Найду твой след

Глава четырнадцатая Что сказал философ Дидро

— Мама, мы должны с тобой поговорить!

Голос в трубке звучал энергично, и Натали поняла, что Мира взволнована до крайности. Она почувствовала, как замерло сердце, потому что такой голос Миры означал крайнюю степень волнения. Ее дочь никогда не отличалась горячностью. Значит, что-то слишком сильно разволновало ее.

Миру сейчас могло разволновать только одно — отношения с бойфрендом Ронни. А если ее дочь в таком волнении, стало быть, происходит что-то не то.

— Приезжай сегодня вечером, — сказала Натали.

— Прихватить по дороге пиццу с грибами? — спросила Мира. — Или у тебя есть еда?

— Ты ведь знаешь, что, кроме салатов и другой зелени, у меня ничего нет.

— Как всегда, — рассмеялась Мира, ее голос стал привычно сытым. — Салат в горшочке! Бедняга еще растет, он дышит, он просит, чтобы его полили, а его раз и…

— Неправда, он не просит поливать его, потому что та субстанция, в которой он сидит, уже содержит достаточное количество воды, — перебила ее Натали.

— Бедняга, может, и не просит. Допустим, что нет, но он дышит, в его листиках образуется на свету хлорофилл…

— Ты слишком хорошо училась в школе, — проворчала Натали.

— Французы — прекрасные педагоги. Они вобьют тебе в голову то, что тебе совсем не хочется знать. Я так и вижу… — не унималась Мира, она получала удовольствие от словесной игры с матерью. Дочь знала, что еще чуть-чуть — и мать запросит пощады. — А ты, мама, уже открываешь рот, чтобы сунуть в него бедное растение и сжевать прямо на корню!

— Но ты сама ешь то, что было нежным пушистым цыпленком.

— Между прочим, уважаемая хозяйка знаменитой сети ресторанов «Столик Траппера», тебе полагается знать, что желтые комочки не съедобны. Только когда они оденутся в белое оперение, тогда они могут пойти мне на обед! Особенно я люблю крылышки-гриль. Их очень приятно макать в луковый соус барбекю. Там плавают такие вкусненькие кусочки сушеного лука, а соус густой и тягучий. Ммм…

Мира явно закрыла глаза от удовольствия.

Натали больше не могла вынести беседу двух гурманов, которые, как она говорила, родные по телу, но не родственные по духу. Она почувствовала, как ее губы раскрываются, но вовсе не для того, чтобы принять стебелек салата, выдернутого из горшочка.

— Мне жаль те крошечные помидорчики, которые гроздьями свисают с полки у тебя в холодильнике. — Мира шумно вздохнула.

— Ладно, перестань, прекрати! — Натали расхохоталась. — Вези свою пиццу. Я ничего тебе не буду говорить о том, сколько в ней калорий, в каком месте у тебя будут отложения жира и…

— Я привезу большу-ую, — пообещала Мира.

— Все ясно, о диете ты по-прежнему не думаешь, — проворчала Натали и уловила в своем голосе застарелое раздражение.

Она поморщилась, не одобряя себя за этот тон. Мать и дочь давно пришли к выводу, что никто никому не должен мешать жить и наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях. У каждой из них свое видение мира и себя в нем. Но Натали ничего не могла с собой поделать и добавила:

— Если ты будешь питаться своими пиццами и гамбургерами, ты станешь настоящей находкой для фэт-шоу.

— А это мысль! — Натали показалось, что Мира и сейчас что-то жует. Она внезапно почувствовала, как у нее потекли слюнки. — Ты ешь… гамбургер? — Натали уловила теньканье микроволновки, которая сообщила ее дочери о том, что готова еще какая-то еда.

— Ага, сейчас доедаю уже второй.

— И, как я слышу, третий тоже готов? — Натали почувствовала, как губы сами собой сложились в узкую тонкую полоску.

— Ага. Но ты сама не знаешь, какую хорошую подала идею, между прочим! — весело сказала Мира. — Почему бы мне в свободное от занятий время не танцевать? Пожалуй, я скажу Ронни, чтобы он сводил меня в клуб, где выступают толстушки.

По голосу дочери Натали понимала, что Мира улыбается. Натали живо представила себе круглое сметанного цвета лицо с яркими губами и с необыкновенного, фиалкового, цвета глазами. Оно источало такое здоровье, такую жизненную силу, что Натали все с тем же бесконечным удивлением снова спросила себя: да моя ли это дочь?

