Надежда для Бирюка (СИ)

Глава 4

Через несколько дней я снова пришла к Гучковым, навестить маленького пациента. Всё было точно так же. Расчищенная дорожка, ведущая от калитки к порогу, точно такие же тропинки к хозяйственным постройкам, гаражу, рядом с которым стоял снегоход — насколько я могла судить, дорогостоящий.

Неожиданная деталь для староверов… Вернее, в моём воображении неожиданная. В местном климате удобный вид транспорта для человека любого вероисповедания и национальности. Не знай я, кто здесь живёт, не удивилась бы.

В доме всё та же была стерильная чистота. Невольно захотелось заглянуть на шкафы, самые дальние антресоли, также намыто? Интересно, хозяйка дома занимается чем-нибудь, помимо уборки?..

Хозяйка встретила меня на пороге, немного удивив. Она была заметно старше Митрофана Яковлевича. Почему-то я опешила от этого, хотя мне-то какое дело?

Сработал внутренний триггер — я ведь тоже жила с человеком младше меня. Ничем хорошим это не закончилось.

— Это хорошо, что вы сами пришли, доктор, — вежливо сказала хозяйка, вытирая руки о передник. — Я сама собиралась вызывать, Митрофан оставил номер, или по дороге забежать. Тороплюсь.

Она была одета в длинное платье или юбку, под передником не разобрать. Волосы убраны под косынку, руки натруженные, никакого маникюра, макияжа не наблюдалось.

— Что-то произошло? — поинтересовалась я, вытирая руки протянутым чистым полотенцем. — Как себя чувствует Вова?

В ванной комнате тоже был порядок, яркие игрушки стояли в той же последовательности, что в прошлый раз. Музей, а не дом, честное слово.

— С Вовой всё отлично, Василиса, похоже, заразилась. Температура тридцать девять, квёлая вся, сама не своя. Сейчас я её позову. Проходите, — мне показали на дверь комнаты, где я была в прошлый раз.

И снова ни одной игрушки, даже самой простенькой.

Вспомнился наш дом с Ладой, даже здесь, куда не удалось забрать все сокровища дочки, филиал «Детского Мира». Многое осталось в съёмной квартире, скорей всего отправилось на помойку.

Безумно жалко, Лада скучала по своим замкам для принцесс, зверятам, куклам.

Если бы в тот момент я думала головой, я бы… Впрочем, если бы я имела привычку думать, то не оказалась в этом месте.

Через минуту вернулась хозяйка, ведя за руку Вову — тот заметно шёл на поправку. Течение болезни действительно оказалось лёгким.

— Не обязательно мазать зелёнкой, — вздохнула я, глядя на расписное личико. — Я написала название мази — сушит, обеззараживает, снимает зуд, не оставляет следов на одежде…

— Отродясь мазали зелёнкой, — махнула рукой хозяйка дома. — Долго что ли одежду постирать.

Я решила воздержаться от комментариев, тем более остальные препараты, если верить, принимались исправно, и старших детей экстренно привили, что особенно порадовало и удивило, если честно.

Родители верили в бриллиантовый зелёный, как в святую воду, и продолжит верить ещё не одно поколение.

— Нужно сдать анализы. Завтра сможете прийти к восьми утра в ФАП? — после осмотра младшего, спросила я.

— Зачем ещё? — насупилась хозяйка.

— Проверить, всё ли хорошо. Когда вы последний раз сдавали анализы? Я искала вашу карточку — не нашла, только отметки о прививках.

— Чего дитя зря таскать по больницам? Не болеет, и хорошо. Я бы и прививки эти ваши не делала, почем зря детей травите только, но раз надо…

— Вы всё-таки придите. Или я сама, в семь утра.

— Пусть отец решает, — нервно повела плечом, словно в раздражении, хозяйка дома. — Он у нас шибко умный. Сейчас Василиса придёт. Роман, позови-ка сестру, — крикнула в сторону кухни, откуда выскочил знакомый уже мальчишка, ладошки которого были в муке. — Куда помчался? Руки вымой, нечего грязь по дому разносить!

Я вспомнила Митрофана Яковлевича. Недовольный, на грани брезгливости, взгляд, то, как он отодвинулся от меня, как от чумной…

Такой решит — дети без врачебной помощи останутся.

— Мать тоже может решать, — аккуратно закинула я удочку.

