Мы встретились в декабре

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Алекс

18 декабря

До Рождества осталась неделя, а мне нужно готовиться к экзаменам в конце семестра. Перспектива лежать в постели и слушать Джесс вместе с Джеймсом не совсем привлекательна. Я решаю, что с таким же успехом могу вернуться домой, повидаться с мамой, выполнить какую-нибудь работу по дому и насладиться едой, которую мне не придется готовить самому, до начала следующего семестра. Собираю свои конспекты и учебники и запихиваю их в дорожную сумку вместе с кучей футболок, джинсов и прочего барахла. Я отправляю сообщение маме, чтобы убедиться, что она не против моего внезапного приезда. Она не отвечает. Думаю, учитывая прошлый опыт, она, вероятно, не будет против, и я закрываю за собой дверь Олбани-роуд.

Всегда забываю, как пышно празднуется Рождество в Кентербери. Рыночные прилавки ломятся от лебкухена (прим. традиционные пряники из франконо-баварского города Нюрнберга) с ароматом корицы и раскрашенных деревянных игрушек. Пабы забиты людьми в полосатых бретонских топах и пляжных туфлях, которые потягивают глинтвейн и неторопливо обедают. Университет закрылся на конец семестра, но здесь по-прежнему полно студентов. А моя мама дома, где она выложилась по полной с огромной восьмифутовой елкой, украшенной со вкусом подобранными серебряными безделушками. У нее полный дом гостей с ее художественного класса.

— Так приятно, что ты здесь, дорогой, — говорит она, закрывая за мной дверь, затем притягивает меня к себе, чтобы обнять. Кухня битком набита людьми, которые, кажется, знают, кто я такой. Я тронут тем, что она, возможно, наконец-то осознала мою идею ухода за больными, и с гордостью рассказывает всем, что да, это Алекс, и да, он тот, кто переучивается на медбрата. Это мило, хотя и немного ошеломляет. В конце концов, я сбегаю наверх. Мел пишет, чтобы проверить, что я здесь выживу.

Я отвечаю, что теперь она мне должна. И не раз.

20 декабря

Не успевает и недели пройти, как все становится невыносимым. Я не давал никаких обещаний о том, что останусь здесь на все праздники из-за работы. У мамы уже есть планы провести все Рождество, помогая в бесплатной столовой в городе, так что я не должен чувствовать себя виноватым из-за того, что бросил ее в этом году и оставил одну. Она, кажется, довольно спокойно относится к этому.

— Ты всегда мог бы остаться здесь на Рождество, дорогой, — говорит она, стоя в дверях и наблюдая, как я запихиваю вещи обратно в дорожную сумку. — Я ведь вернусь к шести. Или ты мог бы прийти и помочь нам. Может, им понадобится запасной медбрат.

Я качаю головой:

— Все в порядке, честно. Мне нужно пойти и как следует попрощаться с ребятами в доме и освоиться на новом месте.

— А что насчет Рождества? — она выглядела обеспокоенной. — Мне неприятно думать о том, что ты сидишь там в одиночестве, когда здесь есть отличная кровать. И в День подарков ко мне придет компания из Бридж-клуба на фуршет.

— Я не буду один, честно.

Понятия не имею, будет ли кто-нибудь поблизости на Рождество. Я наполовину подумываю, что мог бы просто подработать через агентство и подзаработать немного денег до начала семестра. Благодаря смехотворно низкой арендной плате Бекки мне удалось сохранить приличную часть моих резервных сбережений, но как только я перееду, они начнут быстро таять. Если я буду работать все праздники, у меня не только появится приличная сумма денег, но и мне удастся избежать каких-либо неловких встреч с Джесс и Джеймсом. Отличный бонус. Я гений.

Я возвращаюсь домой, ну, пока это мой дом, на Олбани-роуд и ухитряюсь потратить время до Рождества на работу и перебором вещей. Роб работает допоздна, Эммы нигде не видно, думаю, потому, что мы оба немного избегаем друг друга, а Бекки уехала в поездку на север повидаться с родителями, так что возникает странное ощущение напряженности.

