Надежда для Бирюка (СИ)

Эпилог

Митрофан

Митрофан стоял у машины, разговаривал с Серёгой, обсуждали строительство нового дома. Друг решил перебраться, расшириться, выбрал участок рядом с новым жильём Гучковых.

Хорошее место, просторное, высокое, с видом на реку, центр села недалеко, со всеми нехитрыми благами цивилизации.

— Как Надежда себя чувствует? Скоро уже? — спросил Серёга, кинув взгляд на соседский «коттедж», вспомнив соседство с новым врачом ФАПа.

Ох и смеялся тогда Серёга над городской дамочкой, недоумевал, что такая краля в их глухомани забыла. Нет, хорошо, конечно, что медика выделили, медпункт открыли, что помощь теперь можно получить рядом с домом, не надо добираться в райцентр, отстаивать очереди в ЦРБ, но эта Надежда Андреевна — курам на смех сельский житель.

И машинка её, бестолковая, и цвет волос чудаковатый — чуть розовый. Всё вызывало добрую усмешку у сельского мужика, выросшего на земле.

Митрофан не интересовался новой жительницей, хоть разговоров ходило по селу море разливанное.

Приехал человек, живёт, лечит — вот и славно. Спасибо скажите, а не обсуждайте, на какой машине ездит, какой высоты каблуки носит.

Его тогда мало что интересовало, жил по наитию, накатано как-то жил. В нужное время вставал, в нужное ложился, о детях заботился, сестре помогал, работал много, посты держал, в церковь захаживал.

Ответы искал, отчётливо понимая, что нет их — ответов-то. И не будет.

Кто ответит, зачем его Маша богу так рано понадобилась? Почему от лечения отказалась? О чём думала в последние дни?..

Она закрылась тогда, почти не разговаривала, только молилась, да смотрела глазами бездонными, будто душу из мужа высасывала…

Сказать, что мир захлопнулся, перестал существовать после смерти жены, Митрофан не мог. Он жил, просыпался каждое утро, следил за детьми, планы строил, даже смысл видел в своём существовании: детей на ноги поднять, каждого выучить, до ума довести.

Но что-то, какая-то тонкая, звенящая часть внутри испарилась. Может, душа?

В депрессию впадать не было времени. Не знал такого диагноза Митрофан, не верил попросту. По силам испытания выпадают, если суждено ему было вдовцом стать, то не роптать нужно, судьбу проклинать, а жить во что бы то ни стало.

Нести ношу, которая выпала. И не абы как, а чтобы не стыдно было перед собой в первую очередь.

Тогда-то, через два с половиной года вдовства, когда улеглось в сердце, ответы стали появляться, пришло, наконец, смирение, появилась в его жизни надежда… по имени Надежда Андреевна.

Прав был Сергей — курам на смех сельский житель. Не на своём месте человек, окружающий пейзаж ей, как с чужого плеча.

Пуховик белый по размеру, шапка цвет глаз подчёркивает, варежки пушистые теплоты образу добавляют, уюта какого-то, желания руки в варежках этих согреть, а сама Надежда, словно птица с экватора в их края по ошибке залетевшая.

Оттого перепуганная, взъерошенная, искры пускающая. Не подходи, спалит.

Митрофан не собирался подходить, хоть тянуло со страшной силой. Он припомнить не мог за весь свой мужской век, чтобы так на женщину реагировал, а ведь ему, молодому, не бывшему с женщиной больше трёх лет, абсолютно любая должна была быть привлекательна, но не была.

Взял и вычеркнул этот аспект из своей жизни. Нет возможности жить по-честному, по совести, значит, доля такая ему выпала. Бегать, как кобелю на собачьей свадьбе, хватать без разбора, не глядя, присваивать, идти дальше, невзирая на последствия для души и тела, не хотел.

Может и глупо, Серёга то и дело подсылал к нему молодых разбитных дамочек, жаждущих быстрого удовлетворения собственных потребностей для обоюдного удовольствия, но Митрофан не мог…

Противно, стыдно перед собой.

Не свинья он — инстинктам следовать. Человек, значит, в руках себя держать должен.

Он и держал, пока не сорвался, потому что вдруг оказалось, что он не только из плоти, крови, разума и души состоит, но и из сердца, где помимо его воли поселилась надежда по имени Надежда.

