Мой вид любви

Глава 4

Микаэла

Пятнадцать месяцев спустя

Дорогой Йен,

Я смотрю на незаконченное письмо в своих руках, письмо, которое бессмысленно писать, потому что Йен мёртв и никогда его не получит. Он никогда не прочтёт ни слова из того, что написано на бумаге. Мой папа предложил мне написать Йену. Он сказал, что, когда он был моложе и у него были проблемы с наркотиками, пока он был в реабилитационном центре, то писал моей маме каждый день. Несмотря на то, что он не отправил ей ни одного письма, он находил сам процесс письма терапевтическим. Он написал восемьдесят писем, а я не могу написать даже одного. Я пытаюсь написать это письмо почти пятнадцать месяцев и у меня ничего не получается. Дорогой Йен — это всё, что мне удалось написать. Я понятия не имею, что делать дальше или писать. Мои родители думают, что мне нужно обратиться к психотерапевту, и я не против, но я не готова. Моя мама считает, что мне нужно вернуться в колледж, и, опять же, я не могу с этим не согласиться, но всё равно не готова.

— Фу-у-у-у, — произносит женский голос. — Здесь попахивает депрессией.

Я поворачиваю голову и вижу Лекси и Джорджию, стоящих в дверях. Лекси ухмыляется, а Джорджия мягко улыбается. Моё сердце сжимается, и слёзы наполняют глаза. Не могу вспомнить, когда видела их в последний раз. Может быть, на их выпускном… Вау, это было… десять месяцев назад?

— Чего, чёрт возьми, ты ждёшь? Иди сюда и обними меня, — требует Лекси. Я встаю, но застываю на месте. Если я обниму её, то потеряю самообладание. А это то, что я делаю сейчас — теряю самообладание.

— Отлично, тогда мы подойдём к тебе, — они обе пересекают комнату и заключают меня в крепкие общие объятия. Слёзы, которые подступали к моему горлу, выступают наружу. Одна за другой они текут по моим щекам, как река, прорывающаяся через плотину.

— Всё хорошо, — говорит Джорджия, потирая рукой мою спину.

— Что вы, здесь делаете?

Они, а также моя семья и друзья, несколько раз пытались навестить меня после смерти Йена, но я снова и снова отталкивала всех, пока они, наконец, не сдались и не позволили мне погрязнуть в моём горе в одиночестве.

— Мы оставили тебя в покое, но теперь не собираемся уходить, — Лекси отстраняется и кладёт руку на бедро. И тут я замечаю её волосы.

— Ты покрасила волосы? — я провожу по ним пальцами. — Срань господня, они светлые… как у блондинок-блондинок.

Лекси смеётся и бросает на меня растерянный взгляд.

— Я покрасила волосы, год назад…

— А я даже не заметила… — ох, я действительно отстойная подруга.

— У тебя случилось много всего, — говорит Джорджия, пытаясь оправдать меня.

Но так ли это? Много ли чего произошло?

С тех пор, как умер Йен, я только и делала, что оплакивала его потерю. Я бросила колледж, перестала работать в развлекательном центре, который помогает содержать моя семья. Я не занималась в спортзале. Правда была в том, что в моей жизни ничего не происходило.

— Красиво, — говорю Лекси. — Подходит к той сексуальной форме сёрфингистки, которая у тебя есть.

Джорджия смеётся, а Лекси закатывает глаза.

— Итак, что вы здесь делаете? — спрашиваю я снова.

— Сейчас весенние каникулы, — отвечает Лекси. — Мы едим в Кабо с нашими родителями и подумали, что могли бы вытащить тебя из этого дома и вывезти на несколько дней к солнцу. Я умираю от желания окунуться в волны…

Я уже начинаю качать головой, прежде чем она успевает закончить предложение, и они обе начинают хмурятся.

— Я ценю вашу поддержку, но я просто не готова ко всему этому.

Последний раз я была в Кабо с Йеном во время весенних каникул в его выпускном классе.