Когда я добираюсь до своей комнаты, мне звонят и сообщают, что Абео, Оли и я прошли проверку домовладельца без происшествий. Все кажется немного странным и окончательным. Нам лишь нужно разобраться с арендованным фургоном, чтобы мы смогли переехать за три дня до Рождества, а затем заскочить в «ИКЕЮ» и купить все самое необходимое. То, что я считал само собой разумеющимся, живя у Бекки, заключалось в том, что дом был полностью меблирован, со всем, что оставили здесь ее бабушка с дедушкой. Нам не пришлось покупать ничего, кроме консервного ножа. Думаю, на Олбани-роуд я многое воспринимал как должное.

Джесс

Рождественский рабочий ланч, по-видимому, легендарен. Приходят все, бронируют целый ресторан и занимают его на вторую половину дня. Но я просто не в настроении. Когда я убегаю в туалет, мимо проходит официант, предлагая мне что-то вроде причудливого на вид канапе. Я качаю головой и запираюсь в кабинке, присаживаясь на краешек туалета. Из динамиков звучит музыка Элтона Джона, а я слушаю, как входят две женщины из редакции, болтающие об авторе, с которым они кошмарно работали. Я сижу, молчаливая и терпеливая, а они моют руки, заново подкрашивают губы и уходят, все еще ворча о том, как поздно он сдал свою последнюю рукопись и как это испортило все планы на следующую весну.

Как только убеждаюсь, что все тихо, я выхожу из кабинки и мою руки и лицо, глядя на себя в зеркало. Я выгляжу усталой и немного несчастной. Сегодня Рождество, я живу в Лондоне, и ведь это все, о чем я когда-либо мечтала. Думаю об этом времени в прошлом году и о том, как у меня кружилась голова от волнения, были широко раскрыты глаза, я была готова впитывать все в себя. Прямо сейчас я бы хотела просто улизнуть куда-нибудь и отдохнуть. Наверное, это лишь усталость к концу года, говорю я себе, расправляя плечи и глядя на себя в зеркало. Наношу еще один слой красной помады в качестве защитного барьера.

Я спускаюсь обратно по лестнице и склоняюсь над плечом Джав, на которой надета фиолетовая рождественская корона.

— Мне немного нехорошо, — тихо говорю я. — Не хочу большой суеты, поэтому просто собираюсь улизнуть, пока они не подали пудинг. Дашь людям знать, если они спросят?

Она кивает, помахивая бокалом просекко в руке:

— Уверена, что тебе просто не нужен еще бокальчик?

— Определенно нет, — я качаю головой.

Как только выхожу на свежий воздух, я чувствую себя более по-человечески. Я сверяюсь с картой в телефоне, чтобы убедиться, что иду в правильном направлении, и решаю, что отправлюсь домой через Гайд-парк.

Силуэты голых деревьев вырисовываются на фоне серебристо-серого неба. Мимо пробегают собаки, их владельцы несут длинные пластиковые метатели мячей и тепло одеты защищаясь от декабрьского холода. Я в платье, усыпанном крошечными рождественскими звездочками, поверх которого накинуто большое красное пальто. Сменила рабочую обувь на кроссовки, неся их в рюкзаке за плечами. Наблюдаю за проходящей мимо парой — его рука обнимает ее за талию, и я чувствую укол вины. Софи говорит, что у Джеймса все хорошо на работе, но я все еще думаю, следовало ли мне подвести его к разрыву помягче. Но я думаю о бабушке Бет и о том, как она сказала мне помнить, что у меня лишь одна жизнь и что я должна расстаться с ней оставив позади как можно меньше сожалений. Забавно, но как бы сильно он ни нравился маме и бабуле Бет, я его не любила — я имею в виду, он мне нравился, и с ним я чувствовала себя в безопасности, и все такое прочее… но я определенно его не любила. А быть вместе с неподходящим человеком было бы в миллион раз хуже, чем быть одинокой.

