Наречённая из-за грани, или Попаданка в придачу

Глава 11

Со слов Эсфел выходило, что без острой нужды вставать к строго определённому часу не надо и горничная придёт не раньше, чем хозяйка спальни проснётся и подёргает за сонетку, сообщая прислуге о своём пробуждении. Посему утром ни я, ни Люсьен никуда не спешили. Мы успели проснуться, поваляться, заняться сексом и снова задремать. В следующий раз первой проснулась я, но, не накопав в себе достаточного желания немедля выскакивать из постели и мчаться навстречу этому новому дивному миру, решила поваляться ещё немного.

Люсьен дрых без задних лап на другой половине кровати, за окном вовсю светило солнышко и соревновались в утренних распевках птицы. Не стала его расталкивать, да и какой смысл? Он мой сочетаемый и имеет полное право спать со мной, если не когда ему заблагорассудится, то уж точно когда я позову его к себе на ночь. Секс втроём тут, похоже, не практиковался, хотя, каюсь, было любопытно взглянуть одним глазком. Не то чтобы я так сильно стремилась разнообразить собственную сексуальную жизнь подобного рода экспериментами, просто когда речь зашла о нетрадиционном количестве супругов, групповушка на троих первой посетила мою несколько озабоченную голову.

Но нет так нет.

Да и Филипп в качестве третьего в постели представлялся с трудом.

Загоняться из-за того, что я не провела в новом мире и недели, а уже прыгнула к малознакомому парню в койку, тоже не буду. Делать больше нечего. Люсьен вполне привлекателен и мне нравился, так что почему бы и нет?

И пусть потом не говорят, что я от сочетания отлыниваю.

Всё прилежно выполнила, как велено.

Выполнили.

Аж три раза, если утро считать.

И да, невинность до первого сочетаемого Феодора не сберегла.

Теперь было бы нелишним уточнить, как у адар обстоят дела с предохранением. А что-то быть должно, потому как вряд ли у матери Феодоры при минимум двух мужьях родилось только трое детей чисто по счастливой случайности. Да и Феодора, надеюсь, не почитала за божественное благословение поскорее забеременеть от «Уикхема», будь он хоть трижды великой единственной любовью.

Притомившись валяться, я выбралась из-под одеяла, нашла в изножье свою позабытую сорочку, натянула и отправилась в ванную комнату. На выходе обнаружила, что Люсьен проснулся и с полусонным любопытством разглядывает спальню при дневном свете.

— Доброе утро, — поздоровалась я.

— Доброе.

— Ты не знаешь, можно ли позавтракать у себя или надо спускаться в утреннюю столовую?

— В утреннюю столовую?

— Столовая, где члены семьи собираются и завтракают. Или здесь такой нет?

— Не знаю.

Я сунула нос в гардеробную, заново убедилась, что в большинство платьев Феодоры я без посторонней помощи не влезу, и выбрала юбку и блузку бертерского фасона. И что делать с одеждой: можно ли заказать что-то поудобнее и попроще в эксплуатации или придётся терпеть наряды в пол и с пуговицами непременно на спине? Платья красивые, спору нет, но только если любоваться ими со стороны, словно картинами на выставке живописи, ну максимум раз в полгода на бал надеть. А ведь наряд Эсфел был похожего фасона, разве что немного скромнее, чем завсегдатаи гардероба Феодоры. Вывод — женщины тут что, постоянно во всё это одеваются?

Засада, млин.

Через приоткрытую дверь гардеробной донеслись шаги и шорохи — Люсьен встал и начал одеваться. Спустя минуту, в штанах и с рубашкой в руках, появился на пороге, глянул на длинный ряд сверкающих, переливающихся тканей и присвистнул. Затем перевёл взгляд на вещи в моих руках и вскинул брови.

— Добавить ещё одну странность в копилку?

— Что?

— У тебя столько богатых платьев, а ты носишь вот это?

— Да, они богатые, но жутко неудобные, — я провела кончиками пальцев по шёлковому рукаву первого попавшегося наряда. — И к ним нужна горничная. А ещё причёска, украшения, соответствующее бельё… туфли. А я хочу футболки, джинсы и кроссы. Волосы в хвостик и по пять браслетов на каждой руке. Вот было бы счастье.