— Не готова к чему? — возражает Лекси. — Полететь на частном самолёте в Кабо и провести пять дней, валяясь у бассейна и на пляже?

Я понимаю, о чём она говорит, но не могу этого объяснить. От мысли о том, что мне там будет весело без него, сводит живот. Каждое общее воспоминание о нас будет заменено другими воспоминаниями, но уже без него. А я не могу этого сделать. Всё, что у меня осталось, — это мои воспоминания. Я не могу их заменить…

— Мы с Йеном вместе ездили в Кабо, — выдыхаю я.

Обе девушки хмурятся и кивают.

— Ты не можешь делать так вечно, — говорит Лекси.

— Просто ей нужно больше времени, — тут же возражает Джорджия.

Время: то, чего, как я думала, у нас с Йеном было предостаточно. Только оно закончилось задолго до того, как должно было, оставив мне только память о нём.

— Мне правда жаль, — отвечаю я им. — Я не могу. Я ненавижу, что вы проделали весь этот путь…

— Мы прилетели с родителями. У папы были кое-какие дела по фитнес-залу перед нашим отъездом, — произносит Джорджия.

— В следующий раз, — предлагаю я, но в моём тоне нет уверенности. — Спасибо, — благодарю их. — Спасибо. Спасибо.

— Пожалуйста, — Лекси вздыхает, притягивая меня в объятия. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — отвечаю я ей, прежде чем обнять Джорджию. — Желаю вам хорошенько отдохнуть.

Когда они выходят за дверь, входит моя мама. Она обнимает их и желает хорошо провести время. А потом мы остаёмся одни.

Сначала она ничего не говорит, просто подходит к балкону, где я сидела, и берёт в руки потрёпанный листок бумаги.

— Сколько таких ты написала? — спрашивает она, поднимая листок.

— Ни одного.

Её глаза на мгновение расширяются.

— Но я видела тебя…

— Это всё, что я написала, — я киваю в сторону листка, моё горло начинает сжиматься от переполнявших эмоций. Я ненавижу себя за то, что всё что я делаю целыми днями, это плачу. И когда я кажется, наконец, прихожу в себя, то снова плачу.

— О, Микаэла, — мама бросает письмо на мою кровать и заключает меня в свои объятия. — Мне больно видеть тебя такой, моя милая девочка, — моё лицо утыкается ей в грудь, и я сдавленно всхлипываю. — Я так сильно по тебе скучаю, — бормочет она, пока я плачу в её рубашку. — Пришло время, милая. Время двигаться вперёд. Ты заслуживаешь новую жизнь.

— Я не знаю, как справиться с этим, — признаю я. — Моё сердце… Мне больно, мам. — дрожь сотрясает моё тело, и мама обнимает меня крепче. — Я чувствую, что словно примёрзла к тому, что было пятнадцать месяцев назад, тому рождественскому дню, когда узнала о смерти Йена. Всё, что я делаю или о чём думаю, напоминает мне о нём, о нас, — я шмыгаю носом. — У нас были планы, и теперь… — я икаю. — Я не знаю, что мне теперь делать. Я чувствую себя такой потерянной. Он должен был быть со мной навсегда.

Мама слегка отстраняется и смотрит мне в глаза.

— Делай это день за днём. По одному шагу в день. Это всё, что ты можешь сделать. Но ты действительно должна начать двигаться вперёд.

— Я не знаю как.

— Только ты можешь это понять, — отвечает она. — Ты скорбишь. Но сидеть в этой комнате, избегая жизни, — это не выход, — она целует меня в лоб. — Я еду в развлекательный центр. Хочешь присоединиться ко мне?

Мои родители помогают управлять развлекательным центром, который был создан для того, чтобы уберечь детей от улицы. Мои бабушка и дедушка начали это, потому что мой отец был одним из таких детей.

Я качаю головой.

