Наследник раджи

XXIV. Факир

24 мая, на другой день по возвращении генерала Эльтона, сильный отряд вышел из Меерута для соединения с войсками, двигавшимися на Дели. Жители сначала боялись за свою безопасность, но скоро заметили, что бунтовщики не думают осаждать так сильно укрепленный город.

Генерал был опасно болен. Усталость и нравственная тревога сделали свое дело, а рана, оказавшаяся серьезнее, чем предполагали сначала, осложняла положение. Бред его приводил в отчаяние жену и дочерей, окружавших главу семейства самыми внимательными заботами. Он постоянно говорил о солдатах — своих молодцах, — ручался за их верность, вспоминал их подвиги. М-с Эльтон плакала, боясь той минуты, когда он будет в состоянии увидать действительность. Лучше, если уж ему суждено умереть, чтобы он не приходил в себя!

Еще одно мучило ее: от Грэс не было никаких известий. И часто, видя своих грустных бледных девочек вокруг отца, леди Эльтон думала, что Грэс, старшая, дороже всех ее сердцу. И не одна боязнь потерять ее мучила бедную мать — она бы перенесла испытание, если бы видела ее лежащую рядом с отцом и знала, что ее чудная душа готова покинуть здешний мир, — нет, бедную мать убивала неизвестность, мысль, что дочери приходится переносить мучения худшие, чем смерть. Иногда в глазах бедной женщины мелькало выражение безумия. Однажды ночью, когда она сидела у изголовья больного вместе с Ясин-Ханом, последний подкрался к постели Трикси. Девушка вскочила в испуге. Все спали не раздеваясь, чтобы быть готовыми при первой тревоге.

— Что случилось, Ясин?

Он подвел ее к постели генерала. Трикси увидала, что мать накинула на плечи платок, будто собираясь выйти.

— А, это ты? Тем лучше. Папа спит. Я иду искать Грэс.

— Но ведь теперь ночь, мама, — сказала Трикси, обвивая ее своими молодыми, сильными руками.

— Именно потому-то я и хочу идти, иначе меня задержат. Ну же, будь умной девочкой, пусти меня. Успеем нацеловаться после.

— Ясин, — в отчаянии крикнула Трикси, — позови Мод и сбегай поскорее за доктором!

Мод имела большее влияние на мать, и с помощью доктора ей удалось убедить женщину принять успокоительных капель и лечь. Трикси отвела в сторону своего друга Берти, пришедшего с доктором.

— Надо предпринять что-нибудь, иначе мама сойдет с ума. Можете вы помочь нам?

— Видит Бог, как бы я желал этого. Мне отказали в моей просьбе сделать рекогносцировку с эскадроном кавалерии. Я по крайней мере привез бы какие-нибудь известия.

— Что скажете вы, если одна из нас — я, например, — отправилась бы переодетая на розыски? Я отлично умею представлять здешних женщин и говорю на их языке. Я бы узнала, где Грэс, а вы тогда поехали бы за ней с солдатами.

— Этот план невыполним, но… знаете ли вы, что сталось с тем молодым человеком, который был здесь два месяца тому назад и которого вы называли Томом?

— Я именно о нем и думала. Один из его родственников, индусский раджа, оставил ему значительные владения в Центральной Индии. Мы нашли в нем большую перемену. В Англии он был влюблен в Грэс. Почему вы спросили о нем?

— Потому что недавно услыхал такую романтическую историю, что с трудом поверил ей. Речь идет о новом радже — англичанине по происхождению. Управляемое им государство — нечто вроде земного рая, где два или три поколения уже прожили при самых образцовых законах. Последний раджа, философ и мудрец, назначил преемником одного из своих родственников, дав подданным надежду, что он сам вернется на землю в образе своего наследника. Этот вымысел имел полный успех, и молодого раджу встретили с восторгом. Само собой разумеется, он на нашей стороне. У него повсюду шпионы, и одному из них, переодетому факиром, удалось проникнуть в Меерут. Вот уже час, как наш генерал допрашивает его. Я думаю переговорить с задержанным, когда он выйдет, и дать ему поручение к его господину.

— Это Том! Я уверена, что это Том! Мне хотелось бы видеть этого факира. Как приятно было бы принести маме хорошее известие!

— Подождите немного, я сейчас вернусь.

Трикси ждала в тишине, не смея сообщить никому о надежде, зародившейся в сердце. Родители спали. Доктор не уходил.

— Обоим лучше, — говорил он, — но я боюсь минуты, когда они придут в себя.