Я прохожу мимо стойки проката велосипедов, где мы с Алексом брали велосипеды во время одной из наших первых совместных вылазок. Я чувствую, что он избегает меня, но когда я попыталась поднять этот вопрос с Бекки, стараясь, чтобы это прозвучало как можно непринужденнее, она лишь издала ни к чему не обязывающий звук о том, что он возвращается учиться к своей маме.

— К нам кое-кто придет взглянуть на комнату, — напомнила она мне тем утром за завтраком. Я в замешательстве подняла глаза.

— А что насчет девушки, которую знает Эмма?

— Ммм, — сказала Бекки с сомнением. — Дэн — мой друг по работе. Он расстался со своим парнем и живет на диване у друга. Я оказываю ему услугу. И после всего этого, — она подняла глаза к потолку и покачала пальцем взад-вперед, указывая в направлении комнат Алекса и Эммы, — ну, после всей этой ситуации, думаю, мы хотим минимального драматизма, не так ли?

Мои глаза расширились от удивления, и Эмма встретила мой взгляд понимающим взглядом. Я понятия не имела, что она знала о том, что происходит.

Останавливаюсь, чтобы присесть на скамейку. Мое дыхание клубами поднимается в морозный воздух. Мимо проходит семья, дети тащат палки, родители сгибаются пополам от смеха над их выходками. Ловлю себя на мысли, что хочу именно такую семью. И тут меня осеняет. Почти Рождество, а я здесь, одна, в Лондоне. У меня никого нет. Насколько я могу судить, в издательствах полно женщин и геев, так что шанса встретить кого-нибудь на работе практически нет, и ничто на этой планете не убедит меня снова попробовать онлайн-знакомства.

Мне придется провести остаток своей жизни в одиночестве. Может быть, я заведу кошек. Или собаку. Вот только я никогда не смогу позволить себе купить жилье. Я испускаю тяжелый, порывистый вздох. Может, мне стоит просто бросить все это и вернуться в Борнмут. Если бы я вернулась в маркетинг, то могла бы найти приличную работу и скопить задаток. Я могла бы даже, морщусь от такой перспективы, переехать к маме на некоторое время, пока коплю деньги.

Для этого мне нужно быть чертовски отчаявшейся. Я наблюдаю, как два лебедя грациозно кружат по пруду, и достаю свой телефон, чтобы сделать снимок, быстро редактирую его, а затем загружаю в «Инстаграм». Софи почти сразу же ставит лайк, и оставляет комментарий под ним:

Не похоже на вечеринку в издательстве.

Я набираю ответное личное сообщение:

Я сбежала. Не смогла этого выносить.

Чем ты сейчас занимаешься? Печатает Софи.

Направляюсь домой. Немного прогуляюсь и подумаю.

Звучит лучше, чем мой день, печатает она после минутной паузы. Последние четыре часа я провела на полу в ванной, обнимая унитаз. Это отвратительно.

Я смотрю на Кенсингтонский дворец, направляясь к Олбани-роуд, и думаю о герцогине Кембриджской и ее гиперемезисе гравидарум. Представьте, что вы вот так находитесь на виду у публики и просто хотите лечь на кафель в ванной и тихо умереть, но вместо этого вам приходится вставать, делать счастливое лицо и пожимать людям руки. Когда подхожу ближе, то понимаю, что перед оранжереей во дворце стоит огромная сосна, усеянная миллионом волшебных огоньков.

Уличный торговец в толстой шерстяной шапке и перчатках без пальцев продает горячие каштаны. Он предлагает их мне, я достаю немного денег и покупаю маленький пакетик, засовывая его в карман своего пальто. Они лежат там, согревая меня, пока я возвращаюсь на Олбани-роуд. Но что-то тянет мои ноги в другом направлении. Прохожу мимо магазинов, украшенных гирляндами, и покупаю экземпляр «Большого выпуска» у человека, который стоит у вокзала Квинсуэй. Звонит телефон, а я чуть не роняю его от удивления, когда вижу, что это мама.

— Привет, любимая, — говорит она, — не могу долго говорить, — она всегда так начинает разговор. Не знаю, почему она никогда не звонит, когда не занята, но, похоже, ей нравится жить своей жизнью, занятой до предела.