Честно говоря, тогда Митрофан боялся, что в браке с Надей будет сложно. Легко ладить, когда люди из одного теста, когда одинаковые взгляды на жизнь, воспитание детей, быт, наконец.

Одни привычки на двоих, одно мировоззрение, менталитет один, религия… Всё, что остаётся — договариваться, не молчать, как вышло у него с первой женой.

А когда вторая половина не знает того, что не просто является твоей жизнью, а давно стало частью генетического, культурного кода? Как поступать? Объяснять необъяснимое, с молоком матери впитанное?

Но как ни странно, это проблемой не стало. Достаточно оказалось разговоров и умения находить компромиссы, как во вне, так и внутри себя.

Договороспособности. Если случались недопонимания, то не больше, чем в любой другой семье, даже одной религии.

Толк, согласие одно, люди же всегда разные.

Основной проблемой была работа Нади. Сначала она не могла уволиться, потому что не отработала пять лет — время декрета не входило в стаж. Потом уже не хотела, вернее, не могла бросить своих пациентов.

Их дом превратился в место паломничества местных жителей, которые шли сплошным потоком, невзирая на все условности, запреты, разговоры. Люди болели не по расписанию, спешили за врачом не в рабочие часы, а по мере надобности.

Вот и сейчас Митрофан привёз Надю к страдающей давлением пациентке.

Мироновне не один раз давали направление в ЦРБ, необходимо было пройти более тщательное обследование у кардиолога и эндокринолога — словами Нади, сам Митрофан в медицине не разбирался, — только мало того, что она никуда не ехала, ещё и убивалась на огороде до очередного криза. Тогда соседи сломя голову неслись к Надежде Андреевне, она быстрее примчится, чем скорая.

Надежда ругалась, грозила в следующей раз не приходить. Мироновна каялась, обещала поехать в больницу, как только придёт в себя, но ехала не в ЦРБ, а на дальний огород или пасеку.

Вот и сейчас Надя возилась с Мироновной уже битый час, а самой вот-вот рожать, между прочим.

— Завтра в роддом поедем, — ответил Митрофан на вопрос друга.

— Ну ты силён… Не страшно столько детей-то?

— Нормально, — улыбнулся Митрофан. — Работать больше придётся, заказов набрал, фирму расширил. Дом построил, ремонт, считай, доделал. К зиме переедем.

Действительно, для семьи с семью детьми старый дом Митрофана становился тесен, а если ещё родятся? Хорошо бы поостеречься, двоих совместных им с Надеждой хватит, но человек предполагает, а бог располагает.

Взять хотя бы появление Марата в их семье. Никто не думал, не гадал, что в многодетном семействе Гучковых, когда жена ждёт шестого младенца, появится приёмный мальчишка.

Митрофан не понял, какими путями ему попался пост об устройстве ребёнка в семью. Зацепился взглядом за смутно знакомое имя. Вспомнил…

В онкологическом диспансере, где умерла Маша, лежала женщина с такими же диагнозом, и тоже после родов. Ушла в одно время с покойной женой.

Митрофан своего Вовку сам растил, мысль отдать государству, чужим людям ни на секунду не промелькнула.

Тяжело, легко — его ребёнок, не крест, а счастье, ему и лелеять эту радость. От младенца той женщины отказались сначала родители, потом муж — не выдержал нагрузки.

Тогда Митрофан хотел взять мальца. Трудности и лишний рот не пугали, что делать, если мать родить родила, а кому нужен окажется — не подумала, но одинокому мужику не отдали. Не положено.

Через время — опека больше года пыталась образумить кровную семью, да не вышло, — мальчонка всё же попал в базу, и тут же его забрали в семью. Не удивительно — практически здоровый годовалый малыш, с полным статусом, без братьев и сестёр, мечта приёмных родителей.

И вдруг — снова в базе.

Как так-то? Что за чертовщина? Ошибка, может?

Поговорил с Надей, вместе съездили в опеку, разузнали, что к чему. Оказалось, что у семьи, которая забрала ребёнка, родился свой, родной, после они развелись. Ни приёмной матери, ни отцу, чужой стал не нужен.

Наигрались и пошли жизни свои устраивать. Марата вернули в детский дом. Вот такая незамысловатая история.

Биологическая мать не подумала, для кого на белый свет рожает сироту, приёмная отказалась. Человеку же в жизнь идти.

Забрали они с Надей Марата, несмотря на удивление службы опеки, только кто запретит? Доход у семьи на зависть многим. Митрофан никогда сложа руки не сидел, всегда знал, труд — основа основ жизни.