Мысленно похвалила себя за осмотрительность. Молодец, не полезла в бутылку сразу, сначала решила прощупать почву.

— Что она решит, покойница, — всплеснула руками хозяйка дома, подгоняя Вову, чтобы бежал наверх, не топтался рядом.

— Что, простите? — не сообразила я.

— Говорю, мать их, покойница, ничего решить не может. Померла мать их, — посмотрела на меня в упор, поняв, что информация до меня дошла, но перевариться не успела. — Вот, как Владимира родила, так через две недели и померла. Отмучилась, горемычная… — быстро перекрестилась, сложив пальцы как-то по-особенному, но я могла и ошибиться. Сама я последний раз была в церкви на отпевании отца, и искренне не понимала, зачем… Отец не был верующим, однако пошла на поводу традиций, которых по сути-то не знала. Положено, значит, положено. — Рак у неё был.

— Примите мои соболезнования, — сказала я то, что полагается в таких случаях. — Простите за неуместное любопытство, но я обязана спросить, кем вы приходитесь детям?

— Тётка я их родная, Людмила Яковлевна, старшая сестра Митрофана.

— А где же сам Митрофан Яковлевич? Часто он оставляет детей одних?

В прошлый раз они тоже были одни. Сейчас с тётей, только надолго ли, если упоминалось, что куда-то торопится, значит, снова будет одни.

Из них двое больных.

— Где ему быть, работает. Часто оставляет, считай, каждый день. После школы старшие ко мне бегут, обедают, уроки делают, Вову после сна забирают, и домой, делами заниматься. Сейчас болеют, сама хожу. У меня своих семеро, из них половина ветрянкой не болела, если кто успел подхватить — сюда приведу. Пусть кучком болеют, всё попроще.

— Каждый день одни? — переспросила я.

— Знаете что, доктор, вас государство поставило лечить — лечите. Приезжали как-то с опеки, интересовались, как дети живут. На учёт, сказали, поставят, как многодетных и неблагополучных. Митрофан их так отчехвостил, что носа сюда не кажут. Нормально дети живут, лучше многих, у кого мать жива, здорова. А что одни сидят — не маленькие уже, в сиротстве быстро уму-разуму учатся. Отцу деньги зарабатывать надо, чтоб те же лекарства купить, обуть, одеть, накормить. Некогда рядышком-то сидеть, в глаза заглядывать. Нашлась умная!

— Тётя Люда, почему вы ругаетесь? — из-за спины выглянула Василиса во фланелевой пижамке в васильках, под цвет глаз.

— Не ругаюсь я, деточка, не ругаюсь, — Людмила Яковлевна привычно погладила девочку по голове, та прижалось головой к боку, ловя ласку. — Взрослые разговоры не подслушивай, нельзя. Иди, доктор посмотрит тебя.

Василиса позволила себя осмотреть. На ветрянку не похоже — и хорошо. Я выписала нужные препараты, сказала, приду завтра с утра, заодно и кровь возьму у неё и Вовы. А вот в эти баночки надо собрать мочу.

— Соберём, — кивнула Людмила Яковлевна. — Не ветрянка у Василисы?

— Нет. Скорей всего грипп… Прививку не делали? — спросила я, уже зная ответ.

— Хоть от неё не делали. Отвёз Митрофан в райцентр, сделал экстренную прививку от ветрянки, и что? Вот, пожалуйста! — всплеснула та руками, осуждающе глядя на меня. — Сами завтра придёте? Не вести?

— Сама, — кивнула я, решив, что успею заскочить.

На улице ждал УАЗ с Толиком за рулём. Он флегматично смотрел ютуб, никак не реагируя на то, что видит. Смешно ему или грустно — непонятно.

— Завтра в семь надо к Гучковым, — сказала я. — Анализы взять.

— Надо так надо, — прокомментировал Толик. — Хорошо стало, — довольно протянул он. — Заболело дитё — ехать никуда не надо, врач на дом придёт, анализы возьмёт, диагноз поставит, лечение выпишет… прямо, как в Союзе.

— Да, — кивнула я, смирившись с тем, что ближайшие минут двадцать буду слушать, как раньше было хорошо, потом стало плохо — после развала СССР, — а сейчас снова хорошо.

Лет десять, как хорошо, ещё и ФАП открыли, да какой… современное всё, как в кино!

