Наследник раджи

XIV. Вдова раджи

Том путешествовал не спеша, и перед ним постоянно расстилалась одна и та же картина: плантации риса, сахарного тростника, поля, засеянные широколиственной клещевиной, местами болота и джунгли и только изредка рощи манговых деревьев и бамбука. Наступил апрель. Стояла сухая жаркая погода, которую англичанин переносил хорошо. Большей частью он путешествовал ночью, а в опасные часы дня разбивал палатку под защитой большого баниана или в роще, недалеко от какого-нибудь города. Том спал или в полудремоте прислушивался к полуденной тишине, лишь слегка нарушаемой шорохом скользнувшей в сухой траве ящерицы или проползшей змеи. Под вечер жизнь снова возрождалась. Стаи попугаев, крича, поднимались с верхушки деревьев, хищные птицы носились в воздухе, и снова начинался глухой шум человеческой деятельности.

Тогда наследник раджи, пока вьючили верблюдов, шел в ближайшую деревню и садился под деревом, где собирались крестьяне, куря трубку, потолковать о ценах на хлеб и на скот. Все относились к молодому человеку со степенной вежливостью индусов; но ему не приходилось слышать ничего, что могло бы навести на мысль о волнениях умов в стране. Таким образом, он приближался к Гумилькунду совершенно спокойный в душе.

Между рекомендательными письмами у Тома было письмо к Динкур-Рао, девану, или первому министру принца Махратта-Сциндии, магараджи Гвалиорского. Деван был одним из тех замечательных Людей, которые в минуту опасности приобретают господство над массой. Он обладал редким между азиатами талантом применять теорию к практике. Подобно Джунг-Багадуру, он сознавал всю важность британского покровительства и не разделял мечты многих, что ресурсы Англии могут быть истощены.

Его можно было назвать воспитанником раджи Гумилькунда, хотя он и не мог довести благосостояние своего народа до той же степени, так как ему постоянно приходилось бороться с придворными интригами и молодым государем крайне непостоянного характера. Большое богатство и важность Гвалиора обеспечивали ему более обширное влияние на независимые княжества Центральной Индии, чем мог иметь небольшой Гумилькунд даже в том случае, если бы его мудрый правитель был жив во время сложившегося опасного положения дел. Деван Динкур-Рао, услыхав о прибытии таинственного наследника раджи, решил, что юноша — сын покойного владыки и матери-англичанки, а поскольку любил и уважал отца, хотел познакомиться с сыном.

Получив от Тома письмо, в котором тот просил разрешения представиться магарадже и девану, Динкур-Рао выехал к нему навстречу в сопровождении отряда почетной стражи. Поздоровавшись с гостем по всем правилам восточного церемониала, деван поехал с ним во дворец магараджи, предложившего молодому человеку остановиться у него.

Том прожил три дня в Гвалиоре и за это время подружился с деваном. В долгие ночи, которые они просиживали на одной из террас дворца, Том говорил министру о чувствах, переполнявших душу после того, как в его судьбе произошла такая перемена.

— Я ни на чем не могу остановиться, — говорил юноша, — сегодня я принимаю одно решение, завтра его отвергаю. Нигде я не чувствую под ногами твердой почвы. Прежде мне казалось, что я знаю себя, но теперь вижу, что даже не могу управлять собой.

Деван утешал наследника:

— Вы переживаете переходное время. Взгляды и предрассудки Запада борются в вас с влиянием Востока. Со временем вы выберете все хорошее, и душевное равновесие ваше восстановится. Кто знает, не суждено ли вам служить звеном, которое сблизит оба племени? Ваш предшественник твердо верил в возможность такого сближения.

По дороге в Гумилькунд Тому предстоял еще один важный визит: посещение Янси, маленького княжества к югу от Гвалиора, образовавшегося вместе с несколькими другими из остатков империи Махратты. Последнему радже, не оставившему потомства, наследовала его вдова, красивая, умная, энергичная женщина. Ей хотелось управлять владениями так, как не управлял ни один из ее предшественников. Но мечтам наследницы не суждено было осуществиться: ее просьба о признании за нею и приемным сыном прав наследства была отвергнута английским правительством, женщине только дали значительную пенсию, а для жительства назначили дворец в Янси.

Вдова затаила злобу до поры до времени. Она заперлась во дворце, обдумывая месть за оскорбление. Пенсия, казавшаяся привыкшей к роскоши женщине нищенской, мало-помалу сокращалась. Из этой сумы правительство Англии решило вычитать долги, обнаружившиеся после смерти ее мужа. Вдова чувствовала себя слишком слабой, чтобы сопротивляться, и была слишком горда, чтобы просить, зато ненависть ее еще усилилась. В своем добровольном заключении женщина узнала, что в индусских храмах не производится богослужения из-за недостатка средств; что жрецы и брамины бродят без пристанища, а коров, священных животных, убивают в стенах ее столицы. Она стерпела и это. Новый год начался странными предзнаменованиями. Из селения в селение носили плоские пироги — символ соединения жизни и смерти; таинственные слова — пароли — раздавались на базарах, рынках, в обедневших храмах и достигали дворца, где оскорбленная женщина лелеяла планы мести. Разрушения, смерть, потоки крови!.. Уничтожить в один миг эту громадную империю, воздвигнутую силой и скрепленную страхом! Этого часа она давно и страстно желала. Вдова раджи изменила образ жизни: стала приглашать англичан на роскошные празднества, даже беседовала с английскими властями о признаках времени, предлагая им принять меры для обеспечения безопасности, сама же втайне увеличивала стражу. Недовольные собирались вокруг нее.