— Я считаю, совершенно неважно, сколько во мне фунтов. Я хочу одного: наслаждаться жизнью каждым из них. Всеми моими фунтами и фунтиками.

— Ох, — вздохнула Натали. — Я думаю, во всем виноват воздух Франции? Воздух гурманов и гурмэ? Верно?

— Может, и он тоже. Я счастлива, что надышалась им сполна. — Мира засмеялась. — За это я благодарна тебе, мама.

Натали представила большое тело своей дочери, с ногами-колоннами, с нежно-белым животом, с налитыми грудями, похожими на спелые круглые дыньки с голубыми прожилками и с розовыми, цвета недозрелой малины сосками. Малины, которую они с Мирой, не дожидаясь сезона сбора ягод, бросали в свои корзинки на Аляске.

Аляска… То было время, когда они даже не помышляли, что Мира поедет учиться во Францию.

Действительно, разве тело Миры, эта роскошная щедрость плоти, хуже, чем хрупкое, тонкое, почти прозрачное тело Натали? Оно другое. Такое тело нужно полюбить, а не бороться с ним, не пытаться превратить его в то, каким оно не задумано природой, небом или кем-то еще.

Тем более что есть мужчина, юный Ронни Уолл, который уже полюбил такое тело. Натали знала это, она догадалась по глазам дочери. Без всяких слов взрослая женщина способна понять, когда ее дочь становится женщиной. Как? По глазам, которые обретают неизъяснимую глубину, по взгляду, который утрачивает щенячью наивность, и по тому, как мужчины оглядываются ей вслед. Потому что они интуитивно отличают девственницу от женщины.

Натали ничего не имела против того, что у Миры есть бойфренд, готовый на ней жениться сразу, как только это будет возможно. Значит, он хочет безраздельно владеть прекрасным телом Миры, а стало быть, он в восторге от него. Натали хорошо понимала, что Ронни Уолл для Миры — самый лучший вариант, с какой стороны ни взгляни.

Если честно, Натали волновалась за дочь сейчас гораздо больше, чем в момент ее рождения и после него. Она давным-давно поняла, насколько верно библейское изречение: многие знания — многие печали.

— Мам, ты еще долго будешь молчать?

Натали с недоумением обнаружила, что держит трубку возле уха.

— Я… подсчитываю, — нашлась она.

— Что именно?

— Сколько фунтов я подарила миру…

— Делу мира, ты имеешь в виду? — Дочь засмеялась. — Я думаю, ты меня должна благодарить. Я вполне могу сойти за два весомых вклада.

Натали одобрительно хмыкнула. Что ж, Мире просто повезло с характером.

— Ладно, вечером увидимся. Я жду, — сказала Натали.

Она положила трубку и откинулась на спинку кресла, обтянутого кожей цвета слоновой кости.

— Тебе везет. Никаких комплексов, — фыркнула Натали, глядя, как ее дочь уплетает пиццу.

— Комплексы, мама, происходят от неправильной жизненной установки.

Глядя на Миру, Натали подумала, что дочь в общем-то права. Но тем не менее, откладывая в сторону вилку и нож, она сказала:

— Вот как? Может быть, ты мне объяснишь?

— Не сейчас.

— А… тебе это объяснил Ронни?

— Нет, он лишь с восторгом со мной согласился. Он тоже считает, что незачем тратить время и силы на борьбу с лишним весом, просто с ним нужно сжиться и попробовать с его помощью получить удовольствие.

— Здорово.

— Вот ты сказала про фэт-шоу, — продолжала Мира, — ты произнесла это с насмешкой, верно? Ты хотела меня напугать. Но ты сама не знаешь, как ты меня одобрила. — Мира впилась зубами в сочный кусок пиццы, щедро сдобренной темными ломтиками шампиньонов под расплавленным сыром пармезан.

Натали почувствовала, как во рту собралась слюна, она пока не съела ни кусочка, она лишь сжевала несколько бледных листиков салата и откусила от длинного ломтика моркови, пытаясь ощутить ее природную сладость во рту.

— Ты посмотри, сколько в них радости, когда они танцуют балетные сценки. Я видела по телевизору группу, которая называется «Три тысячи фунтов чистого золота». Посмотрела бы ты на зрителей, они были вне себя от счастья!

— Интересная мысль, Мира. Но все-таки ты не боишься испортить желудок гамбургерами и пиццами?

— Нет. Я просто уверена в этом. — Мира уже расправилась со вторым большим куском. — А вот этот, — она взялась за третий, — я посвящаю тебе, мама.