— Привет, — говорю я, держа телефон одной рукой и нажимая кнопку на светофоре другой. Маленькая девочка сердито смотрит на меня и снова нажимает на кнопку.

— Я должна была это сделать, не так ли, мамочка?

Смотрю на ее мать и делаю извиняющееся лицо. Она качает головой, смеясь:

— Это не проблема, правда, — говорит она, беря маленькую девочку за руку и толкая коляску через дорогу.

— Как там бабуля Бет? — я спрашиваю.

— Ох, с ней все в порядке, абсолютно в порядке. Я сказала ей, что вы с Джеймсом, возможно, приедете к ней на Рождество.

— Только я, — тихо отвечаю. Я прохожу мимо безумно дорогих домов с двойными фасадами и огромными настоящими рождественскими елками в эркере каждого окна.

— Ох, какая жалость, — говорит мама, и в ее голосе звучит неподдельное смятение. — А чем занят Джеймс?

— Не знаю.

— Что ты имеешь в виду? — снова пауза, и я почти слышу, как шумят шестеренки в ее мозгу. — О нет, Джесс. Он порвал с тобой?

Я фыркаю, надеюсь, она этого не слышит.

— Нет, мам, я порвала с ним, — говорю я.

— Ради всего святого. Почему?

Кажется, она абсолютно поражена. Ни за что на свете моя мать, которая вечно сама себе на уме, и которая мечтает найти хорошего, солидного, стабильного мужчину, на которого можно положиться, никогда не могла представить, что я закончу отношения с кем-то вроде Джеймса.

— Просто не думаю, что из этого что-то получится.

— Ты не уделила вашим отношениям достаточно времени, — категорично говорит она.

— Нет, я просто поняла, что на самом деле не любила его. Он милый, но нельзя просто так выходить замуж за милого парня, а это то, что я бы в конечном итоге сделала.

— Ох, Джесс, — снова повторяет она. — Что ты собираешься делать теперь?

— Не знаю, — говорю я, останавливаясь на окраине Маленькой Венеции и глядя на каналы. Предвечерний свет отражается на воде, и выглядит так, как будто кто-то пролил горшок с золотом, который плавает на поверхности воды, повсюду вспыхивая ослепительным мягким светом. Я хочу сделать снимок до того, как солнце скроется за зданиями на западе.

Это странно. Все создает атмосферу для моей новой гламурной жизни в Лондоне, а я подозреваю, что в конечном итоге придется разделить рождественский обед с бабулей Бет, Сирилом и моей мамой (если только ей не поступит предложение получше) в столовой бабушкиного дома престарелых.

Мы прощаемся и я вешаю трубку. Делаю несколько снимков и направляюсь в кафе, где мы с Алексом всегда любили посидеть и выпить кофе с брауни после прогулки. Сейчас половина третьего, а зимой оно закрывается в половине четвертого, как раз перед тем, как окончательно стемнеет.

— Привет, любовь моя, — говорит Лона, владелица. — Что тебе подать? И где Алекс?

Я пожимаю плечами:

— Вообще-то, я не уверена.

— Давненько вас не видела. Поссорились?

— Нет, — говорю я, беря чашку кофе и насыпая сахар. — Просто заняты работой и прочим. Ты знаешь, что Алекс переезжает на другой конец города?

Она задумчиво кивает:

— Он хороший парень.

— Так и есть, — соглашаюсь я. Но Бекки проболталась, что у них с Эммой все может наладиться, и все движется своим чередом. Думаю, может, и мне тоже пора переехать. Бекки никогда там не бывает, и, хотя мне нравится Роб, он не так часто бывает рядом. Кто бы ни подселился к нам, это будет странно. Я понимаю, что буду скучать по Алексу.

Может быть, мне стоит ненадолго вернуться домой. Я потягиваю кофе и смотрю на канал. Может, у меня просто такое шаткое настроение, потому что прошел почти год, а я все еще чувствую себя новенькой на работе.