— Я просто…

— Я знаю, — она кивает, хмурое выражение омрачает её лицо. — Ты хочешь побыть одна, — от того, как она произносит эти слова, у меня сводит живот. Моё горе затрагивает не только меня, но и мою семью. Конечно, они дают мне личное пространство, но также по очереди проверяют меня каждый день. Даже мои тёти и дяди начали присоединяться к этому дежурству.

Мама сжимает мою руку и уходит. Я беру листок с кровати, вновь сажусь на балконе и смотрю на него. Моя мама права. Только я могу понять, что мне необходимо двигаться вперёд, а сидеть здесь, в этой комнате, изо дня в день, пытаясь написать письмо, которое не могу написать, не помогает. О чём это говорит?

Определение безумия — это делать одно и то же снова и снова, но ожидать новых результатов.

Мне нужно попробовать что-то новое. Я не могу продолжать так жить. Это разбивает сердца моих родителей.

Но куда бы мне поехать? О Кабо не может быть и речи. Мне нужно поехать туда, где я не была с Йеном. Туда, где смогу сосредоточиться на исцелении себя и движении вперёд. Может быть, даже смогу составить новый план. У меня сводит живот. Единственный план, который я хочу выполнить, — это тот, в который входит Йен. Только этого плана уже никогда не будет.

Куда я могу поехать?

И тут меня осенила идея. Я знаю такое место.

Уложив свои вещи в маленький чемодан, беру новый лист бумаги и пишу записку родителям, чтобы сообщить им, что мне пришлось уехать. Мне нужно побыть одной, чтобы начать двигаться дальше. Я даю им понять, чтобы они не волновались, но не говорю пункта моего назначения. Если я это сделаю, то они обязательно пришлют кого-нибудь проведать меня, а прямо сейчас мне просто нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Чтобы найти способ двигаться дальше.

Поскольку моя машина относительно новая — её подарили мне родители несколько лет назад на моё шестнадцатилетние, — я решаю прокатиться. До нашего пляжного домика в Венисе, Калифорния, четыре часа езды, но это пойдёт мне на пользу. Лучше всего думается в машине, с опущенными стёклами и громыхающей музыкой. Я останавливаюсь один раз выпить кофе и ещё раз в продуктовом магазине, чтобы купить кое-какие продукты, так как там определённо ничего не будет.

Мои родители купили этот пляжный домик много лет назад, так как они часто ездят в Лос-Анджелес на соревнования UFC², а также навестить моих тётю и дядю. Оба моих родителя — бывшие бойцы UFC и владеют тренировочной базой UFC, которую они унаследовали от моего дедушки, под названием Бойцовский клуб Купера. Поскольку мы редко сюда приезжали, я никогда не была здесь с Йеном.

Я добираюсь ближе к девяти часам вечера. Это первый раз, когда я была здесь одна, но это спокойный район, у воды, и здесь есть сигнализация, так что я была уверена, что я в безопасности. Я паркуюсь на подъездной дорожке и собираю свои вещи. Когда же я иду к входной двери со своим багажом в одной руке и пакетами с продуктами в другой, у меня начинает звонить мобильный телефон. Я уверена, что это мои родители. Вероятно, сейчас они прочли оставленную мной записку и гадают, где я. Балансируя сумками и багажом, вставляю ключ в дверь и открываю её. Ногой распахиваю дверь, готовясь отключить сигнализацию. Только она почему-то не срабатывает.

Хм-м-м… Это странно.

Я захожу в дом и замечаю, что горит свет. Моё сердце начинает неровно биться в груди. Здесь кто-то был? Я не слышала, чтобы мои родители упоминали о том, что собирались сдавать этот домик в аренду. Но опять же, я могла на самом деле просто пропустить эту информацию мимо ушей. Я уже собираюсь выйти на улицу и позвонить родителям, когда замечаю рядом массивную тень. Я отступаю назад, уже готовясь к бегству, когда отмечаю, что фигура тени становится больше. Появляется огромный мускулистый мужчина, и, не раздумывая, я издаю отвратительный вопль. Мои сумки выпадают у меня из рук, а багаж с грохотом оказывается на полу. Я разворачиваюсь, чтобы убежать, но дверь закрывается сама по себе, и я налетаю прямо на неё, ударяясь лбом о твёрдое дерево.

