Мой персональный робот

Глава 9

(Tim3bomb, Tim Schou – Magic)

Неразобранные сумки остались стоять на кухне – на них падали лучи уходящего солнца.

Хелена залипала в переписке. Что-то строчила, ждала ответа, сидела на краю дивана в кабинете, жевала губы.

И выключалась её внутренняя лампочка, гасла надежда.

Гаденыш наверняка писал что-то вежливое, обтекаемое, но «не то». Она хотела действий, подтверждений, понимания того, что она нужна, что кого-то впустила в душу и ожидает в ответ того же… Девочки.

Ллен понимал всё без слов.

Когда она поднялась, наконец, вышла в коридор и подвисла, он, стоящий, по обыкновению, у стены, спросил:

– Не будет встречи сегодня?

Качнулась голова с обновлённой стрижкой. Усталые глаза.

– Нет. Сказал «занят». – «Всё зря, я рисковала зря, все эти комплекты зря и усилия тоже». – Представляешь, я себе на горло наступила, первая его спросила. Никогда никого не звала на свидание сама…

– Он освободится… когда-нибудь. Позже.

Глупый ответ, пустой, потому что просто нужно было что-то сказать. Если человек не идёт тебе навстречу, он просто не идёт – это нужно распознавать заранее, не брать на себя, не додумывать, но оставаться в своём стабильном мире. Она так не умела. А он, находясь рядом теперь двадцать четыре на семь, впрямую созерцал каждую её эмоцию. Очередную попытку не просесть.

– Тебе надо расслабиться, – добавил мягко, – сложный был день.

Она не смотрела на своего «Аш три», хотя постепенно начинала воспринимать его, как друга, напрягалась меньше насчет того, что он – машина. Теперь думала про вино в холодильнике. И Эйдан пояснил:

– Прими ванну. Долгую, тёплую, наполни её пузырями до краев, выбери гель с любимым запахом.

Сейчас он транслировал ей в голову напрямую режим успокоения.

– Да… Наверное… – Голос тихий, неуверенный. – Только я сумки не разобрала.

– Они никуда не убегут. Там всё хранится без холодильника.

«Потом»

– Ты прав… – Впервые Хелена посмотрела на Ллена. – Тебе спасибо… за сегодня. Ты очень помог.

Он не стал говорить, он улыбнулся тепло и мягко, и та, которая стояла напротив, залипла в этой улыбке, будто её стопы вдруг окатила волна ласкового прибоя, лизнула их пеной. Хелене почудился морской бриз, покой, шум далёкого океана.

– Хорошая идея с ванной… Пойду.

Пока шумела вода за закрытой дверью, он пил на кухне – жадно, второй стакан за первым. Ему требовалась вода и в туалет. Первое он восполнил легко, мог бы, конечно, найти пластиковую тару, помочиться туда, слить в раковину, после все отмыть моющим средством, но не хотел весь дом превращать в сортир, как старая собачка, у которой недержание. Найдет способ облегчиться позже. Всё-таки, работать «роботом» непросто.

Когда от компьютера в кабинете раздался сигнал принятого сообщения, Эйдан навострил уши.

(Stephan Dirks – The Power (DJ Remix))

Это было оно – то самое сообщение.

Первое из трёх.

Можно было, конечно, дождаться Хелену, запрограммировать ей мозг, заставить печатать то, что нужно ему, но он решил сам.

Спотыкался, набирал не то, путался в символах, стирал, печатал снова – раскладка клавиатур отличалась. Присутствовали добавочные кнопки, и Эйдан мысленно матерился. Держал уши локаторами в сторону ванной, наблюдал за звуками льющейся воды, ежесекундно ожидал, что вот-вот щёлкнет замок. Хелена, обёрнутая в халат или полотенце, скажет, что забыла нужный крем в шкафу, и придется составлять всевозможные объяснения, прибегать к планам «B», «C», и «D».

Ллен был привычен действовать в стрессовых ситуациях, его сознание не терялось, оно концентрировалось.