Смотрю на свой телефон и вижу новое сообщение от Джен.

О Боже, я получила роль. Я ПОЛУЧИЛА РОЛЬ.

Для Джен это значит очень многое — я просто знаю это. Это роль в шоу в Вест-Энде, и она просто создана для нее. Я чувствую комок в горле и понимаю, что по моей щеке скатывается слеза. Вытираю ее рукавом. Я так чертовски ею горжусь.

ПОЗДРАВЛЯЮ! Это потрясающе! Ты великолепна и заслуживаешь этого. Люблю тебя, ххх, — отвечаю я.

Джен, это только начало. Ты абсолютная ЗВЕЗДА, ххх, — печатает Софи. А дальше пишет что-то еще. Она все еще что-то печатает, затем мгновение спустя маленькое уведомление меняется с «Софи печатает» на «Софи записывает». Я хмуро смотрю на экран.

Секундой позже в нашем групповом чате появляется голосовое сообщение.

— Эй, — говорит Софи, — это я, — следует пауза. — Ну, очевидно, что это я. Неважно, послушайте, мне нужно кое в чем признаться, и я собиралась сказать вам об этом сегодня, а ты, Джен, первой сообщила потрясающие новости, кстати, поздравляю, так что я подумала, что, может быть, сегодня подходящий день для этого, — и она смеется, что звучит совсем на нее не похоже. — Дело в том, что мы с Ричем сегодня кое-что сделали. Кое-что спонтанное. Ну, на самом деле это было не так уж спонтанно, потому что нам пришлось заказывать все за две недели вперед, но мы никому не сказали, о Боже, простите, я много болтаю, но мы ПОЖЕНИЛИСЬ, — последнее слово звучит как какой-то визг, затем раздается хихиканье, и сообщение заканчивается.

Я нажимаю кнопку записи.

— Черт возьми, Софи. Что вы сделали? Точнее, поздравляю! Боже мой, — я нажимаю «отправить», затем добавляю, подумав: — Я думала, тебя все еще тошнит?

Джен печатает сообщение.

О БОЖЕЧКИ, Я, ДОЛЖНО БЫТЬ, СПЛЮ.

Нет! — Софи печатает ответ. — Вы же знаете, как сильно Рич тянул с назначением даты. Ну, мы поговорили, и выяснилось, что все, чего он хотел — это просто пожениться, а не устраивать всю эту грандиозную свадьбу. Ох, и да, меня тошнит. Но гораздо приятнее делать это в Париже.

Но ты же планировала свадьбу с тех пор, как тебе было лет ДЕВЯТЬ, пишет Джен.

ПАРИЖ??? Я нажимаю «отправить».

Еще одна пауза, пока Софи записывает новое голосовое.

— Не хочу печатать, — говорит Софи, и я слышу смех Рича на заднем плане. — Мы едем в поезде в Париж на медовый месяц. Оказывается, быть спонтанной на самом деле довольно весело. Люблю вас, поговорим, когда вернусь…

И она печатает цепочку поцелуйчиков.

Я откидываюсь на спинку стула, кладу телефон, и на секунду мне кажется, что я снова расплачусь. Не знаю, что со мной сегодня не так. Такое чувство, что жизнь движется вперед у всех, кроме меня. И снова я задаюсь вопросом, не следует ли мне просто отказаться от попыток стать жительницей Лондона и вернуться в Борнмут, трусливо поджав хвостик. У меня там миллион и одна старая школьная подруга, и Джен с Софи постоянно будут навещать меня. Софи даже пару раз что-то упомянула насчет переезда обратно, потому что за те же деньги ты получишь там гораздо больший дом, и ей нравится идея о том, что ребенок будет жить у моря. Но не знаю.

Я начинаю набирать сообщение для Бекки, просто чтобы посмотреть, что почувствую, если увижу его набранным.

Привет, Бек, начинаю я. Я тут подумала, что, возможно, лондонская жизнь не для меня. Я решила предупредить о выселение и вернуться к пляжу.