Раньше-то у них больница была, только старая, оборудование древнее, стоматологический кабинет — чисто пыточная средневековая. А сейчас космический корабль, а не медицинский пункт.

Недавно школу отремонтировали, слухи ходят, сделают одиннадцатилетку. В садике детские площадки поставили — загляденье одно. Дом культуры работает, старухи песни поют, дети в кружки собираются.

Говорили — библиотечный фонд обновился, но чего не знал Толик, того не знал. Ни он, ни жена книги не читали, детям не до просвещения, работают, внуки маленькие ещё.

Дорогу провели из райцентра — красота! Ещё и парк разбивают в конце села, будет где народу на праздники собираться.

Я традиционно молчала. Может, через год я тоже начну радоваться разбитому парку, сейчас не понимала, зачем этот парк, если кругом, куда ни кинь взгляд — лес. За домами лес, за дорогой лес, за селом — тайга. И река рядом.

Хорошо, что есть школа, садик, детские площадки, спортивные, и что дорога есть хорошо. Плохо, что единственная, на центральной улице.

Остальные — направления.

Это сейчас снегом запорошило, машины накатали, осенью же я застряла на Мини Купере, провалилась вместе с колёсами. Сын соседки, Сергей, вытаскивал на тракторе.

Предварительно обошёл в высоких резиновых сапогах мою красную козявочку, бросая снисходительные взгляды на меня и недоумённые — на достижение импортного автостроения.

— Вы бы, Надежда Андреевна, продали Купер-то этот, пока он денег стоит, — вздохнув, выдал он. — Машинка нарядная, вам подходит, да… — кинул оценивающий взгляд на меня. — Но на ней проехать можно будет летом, когда нет дождей, да зимой, если не завалило. У нас внедорожники в ходу, вездеходы, а не… — он снисходительно постучал по низенькой крыше Купера.

Тогда я решила, что ничего продавать не стану. Я искренне любила свою алую крошку, прямо-таки обожала её.

Считала, что именно эта модель идеально подходит мне — невысокой, длинноногой, подтянутой клубничной блондинке с чувственным ртом, миндалевидными глазами в обрамлении наращённых ресниц.

Для полноты образа не хватала алого маникюра, но с ним пришлось попрощаться, вернувшись в медицинский.

Сейчас всё, что осталось от той меня — пухлый от природы рот, который давненько не видел помады. Всё время забывала прихорошиться, обходилась блеском.

Невысокий рост да ноги… и то, в последнее время я пренебрегала физическими упражнениями, не следила за питанием. Не удивлюсь, если встану на весы и обнаружу прибавку килограмм в пять, а в зеркале поплывшую фигуру — туда я тоже старалась лишний раз не смотреть.

Клубничный блонд прилично отрос, украсив голову тёмно-русыми корнями. Собиралась выбраться в салон в райцентре, но сколько бы ни искала, никому довериться не могла.

Наращенные ресницы давно посыпались, явив миру мои родные, светлые, не самые густые. Брови тысячу лет не видели коррекцию и краску…

В общем, не чучело, но зрелище определённо жалкое, ещё более жалкое, чем сугроб во дворе дома, под которым зимовал мой несчастный Купер, а ведь моя радость привыкла к отапливаемой подземной парковке.

Поначалу я пыталась раскапывать сугроб. Упорно боролась со снегом, пока не поняла, что даже ежедневная чистка тропинки от входной двери к калитке, пусть там всего четыре метра — настоящие испытание для моей спины и рук.

— Толик, останови у магазина, пожалуйста, — попросила я, невежливо прервав воспевание того, как стало замечательно, по сравнению с тем, что было, если не брать в расчёт время, которое было до…

Похоже, Анатолий попросту скучал по своей молодости, а не по стране, которой нет, как я скучала по беспечным временам в Красноярске, а не по чужому мне городу, и тем более Арнольду.

Даже имя его вспоминать противно!

Господи, как я завидовала тем, у кого с Арнольдом одна ассоциация — Шварценеггер, а не как у меня — крушение жизни.

— Не ждите, — махнула я рукой, отпуская водителя.

Подняла глаза на надпись над магазином «Сельпо 1956» в старом здании первой половины двадцатого века.

В первый раз, когда я увидела этот мини-образец сталинского классицизма, обомлела, решила, что здесь находится дом культуры, управление, банк, хотя бы почта, но нет. Внутри был, как и гласила надпись, магазин.