Таково было положение Янси, когда этот город посетил наследник раджи. Вдова слышала о том, что ему, по всей вероятности, предстояло путешествие по Индии. Женщине было любопытно познакомиться с молодым человеком, и она приняла его немедленно.

Прием состоялся вечером. Начальник охраны, атлет с грубым лицом, провел наследника по узким коридорам до двери, закрытой тяжелой драпировкой. Провожатый отдернул занавес, и Тому открылось странное зрелище.

В большой зале, с мраморным разноцветным полом и стенами, через круглые большие окна лились лучи заходящего солнца, освещая пеструю босоногую толпу во всевозможных нарядах, которые только встречаются в Индии.

Ослепленные глаза Тома в первую минуту не различали ничего, кроме моря красок и фигур. Проводник проложил дорогу, и юноша увидел на противоположном конце залы мраморный трон на небольшом возвышении, к которому вели несколько ступеней, а на троне — женщину с надменным лицом. Юному наследнику показалось, что он еще никогда не видывал такой красавицы. На женщине было богатое атласное, затканное золотом платье, она была окутана газовым покрывалом, смягчавшим, но не скрывавшим гордые черты.

У молодого англичанина закружилась голова, но, к счастью, он вспомнил свою роль и пал ниц в то время, как начальник стражи провозглашал его имя и титулы.

Когда Том поднялся, красавица встала и знаком подозвала его. Юноша взошел по ступенькам трона, ободряемый милостивой улыбкой. Слуга подал низенький стул, и принцесса пригласила его сесть. Наследник повиновался, содрогаясь под взглядом, который, казалось, пронизывал насквозь из-под серебристого газа.

— Вы на нашей стороне, государь? — спросила наконец принцесса.

— Я слуга вашего сиятельства, — отвечал Том, кланяясь.

— У меня много слуг на словах, — возразила женщина с горделивой и горькой улыбкой.

— Ваше сиятельство, без сомнения, не совсем справедливы к своим слугам.

— Вы правы, государь, — вмешался человек, неуклюжий и неловкий на вид, одетый в белое платье, перепоясанное красным поясом.

— Это твое мнение, Наваб? Ну, теперь ты, который называешь себя моим слугой, отпусти своих друзей и уйди сам. Я хочу остаться наедине с этим молодым человеком.

В глазах Наваба сверкнула злоба, и рука опустилась на рукоятку сабли. Повелительница не спускала с него глаз.

— Повинуюсь вашему сиятельству.

Он стал переходить от группы к группе, и в несколько минут зала опустела. Нашему герою стало не по себе. Принцесса была слишком проницательна, чтоб не заметить его смущения, но, к счастью, не знала настоящей причины — боязни выдать себя. Женщина привычно приписала смущение гостя своей красоте, но красота и молодость поклонника делали его признание особенно приятным. Холодная и жестокая, не останавливающаяся ни перед чем в своей мести, вдова не была лишена великодушия, которое искупает многие недостатки страстных натур. В душе ее блеснула решимость не простирать на юношу заговора. Этому молодому человеку не за что было мстить, и в случае неудачи он лишился бы и престола и жизни. Предупрежденный деваном против принцессы, Том был крайне удивлен, услышав от нее самые благоразумные советы.

— Вы — иностранец. Поверьте мне: подождите и будьте настороже. Ваше государство не велико, англичане ничего от вас не потребуют. Люди, возмущающие народ, не посмеют тревожить вас.

— Вы, стало быть, ожидаете возмущения? — необдуманно спросил Том.

Принцесса с минуту молча смотрела на него, затем прошептала:

— Восстание будет, я в этом уверена.

Красота женщины, благосклонность, одиночество и перспектива ужасов, о которых она говорила, — все это вихрем пронеслось в сознании Тома. Обезумев от страха и жалости, юноша бросился к ногам красавицы.

— Разве вы ничего не можете, принцесса? Ради бога! Я видел ваше лицо, слышал ваш голос, знаю его обаяние. Поговорите с этими безумцами, сеющими возмущение… Они послушают вас.

— Вы преувеличиваете мое влияние: я не более чем бедная вдова, получающая пенсию от англичан.

— Вы — королева! — воскликнул Том, поднимаясь.

— Расскажите мне о себе. Вы отправляетесь прямо в Гумилькунд?

— С разрешения вашего сиятельства я выеду ночью.

— Останьтесь еще на день и всмотритесь хорошенько во все, что происходит вокруг вас. Завтра я приму вас в этот же час.