— Иногда ты такие занятные слова произносишь, — невесть чему усмехнулся Люсьен и натянул-таки рубашку.

— У меня провалы в памяти, забыл?

— Подозреваю, твоя память целее многих.

— Хочешь сказать, я тут всем мозги пудрю… тьфу, обманываю собственную семью? — повернулась я к своему чересчур сообразительному сочетаемому.

— Хочу сказать, что то загадочное происшествие, на которое намекала твоя сестра, поспособствовало не потере памяти, а её… изменению.

Не совсем в яблочко, но…

Довольно близко.

— И что из этих гипотетических изменений следует? — уточнила я настороженно.

— Что нынче ты такая, какая есть, — ответил Люсьен невозмутимо, словно его ни капли беспокоило предположение, что во мне от настоящей Феодоры лишь тело.

Даже наверняка неподобающее по местным меркам отсутствие девственности никак не прокомментировал, ни сразу, ни позже. Может, конечно, вовсе не заметил, не столь уж мужчины внимательны к своим партнёршам, какими иногда пытаются казаться.

— И какая я, по-твоему?

— Не похожая на прежнюю Феодору.

— Ты её знал?! — преисполнилась я самых нехороших подозрений.

— Нет.

— Тогда откуда…

— Но портрет-то составить я могу и по описанию. Увидимся позже, — Люсьен шагнул ко мне, быстро поцеловал в губы и вышел.

Из гардеробной вышел.

И из спальни.

Вот так взял и свалил, ничего более не добавив к сказанному. А мне гадай теперь на кофейной гуще, что он в виду имел.

Не похожая на прежнюю Феодору, ишь ты…

Вызвав горничную, я попросила принести завтрак и неторопливо поела. Еда Исттерского домена отличалась от Фартерского, хотя, возможно, разница в том, что в своём доме Алишан могла позволить себе кухарку и куда больший выбор продуктов и блюд. В доме Виргила я понимала, что вижу на тарелке и как оно называется, здесь же не всегда удавалось идентифицировать то или иное блюдо. Но вкусно, сытно, обильно и чуть-чуть жирновато. Зато всё исключительно натуральное, никаких красителей, заменителей и многозначительных буковок на пару с загадочными циферками. Затем я позвала служанку повторно, отдала поднос с пустой посудой и поинтересовалась местонахождением Эсфел. А у кого ещё мне консультироваться о местных обычаях и порядках, просить провести экскурсию и рассказать о домочадцах? Не к Алишан же идти, в самом деле.

Горничная сообщила, что ана Эсфел уже поднялась, позавтракала и приступила к обычным своим занятиям, которые закончатся через два часа, но если адара Феодора желает, то ана может сделать перерыв и зайти в мои покои.

Я заверила, что не надо дёргать Эсфел ради моей персоны. Уж лучше тогда я в спальне посижу и подожду, пока кузина освободиться.

Но ждать Эсфел не пришлось.

Едва служанка удалилась восвояси, а я с «Обо всём живом под Солнцем и Луною» устроилась на диване у окна, как нагрянули новые гости.

Гость.

Не сказать, чтобы я вовсе не ждала его визита, просто надеялась на подольше оттянуть момент счастливого семейного воссоединения.

— Фео? — взлохмаченная голова Феодориного брата просунулась в комнату. Следом за чёрными кудрями в спальню просочилось и тело.

— Саш… Александр, — я опустила книгу на колени, приветливо улыбнулась, хотя понятия не имела, как и о чём разговаривать с этим молодым человеком, носящим имя моего старшего брата, но при том совершенно на него не похожего.

И полнейшее отсутствие сходства казалось странным: если мы с Феодорой явные двойники, то почему наши братья не на одно лицо? Мой Сашка-то не такой высокий, не столь симпатичный и весу лишнего уже кое-где поднабрал.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Александр, прикрывая за собой дверь.

— Нормально.

— Уверена?

— Да.

— К ужину ты не спустилась, — Александр приближался ко мне неспешно и присматривался пытливо, настороженно. — И никто из нас словом с тобой не перемолвился с момента вашего возвращения… кроме Эсфел, естественно.