— О-о-о, — простонала Натали, но в этом стоне было больше зависти, чем осуждения.

Мать откровенно любовалась дочерью. Большая, бело-розовая, с длинными белыми волосами, самая настоящая Ундина из северной страны. Большая, но прекрасно сложенная. Мира совершенно не похожа на нее, но, если Натали не изменяет память… нет, она ей не изменяет, Мира — истинная дочь своего отца. А как говорят, если девочка похожа на отца, то она будет счастливой.

Натали не верила никогда ни в какие приметы, в гороскопы, она не читала книг о жизни после смерти и о том, существует ли что-то за пределами мозга. Она давно стала трезвой практичной женщиной, но, когда речь заходила о счастье единственной дочери, готова была согласиться со всеми многообещающими приметами.

Мира будет счастливой. Натали сделает для этого все. Она уже заложила основу «экономического процветания» дочери. Сеть ресторанов «Столик Траппера» приносит хороший доход, и если девочка тоже, как и она, выбрала экономику для изучения в университете, то не о чем волноваться. Мира со временем возьмет дело в свои крепкие руки. А Ронни Уолла как будто послало само Провидение! Его родители владеют компанией, которая торгует специями. А специи прекрасно дополняют любое блюдо…

— Ну вот, мама, я наконец, сыта. — Мира отодвинула от себя тарелку, на которой остались крошки от сочной пиццы, и к позолоченной каемке прилипло крошечное огуречное семечко.

Уставившись на него, Натали вдруг подумала: такое маленькое семечко… а потом вырастает красавица Мира. Невероятно… Но то семя гораздо меньше, чем семечко корнишона…

— Я вижу, — сказала Натали. — Поэтому ты готова сейчас рассказать, что заставило тебя все бросить в Беркли и приехать ко мне. Правда?

— Да, и теперь я могу говорить без лишних эмоций. Когда кровь прилила к желудку, голова может спокойно размышлять.

Натали ждала. Мира откинула длинные волосы на спину, убрала пряди с лица и заложила их за уши.

— Я говорила тебе, что матушка Ронни — женщина… непростая?

— Да. — Натали кивнула, чувствуя, как тревожно забилось сердце. — Говорила. Только ты выразилась более энергично.

— Точно. Могу повторить: она женщина с придурью.

— В чем это выражается? — настороженно спросила Натали.

— Ты можешь допустить, обладая трезвым умом, что человек способен слышать голоса давно ушедших людей? — Мира вскинула светлые тонкие брови, ее гладкое лицо стало похожим на лицо большой фарфоровой куклы.

— То есть?

Мира закинула руки за голову, высокая грудь натянула тонкий белый хлопчатобумажный свитер, Мира любила белый цвет. Сейчас, среди лета, она походила на нетающую Снежную Королеву, особенно на этом диване, обтянутом светлой кожей.

— Я говорила тебе, что Ронни восходит к линии, идущей от философа Дидро?

— Да, говорила.

Натали отпивала глоток минеральной воды, пузырьками которой играло солнце, просачивающееся через легкие занавески. Ткань колебалась под ветерком, игравшим приоткрытой форточкой.

Мира смотрела на стакан, будто хотела уловить закономерность возникновения этих пузырьков, ей не удалось это сделать, и она подняла на мать свои фиалковые глаза.

— Так вот, драгоценная мамочка Ронни недавно вызвала дух Дидро и спросила, разрешить ли сыну жениться…

— На тебе, — поспешила уточнить Натали и почувствовала, как виски сжались от боли.

Господи, как она хотела этого брака для своей дочери!

— Нет, она спрашивала вообще, не уточняя на ком.

— Понимаю. И… что он ответил?

— Я бы спросила иначе: что она услышала в ответ? — Мира фыркнула.

— Что же?

Мира расцепила руки и сложила их на груди.

— Матушка Ронни услышала вот что. Да, ее сын может жениться хоть сейчас, но при одном условии. — Мира замолчала и пристально посмотрела на мать.

Натали уловила во взгляде дочери нечто, чему не смогла сразу дать определение. Печаль? Но Мира и печаль не совместимы. Тоску? Но и это не про нее.

Сердце Натали сжалось так сильно, что ее рука сама собой метнулась к груди. Неужели все настолько серьезно? Она расшифровала то, что уловила во взгляде Миры. Отчаяние, вот что.

Отчаяние, которое возникает у человека, когда он в сущности уверен, что никто на свете ему не может помочь. Но Мира все равно пыталась, пыталась найти выход, она запрещала своему отчаянию вылезать из дальнего угла, в который она его загнала, и изо всех сил изображала веселость.