Мой мозг затуманен, а перед глазами начинают плясать звёздочки. Я слегка отшатываюсь назад, в голове пульсирует боль. Сильная рука сжимает моё запястье, и тогда я вспоминаю… здесь кто-то есть.

— Отпусти меня! — кричу я, отдёргивая руку и снова готовясь бежать.

— Эй, успокойся, — произносит мужской голос.

Решив, что лучше знать, как выглядит лицо нападавшего, я разворачиваюсь, только чтобы столкнуться лицом к лицу с Райаном Крузом.

— Райан? Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, сбитая с толку, от вопроса почему он был здесь, в пляжном домике моей семьи. Последнее, что я слышала о нём, это то, что он был военным и служил где-то за границей.

— Я в отпуске, — отвечает он, его голос звучал так же сильно, как и его хватка, которой он всё ещё продолжает сжимать моё запястье.

— Здесь? — когда я вырываю запястье, на этот раз успешно высвобождаясь из его хватки, пользуюсь моментом, чтобы разглядеть его как следует. Он на добрый фут³ выше меня, которая я ростом в пять футов два дюйма⁴, одет только в камуфляжные спортивные штаны, которые низко сидят на бёдрах. Без рубашки всё его тело оказывается выставленным напоказ. От его крепких грудных мышц, покрытых различными татуировками, до точёного пресса, вплоть до чётко очерченной буквы V, которая исчезает в передней части брюк, этот мужчина просто кричит о сексе и…

О чём, чёрт возьми, я думаю?

Я не должна была думать о нём в таком плане. Во-первых, он друг моей семьи, а во-вторых, Йен… Моё сердце сжимается в грудной клетке. Он мёртв, а я пялюсь на другого мужчину.

— Да, здесь, — отвечает он, тем самым вырывая меня из моих мыслей. Он скрещивает руки на груди, и я стараюсь не смотреть на то, какие у него громадные предплечья. Только это огромная ошибка, потому что, когда мой взгляд поднимается к его лицу, его завораживающие голубые глаза притягивают меня — они как цвет океана в прекрасный, безоблачный день.

Не в силах смотреть на него ни секунды дольше, опускаю глаза в пол. И тут мой взгляд цепляется за его босые ноги. Боже мой, у него огромные ступни.

Интересно, правда ли то, что говорят… большие ноги означают…

О Господи! Я закрываю глаза. Смотреть на Райана небезопасно. Даже его чёртовы ноги! Ноги должны быть уродливыми, а не возбуждающими.

— Да.

Я снова поднимаю на него взгляд.

— Что?

— Да, — он слегка наклоняет голову и одаривает меня дерзкой ухмылкой. — Ты спросила, верно ли то высказывание… Большие ноги означают, что у его обладателя большой член. Да, — он пожимает плечами, уголки его губ приподнимаются в широкой улыбке, а на щеках появляются две очаровательные ямочки. — Ну, по крайней мере, в моём случае. Я не могу говорить о каждом мужчине с большими ногами.

Убейте. Меня. Сейчас же. Я не могла спросить об этом вслух…

— Да, — повторяет он со смехом, который почему-то звучит мужественно и мелодично одновременно.

— Что? — спрашиваю я, одновременно смущённая тем, что мои слова срываются с губ с неким придыханием, и злая на своё тело за то, что оно так себя ведёт.

— Ты действительно спросила это вслух.

— Здесь, должно быть, какая-то ошибка.

— О том, что у меня большой член, или что ты спрашиваешь об этом вслух?

— О том, что ты здесь! — кричу я, моё лицо и шея вот-вот сгорят от накрывшего меня чувства стыда и гнева.

Райан в ответ начинает смеяться ещё громче.

— Могу тебя заверить, я не скваттер⁵. Мне не только позволили быть здесь, но и пригласили.

— Но кто?

— Твой отец.