— Физически я вполне себе здорова, — заверила я.

— А твоя память?

Я пожала плечами.

— Что ты помнишь о… обо всём, что было до побега?

— Я и о побеге-то ничего не помню, узнаю обо всём с чужих слов и делаю свои выводы.

— А что ты помнишь?

— Ну-у…

Александр остановился, критично обозрел меня и указал на окно.

— Погода отличная, может, пройдёмся по саду?

— Давай, — согласилась я и отложила книгу. — Почему нет?

Сад просторен под стать дому и в моём представлении больше походил на маленький парк: длинные, убегающие во все стороны аллеи, ровно подстриженные кусты, пёстрые цветочные клумбы, массивные мраморные вазоны. Раскидистые деревья отбрасывали лёгкую тень на посыпанные гравием дорожки, в воздухе разлился сладкий цветочный аромат. Мы с Александром покинули дом, пересекли площадку перед фасадом и неторопливо углубились под зелёную сень. Поначалу шли молча, я любовалась садовыми красотами, брат украдкой меня разглядывал. Я притворялась, будто не замечаю взглядов настороженных и растерянных одновременно, ищущих упрямо в идущей рядом девушке прежнюю хорошо знакомую сестрёнку. И я его понимала. Как я сама бы реагировала, если бы ко мне привели близкого родственника и сообщили, что у того, дескать, внезапная амнезия приключилась? Смотри на него теперь, теряйся в догадках, что он помнит, а что нет… и что с ним делать, с этим знакомым незнакомцем?

Если отношения Феодоры с отцом соответствуют рассказам Эсфел, то вскоре случится похожая встреча и с родителем.

Если не хуже.

— Фео, — Александр помедлил, будто не уверенный, что ко мне нынче можно обращаться сокращённо. — Ты не думала… или, быть может, Лиша думала…

А-а, вот как Алишан зовут в кругу семьи.

— О чём?

— Что Ко… он мог что-то с тобой сделать?

— В смысле?

— Лиша говорит, он тебя загнал… как лошадь… потому ты и…

— Стала маленько ку-ку? — подхватила я. — Ну да кто из нас не без своих тараканов?

— Что, прости?

— Проехали, — и зачем я употребила этот глагол в данном контексте?

Отучаться надо, срочно!

— Куда? — ожидаемо среагировал Александр.

— Забей… забудь. Я тоже полагаю, что он меня загнал. Алишан сказала, мы слишком много прыгали по доменам.

— Резкие, частые скачки, особенно по новому пути, плохо отражаются на адаре. Если бы у тебя был зафир, было бы полегче…

— Почему? — вот про адарские способности слушать куда как интереснее, нежели жевать по десятому кругу факт бегства и амнезии.

— Зафир оберегает хозяйку от внешних воздействий и позволяет более равномерно распределять силы и точки их приложения. И других людей проще перемещать в зафире. Что же, ты и этого не помнишь?

— Нет. Ни премудрости адар, ни друзей и родственников, ни детства и юности, ничего, понимаешь, Саш?

А ещё избавиться бы от болтающейся на краю сознания мысли, что раз рядом со мной брат по имени Александр, то можно называть его Сашей. По лицу вижу, что имя Александр в этом мире так не сокращается, но оно всё равно продолжает срываться с языка прежде, чем я успеваю его перехватить.

— Понимаю, — ответил Александр не сразу. — Я не наша чрезмерно беспокойная сестрица, я не буду требовать от тебя немедленного возвращения памяти лишь потому, что мне неведома нынешняя ты.

Алишан поначалу тоже ничего не требовала. Но пара дней в моей компании окончательно её убедили, что с провалами в памяти Феодоры что-то сильно нечисто.

Аллея разделилась надвое, и мы свернули на правую, прошли по ней, плавно изгибающейся дугой параллельно дому, виднеющемуся между деревьями. Вскоре дорожка окончилась небольшой деревянной беседкой, увитой с одного бока пурпурными клематисами. Внутри на скамеечке сидел сиятельный Филиппе и, положив локоть на бортик беседки, почитывал книжечку. Выглядел лучше, чем вчера: по крайней мере, с утра причесался как следует, убрал с чела выражение вселенской тоски-печали и продемонстрировал интерес хоть к какому-то интеллектуальному труду. Белая рубашка с широкими рукавами и наполовину распущенной шнуровкой удачно дополняла образ почти что байроновского героя.

