Найду твой след

Глава вторая Мужчина или… смерть

Агнес Морган понимала, что пора остановиться. Поиграли — и хватит. Сама она давно воспринимала жизнь как игру. Все люди, хотят они этого или нет, отдают в том отчет или нет, но реализуют себя и свои желания через игру. Иногда они втягиваются в тяжелые, запутанные игры, из которых не так-то легко выбраться, а уж тем более — выиграть в них.

А выиграть хочется всегда, более того, необходимо. Агнес втянула в игру сперва Натали, потом — Миру. Пока они обе в выигрыше, но вот-вот начнутся сбои. Не потому, что правила игры изменятся, вовсе нет. Меняется сама Натали, взрослеет, становится опытной женщиной. Ее время идет, часы пущены, и Агнес понимала: жизнь ее подопечной лишена одной краски, без которой женщины нет как женщины.

Сейчас Натали Даре на виду, ее имя на слуху, поэтому трудно представить, что рядом с ней возникнет мужчина, который способен воспринять только ее, а не то, что вокруг Натали. В сущности все, что вокруг, — это декорации для игры.

Агнес слишком хорошо помнила один апрельский день, когда узнала от доктора Кокса страшный для себя приговор. Она не хотела, чтобы Натали когда-то пережила похожий день. Природа не прощает тех, кто не слышит или делает вид, что не слышит ее зова.

Целую неделю после визита к доктору Коксу Агнес, просыпаясь и глядя на бледно-зеленые занавеси на окне спальни, спрашивала себя: неужели и впрямь за мной собирается прийти дама с косой? И отвечала: нет, придет мужчина со скальпелем. Он уже готовится занести свой остро наточенный скальпель над ее телом, чтобы лишить всего того, что делает ее женщиной.

Потрясенная, Агнес выбралась из постели и встала перед зеркалом. С сильно бьющимся сердцем она стояла и смотрела на себя, пытаясь увидеть хотя бы следы того, чего нельзя увидеть снаружи.

Снаружи она видела белое стройное тело, без лишнего жира и складок, тело женщины моложе числа лет, проведенных в этом мире. Агнес знала это сама, но ей было приятно слушать, когда об этом говорил ей ее мужчина. С которым она расстанется сразу после того, как доктор Кокс сделает свое дело.

Доктор Кокс, она усмехнулась, глядя на свой живот, будет моим последним мужчиной. Причем этот моложавый доктор вторгнется в мое тело не так, как тот, с которым я больше уже никогда не захочу заниматься любовью. Доктор Кокс принесет мне не радость и удовольствие, а вечную печаль, от которой мне никогда не освободиться.

Агнес отвела с лица тяжелые пепельные волосы — влажные, они прилипли к голове, повторяя ее форму.

Ты… на самом деле так думаешь? — спросила она себя. — Да брось. Как это может быть? Мужчины нужны женщине, они есть у нее всегда, когда она хочет.

Но все дело в том… что она сама их уже не захочет. Потому что не сможет. Ей нечем будет хотеть их. Кажется, доктор Кокс, у которого Агнес была на приеме, объяснил ей это вполне доходчиво. Тем более что, направляясь к нему, она и сама обо всем уже знала.

Если бы на его месте оказался старичок с седыми бровями и с хохолком из остатков хилых волос на голове, в очках с бифокальными стеклами, может быть, Агнес чувствовала бы себя несколько иначе. Понятное дело, когда перед тобой человек в конце пути, тебе кажется, что и ты примерно на том же отрезке. Будь он в возрасте, в котором мужчину больше не волнуют женщины, Агнес не так остро восприняла бы неотвратимость происходящего с ней.

Но доктор Кокс был в самом расцвете сил и возможностей, энергичный и наглый. Агнес, привыкшая к тому, что все мужчины видят в ней красивую женщину, так и держалась с ним, но внезапно с болью в сердце поняла: доктор Кокс видит перед собой пациентку, которая, выйдя из-под его ножа, больше не будет женщиной. А лишь ее оболочкой. Агнес Морган была потрясена.

Он ей сказал: предстоит гистерэктомия. В переводе на человеческий язык это означает, что у Агнес не будет внутри ничего такого, что делает ее женщиной.

— Это… обширная операция? — Агнес с трудом удерживала голос от дрожи. — У меня не будет только матки? Или яичников — тоже?

— Я вам оставлю только то, что я назвал бы, — доктор Кокс ехидно ухмыльнулся, — возможным капканом для мужчин.

Агнес почувствовала себя так, будто ее толкнули в грудь.

Капкан для мужчин. Эскулап, конечно, не знает, кто ее мужчина. Но попал в точку.

— Так что же, у меня сразу вырастут усы? — услышала она свой голос, в котором, казалось, звучит лишь любопытство. Агнес очень старалась, чтобы он услышал только это.