Алекс

Просто удивительно, как кто-то мог накопить столько случайных вещей за год. Я запихиваю стопку обрывочных конспектов по курсу в коробку и переворачиваю содержимое ящика своего стола, чтобы посмотреть, есть ли там еще что-нибудь, что стоит спасти.

— Все в порядке, приятель?

Поднимаю глаза и вижу Роба в дверном проеме. На нем брюки шеф-повара и черная футболка, а еще он отращивает бороду. Он выглядит хорошо. И счастливым.

— Без тебя здесь все будет не так. Как думаешь, будешь приходить и навещать нас время от времени?

Я растроганно улыбаюсь ему. Роб не только дал мне несколько полезных жизненных советов, но и научил меня, как приготовить джалфрези из баранины со всеми видами гарниров.

— Время от времени, — говорю я, чувствуя себя немного грустным, зная, что это маловероятно. Я не могу приходить и видеть Джесс и Джеймса такими влюбленными и довольными. Даже сейчас это кажется странным, потому что я не видел ее несколько недель. Я скучаю по нашим разговорам. Лондон казался другим, когда я делился им с ней — как будто я видел его впервые, заново. Но, я мысленно встряхиваю себя, все кончено. — Но у меня впереди действительно напряженный год в колледже.

— Ага, — кивает Роб. — Готов поспорить так и есть. Общался в последнее время с Джесс?

— Не совсем, — отвечаю я, разглядывая вещи на своем столе. Я беру зеленый нефритовый камень, который мне подарили в киоске для гаданий, когда мы с Джесс бродили по Кэмдену, и сую его в карман.

— Знаешь, что ее поездка в Венецию прошла не так уж хорошо?

Я вскидываю голову и смотрю на Роба, произнося резче, чем хотел:

— Что ты имеешь в виду? С ней все в порядке?

— О, думаю, с ней все в порядке. Даже более того. Меньше похоже на романтический отпуск, а больше на расставание.

Мое сердце колотится о ребра.

— Расставание? — такое чувство, будто кровь шумит у меня в ушах.

— Угу, — Роб спокойно смотрит на меня. — Сказала мне некоторое время назад, когда мы завтракали. Мы говорили о том о сем, и она просто рассказала это. Сказала, что поняла, что не испытывает к нему ничего, кроме дружеских чувств, поэтому, когда он предложил ей переехать к нему, она ответила ему чертово «нет».

— Ауч, — говорю я, чтобы скрыть свой восторг.

Он кивает:

— Ага. Ну… — Роб протягивает руку, и я встаю и делаю вид, что собираюсь пожать ее, но он заключает меня в медвежьи объятия и крепко хлопает по спине. Отпуская, он бормочет со своим грубоватым акцентом Глазго: — Думаю, тебе стоит немного подумать о том, чтобы рассказать Джесс о своих чувствах.

— Мне? — я удивлен, что Роб, кажется, понял, что происходит или, лучше сказать, чего не происходит. Я вздыхаю.

— Ага. Тебе. Нет смысла упускать такую возможность, м? Увидимся позже, приятель.

И, взмахнув рукой, Роб закрывает за собой дверь и оставляет меня стоять в море картонных коробок и наполовину упакованных пакетов, а в голове у меня все путается.

Я беру телефон и просматриваю сообщения. Последнее, что я получил от Джесс, было фото терьера в рождественском свитере, гуляющего на поводке по Гайд-парку пару дней назад. Подписи нет, только фотография и смеющееся лицо.

Может, мне стоит написать ей прямо сейчас. И что сказать?

О, привет, я слышал, ты бросила Джеймса… а что так? Вряд ли. Мое сердце, кажется, перестаралось, и оно так громко стучит в груди, что мне кажется, оно вот-вот вырвется наружу. Конечно…

Я нажимаю на «Инстаграм», проверяя, обновила ли она свое местонахождение. Всегда поддразниваю ее, что она не может удержаться от того, чтобы не задокументировать каждую секунду своего дня.

— Если бы за тобой охотился серийный убийца, — сказал я ей однажды, — все, что ему нужно было бы сделать, это проверить «Инстаграм», и он бы вышел на твой след уже через секунду.