— Ба, какие люди и без охраны! — не удержалась я.

Филипп едва заметно поморщился, неохотно опустил книгу и медленно повернулся к нам.

— Адара Феодора, — тем не менее Филипп книгу отложил, встал и склонил голову. — Амодар Александр.

— Ан Катрино, — брат ответил лёгким кивком, а я ускорила шаг и поднялась в беседку.

— Как поживаете, Филипп? — осведомилась я с оскалом, вряд ли сколько-нибудь любезным.

— Неплохо, благодарю за беспокойство, адара, — в тон мне откликнулся сочетаемый. — А вы? Как обстоят дела с вашими затруднениями с памятью?

— Уже лучше, — заверила я. — Дома и стены помогают.

— Воистину, — Филипп смотрел на меня с откровенно нетерпеливым ожиданием, словно готовый вытолкать меня из беседки лично, вздумай я задержаться хоть на секунду сверх положенного.

— Надеюсь, вы хорошо устроились на новом месте?

— Жаловаться мне не на что.

— Это я вижу, — я тоже оглядела Филиппа. На самом деле он и в таком нарочито мятежном образе был чертовски хорош и отсутствие кружев, бриллиантов и помады на волосах ничуть его не портили.

Даже наоборот.

И всё было бы замечательно, если бы кошкожаб не был таким кошкожабом.

— Сколь погляжу, вы не скучаете, — я адресовала книге демонстративный взгляд.

— Что вы, адара, ни в коем случае.

— И раз мы с вами тут так удачно пересеклись, пардон, встретились, то я хотела бы узнать, дорогой мой Филиппе… — я сделала намеренную паузу.

— О чём же? — Филипп изобразил живейший интерес к моим хотелкам.

Покосившись на оставшегося на дорожке Александра, я шагнула к сочетаемому, трепетным жестом прижала обе ладони к груди и понизила голос.

— Я хотела узнать, когда же вы, Филиппе, изволите прийти на хальвет… взойти со мной на ложе?

— На ложе? — повторил он невозмутимо.

— На ложе, — охотно подтвердила я. — Вы же понимаете, нам необходимо сочетаться как можно скорее и в полном объёме…

— Зачем? — на выдрессированном королевским двором челе не дрогнул ни один мускул.

— Как зачем? — похлопала я ресницами. — Разве нам с вами, адаре и её сочетаемому, не должно сочетаться, брачаться и размножаться, много, часто и с удовольствием?

Филипп тоже покосился на Александра, удивлённо наблюдающего за этим концертом по заявкам, и тоже шагнул ко мне, сократив расстояние между нами до минимума. Чуть склонился ко мне и голос тоже понизил, ага.

— Разве вам мало второго сочетаемого?

А-а, то есть Филя в курсе, что Люсьен решил не теряться и не ждать милостей от природы?

— Мало, — сообщила я доверительным шёпотом.

— Тогда поскорее переходите к выбору третьего, — с любезной улыбкой порекомендовал сиятельный кошкожаб. — Уверен, он поможет вам с… удовлетворением ваших аппетитов.

— Прошу прощения, а вы мне тогда на что? — сдаваться я не намеревалась. — Или так и будете сидеть на мужской половине, книжки читать и мечтать о несбыточном?

— Я подожду.

— Чего?

— Быть может, когда к вам вернётся утерянная часть памяти, вы станете более… располагающей?

— Располагающей? — он что, всерьёз считает, будто с настоящей Феодорой у него что-то да выгорело бы? — Это такой местный синоним слова «адекватная»? К вашему сведению, Люсьен не жалуется.