— Нет, — сказал доктор Кокс, — пристально глядя поверх ее губы, — не сразу. — Потом склонил голову набок, словно прикидывая, хорошо ли Агнес будет с усами. Ухмыльнулся и добавил: — А может, и не вырастут вовсе. Но неужели вы с ними не справитесь, — если вырастут?

Наглец, хотела сказать Агнес. Но она не могла этого сделать. Доктор Кокс известен как классный хирург, который вырежет ровно столько, сколько надо, и ничего не оставит на потом, не окажет медвежьей услуги из сострадания или поддавшись мольбам пациентки. Потому что позже все равно придется довести до конца начатое.

— А вообще-то, Агнес Морган, не переживайте, не жалейте о том, что утратите, — сказал он. — Ну что особенного вас ждет? Менопауза раньше времени, всего-то на какие-то десять — пятнадцать лет. — Он пожал плечами. — Она все равно у вас наступит, как и у всех женщин. — Ослепительная улыбка. — Если вы не захотели иметь детей до сих пор, значит, вам они не слишком нужны. Так что и здесь не о чем жалеть.

— Вы так считаете? — насмешливо спросила Агнес.

— Мы не можем иначе остановить процесс. Если только произошло бы чудо. — Доктор Кокс поднял глаза к потолку, словно чудеса спускают оттуда. — Но оно не происходит, более того, у вас обширный эндометриоз, он уже задел яичники. Мы ведь не впервые с вами встречаемся. — Он поднял брови и подмигнул Агнес, потом наклонился над листом бумаги и что-то написал на нем.

— Да, — сказала она. — Понимаю.

Агнес попала к доктору Коксу, когда у нее начались кровотечения между месячными, потом сильные боли.

— Сначала у вас была маленькая фиброма, потом она росла и выросла. А теперь матка увеличилась до критического размера, она примерно такая, как в девять недель беременности. Серьезная угроза соседним органам, причем есть опасность перерождения клеток. Вы понимаете, Агнес, о чем я говорю… — Он помолчал и добавил: — Думаю, если выбирать между ранней менопаузой и ранней смертью, то выбор очевиден?

— Да, — Агнес кивнула. — По сути это выбор между мужчиной и смертью. А это несопоставимо. — Она усмехнулась.

— Вас понял. Согласен. Если бы я выбирал между женщиной и смертью, мой выбор тоже не удивил бы вас. — Доктор Кокс засмеялся. — Поскольку мы понимаем друг друга, я должен сказать, что сделаю все возможное для того, чтобы оставить мужчинам хотя бы небольшую надежду.

Агнес молча смотрела на него, ожидая продолжения.

— Я не могу сказать сейчас точно, какого объема будет операция. Если удастся пощадить кое-что… Во время операции мы сделаем биопсию, и если нет злокачественных клеток, то…

Агнес почувствовала, как холодок пробирается от шеи по спине. Внезапно ей показалось, что она зря сидит перед этим бессердечным мужчиной и слушает медицинские подробности. Ей захотелось заткнуть уши и избавиться от ровного, спокойного голоса, которым обычно обсуждают погоду на предстоящие выходные. Даже о прибавке к зарплате говорят с большим жаром.

— Каков шанс? — коротко спросила она и пристально посмотрела в темные глаза доктора Кокса.

— Пятьдесят на пятьдесят.

Он произнес эти цифры так, словно говорил о счете в баскетбольном матче.

— Если мы установим, что у вас нет никаких проблем с ненужными нам клетками, то назначим лечение гормонами, и, возможно, вы не станете пинать нас, мужчин, ногами… — Он ухмыльнулся.

Агнес чувствовала себя в последние дни, как на качелях. Она то падала вниз, в самую преисподнюю, и ей хотелось там и остаться навсегда, но иногда… Впрочем, качели так и устроены, чтобы все равно вздернуть тебя высоко, туда, куда тебе, кажется, совершенно не хочется. Но там захватывает дух так сильно, так сладко, что, чудится, никогда больше не продохнуть от восторга. Ты задыхаешься от него, неведомого, беспричинного, а качели снова упрямо роняют тебя вниз.

Трезвость, реальность — вот что сейчас было для Агнес главным. Она не единственная на свете женщина, которую настигла такая беда. Есть даже клубы женщин, перенесших подобную операцию, где все поддерживают друг друга.

Но эти игры не для нее.

Для нее есть только один путь — забыть о перенесенной операции и сосредоточиться на главном: на своем деле.

В ту пору ее делом стал предстоящий Марш мира. И для него нужны были люди.

После операции Агнес Морган оправилась быстро, доктор Кокс обрадовал ее тем, что никаких ужасных клеток не найдено, но ей пришлось удалить все возможное, потому что эндометрий разросся чрезмерно.

