этот момент должен проходить совсем не так. Она обнимает меня так, как обнимала бы сестренка Спенсера.

Я отодвигаюсь от нее.

— Мне придется переехать в Лос-Анджелес.

— Похоже, что так, — говорит она, и, клянусь, я слышу, что ее голос дрожит.

— Харпер, — говорю я, но не знаю, что на самом деле сказать. Как я могу писать и рисовать все эти сюжетные линии каждую неделю, но не могу придумать, что сказать этой женщине, смутившей меня? Ах, да. Потому что мое шоу — комедия, а жизнь прямо сейчас становится похожей на любовный роман, только я понятия не имею, как это все работает. Как, черт возьми, хоть кому-то удается дойти от драматического момента к счастливому финалу? — Что насчет нас?

— А что насчет нас? — повторяет она, удерживая мой взгляд своим. Ее тело — прямая линия, и волны напряжения, возможно, ожидания, исходят от нее.

— Что будет с нами, если я перееду в Лос-Анджелес?

— Ник… — она вздыхает так, будто ей нужна подзарядка. — Это огромная возможность для тебя.

— Да, я знаю. Но это, — говорю я, указывая рукой сначала на нее, а потом на себя. Почему никто никогда не говорит о том, как сложно разобраться в своем сердце? Похоже на то, будто с вас срезают слой кожи, — это только начало, верно?

Харпер кивает, но ничего не говорит. Она смыкает губы, и они образуют прямую линию, а затем она смотрит на часы.

— Я, эм, у меня назначена встреча. Я совсем о ней забыла. Это курсы, которые я посещаю. Учу новые фокусы и все такое. Мне нужно идти. А еще стирка. Мне нужно сходить в прачечную.

Нет, я хочу закричать: «Ты не можешь уйти. Скажи мне остаться. Скажи, что ты хочешь меня больше всего на свете».

Но почему я не могу сказать ей все это? Я пытаюсь говорить, но ничего не выходит. Я пробую еще раз.

— Харпер, мне нужен шанс.

Она прислоняется ко мне, и я прижимаюсь носом к ее шее, вдыхая ее запах. Она пахнет моим мылом.

— Мне тоже, но… — она замолкает и поднимает голову. — Это потрясающее предложение. Ты должен принять его. Ты должен переехать в Лос-Анджелес, — она хватается за свое запястье. — Мне действительно нужно идти. Я уже опаздываю, — она хватает свою сумку, вешает ее на плечо и направляется к двери. — Я напишу тебе позже.

Она уходит, и я хочу пнуть себя за то, придерживался ее слов, сказанных в «Куске торта». Банальный это был момент или нет, я должен был сказать ей вчера о своих чувствах. Я должен был сказать ей до того, как узнал об этом повороте судьбы. Тогда я бы знал, чувствует ли она то же самое.

Нахрен идеальный момент. К черту ожидание. У меня нет плана, и мне плевать. Я иду за ней по коридору, зову ее по имени и вижу, как она жмет кнопку лифта. Когда подхожу к ней, я перестаю ходить вокруг да около и говорю ей правду.

— Я люблю тебя, Харпер. И если ты попросишь меня остаться, я сделаю это.

Ее глаза округляются, она несколько раз моргает, а затем прижимает ладонь ко рту так, будто пытается сдержаться.

— Скажи это. Просто скажи все, что хочешь сказать, — настаиваю я, и даже не знаю, я прощу ее сказать мне, что она тоже меня любит, или хочу, чтобы она попросила меня остаться.

Может быть, и то, и другое.

Лифт прибывает с мягким звуком. Двери распахиваются. Она делает шаг. Я хватаю ее за руку, чтобы остановить.

— Скажи это.

Она убирает руку ото рта. Поднимает свой подбородок и говорит четко и просто:

— Я не могу сказать тебе не переезжать в Лос-Анджелес.

Помните, как мое сердце рухнуло в бездну в такси пару дней назад? Так вот, это ничто по сравнению с тем, что я чувствую сейчас. Этот глупый орган в моей грудной клетке «падает» на пол с такой же силой, с которой метеорит падает на Землю. Я хочу остановить Харпер, заставить ее остаться и объясниться, но я заморожен, словно статуя, когда двери лифта закрываются за ней. Лифт опускается вниз, и Харпер разбивает мое сердце.

Я бью кулаком стену, и это, мать его, чертовски больно.

— Черт возьми, — бормочу я.

Я возвращаюсь в свою квартиру, подхожу к окну и смотрю на улицу до тех пор, пока она не выходит из вестибюля и не идет к западной части Центрального парка.

Она проводит рукой по щеке. Затем еще раз. Харпер ускоряет темп, и, вскоре, она всего лишь красное пятно вдали, и моя грудь разрывает от боли за нее.

Любовь — отстой.

Я понятия не имею, что сказать, что она хочет услышать, и что, черт возьми, я собираюсь делать дальше. Я даже не знаю, к кому обратиться за советом.

Но этот вопрос решается чуть позже, когда швейцар звонит ко мне и говорит, что у меня гости. Надежда, что она вернулась, зарождается во мне. Только, когда я спрашиваю, кто там, оказывается, что это совершенно другой Холидей.