Вот и сейчас он читал то, что было запечатлено на внутреннем экране памяти, сверял каждую букву – ошибиться нельзя. Пропустить хоть знак, на той стороне сообщение не расшифруют, и что-то пойдет под откос.

Набор занял почти три минуты – долго. Но он справился, нажал «отправить». Выдохнул, удалил отправленное. Ей не нужно знать, что что-то приходило, не нужно об этом думать. Второе сообщение, если он всё сделал верно, появится в ответ на первое. Снежный ком завертелся в правильном направлении – возникло облегчение.

Всё тихо, спокойно. Хелена мылась, и ему бы не помешало тоже.

Когда она вышла из ванной – чуть расслабившаяся, посвежевшая, но погруженная в свои мысли, – он спросил:

– Можно мне тоже? Есть необходимость протереть кожные покровы. Пыль. Сенсоры.

Хелена вынырнула из дум, едва заметно удивилась.

– В смысле, тебе нужно помыться? Конечно. Не спрашивай в следующий раз, делай, что требуется.

В её голове скользнула мысль о том, что инструкцию она так и не дочитала, и потому не имеет понятия, какие «процедуры» требуются роботу. Вдруг их там масса? Сложный механизм, всё-таки.

Эйдан не мог скрыть радости, когда запер за собой замок, когда скинул одежду и направил на тело струю воды. Создатель, существуют еще удачные совпадения в этой жизни. Стёр с шеи, мышц, рук пот, с души следы усталости. С волосами стоит повременить, их, если понадобится, нужно мыть ночью, чтобы успели высохнуть.

Впервые Ллен воспринимал унитаз вселенским благом. Не сам унитаз, но возможность до него добраться. Оказывается, он утомился за день. Ему бы пожрать и полежать, но работа у него пока круглосуточная. Хорошо, хоть процессы сдвинулись с места.

Когда он, освежившийся и пободревший, вышел из ванны, Хелена лежала на диване в кабинете.

Вновь залипала в переписке.

(AYLIVA – Immer Kalt)

Ему было не в тягость стоять у стены, и он мог провести на одном месте часы. Мышцы привычны к статической и динамической нагрузке, сознание можно было расслабить, погрузить в подобие медитации, провести время с относительной пользой для себя. Можно было даже принудительно усыпить Хелену, подремать самому.

Но Ллен скучал.

К тому же, привыкший сканировать пространство вокруг на предмет частот, в том числе эмоциональных, он улавливал то, что происходило в кабинете. Она лежала на диване, смотрела в телефон, понимала, что ровным счетом ничего там не высмотрит. Её «ухажёр», скорее всего, был из «динамо», из тех, кто питается разовыми или непродолжительными чувствами, иначе говоря, любил, когда по нему сохнут. «Ты даёшь мне всё – я не даю тебе ничего» – типичная история подвеса.

Девчонка цеплялась, как могла, чтобы не соскользнуть в колодец, дна которого не ощущал даже Эйдан – сплошной провал длиною в километры. И цепляться ей было, собственно, не за что. Хелену не радовало то, что она видела вокруг, её не радовало то, что было внутри. Тревожные мысли, неутешительные выводы, усталый мозг.

И он решился на странное, почему нет?

Отправился на кухню – ему же разрешили перемещаться? – отыскал под кухонным столом хорошее вино. Лучше того, которое она пила обычно. Открыл холодильник, отыскал фрукты, нарезал, добавил сыр, поставил на поднос фужер.

И пошёл в комнату.

– Эй, ты чего? – Она, давно отвыкшая от заботы, смотрела изумлённо. Тем более, на робота, принёсшего вино. – Разве ты не должен читать мне лекции… о здоровом образе жизни?

«Должен. Может быть. Или не должен»

– Это сейчас нужнее.

Нашёл в углу «диванный» столик, водрузил поверх ног Хелены. Сам сел на стул рядом.

– Ты принёс мне… вино?

Она все ещё не могла поверить.

– Да. – Эйдан налил вино в бокал. – Хочу, чтобы ты рассказала мне о своём детстве.