Том поклонился. Принцесса позвала слуг, ожидавших в соседней комнате. Молодой англичанин вернулся в лагерь, предпочитая тишину своей стоянки шумному гостеприимству дворца. Если бы Хусани мог распоряжаться, он двинулся бы в дальнейший путь еще той же ночью, но юноша считал себя обязанным принять приглашение принцессы. Женщина произвела на него сильное впечатление и даже приснилась наследнику. Проснувшись, он заметил Хусани, стоявшего возле постели с чашкой кофе в руках.

— Если господину угодно проехаться по Янси, теперь самое удобное время…

— Прекрасно. Прикажи оседлать Королеву Снегов.

Королева Снегов была купленной в Бомбее чистокровной арабской кобылой, быстрой как молния, неутомимой, горячей, но вместе с тем и кроткой, когда с ней умели обращаться. Только хозяин да сейк Субдул-Хан, никогда не расстававшийся с ней, могли дотронуться до нее, и оба смотрели на лошадь почти как на человека.

— Она помчится как ветер, ваше сиятельство, — день отдыха очень подкрепил ее, — сказал конюх с гордостью, когда хозяин вскочил в седло.

— Ну, пусти ее!

— Одно слово, саиб…

Том нагнулся, чтобы расслышать тихие слова.

Субдул проговорил:

— Умоляю ваше сиятельство быть благоразумным. Здесь есть шпионы.

Молодой человек не успел потребовать объяснения: лошадь, чувствуя свободу, поскакала крупной рысью.

— Что нам за дело до шпионов! — сказал Том по-английски своей лошади. — Мы с тобой не попадемся им, моя подруга… Ну, тише, тише! Ведь мы теперь не в поле.

Всадник миновал Мэдан, обширную выжженную равнину, где под командой английских офицеров упражнялись туземные войска, чьи палатки белели на горизонте, и выехал на дорогу, по обе стороны которой тянулись бунгало чиновников и офицеров вперемежку с более скромными домами низших служащих.

Том остановился подождать отставшего Хусани. Солнце еще не поднималось над обширной равниной, но горизонт был залит багровым светом, и нельзя было представить себе более мирной картины, чем это обширное пространство с его деревнями и бесчисленными бивуачными огнями.

Европейский квартал, несмотря на ранний час, уже проснулся. Бледные и слабые дети в белых блузах проезжали верхом на маленьких пони, которых вели серьезные, невозмутимые слуги. Дамы также ездили верхом или катались, сами правя легкими экипажами. Из садов, где завтракали на чистом воздухе, доносились голоса и смех.

Том смотрел рассеянно, охваченный той меланхолией, которая всегда овладевала им, когда приходилось встречаться с соотечественниками, как вдруг в толпе он заметил знакомое детское личико. Девочка, пристально смотревшая на него, ехала на маленьком пони, которого вел грум-индус, а сзади шла айя, или туземная нянька, вся в белом.

— Аглая! — воскликнул юноша.

Девочка захлопала в ладоши. Забыв свою напускную апатию, молодой человек соскочил с лошади и обнял малышку. Айя остановилась в изумлении, но Хусани отвлек ее внимание. Сойдя с лошади, он пристально в нее всматривался.

Она вскрикнула:

— Хусани! Как, ты здесь?

Том обернулся.

— Ваше сиятельство, эта женщина — моя сестра Сумбатен.

— Встреча как в романе! — заметил раджа. — Где ты живешь, Аглая?

Девочка указала на краю равнины небольшое здание, скорее похожее на гробницу, чем на дом.

— Зайдите к нам! — умоляла она.

— За вашим сиятельством следят! — шепнул Хусани. — Благоразумнее будет продолжать прогулку.

По дороге, волоча сабли, медленно проходили двое слуг принцессы, одетые в изодранные мундиры. Накануне Наваб указал им на Тома как на подозрительного человека. Если бы они услыхали, что юноша говорит по-английски, ему пришлось бы плохо. Но Хусани предупредил беду. Том уже сидел на лошади и отдавал слугам Аглаи приказания по-индусски. Шпионы прошли, почтительно кланяясь, и Хусани велел сестре увести малышку. Но девочка не слушалась. Ее кроткие глаза наполнились слезами: она не понимала, почему ее друг Том смотрит на нее так серьезно.

— Иди, — сказал молодой человек изменившимся голосом. — Я приду. Приду, когда буду тебе нужен.

Королева Снегов прекратила сцену. Том нечаянно дотронулся до нее, и она помчалась стрелой по равнине. Скоро из этого составилась легенда, так как чудная белая лошадь, несмотря на все поиски, исчезла бесследно из Янси.

В этот вечер Аглая прибавила к молитве: «Господи! Благодарю, что Ты послал мне Тома. Пришли его опять поскорее!» После этого девочка улеглась, говоря:

— Я чуть было не расплакалась, но теперь не хочу: я знаю, он скоро вернется.

Она уснула, прежде чем мать успела ответить ей, и каждый вечер повторяла те же слова в своей молитве.