Я прокручиваю главную страницу вниз, и на экране появляется ее лицо. Конечно же, здесь есть фотография — я увеличиваю изображение, смотрю на золотистый отблеск на воде и на солнце, садящееся за канал в Маленькой Венеции: пятнадцать тридцать, указано время внизу. Сейчас без десяти четыре. Наверняка она все еще там?

Хватаю свой бумажник и закрываю за собой дверь спальни. Несусь вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, почти спотыкаясь о собственные ноги, и рывком открываю входную дверь. Затем у меня появляется озарение, и я бегу обратно вверх по лестнице в свою комнату. Хватаю книгу, которую у меня так и не появилось возможности подарить ей, и засовываю ее в задний карман джинсов, прежде чем снова выскочить за дверь.

Снаружи, на Олбани-роуд, уже темнеет, и небо странно голубое с оранжевым оттенком. На улице ужасно холодно. У меня перехватывает дыхание, когда я бегу по улице, перепрыгивая через груду картонных коробок, сложенных у красного почтового ящика, и направляюсь в сторону Маленькой Венеции. Звуки рождественских песнопений на углу Тэлбот-роуд доносятся до меня, когда я на минуту останавливаюсь, согнувшись пополам, переводя дыхание. Боже, мне реально необходимо вернуться в спортзал.

— Мамочка, — говорит маленькая девочка, кутающаяся от холода в ярко-красное шерстяное пальто, — как ты думаешь, Деду Морозу бывает холодно, живя на Северном полюсе?

— Определенно нет, — говорю я, выпрямляясь и глядя на маленькую девочку с серьезным лицом. — Думаю, у него хорошее теплое пальто, прямо как у тебя, чтобы он не замерз.

— Именно, — сказала мать, заговорщицки улыбнувшись мне. — Видишь. Этот милый человек тоже это знает. Все это знают.

Я снова срываюсь на бег. Уличные фонари горят, и машины выстраиваются в ряд с красными автобусами и массивными черными лондонскими такси вдоль Деламер-Террас, когда я направляюсь к деревьям и воде Маленькой Венеции. Добежав до конца дороги, я останавливаюсь на пешеходной дорожке и прикрываю глаза рукой, осознавая, что начинают падать крошечные хлопья снега.

Это… Я прищуриваю глаза…

Это определенно она.

— Джесс!

Я вижу ее, сидящую на улице, несмотря на пронизывающий холод, на ее темных волосах черная шапочка с помпоном, вокруг шеи обмотан толстый шарф. На ней красное пальто, и она выделяется в толпе людей — как будто она здесь одна. Она встает и кладет что-то в свою сумку.

— Джесс! — зову снова, и она полуобернулась, как будто услышала меня, но не совсем в этом уверена.

Джесс

Я засовываю телефон обратно в сумку и встаю, ставя кофейную чашку и пакетики с сахаром обратно на поднос. Не могу решить, что делать.

И тут мне кажется, я слышу, как кто-то зовет меня по имени. Я оглядываюсь по сторонам, гадая, не мерещится ли мне все это. И секундой позже, более настойчиво, я слышу это еще раз.

— Джесс!

В начале дороги стоит Алекс, его футболка выглядывает из-под огромного синего свитера, который он носит дома, он без пальто, несмотря на то, что на улице ноль градусов и начинается снегопад. Мое сердце бьется так, словно кто-то разрядил в него около миллиона вольт электричества, и я подхожу к нему, пока он прокладывает себе путь сквозь блуждающих туристов, натыкаясь на них и извиняясь, его лицо, его прекрасное лицо, одна огромная нелепая улыбка счастья.

Мы подходим друг к другу и стоим на дорожке у канала, рядом с плавучим домом, в котором, как мы оба говорили, хотели бы пожить, и мгновение смотрим друг на друга.

— Привет, — говорит Алекс через мгновение.

— Как ты узнал, где я?