– Что? Зачем? Я не собираюсь!

– Почему нет?

– Потому что ты… не психотерапевт. И не пытайся в него играть.

– Я не пытаюсь. Выпьешь?

Ему хотелось улыбаться при виде её отвисшей челюсти. Но бокал женские пальцы взяли – неуверенно, робко. Она всё еще не знала, ей злиться или удивляться. Её спаивал робот?

– Я не пью в одиночку.

Хорошо, что он принес два, как знал, что понадобится.

– Я выпью с тобой.

– Ты?! – слова на долю секунд застряли в горле. – В смысле, перепортишь продукт? Сольёшь его в какой-нибудь отсек, чтобы после выцедить в унитаз?

– Не совсем. Я буду хмелеть вместе с тобой. Аккуратно.

– Ты это умеешь?

– Я много чего умею.

Эйдан был тёплым, очень человечным. Знал, ему нужно её убедить, пора цементировать её колодец хотя бы понемногу. Ему всё равно нечего делать, а общаться интереснее, чем торчать у стены. Он задел хрупкую почву, конечно, будут сильные эмоции, но даже они лучше апатичной тишины в квартире.

Себе он налил половину, откинулся на спинку стула.

– За тебя? За то, что всё получится?

Она трескалась под этим взглядом, как склеенная ваза. Чуть-чуть, и всё ссыплется на пол в крошку, в пыль. Всё-таки отпила глоток, пожевала дольку груши, покачала головой.

– Начало моего конца, бл%ь, я пью с роботом. Полное дно.

– Может, наоборот?

– Что – наоборот?

– Не дно? А твой успех? – Пауза. – Так как насчет детства?

Эйдан попробовал вино. Неплохое, хоть и дешёвое.

Ей не хотелось лезть в эти дебри, тёмные углы сознания, ей там было дискомфортно и страшно.

– Зачем это тебе? Ты ведь даже не человек… Программа оказания первой помощи?

– Я человечнее, чем тебе кажется.

Прозвучало мягко, серьёзно, вкрадчиво и чуть-чуть печально.

– Мне вообще иногда кажется, что ты – существо из иной галактики.

Он улыбнулся, не стал ни опровергать это утверждение, ни соглашаться с ним. Знала бы она, насколько близка к истине.

– Хочу услышать твою историю. – Он умел давить, когда нужно, умел быть настойчивым. – Хелена…

И её имя прозвучало интимно, глубоко – мол, откройся, девочка, я тут.

У неё дрожали пальцы, и на этот раз она отпила много. После ещё. И только затем добавила:

– Моё детство было плохим. Нечего вспоминать.

– Мама?

– Она меня не любила…

– Совсем? Никогда?

– Никогда… Зачем мы говорим об этом?

– Ни одного хорошего или яркого момента?

В паузе, погруженной в воспоминания, первый бокал завершился, и Ллен подлил вина – пусть пьет, пусть расслабляется, сегодня это на пользу.

– Был один. Мне было семь, и она устроила мне классный день рождения. Накрыла стол на лужайке, сама нарисовала плакат, развесила флажки, шары. От души накормила меня и друзей. Но, не потому что вдруг увидела во мне дочь. Просто нашла тогда после расставания очередного кавалера, и ей казалось, что мир расцвёл. Обнимала меня вечером перед сном, даже пыталась почитать, хотя ей это было скучно. Поцеловала, погасила ночник. Я запомнила.

– Она тебя любила.

– Не говори так!

Он ступал не просто на тонкий лёд, он знал, что его придётся разбить, на короткий момент перед тем, как увидеть свет, им придётся нырнуть во тьму. Просто он поддержит.

– Не умела это показать. Пустой человек, не наполненный хорошим, ничего не может дать. Ничего, Хелена, и дело не в тебе.

– Не во мне?! Как можно постоянно отсылать дочь куда угодно. Перекантоваться к соседям, к знакомым. Знаешь, в каких условиях я часто делала домашние задания? Когда вокруг ругались, орали чужие дети. Когда кто-то пил, когда работал на полную телевизор. А я не могла вернуться домой и лечь спать, потому что она не натрахалась еще!