Вот уже полгода Марат у них. Поначалу настороженным дичком на людей смотрел, сейчас оттаивать начал, доверять понемногу, глядишь, и родным станет.

Ладу Митрофан давно считал родной, Надя детей Митрофана за своих считала. Разницы никто между общим и своими не видели. Хулиганили — поровну получали, хвалили всех одинаково.

И Марат постепенно вливался в их семью, скоро ещё один Гучков родиться, вернее, Гучкова.

— Что-то долго… — Митрофан недовольно потоптался, глядя на порог дома Мироновны.

Взять бы за шкирку вредную страху, отвезти в больницу, закрыть в отделении, чтоб ни себе жизнь не усложняла, ни людям.

— Смотри, какая идёт, — оторвал его от лицезрения деревянного порога Сергей.

Митрофан обернулся, никого не увидел. Улица пустынной не была, разгар дня, люди спешили кто по делам, кто с работы, кто-то и просто так прогуливался.

К тому же лето, отдыхающих полно, туристов, те повалили, когда какой-то делец открыл музей старообрядчества в их Кандалах. Лавки поставил деревянные, иконы повесил, половики настелил, вещал с умным лицом сущие глупости.

Но местные не роптали, те же старообрядцы, что их согласия, что других, не шибко-то возмущались, потому что туристы — это хлеб.

Кто-то пирожки приноровился печь, кафе открыл, кто-то народные промыслы освоил, грибами-ягодами торговал, по пути показывая на встречных-поперечных жителей, иные из которых к старообрядчеству не имели никакого отношения, со словами: «Вон идёт, старове-е-е-ер, да».

А старовер тот — урождённый шаманист, ставший атеистом, будучи пионером.

Любили завернуть небылицу, да такую, что местные, кто слышал, смех сдержать не могли, но зевакам подтверждали, что так всё и есть. Живём без документов, бусы янтарные носим, и бабы, и мужики, в церковь ходим православную, куда советская власть ещё загнала. И поповцы, и беспоповцы, и два мусульманина даже, для колорита, лишними не будут.

«Пирожки с чем будете? С малиной ещё возьмите, лесная малина-то, едва ноги от медведя унёс, пока собирал, с рыбой берите-берите, сам ловил, вчера только плавала».

А в местном магазинчике чудесным образом расширился ассортимент замороженных лесных ягод, грибов, рыбы и мяса.

— Ты что холостым жил как монах, что вдовцом, что женатый монахом живёшь, — вздохнул Серёга. — Туристка, смотри какая, — показал в сторону высокой стройной женщины с распущенными волосами, в струящемся платье. — Вообще что ли никого кроме Надежды не видишь? — подмигнул Сергей.

— Не вижу, — равнодушно пожал плечами Митрофан.

Он действительно не видел. Смысл на чужое смотреть, если оно чужое? Ни кошельков чужих, ни женщин посторонних Митрофан не замечал, не сравнивал. У него своё было — родное.

О нём думал, его берёг.

И правду сказать, разве хоть одна женщина мира может с его Наденькой сравниться? Если только Моника Беллуччи, да и то… сомневался Митрофан, сильно сомневался.

— И ты не смотри, — проговорил Митрофан, едва шевеля губами, глядя через плечо друга.

Там, сидя у грядки, замерла законная супруга Сергея. Неспешно встала, одёрнула трикотажное платье, пригладила волосы ладонью, вздохнула, сощурилась, повела недовольно плечами, показав худые ключицы в разрезе.

— Конец тебе, Серёг, — засмеялся Митрофан, резко отворачиваясь.

Смертоубийство грех, конечно, но не когда муженёк пойман на неровном взгляде в сторону какой-то вертихвостки молоденькой… Тогда дело это сугубо высоконравственное, богоугодное, всеми конфессиями поощряемое.

Спалят сейчас Серёгу одним взглядом, развеют пепел по ветру, и правильно сделают.

Туристка подошла ближе, посмотрела в упор на Митрофана, только тогда он узнал её. Иустину… Была у него недолго «невеста», как раз через год траура появилась.

Сосватал, жениться собирался, чтобы всё по уму было, правильно. Одного согласия выбрал, толка одного, но как часто бывает, толк один, а люди разные.

Упорхнула тогда Иустина, убежала с мирским парнем, поставив на уши добрую половину села.

