Наследник раджи

XVIII. Возвращение генерала

Хусани не ограничился во время своего пребывания в Ноугонге одним посещением Грэс. Он пошел дальше: выдав себя за недовольного слугу раджи, он вкрался в доверенность двух или трех местных агитаторов и заручился их обещанием известить его, когда им покажется, что восстание уже достаточно подготовлено. От них министр узнал, что число бунтовщиков вообще незначительно, что они не надеются найти себе много приверженцев и вследствие этого не могут предпринять каких-либо решительных мер. И это было действительно так. Быть может, восстание в Мееруте, ускоренное наказанием мятежных солдат и бывшее следствием этого взятие Дели поразили туземцев, но, как бы то ни было, последние числа мая прошли спокойно, и небольшие английские гарнизоны, рассеянные по стране, ободрились. Отряд гуркасов, посланный под начальством храброго Гамбие-Синга для оказания поддержки англичанам, был отозван, и появилась прокламация, обещавшая амнистию всем мятежникам, не участвовавшим в убийствах европейцев. Однако эта ошибка, основанная на незнании характера туземцев, имела пагубные последствия. Испуганные собственным успехом и втайне опасавшиеся мщения со стороны оскорбленных, бунтовщики свободно вздохнули. Стало быть, англичане боялись, раз они пытаются заключить мир? Стоит им еще некоторое время оставаться верными своему знамени, и пророчество исполнится — владычество чужеземцев исчезнет навсегда.

Бунтовщики стали выжидать, решившись ничего не делать наудачу. Это затишье ввело в заблуждение многих военных, между прочим и генерала Эльтона.

Читатель помнит, что в то время генерал, только что вернувшись из отпуска, еще не принимал командования. Без сомнения, присутствуй он во время восстания в Мееруте, его влияние было бы громадное. Но при первых слухах о недовольстве в армии Эльтон отправился в северо-западные области для расследования злоупотреблений и донесения об общем состоянии войск.

В роковое воскресенье, когда разразилось восстание, он был в Янси, где жил во дворце вдовы раджи, и сидел у нее, когда принесли известие о случившемся. Генерал, воображавший себя знатоком людей, был весьма доволен высказанным принцессой удивлением и негодованием. Она умолила его остаться в Янси до получения более подробных сообщений, но он не допускал ни малейшей отсрочки, хотя и был тронут заботливостью женщины. В сопровождении небольшого конвоя англичан он форсированным маршем направился в Меерут.

Смелость генерала оказалась для него спасительной. Все давали дорогу этому небольшому отряду в ярко-красных, шитых золотом мундирах, скакавшему, не зная преград, с саблями наголо. В самых враждебно настроенных селах, кишевших разбойниками и беглыми солдатами, для них находился провиант. Многие из виновных видели в этом храбром офицере со строгим лицом, проницательным взглядом и краткой повелительной речью первого из мстителей, готового поразить их. Несмотря на снедавшие его опасения, он исполнил свой долг и останавливался в главных пунктах — Гвалиоре, Агре, Миннури — для поощрения верности и устрашения измены.

Месяц подходил к концу, когда генерал достиг Меерута. В состав гарнизона этого города входил полк, который, по мнению генерала, должен был остаться верным. Он много лет командовал им, офицеры были ветераны, люди высших каст и образованные, сражавшиеся вместе с ним во многих пограничных стычках. Один даже спас Эльтону жизнь, сам подвергаясь опасности, и давно стал близким другом генерала. Что касается солдат, то он называл их детьми и любил всех, начиная с самых старых, научившихся сражаться при нем, и кончая молодыми новобранцами. Часто во время перехода по равнинам, выжженным индийским солнцем, у генерала навертывались слезы на глазах. Несколько недель тому назад, во время смотра в Мееруте, этот полк особенно отличился. И вдруг ему скажут теперь, что в ту минуту, как эти солдаты радостно отвечали на крики своих товарищей-англичан, в душе они уже таили замысел убить его!

Лицо генерала омрачилось. Никто не тревожил его отряда, но опустошенные деревни, толпы испуганных крестьян, уносящих свой скарб, а иногда оборванцы со свирепыми лицами — все это возбуждало опасения.

Наконец до Меерута осталось всего пять миль. Никто не вышел навстречу приближавшемуся отряду. Генерал отправил вперед разведчиков, но они не могли ничего узнать о судьбе английских войск. Было самое жаркое время дня, и люди, не сходившие с лошадей с утра, изнемогали от усталости, не зная еще, какой прием ожидает их в Мееруте. Генерал, несмотря на свое душевное беспокойство, приказал остановиться в маленькой рощице, но сам остался около часовых и не велел расседлывать лошадей. Эльтон стоял, опершись левой рукой на шею коня, правой сжимая заряженный револьвер и зорко вглядываясь в лесную чащу.

Целый час прошел совершенно спокойно. Сменили часовых. Ординарец генерала стал умолять его прилечь на часок. Он отказался, и снова водворилось молчание. День клонился к вечеру, и глаза Эльтона начинали страдать от долгого напряжения. Он собирался сесть на лошадь, как вдруг до его слуха донесся шорох в кустах.