– Она была глупа. Искала счастья для себя.

– Вот именно! Если бы у меня когда-либо была… дочь, – теперь по бледным щекам полились горькие и злые слёзы, – я бы не стала отправлять её к соседям, никогда не променяла бы её ни на одного мужика! Я бы… постаралась ей дать понять, что она нужна и ценна в этом мире, что она – моё счастье…

– Не все это умеют.

Вино и воспоминания сделали своё дело – Хелена рыдала. Тихо, прикрывая лицо – так было нужно, так было правильно. Боли всегда нужно выходить наружу, иначе никак.

– Я бы…

– Ты бы делала иначе, я знаю. Люди делятся на две категории. Те, кто понимает, что, даря счастье другому человеку, ты даришь его и себе самому. И тех, кто просто не учится, кто глуп. Тебе не повезло с ней. Но ей повезло с тобой.

– Со мной? Может быть. Потому что я хорошо училась, я не доставляла проблем, убирала квартиру, не гуляла с идиотами, я старалась из последних сил заслужить её улыбку… А она цеплялась! Я думала, я вырасту, обрасту щитами, стану сильнее, перестану обращать внимание на её уколы, но нет. Каждый раз, когда она говорила мне дерьмо, я плакала по ночам.

– Она была глупа. Не умела показать свою любовь.

– Да не было её там!

– Была. Своего ребенка невозможно не любить, но иногда страхи сильнее. Желание почувствовать себя нужной гнало её искать заботу и ласку на стороне.

– Хватит… Не говори ничего… не говори, не хочу слушать.

Ему было больно смотреть, как она плачет, как трясутся хрупкие плечи. Там было столько обиды и тоски, что впору было захлебнуться. Он знал об этом заранее, но все равно, как хирург, вскрыл там, где нужно.

– Иногда надо убирать крышку с ящиков с чернотой.

– Зачем?

– Чтобы туда проник солнечный свет. Чтобы грязь высохла и после отвалилась.

– Какой… солнечный свет… от тебя?

Ллен лишь печально улыбнулся. Такой, какой есть.

– Она дурочка. Она не обнимала тебя достаточно, и ты не поняла главного.

– Чего я не поняла?

Взгляд разбитый, доверчивый – Хелена летела в колодец, её некому было ловить.

– Тебе повезло с самой собой.

– Мне? – Она искала и не находила, за что зацепиться. За эту квартиру? За деньги, которые зарабатывала? Дипломы со времен учебы? – Кто-то есть со мной рядом? Я нашла человека, способного меня обнять или поддержать? Я одна!

– Нашла. – Эйдан отставил бокал и убрал стоящий на кровати столик в сторону. – Я хочу тебя обнять. Позволишь?

Она казалась себе полной дурой. Действительно, дно – пить с роботом, после с ним же обниматься. Что может быть тупее? Но он смотрел, как существо из иной галактики, у него были крепкие сильные ноги, теплые колени. И руки, которые её ждали.

– Нет…

– Да.

– Я не буду с тобой обниматься. Это лишнее!

– Попробуй. Иногда надо давать шанс тому, что ты не пробовала раньше.

Ваза внутри развалилась на осколки, на смену попытке держаться пришло понимание, что да – дно. Вот оно. Ты на нём уже стоишь, уже можно сворачиваться клубком на сырой земле, ложиться. И не потревожат тебя плывущие вдалеке облака и крики далёких птиц. Это было даже не отчаяние, предел, понимание, что руки соскользнули со стен, – дальше полёт во тьму.

И он просто пересадил её на себя. Уже не сопротивляющуюся, прячущую лицо в ладонях, рыдающую тихо, но безудержно, безнадёжно. Прорвалась самая глубокая рана вечного одиночества.

Ллен прижал лицо Хелены к груди и погладил по голове.

– Ты не одна. А она дурочка – твоя мама. Но ты все равно представь её прямо сейчас… хорошо?