Девушка вышла из палатки. Солнце еще не показывалось из-за горизонта, но по небу уже разливался свет, и ночной ветерок улегся. Она думала о веселых утренних прогулках былых дней, о знакомых, принимавших в них участие и теперь уже умерших, павших жертвой возмущения. Вдруг, к собственному изумлению, Трикси рассмеялась от всей души. Поводом к такому взрыву веселости был подходивший к ней человек высокого роста, закутанный в полосатый белый с красным плащ, с палкой в руке.

— Я не думал, что вы меня узнаете, — сразу сказал он с легкой досадой. — Генерал принял меня за злоумышленника.

— Но к чему этот маскарад?

— Я отправляюсь с факиром. Ведь мы решили, что один из нас пойдет на розыски Грэс.

— Вы… вы… Берти!

И Трикси залилась слезами. Берти приблизился к ней, глубоко тронутый.

— О чем это вы? — спросил он. — Вы, такая храбрая!..

— Не спрашивайте, — проговорила она рыдая. — Я вспомнила прошлое, когда мы были так счастливы! Берти!.. Берти!.. Вы будете осторожны?

— Постараюсь!.. Не время теперь говорить о себе, мисс Трикси. Но дайте мне вашу ручку и позвольте сказать, что вы для меня…

— Нет, Берти, нет! Возвращайтесь здравы и невредимы, и тогда увидим! Но скажите, что вы узнали об этом факире и о Томе?..

— Он принес вашим родителям эту записку, писанную на тоненькой бумажке, вложенной в середину пера так, чтобы ее, в случае крайности, можно было проглотить.

Трикси развернула бумажку и радостно вскрикнула. Письмо было следующего содержания:

Я приехал из Янси с беглецами. Ноугонг возмутился, но насилий нет. Мои люди напали на след вашей дочери Грэс; надеюсь, ее привезут завтра.

Томас Грегори,

раджа Гумилькунда.

— Кроме того, посланный принес письмо к генералу, где его убедительно просят прислать человека, достойного доверия, и советуют переодеться так, как я сделал с помощью факира.

— Когда вы отправляетесь? — спросила Трикси, стараясь казаться твердой.

— Лучше выйти из города ночью, когда нас никто не увидит. В деревне наряд священных особ гарантирует нам почтение со стороны населения.

— В таком случае зайдите позавтракать с нами. Посмотрим, узнают ли вас другие.

Опыт удался. Увидав странную фигуру в дверях палатки, молодые девушки вскочили с криком ужаса, и Трикси не совсем легко было убедить сестер, что пришедший не кто иной, как их друг Берти. Она с радостью сообщила полученное известие отцу с матерью. Возбуждение леди Эльтон улеглось, генерал понемногу пришел в себя. Они встретили Трикси, как солнечный луч.

— Если мне удастся благополучно увезти всех вас отсюда, я все-таки не прощу себе, что подвергал вас такой опасности.

Он постоянно повторял эти слова в грустные дни, потянувшиеся за уходом Берти. Жена и дочь напрасно доказывали ему, что он заблуждался не больше других. Он отвечал неизменно:

— Мне следовало знать то, чего я не знал. Я уже не способен занимать свой пост и подам в отставку!

При мысли о «непростительном безумстве», — как он называл свою уступчивость, — им овладевало отчаяние.

Между тем в мужественное сердечко Трикси запало горе, так как о Берти не было ни слуху ни духу и из Меерута не приходило никаких вестей. Окрестные владения снова впали в состояние анархии, откуда их извлекло правление англичан. Во всех возмутившихся городах отворяли двери темниц, и освободившиеся преступники присоединялись к шайкам грабителей, бродившим по стране. Бунтовщики более высокого положения — лишенные владений князья, приемные сыновья бывших раджей — переходили со своими приверженцами из деревни в деревню, собирая приношения на ведение священной войны. Их сопровождали факиры-индусы или магометанские мульвии, показывавшие фирманы императора, царствовавшего, по их словам, в Дели, и раздававшие от его имени священный сан и почетное платье. Битва 31 мая при Гази-оод-дэн Нуггер, на пути между Дели и Меерутом, и еще более значительная победа при Будди-Ка-Серай, всего в пяти милях от столицы, показали им, что презренный народ еще не погиб. Но если смелость их колебалась, зато численность возрастала. Английские победы не оставляли видимых следов. Армия была похожа на пловца, борющегося с разъяренными волнами, — казалось, что восстание, распространяясь, скоро охватит весь полуостров Индостан.