— А условие такое… — Мира улыбалась, стараясь прогнать из глаз все, что ее тревожило, и оставить в них только кошачью сытость. — Ронни может жениться хоть завтра, если невесту приведет к алтарю ее отец и по всем правилам передаст с рук на руки жениху.

Натали почувствовала, что ей не хватает воздуха. Ей показалось, что сейчас она снова стала тем самым младенцем, которого выталкивают из комфортной материнской утробы в большой и опасный мир.

Ожидала ли она подобного поворота событий все эти годы? Допускала ли, что Мире понадобится отец?

Когда Мире исполнилось четырнадцать, Натали рассказала ей все, как было: о Марше мира, о юной Натали Даре, до беспамятства влюбившейся в красивого шведа Бьорна Торнберга.

Мира слушала это, как какую-нибудь северную сагу, иногда она просила мать рассказать ей какой-то отрывок из нее… Но никогда до сих пор Мира не просила найти отца.

— А… если нет? — хриплым голосом спросила Натали. — Если Ронни нарушит условие?

— Да, он может жениться, даже если нарушит, дух философа разрешает. Но при этом, предупредил он матушку Ронни, ее сын не должен получить и макова зернышка в наследство.

— Не может быть…

— Может, мама.

Мира усмехнулась, и от этой усмешки сердце Натали зашлось в тревоге. Это была усмешка взрослой женщины, которая давно не верит ни в какие северные саги. И внезапно Натали почувствовала, как она сама подобралась, пропала всякая расслабленность. Теперь это была самая настоящая Нат Даре — так называли ее те, кому довелось почувствовать на себе, что внешность женщины, владеющей сетью ресторанов «Столик Траппера» обманчива.

— Понятно. И что же Ронни? — Голос Натали звучал спокойно.

— Ронни сделал мне предложение, — ответила Мира.

— Он что же, согласен поступиться наследством?

Сердце Натали ворохнулось. В нем все еще боролись два чувства: восторг от безоглядной любви к ее дочери и беспокойство — единственный наследник огромной компании с филиалами во всем мире останется… ни с чем. Да, конечно, все, что есть у нее самой, будет принадлежать Мире. Но… со временем. Сейчас ей, Натали, нет и сорока, и она не собирается отходить от дел.

— Он… хочет другого, мама, — сказала Мира, не отрывая глаз от лица матери. — Он хочет бороться за наследство. — Она помолчала. — С моей, а точнее с твоей помощью.

Натали смотрела на дочь не мигая.

— Я… правильно тебя поняла? — Темные глаза на маленьком остром личике Натали сейчас казались огромными. Когда они становились вот такими, Натали не раз говорили разные люди, что теперь им понятно, какие глаза называют стеклянными.

Не мигая Натали смотрела на дочь, и в ее глазах ничего нельзя было прочесть. Они походили на тонированные стекла офисов или лимузинов, когда невозможно разглядеть, что внутри или кто внутри.

— Ты правильно меня поняла, мама, — тихо сказала Мира. — Ведь он же есть?

Натали почувствовала, что по телу пробежала дрожь. Вот он, этот миг, она никогда не боялась его, она вообще никогда ничего не боялась. Но она никогда и не предполагала, что наступит этот миг. Сейчас ее дочерью двигало не праздное любопытство — посмотреть, кого ее мать выбрала отцом для нее, чтобы преподнести делу мира такой подарок, какой она сделала. Сейчас ею движет необходимость устроить свое счастье. И вариантов нет.

Мысли в голове Натали завертелись, рот сам собой открылся, она готова была произнести первую, пришедшую на ум. Но Мира подняла руку.

— Я знаю, что ты сейчас скажешь. Нет, Бернар не подойдет. Это не сработает. Такой, как он, если бы он даже согласился исполнить роль моего отца, не подойдет. Посмотри на него и на меня. Ты шутишь?

— А как ты догадалась, о чем я подумала? — Натали засмеялась.

— Потому что это было первое, что я сказала Ронни. — Мира усмехнулась и подергала себя за мочку уха.

Детская привычка не оставила ее даже сейчас, когда в ее мочку было вдето большое тонкое золотое кольцо. А повыше блестел крошечный изумруд — во второй дырочке на мочке. А еще чуть выше — еще одно колечко, оно обхватывало краешек уха, не выступая за него. Мира любила украшения в отличие от матери, которая почти ничего не носила, кроме неизменного кольца на указательном пальце. — Я сказала ему: мы запросто найдем папу на час-другой.