— Моя прекрасная Феодора, — судя по ноткам самодовольства и снисходительности, Филипп уже видел себя победителем нашего словесного поединка, — знать не желаю, в какой сточной канаве вы подобрали этого амодара… Впрочем, сколь понимаю, он сам к вам присосался, словно блоха к комнатной собачонке, неосмотрительно спущенной с рук на улице, а вы и рады-радёшеньки этакому сомнительному приобретению. В Ридже у вашего замечательного Люсьена возникло затруднение… и, кажется, даже не одно… и вы, моя дорогая, крайне, крайне удачно подвернулись ему под руку. Стать сочетаемым адары высокого рода для него — прекрасная возможность не только покинуть Ридж и Фартерский домен в кратчайшие сроки, но и благополучно разрешить свои затруднения, когда они вновь постучаться в его дверь.

— Вы его не знаете, — заявила я с вызовом. Но не потому, что действительно верила в непогрешимость Люсьена, а чисто чтобы хоть что-то сказать.

На краю поля зрения что-то мигнуло.

— Вы тоже, — парировал Филипп, глядя на меня с чувством превосходства, бесящим не по-детски.

— Я и вас не знаю, мама ля корзин, однако если выбирать между вами двоими, я всё же предпочту Люсьена с его проблемами.

— Мне всё равно, кого вы предпочтёте, — голос Филиппа перешёл от вкрадчивой мягкости к раздражённой твёрдости. — Я не имею намерений бегать за вами, точно кобель за сукой в течке, и выпрашивать объедки вашего внимания.

— Это вы меня сукой назвали? — я скрестила руки на груди и сделала ещё шаг к Филиппу.

Ещё ближе, и мы могли бы носами друг в друга уткнуться.

— На ваше усмотрение, — и глазом не моргнул этот в край оху… охреневший кошкожаб.

— А не пойти ли б вам? — затылок неприятно заломило, словно я слишком резко задрала голову, белые пятна замигали слева и справа, запрыгали сверху, сбоку и, кажется, даже снизу, под ногами.

— Куда? — живо заинтересовался Филипп.

— На х… в пешее эротическое на кудыкину гору к кузькиной матери, — послала я и наконец решила уделить внимание странному явлению, подозрительно похожему на…

Вокруг вспыхнула слепящая белая сеть, поглотив мир за пределами беседки, опора под ногами исчезла, и я ухнула в неизвестность.

Приземление вышло куда жёстче предыдущего. Наверное, потому, что меня с размаху приложило обо что-то твёрдое, неживое.

Как ни крути, но падать на Филиппа было всё же чуточку помягче.

Хоть какой-то прок от кошкожаба.

На мгновение я задохнулась от боли в спине, стрельнувшей молниями по всему телу. Затем сверху потекла вода, мелкими, но частыми, холодными каплями.

Дождь.

Я открыла глаза и увидела плотные серые тучи, даже из положения лёжа казавшиеся низкими, нависающими над крышами домов вокруг.

Похоже, это не то перепутье, где живёт Ярен.

Рядом раздалось кряхтенье.

Быть того не может. Только не с ним, только не снова!

Повернула голову и увидела Филиппа, лежащего на расстоянии вытянутой руки и болезненно кривящегося. Вероятно, тоже неслабо так приложило.

— Нет, вы издеваетесь? — мрачно вопросила я у небес.

Ответом меня не удостоили.

Я кое-как села, отёрла тыльной стороной ладони лицо и огляделась.

Приземлило нас посреди неширокой, мощённой камнем улицы. По обеим её сторонам поднимались двухэтажные дома с тёмными окнами, а оба конца, изгибаясь, исчезали за углами крайних зданий. Дождь уныло стучал по серым крышам, карнизам и неровно выложенному щербатому камню, вокруг ни души, будто улочка давным-давно вымерла.

— Быть может, и следовало послушаться отца, — пробормотал Филипп, тяжело переворачиваясь на бок. — Выучиться на адвоката, открыть свою практику…

— Учиться никогда не поздно, — проворчала я. — Заодно будет чем досуг скоротать.

— Вам обязательно это делать?

— Что именно делать?

— Отвечать, когда вас не спрашивают и вовсе к вам не обращаются?

— А вам обязательно всё время быть таким… кошкожабом?

— Кем?!

Позади хлопнула дверь, зазвучали шаги и охи-ахи.

— Ох ты ж Отец всея! — перед нами возникла невысокая полная женщина в длинном чёрном платье и белом чепце на седых волосах. — Что же это деется такое, средь бела дня люди с неба падают!