Интерьер самый обычный. Современные витрины, холодильники, лари с заморозкой, небольшой овощной отдел со скудным ассортиментом. Кому здесь нужен картофель, морковь или капуста, когда у всех свои огороды? Только бедолагам, как я, паре-тройке случайных командировочных, да шальным туристам.

Поначалу представленный выбор удручал. Не было привычных продуктов, которыми я любила себя баловать. Мидий гигант-киви или эскарго, даже простых морских гребешков не нашлось. Тунец продавался, но вид имел такой, будто пришёл своими ногами и по пути скончался в муках. Видов зелёного салата было отчаянно мало, про аргентинский рибай здесь, похоже, не слышали.

Фрукты были в ассортименте. Правда, созревшего манго я не встретила ни разу, авокадо можно было использовать в качестве теннисного мячика, но если дать созреть…

Позже оказалось, всё можно заказать продавцу, она передаст владельцу магазину, тот привезёт всё, что моей душеньке угодно.

Хоть краба Камчатского, хоть свежее оссобуко*, хоть тушку целого лосося.

Довольно скоро выяснилось, что после уплаты всех счетов, Камчатский краб не так уж необходим. Сомнительной ценности деликатес. Лосось — хорошо, а муксун или хариус, которыми изредка торговали местные рыбаки, в миллион раз лучше. Говядина местного фермера переплюнула с разгромным счётом аргентинскую — если у меня хватало денег на подобные радости, конечно.

Быстро выбрала необходимое. Подумав, захватила пару шоколадных батончиков Ладе. Груши — хорошо, запечённые яблоки с мёдом — спасибо местному пасечнику, подарил аж три литра отборного мёда, — отлично, но заменить шоколад в детских глазах не может никакое лакомство. Во всяком случае, если речь о моём ребёнке.

Ходили легенды о детях, которые едят сухофрукты вместо конфет, но я своими глазами не видела.

Продавщица назвала сумму, я машинально приложила карточку к терминалу на телескопической подставке, дождалась значка улыбки, чтобы подхватить пакеты и отправиться домой.

Пора забирать Ладу, готовить, снег чистить…

Снова этот снег!

— Ой ты, батюшки светы, чаво деется-то! — услышала за спиной знакомый раскатистый голос.

Резко обернулась. Ровно за моей спиной стоял Митрофан Яковлевич Гучков в аляске с меховым капюшоном, держа в одной руке кожаные перчатки. Ноги в толстых штанах чуть расставлены, зимние ботинки известного бренда.

Арнольд такие покупал для понтов, но быстро понял, что в городских условиях, передвигаясь со своей женщиной на Мини Купере, красоваться — дурацкая затея.

— Это что ж за чудо-юдо такое, Настасья? — вылупился Митрофан Яковлевич на терминал, я же отчего-то обратила внимание на то, что глаза у него голубые, лишь ободок тёмно-синий, почти фиолетовый. — Картинку приложили и, считай, расплатилися?

— Белены объелся Митрофан? — прыснула продавщица. Настасья, да. Кстати, моложе меня, с маникюром, и ресницами наращенными… — Карточка это банковская, а это терминал банковский, NFC можно расплатиться, по QR-коду, биометрией.

— Че-е-е-ем?! — протянул Митрофан Яковлевич, бесцеремонного обошёл меня, будто я пустое место, протянул палец к терминалу, потрогал, будто правда боялся.

— Ну, телефоном, улыбкой. Хватит кривляться. Очередь задерживаешь!

— Телефоном, говоришь? Это той коробочкой, что у председателя нашего имеется? Улыбкой — это как? Вот, ежели я улыбнуся, у меня из кармана соболиные хвосты сами тебе в гомонок полетят? Бесовщина, как есть, бесовщина! Не вводи во грех, Настасья, не вводи, говорю тебе. Одумайся!

Очередь загибалась от смеха, кто-то требовал, чтобы Настасья прямо сейчас ввела Митрофана во грех, у него и хвост соболиный имеется, сколько лет без дела в кармане прозябает.

Кто-то кричал, что такого введёшь, пожалуй. Скорее рак на горе выплясывать начнёт под собственный свист, чем Гучков в блуд впадёт. Да пусть бы и с Настасьей…

Я же рванула из магазина стремглав, отлично понимая, в честь кого было устроено представление.

* Оссобуко — традиционное блюдо итальянской кухни, представляющее собой тушёную телячью голяшку.