— А Ронни? — с придыханием спросила Натали.

— А Ронни сказал, что его матушка не так проста. Ей нужны доказательства.

Внезапно Натали почувствовала, как в ней поднимается негодование. Да в чем дело, черт побери?! Почему ее дочь должна исполнять прихоти сумасшедшей тетки?!

Мира, которая неплохо знала свою мать, предчувствовала подобный всплеск эмоций и опередила ее.

— Понимаешь, Ронни говорит, что, по семейному преданию, примерно то же самое родители проделали с самим Дидро. У него была любимая девушка, но ему поставили условие еще более суровое — не разрешали жениться до тридцати лет. Так что матушка Ронни еще милосердна по отношению к своему сыну.

— Слушай, а не…

— Нет. Не послать, — засмеялась Мира.

— Ты просто читаешь мои мысли.

— Да, мама, мы с тобой прекрасно чувствуем друг друга и можем понимать даже без слов. На это я и надеюсь. — Она улыбнулась и потянулась к руке матери. — Нат, — тихо сказала Мира, — давай попробуем выиграть, а? Мы ведь с тобой… сумеем это сделать. Правда?

Натали хрипло засмеялась. Когда дочь обращалась к ней по имени, причем, сокращенному — Нат, так звали ее друзья, — Натали понимала, что дочь предлагает ей собраться с силами и действовать так, как она умеет.

Ведь они сумели же с Мирой совершить потрясающий бросок — сначала на Аляску, а потом с Аляски в Калифорнию!

Мира встала с дивана, сделала шаг к матери и села на ручку кресла. Она положила руку на плечо Натали, наклонилась и уткнулась подбородком в теплую душистую макушку. От Миры пахло теплыми восточными духами с легким сладковатым мандариновым оттенком.

— А ты знаешь, если честно, — тихо сказала Мира, — я бы хотела увидеть своего отца. Он… похож на меня?

— Ты похожа на него, Мира. Очень.

— Я знаю, ты очень его любила. Говорят, красивые дети рождаются от любви. А я красивая. И такая большая. Значит… было много любви, да?

Натали откашлялась, чувствуя, как комок подступил к горлу.

— Если есть на земле такое понятие, как неодолимая страсть, то это была она, Мира.

— Значит… это была всего-навсего версия, что ты сделала такой подарок миру, да? Я читала в старых газетах и журналах, что Натали Даре решила подарить миру дочь, что тем самым она выражает свой протест против угрозы ядерной войны. Что она хотела родить именно девочку, которая в свою очередь родит много-много детей…

— Я все помню, Мира. То было такое время… экзальтированное. И возраст. И страсть. И желание… Его нужно было как-то оправдать, чем-то подкрепить. Потому что… Бьорн, твой отец, не собирался делать мне предложение, а я была упрямой девочкой. Я хотела его… я хотела отнять у него что-то навсегда. И решила, что это будет половинка тебя…

— Понятно, — прошептала Мира, и от ее дыхания темные волосы Натали легонько ворохнулись.

— А потом все так закрутилось… Наша женская организация сделала из меня героиню. Да ты сама все знаешь.

— О, еще бы. Особенно мне понравилось то, что тебя занесли в справочник «Кто есть кто среди женщин».

Натали засмеялась.

— Никогда не думала, что мне будет так легко попасть в эту великую книгу. Да, это английские женщины из организации «Матери за мир» предложили составителям из Кембриджского университета внести туда мое имя, и они согласились!

— Между прочим, я недавно искала эту книгу, хотела показать Ронни, какая я необычная девочка. Но не нашла.

— Правда? — встрепенулась Натали. — Надо поискать. Я бы не хотела, чтобы она исчезла из… семьи. — Она помолчала. — Может быть, твои правнуки тоже будут ставить условия своим детям — вроде тех, что ставят потомки Дидро.

— Ага. Сперва дети, а потом — поиски их отца, да?

Натали дернулась, уворачиваясь из-под руки Миры. Она посмотрела дочери в лицо.

— Ты… обижена на меня?

— Нет-нет, что ты! Я тебя очень люблю, мама. — Мира поцеловала ее в макушку, и Натали почувствовала, что губы дочери дрожат.

— Ты любишь… Ронни?

— Очень, мама, — прошептала Мира.

— Я все поняла. — В голосе Натали послышалась особенная звонкость. Он звучал, как туго натянутая струна. — Начнем, пожалуй.

Она обняла дочь и почувствовала, как в нее вливаются тепло и сила.