— Там кто-то есть, — сказал он ближайшему солдату. — Может быть, это посланный из Меерута, — надо посмотреть, приняв все меры предосторожности.

Солдат исчез в чаще и вернулся минуту спустя в сопровождении высокого привидения, окутанного с головы до ног в белую чудду.

— Кто ты и что делаешь здесь? — спросил генерал.

Чудда упала на землю, и генерал узнал мундир своего любимого полка и загорелое лицо субадхара (капитана), спасшего ему жизнь.

— Суфдер-Джунг? — спросил он с упреком. — Как вы здесь? Где ваши люди?

— Офицер поклонился до земли, рыдая, как ребенок.

— Они возмутились? — спросил генерал стесненным голосом.

— Не все, генерал. Один батальон остался верен.

— Он в Мееруте?

— Нет, генерал. Другие принудили нас следовать за собой, и ради спасения собственной жизни мы должны были сделать это. Но мы скрылись один за другим, надеясь отыскать ваше превосходительство. Перед выступлением мы отправили в безопасное место всех, живших в вашем доме: мэм-саиб и мисс-саиб. Дом горел. Дьяволы его окружили, требуя от слуг, чтобы те бросили им этих англичан, с которыми они расправятся по-своему. Мы отбили их, потушили пожар и отнесли дам в городское укрепление. Одна из них была ранена и дорогой стонала.

У генерала вырвался крик отчаяния:

— Это правда?.. Вы не обманываете меня?

— Клянусь бородой пророка, ваше превосходительство, — правда! К чему Суфдер-Джунгу обманывать вас?

— Где же были наши английские войска? Или они смотрели на вас, как трусы?

— Их застали врасплох…

— Всех? До последнего?

— Нет, было несколько убитых. Однако в укреплении есть еще тысяча человек.

— Тысяча бездействующих солдат? Вы лжете, Суфдер-Джунг!

— Потерпите, ваше превосходительство! Вы увидите, что ваш слуга говорит правду. Я узнал от друзей, что один отряд завтра вступает в Дели.

— Завтра! А сколько уже дней Дели в руках бунтовщиков?

— Одиннадцатого мая они вышли из Меерута, как стая испуганных баранов. Я мог бы остановить их со своими людьми даже без помощи англичан, если бы весь мой полк действовал заодно. Двенадцатого они вступили в столицу.

— А сегодня двадцать третье. Целая неделя потеряна. Клянусь Богом, это может нам стоить Индии, и будет поделом нам!

Он вдруг вспомнил, кто перед ним.

— Я сам не знаю, что говорю, — спохватился он. — У главнокомандующего есть свои причины, неизвестные нам. Но вы хорошо сделали, что разыскали меня. Как наградить вас? Не хотите ли поступить в мой штаб до приискания для вас подходящей должности?

— Если бы я был один, ваше превосходительство, я с радостью последовал бы за вами на край света, — отвечал Суфдер-Джунг, кланяясь и складывая ладони рук, — но часть нашего полка, сохранившего верность, настоятельно требует выступления против братьев, выказавших себя недостойными. Некоторые боятся только, что не поверят их искренности. Они стоят недалеко отсюда, и вся их надежда — вернуться в Меерут под покровительством вашего превосходительства. Не поговорите ли вы с ними и не утешите ли их?

Несколько подошедших солдат, слушая разговор, образовали круг около генерала и его собеседника.

Гневный ропот пробежал между ними.

Генерал бросил на них строгий взгляд.

Ординарец его стоял возле.

— Простите, генерал, — сказал он, — мы никому не желаем зла, но…

— Но?.. Доканчивай, если начал.

— Но не надо доверяться этим дикарям, ни одному из них.

— Стало быть, ты хорошо их знаешь, Томми. А давно ты в Индии?

— Полгода, ваше превосходительство.

— А ты? — спросил генерал, обращаясь к другому.

— Тоже полгода, ваше превосходительство.

— И после полугодовой службы вы решаетесь так смело судить о людях? Прекрасно! Я вот тридцать лет прожил здесь, прошел с людьми, которых вы презираете, сотню миль. Они храбро бились на моих глазах, и я называл их своими детьми. Однажды этот храбрец защитил меня своим телом. И при всем том, сознаюсь, я не понимаю их, как думал до сих пор и как того желал бы. Все происходящее — для меня неразгаданная тайна, но я никогда не поверю, чтоб кругом была измена, чтобы такой человек, как Суфдер-Джунг, пришел к своему генералу с выражением любви на языке и вероломством в сердце! Отойдите! Дайте выслушать, что он еще хочет сказать мне…

Солдаты отступили неохотно.

Субадхар, слушавший этот разговор молча, опустив голову и с глазами, полными слез, снова приблизился и заговорил так тихо, что ни один из англичан не мог расслышать его слов.

Генерал обратился к своим спутникам с решительным видом и сказал твердым, звучным голосом:

— Подождите меня здесь, молодцы, но будьте готовы выступить по первому слову. Недалеко наши друзья и товарищи. Я вернусь к вам с ним через полчаса.

Никто не решился противоречить, так как все знали железную волю старого генерала.

Но когда он в сопровождении субадхара медленно скрылся в чаще, солдаты сошлись и организовали настоящий военный совет.