Митрофан какое-то время искал в себе раздражение или огорчение от ситуации, оскорбление, на худой конец, не нашёл, на том и успокоился.

Решил — так лучше. Выбрала «невеста» по себе человека, пусть будет счастлива.

— Здравствуй, Митрофан, — подошла Иустина.

— Здравствуй, — кивнул Митрофан, улыбаясь. — В отпуск, слышал, приехали?

— Да, сестра к отцу просилась… Сашу навестить, тётю Тоню.

— Саша второго родила?

— Да, у них с Ефимом всё хорошо, она счастлива. Акулина замуж выходит, Фокий с вахты приехать должен. Сказать хотела тебе, спасибо, что отца на работу взял, что помог тогда… и что зла не держу за то, что ты сделал…

— Ладно, — кивнул Митрофан, вспоминая события тех дней.

— Ма-а-а-ам! — послышалось громкое мальчишеское.

По улице нёсся чернявый мальчонка, дошколёнок, на ходу размахивая палкой. Мальчишки всегда мальчишки, везде. Хоть в городе, хоть в селе, любой веры, любой национальности, главное — палка в руке, стратегический набор камней и железок в кармане и сканирование местности на присутствие мамы.

— Твой? — улыбнулся Митрофан, узнавая знакомые черты.

На принтере их, что ли, штампуют? У Гучковых все дети разные, у Калугиных — как под копирку.

— Мой, — ответила Иустина.

— На отца похож, — констатировал Митрофан то, что видно было любому за версту. — Как он, всё такой же — неугомонный?

— Такой же, — засмеялась в ответ Иустина. — Чумной.

В это время появилась Надя, переваливаясь с ноги на ногу, неся огромный живот. Митрофан коротко кивнул бывшей «невесте», сразу забывая про неё.

Было и было, быльём поросло.

Да и что было-то, вспомнить нечего. С отцом её нехорошо получилось, но заслуженно.

— Давай в машину, — Надя скользнула невидящим взглядом по собеседнице мужа, поковыляла к автомобилю.

Митрофан поспешил открыть дверь, устроил на сидении Надю, поправил ремень безопасности.

Придушить эту Мироновну, и дело с концом, ответит как-нибудь перед богом.

Сел за руль, выдохнул, скрывая раздражение от ситуации.

От бесконечной заботы Нади, от беспардонности некоторых пациентов. Видно, что еле ходит человек, не заметить такой живот просто невозможно, в декретном отпуске уже, но нет… носится по вызовам, помогает, те и рады пользоваться.

— В райцентр поехали, в роддом, — просипела Надя, обхватывая рукой живот.

— Завтра собирались, вещи надо…

— Я сейчас рожаю, не завтра, — проскулила Надя, вытягивая ноги. — Ай-ай-ай… быстрее, не успеем ведь.

Дорогу после недельных дождей размыло, по асфальту неслись быстро, просёлочные отворотки еле преодолевали, меся грязь, подпрыгивая на кочках.

Надя сидела бледная, по лицу катился пот, пыталась дышать, считать время между и во время схваток. Подбадривала мужа, обещала, что успеют, до самих родов далеко… получалось плохо.

Как бы ни был Митрофан далёк от медицины, понимания, что дело пахнет керосином, вернее родами прямо в машине, хватало.

Скорую вызвал, те мчались навстречу, только какой толк, если за базой отдыха, на повороте, лужа растеклась такая, что пока грейдер не пройдёт, Газель не проскочит, даже если вышлют Форд — не справится.

— А-а-а! — вдруг закатилась криком Надежда. — Стой!

Митрофан остановился, вскользь увидел в зеркало заднего вида дорогой внедорожник, точно не из местных, те предпочитали дешевле, надёжней, чтобы чинилось молотком и заправлялось всем, что горит.

— Помоги мне на заднее сидение перебраться, рожать будем, — выдохнула Надя.

— Может, доедем? — выдохнул Митрофан, чувствуя, что немеют руки, ноги, всё тело.

Спина покрылась испариной, стало по-настоящему страшно, ужас подкатил к горлу.

— Я помогу, — уверенно сказала Надя, пытаясь вселить уверенность в мужа.

Митрофан затаил дыхание.

Соберись же!

Ничего страшного… сотни женщин каждый день рожают, тысячи рожают, некоторые в поле, или вот, на заднем сидении автомобиля. Процесс нехитрый, природой предусмотренный, господом Исусом Христом продуманный…

У тебя шестеро детей, тряпка! Принимай седьмого, давай! Ну!