— Ты всегда оставляешь след, — говорит он и протягивает руку, разворачивая одну из кисточек моего шарфа. — Я приготовил тебе подарок на день рождения. Эм, извини, что поздно, но… — говорит он, вытаскивая книгу из заднего кармана. Он протягивает ее мне. Она завернута в коричневую бумагу и перевязана бечевкой. Я тяну за нее, и обертка снимается.

— Загляни внутрь, — говорит он.

Это подписанный экземпляр «Один день». Я чувствую, как мои щеки розовеют от счастья:

— Это так мило.

— Все хорошо? Я подумал… — он выглядит немного застенчивым.

Я смотрю на небо.

— Снег идет, — говорю я без всякой причины. Как будто он сам этого не заметил. Как будто это правда имеет какое-то значение. Мой мозг не работает должным образом.

Он кивает.

— Дело в том, что я поговорил с Робом, — начинает он говорить.

Он пристально смотрит на меня. Я подношу руку к лицу.

— У меня шоколад на носу или что-то в этом роде? — спрашиваю я.

Он качает головой:

— Ты порвала с Джеймсом.

Я киваю. Что-то внутри меня издает гигантский взрыв, как будто я фейерверк, и кто-то поджег первый фитиль. На улице очень холодно, но я бросаю перчатки на тропинку у канала и делаю шаг к нему. Мое сердце вот-вот разорвется, и я думаю, что если просто не сделаю что-нибудь с этим прямо сейчас, то не знаю, что произойдет…

— Что насчет… я имею в виду… — я открываю рот и пытаюсь найти способ сказать то, что хочу, но, похоже, нет способа спросить об этом.

— Эмма? — он читает мои мысли. Я киваю.

— Друзья.

Я слегка приподнимаю брови.

— На самом деле ничего никогда не было. Я имею в виду, что мы только друзья. Это все. Ну, дело в том, что этого не могло быть, потому что… — он останавливается и прикладывает ладони ко лбу, закрывая глаза, как будто пытается сосредоточиться. — Потому что дело в том…

— В чем же дело, Алекс? — мое сердце так громко стучит у меня в ушах, что внешний мир, кажется, просто исчез. Я наблюдаю, как он наклоняется и поднимает мои перчатки, держа их в одной руке.

Сейчас он еще ближе ко мне, так близко, что думаю, возможно, он услышит стук моего сердца в груди.

— Дело в том, — он делает вдох и смотрит на меня своими огромными карими глазами. — Я люблю тебя, Джесс.

У меня перехватывает дыхание. Мимо проходит пара, и я вижу, как они смотрят друг на друга, и один говорит другому «о-о-оу». На брови Алекса лежит снежинка, я протягиваю руку, чтобы смахнуть ее, и он ловит мою руку своей, и на мгновение мне кажется, что все снежинки в мире остановились, всего на секунду, и я смотрю в лицо Алекса и вижу его бороду и его расплавленные карие глаза, и то, как неопрятно торчит одна бровь, и его волосы присыпаны снегом, и…

— Забавно, — и я не знаю почему, но мне кажется, что все мое лицо — это один огромный луч счастья. — Потому что я тоже тебя люблю.

Я встаю на цыпочки и на секунду касаюсь поцелуем уголка его рта, вдыхаю его знакомый запах, и мне кажется, что у меня могут подкоситься ноги. А потом он роняет мои перчатки, а я роняю сумку, и он притягивает меня к себе, так что я чувствую, как под его свитером его сердце бьется еще сильнее, чем мое, и мы целуемся. И снова начинает падать снег, а я даже не замечаю этого. Запускаю руки в тепло его джемпера и чувствую кожу его спины под рубашкой, а она обжигающе горячая.

— У тебя чертовски холодные руки, — говорит он, отстраняясь и смеясь.

— Думаю, может, нам стоит пойти домой, — говорю я. И беру его за руку, и мы вместе идем обратно в темноте мимо кофейни, пахнущей корицей, и коротким путем мимо «Собаки и хорька», где из динамиков играют «Last Christmas», и мы слышим басы, когда кто-то открывает дверь. Он смотрит на меня, на секунду взмахивает моей рукой и улыбается.