— Я не… мы не упали, мы… неудачно телепортировались, — попыталась я разъяснить ситуацию.

— Теле… пар… лись? — на тронутом морщинами лице застыло растерянное выражение.

Крякнув нечто непереводимое, Филипп поднялся первым, потёр поясницу и поморщился.

— Видите ли, озел, эта неаккуратная дама — адара, и мы… — Филипп покосился на меня, наклонился и рывком поставил меня на ноги.

К горлу подкатила тошнота, в висках заломило, перед глазами запрыгали мушки. Я вынужденно застыла в мужских руках, прижав грязную ладошку ко рту.

Кажется, не стоит телепортироваться на полный желудок.

— А-а, адара! — понимающе закивала женщина и сразу нахмурилась при виде моего наверняка нездорово перекошенного лица. — Что с тобой, деточка? Дурно тебе? Ох, бедняжечка! Так пойдёмте же скорее, нечего тут стоять да мокнуть.

Женщина прошла мимо нас к дому за нашими спинами. Мы, развернувшись и как были в обнимку, поковыляли за ней. Она распахнула дверь, придержала, пропуская нас внутрь. Филипп подвёл меня к ближайшему стулу и даже усадил, пока я зачем-то часто моргала и надеялась, что содержимое желудка в нём и останется.

— Никак не отойдёт, да? — сочувственно уточнила женщина. — Сейчас я питья горячего принесу, вмиг полегчает.

— Что с вами, адара? — тихо спросил Филипп, едва женщина отошла.

— Тошнит меня, не видно, что ли? — процедила я сквозь стиснутые зубы.

— Видно, — Филипп опустился на корточки рядом со стулом, пристально всмотрелся в моё лицо. — В прежнем моём окружении дам мутило по утрам по двум причинам: либо невоздержанность в питье, либо…

— Я не беременна, — прошипела я и подняла голову к потолку.

Раньше помогало.

Иногда.

Потолок был белёный, не шибко чистый и в пятнах копоти.

— А даже если бы и была, то какое ваше дело? Всё равно не от вас.

— И не от Люсьена.

— Вы на что-то намекаете? — я перестала таращиться в потолок и опустила взгляд на Филиппа.

— На того загадочного озейна, который не ваш сочетаемый, но с которым вы, похоже, собирались сбежать. Кажется, вы с ним и в любовную связь успели вступить.

— Ох, Филя-Филиппок, знал бы ты, как ты меня уже достал, — покачала я головой.

— Куда достал?

— Не куда, а как.

— Полагаю, вам уже лучше, — с удовлетворением констатировал Филипп и выпрямился.

Что? А-а, ну да, действительно лучше. Тошнота отступила, и голова не кружилась. Только желания поблагодарить Филиппа не прибавилось.

Я оглядела помещение, куда нас привела сердобольная женщина. Небольшой зал заполнен столами и стульями, высокие парные окна смотрели на пустынную улицу, у стены тянулась барная стойка. Потрескивало пламя в камине, из приоткрытой двери, ведущей, очевидно, на кухню, долетал запах какого-то супа. Посетителей не больше, чем прохожих на улице, то есть никого, кроме нас, и выглядел зал даже унылее, чем в трактире на перепутье, где остановилась Феодора с возлюбленным.

Дверь на кухню распахнулась шире, пропуская женщину с двумя дымящими кружками в руках.

— Да вы садитесь поближе к огню-то, погрейтесь. Народу у нас сами видите сколько, и погода нонче такая, что не приведи Отец.

Мы охотно перебрались к камину. Одежда, к счастью, не успела сильно промокнуть, и можно было действительно только погреться у огня, а не раздеваться и сушить каждую вещь отдельно. Филипп держался едва ли не вплотную ко мне, готовый по первой нужде подхватить под локоток, чем начал раздражать вдвойне. Понятно, что у мужика чисто привычка быть галантным кавалером срабатывает, однако мне-то его внимание на кой? Тоже мне, сначала грязью закидал, а теперь ловить намеревается, ежели мне в обморок приспичит свалиться.