Со своим другом Агнес обошлась так, как и собиралась: сказала ему, что между ними все кончено…

Но все это уже в прошлом, и Агнес вспоминала это прошлое из-за Натали Даре. Если она не позаботится о ней, если молодая женщина будет продолжать вести монашеский образ жизни, то очень может быть, что она пойдет по ее стопам.

Надев банный бордовый халат с капюшоном, который укрыл ее с головы до пят, Агнес вышла из ванной. Из стоявшей на туалетном столике хрустальной шкатулки она вынула свое любимое серебряное кольцо с дымчатым топазом, которое носила на указательном пальце правой руки. Надевая его, она вспомнила, как впервые ей объяснили, что означает кольцо на этом пальце. Кстати, той женщиной была мать Натали Даре.

— Агги, мужчины хорошо читают украшения, — она подмигнула ей. — Надень на этот палец, и они узнают, что ты женщина, способная быть диктатором. Не зря ведь этот палец называется указательным.

Она же объяснила Агнес, что, если ей захочется подчеркнуть свою сексуальность, надо надеть браслет на щиколотку.

— Нет украшений, которые не имеют смысла. Не всегда женщины знают его, но они его чувствуют. Как и мужчины. Попробуй-ка надень браслет на щиколотку, а потом мне расскажешь.

Мать Натали была права на сто процентов, не раз вспоминала Агнес, выбирая украшения уже не в лагере хиппи, в котором они познакомились в свое время, а через много лет после той беседы. Когда надевала кольцо на указательный палец с большим топазом, она чувствовала себя самым настоящим диктатором.

Между прочим, отказывая своему другу от дома, Агнес крутила это кольцо на пальце, словно прося помощи у него…

Сейчас ей тоже нужно это кольцо, чтобы оказаться в нужном настроении.

Впрочем, не было ошибки и насчет браслета на ноге… Когда мать Натали нашла Агнес в палатке хиппи, золотой браслет на ее щиколотке ритмично тенькал… Динь-динь-динь… Она хорошо помнит этот звон, разносящийся по живописной долине штата Техас.

В точно такой же палатке, подумала Агнес, на самом краю Булонского леса, где мэрия Парижа разрешила разбить лагерь участникам Марша мира, зачала Натали от Бьорна Торнберга свою Миру.

Тогда уже программа марша была почти закончена, они сворачивали плакаты, на которых были нарисованы устрашающие бомбы и ракеты, готовые обрушиться на мирных жителей и превратить их в беженцев или в жертв очередной войны.

Агнес выступала с горячей, а точнее с горячечной речью перед студентами Сорбонны, призывая их тоже бороться за мир.

Студенты приезжали к ним в Булонский лес, ночами под каждым кустом слышался смех и раздавался жаркий шепот. Иногда Агнес чувствовала себя невозможно старой, слушая стоны и крики, которые доносились из палаток и из-под кустов.

На самом деле, ловила она себя на мысли, я не испытываю никакого желания или влечения после той операции.

Агнес помнит, как сильно удивилась, когда увидела на щиколотке Натали серебряный браслет.

— Нат, твой швед правильно истолковал браслет у тебя на ноге, — сказала она, протягивая ей вещицу в пластиковой упаковке.

— Что… это?

— Штучка, которая, я думаю, тебе уже известна…

Натали взяла упаковку, повертела.

— Ты хочешь, чтобы я сделала тест на беременность? — Ее глаза округлились. — Я не хочу, это мое дело! — Она размахнулась и швырнула упаковку в кусты.

Агнес пожала плечами.

— Как хочешь. Но имей в виду, если ты залетела, приходи, поговорим.

О будущем Натали Агнес подумала сразу, как только оказалась рядом с Натали и Бьорном. Если можно сказать, что вся атмосфера была пронизана жаждой мужчины и женщины, то это был тот самый случай. Даже Агнес с ее притупившимся восприятием чувственности видела это в жестах, во взглядах, в той дрожи, которая пробегала по телам Натали и Бьорна.

Агнес Морган не принадлежала к тем женщинам в организации, которые отвергали роль мужчины в жизни женщины, сводили ее лишь к одной функции — донора, но понимала, что если Натали родит ребенка, то такое отношение вполне можно использовать во благо Натали.

Теперь Натали Даре и Мира все больше превращались в инструмент для организации, которая выполняла свою задачу. С их помощью можно получить еще больше власти, еще больше славы и еще больше денег. Женщины могли выжать Натали, как лимон…

Поэтому Агнес Морган решила действовать.

Она надела бледно-зеленый брючный костюм, черные лодочки, еще раз осмотрела прическу в зеркале — сейчас она подкрашивала волосы, стриженые «шапочкой», в рыжеватый цвет, они, оттененные цветом костюма, казались еще ярче. Сумочка через плечо, ключи от машины — и вперед!