Митрофан помог устроиться Наде, перебрался в ноги, разобрался с её бельём, выдохнул, покрылся потом с головы до ног, прежде чем опустил взгляд туда, откуда должна появиться их дочь.

Вот же егоза, не дождалась родильного блока…

Рядом начал останавливаться внедорожник, выскочил высокий мужчина, сразу же показалась женщина, которая выпрыгнула почти на ходу. Рванула в сторону Митрофана, на ходу крича, чтобы освободил ей место.

— Иустина? — растерянно проговорил Митрофан. — Что ты здесь делаешь?

— Я фельдшер скорой, если помнишь. Я, по-твоему, не знаю, как выглядит женщина, которая собирается рожать?! Сзади стой, помогать будешь! Олег, не изображай столб, аптечку неси из машины, со стороны головы встанешь. Скорую вызвали? — посмотрела она на Митрофана, тот кивнул.

— Что, мамочка, рожаем? — широко улыбнулась, глядя на Надю. — Потуга у нас, вот, давай, давай, мамочка, старайся…

— Головка появилась.

— Повернулись.

— Плечики.

— Тельце.

— Ножки…

Всё это слышал Митрофан как во сне, в каком-то странном забытьи, ступоре. Подавал то, что говорила Иустина, перевязывал пуповину там и так, как велели. Уложил горячее тельце новорожденной на грудь Нади, которая счастливо улыбалась, прижимая к себе дочку.

— Вас как зовут? — спросила Надя, глядя на спасительницу.

— Иустина меня зовут, но вы дочку лучше Аней назовите.

— Думаете? — улыбнулась Надя. — Что скажешь, Митрофан?

— Аня так Аня… — онемевшими губами ответил он.

Они о Екатерине думали, Ксении, Агнии, но Аня — замечательно звучит.

Анна — благая, благосклонная.

Почти сразу появились врачи.

Примчавшиеся местные, узнавшие не иначе как из воздуха, что Надежда Андреевна удумала рожать посреди дороги — слухи в селе расползаются с космической скоростью, — дружно дёрнули карету скорой помощи.

Пригнали тракторёнок с базы отдыха. Тракторист — постоянный пациент ФАПа, — с радением закидал лужу, чисто площадь Трокадеро перед Эйфелевой башней получилась.

В родильный дом новорожденную с мамой сопровождала целая процессия.

Здесь же была Мироновна, заставившая зятя после ночной смены сесть за руль. Держала в руках банку с куриным бульоном и свежий отварной картофель — всем известно, чем в больницах кормят, так что пусть Митрофан Яковлевич возьмёт, не побрезгует. Всё чистенькое, домашнее, своё.

Председатель ворвался в приёмный покой с требованием их медичке предоставить лучшие условия. Самые лучшие! Расходы на нужды запланированы! И не надо тут про коррупцию говорить, кому-то может и коррупция, а у кого-то ФАП без врача остаться может! Понимать надо ситуацию!

Сестра прилетела, обвешанная сумками с головы до ног. Привезла то, что было заранее приготовлено Надей, и на своё усмотрение ещё пару пакетов. Рачительная она у них.

Серёга, помилованный в честь такого случая, с взволнованной женой, которая ринулась на амбразуру рядом с председателем. В смысле, палаты у вас и так отдельные? Нам самую отельную из всех возможных!

Иначе… иначе… иначе вот!

Сразу же вмешалась тётя Зоя — мать Сергея, доходчиво объясняя, с каким именно уважением нужно относиться к их замечательному доктору, ещё немного, и выдала бы письменную инструкцию.

Шабаш длился, пока не вышел главный врач, не выставил всех восвояси, запретив приближаться к роддому всем жителям Кандалов, кроме родственников рожениц из этого села.

С драгоценной Надеждой Андреевной и новорожденной всё будет хорошо.

В чём лично убедился Митрофан, когда его пустили в палату к жене и доченьке.

И в том, что хорошо будет не только у Нади, но и у него. И у всех их совместных детей.

Скольких бог дал, стольких и будет любить.

И жену будет любить, потому что она дала ему больше, чем любовь, близость, участие.

Она дала ему надежду на всю огромную, счастливую жизнь.

Историю несостоявшейся невесты Митрофана можно узнать здесь: https:// /shrt/rm94