Мы сели на придвинутые к каминной решётке стулья и взяли по кружке. Я вдохнула исходящий от тёмного напитка густой, пьянящий аромат, сделала осторожный глоток. Вино… или ещё какой-то подогретый алкогольный напиток с пряностями. И, наверное, начинать пить рановато, но…

Будем считать, что сегодня в порядке исключения можно.

— Как, полегчало тебе, деточка? — осведомилась женщина заботливо.

— Да, уже лучше, спасибо, — разубеждать её в чудодейственности напитка я не стала.

Впрочем, если выпить такую кружку до дна, то жизнь точно начнёт глядеться веселее. Правда, ненадолго.

— Вот и славно.

— Озел, не будете ли вы так любезны подсказать, в каком домене мы нынче находимся? — отпив немного из кружки, задал Филипп насущный вопрос.

— Бертерский домен, городок Ливент.

— Домен, не перепутье? — уточнила я. Почему-то скромная обстановка прошлых веков и крошечный населённый пункт начали у меня прочно ассоциироваться с перепутьями.

— Домен, деточка, домен. Я в Ливенте, почитай, как родилась, так и жизнь всю прожила, за границы домена ни разу не выбиралась.

— Но почему именно он?

— Я бы спросил у вас, моя дорогая, однако, сколь подозреваю, вы сами не знаете, — Филипп глотнул ещё напитка и повернулся к женщине. — Можем мы узнать ваше имя, добрая озел?

— Анна Бёрн я, урождённая Крир, — женщина изобразила подобие книксена. — Это «Белый волк», наше с мужем заведение. И наследство нашего сына, — Анна вдруг замялась и взгляд отвела. — Если, конечно, оно ему вовсе нужно. Говорит, не то оно, что ему и впрямь по сердцу.

— Порой так бывает, что убеждения родителей и детей не совпадают, — сочувственно заметил Филипп. — Моё имя Филипп Катрино, а это адара Феодора из Исттерского домена.

Анна вежливо кивнула. Я заподозрила, что названия большинства доменов, кроме родного и граничащих с ним, говорят ей примерно столько же, сколько мне название какой-нибудь малоизвестной африканской страны.

Тихо стукнула входная дверь, пропуская коренастую фигуру в чёрном плаще с низко надвинутым капюшоном.

— А, Давуд! — повернулась Анна к новоприбывшему. — Гляди-ка, гости у нас, да какие! Сама адара пожаловала из…

— Исттерского домена, — подсказал Филипп, правильно оценив последовавшую затем смущённую паузу.

— Мой муж, Давуд Бёрн.

Давуд откинул капюшон, открывая убелённую сединами голову, снял и повесил плащ на вешалку при входе. Неторопливо подошёл к нам, сощурился подслеповато, разглядывая нежданных гостей.

— Доброго здоровьица, адара.

— Спасибо, и вам не хворать, — на всякий случай отозвалась я.

— А что это адара позабыла в нашем захолустье? От Ливента до любой границы как от всякого домена до перепутья. Вроде и рядом, а поди ж дойди.

— Я… немного промахнулась при теле… при перемещении из Исттерского домена, — соврала я.

— А направлялись куда? — живо поинтересовалась Анна. — К границе или в Дорон?

— Дорн? — хотя оно вряд ли, конечно, не то кино.

— Дорон — столица Бертерского домена, — негромко пояснил Филипп и, повысив голос, ответил: — Да, туда.

Я выразительно посмотрела на сочетаемого. Необязательно вместо меня вешать лапшу на уши хозяевам трактира, я и сама справиться могу.

— И когда снова в путь? Обогреетесь и отправитесь или обождёте, как прояснится? — продолжила расспросы Анна и добавила, обратившись к мужу: — Я слыхала, адары не отправляются в путь по плохой погоде.

О влиянии погодных условий на телепортацию я пока ничего не слышала — тем более речь всего-навсего о дождике, а не о снегопаде, урагане или тропическом ливне, — но кивнула в надежде потянуть время.

— Обождём. Спасибо вам за гостеприимство и беспокойство.

— Тю, оно нескоро ещё прояснится-то, — отмахнулся Давуд и, потеряв к нам всякий интерес, ушёл на кухню.