– Я не буду, – он едва разобрал эти слова, девчонке от рыданий не хватало воздуха.

– Сделай это один раз. Прямо сейчас. Да?

– Не хочу…

– Пожалуйста. Один раз. Я помогу…

Наверное, она не знала, с чем именно он может помочь, но ей некуда было деваться. Людям, потерявшим всё, невозможно что-то выронить из рук, из души, там уже ничего.

– Представила?

Порывистый кивок, больше похожий на судорогу.

– Хорошо…

И он стал транслировать ей в сознание картину, где мать подходит к дочери, где она явилась для того, чтобы сказать что-то важное. Попросить прощения, сообщить, что жалеет о том, что не научилась вести себя когда-то правильно.

Беззвучные слова текли в виде образов, в виде ощущений – только любовь от матери к дочери, чистый свет нежности и любви.

«Прости меня… Прости, что не умела показать… Не нашла слов… Я дура… Но я тебя люблю».

А после Хелена позволила себя обнять, хоть и содрогаться начала так, что ему пришлось прижать её теснее.

«Прости, дочь, ты всегда была изумительной. А остальное – мои ошибки. Я люблю тебя…»

Ей нужен был этот свет, Хелене, нужно было чувство, что её дообняли хотя бы напоследок, хотя бы теперь. Нужно было это успокоение, понимание того, что она не пропащая, никогда не была плохой, что она была нужным, ценным, важным ребенком. Хорошим.

Эйдан сидел долго.

Он умел транслировать чувства – вызывать их, навязывать, если нужно, подменять. Наверное, открой он кабинет психологической помощи, от пациентов не было бы отбоя, но, к радости или нет, он выбрал другую профессию. А помочь сейчас выбрал только потому, что неправильно было смотреть на такой колодец, о стены которого кто-то постоянно сдирает в кровь руки.

Это больно – постоянно падать, потому что кто-то не предоставил тебе почву.

Да, дно зарастёт нескоро. И новые чувства не сразу проникнут и обживутся в чужой голове, но процесс пошёл. Он займёт не один день, не одну неделю, может. Однако тоска заменится прощением, пониманием, принятием. А после Хелена будет воспринимать мать такой, какой она на самом деле была – ни плохой, ни хорошей, умеющей дать капельки и крохи, но не больше.

Хелена не знала, когда успокоилась в его руках, она сама не заметила, как это произошло. Когда потихоньку стихли слезы. И пусть щёки всё еще были мокрыми, внутри болело уже не так сильно. Главное, не дать ей сейчас снова отыскать поводы для грусти.

– Как ты это сделал? – тихий шёпот.

Ллен молчал. Сложно будет объяснить собственную природу и структуру. Вместо этого спросил:

– Что вкусного ты любишь есть? Чем себя балуешь?

– В смысле… Что можно приготовить? Или заказать?

– Любой вариант. Есть у тебя фильм, который ты давно хотела посмотреть, но не находила времени? Посмотрим его?

Он не давал ей опомниться, чтобы частота не сменилась. Ей нужен вечер заботы, нужно забыть о колодце хотя бы ненадолго.

– Есть… – Большие синие глаза были чистыми, умытыми слезами и оттого яркими. – Ты будешь смотреть… его со мной?

– Да. Если позволишь.

– Ты ведь машина? Зачем твоим шестерням человеческие чувства?

Она отстранилась, наконец, немного «протрезвела», переместилась на край дивана. Но осталась мягкой. Похожей на хрупкий стебель без внутреннего каркаса, который шатается на ветру. Но уже без корки из глины и грязи, не пускавшей к листьям солнечный свет.

– Так есть такой фильм? Как он называется?

– А ты упёртый… – Она удивлялась его неожиданно проявленному характеру. – Понимаешь, что я могу просто приказать тебе выключиться и стоять у стены?

– Можешь. – Но Эйдан понимал, что она этого не сделает. – Комедия, трагедия, боевик?

Он добился того, чего хотел. От чужого проявленного упорства, с которым не могла справиться, Хелена рассмеялась и просветлела лицом.

– Я поищу.