Не бойся полюбить

Глава седьмая Месть раненого зайца

«Боинг» стремительно набирал высоту, и у Кэрри заложило уши. Она тупо смотрела на мерцающие огни большого чужого города, которые становились похожими на звездочки, и ей вдруг показалось, что она больше не понимает, где земля, а где небо.

В чем дело? — спросила она себя. Неужели это первое разочарование в твоей жизни? Ведь нет? И ты сама знаешь, что все проходит. Со временем. Тебе ничего и делать не надо — время идет и все уносит, пыталась успокоить себя Кэрри.

Подушечкой указательного пальца она вытерла слезинку, готовую сорваться с ресницы.

Почему Люк не сказал, что между нами стоит не только его профессия, которую я, как теперь поняла, не могу принять? Между нами есть еще женщина, Мэрион, которая гораздо лучше, чем я, подходит на роль жены пастора.

— Люк, это она? — спросила Кэрри после службы, когда они вместе выходили с церковного двора, а Мэрион обогнала их и тихо попрощалась.

Мэрион смотрела только на Люка, и в глазах ее стояла не только укоризна, а что-то еще. Тоска? Боль? Такие глаза бывают у смертельно раненного животного.

Кэрри похолодела, она-то знала, на что способен даже раненый заяц: ударом задних ног он может выпустить кишку у замешкавшегося охотника, причем не самого хилого.

Кэрри, придя в церковь, увидела сияющие глаза этой девушки, глаза цвета осеннего неба, устремленные на Люка. Всю проповедь Мэрион не дышала и не сводила с него глаз, внимая каждому слову: в тот день ее отец, пастор Мэттью, разрешил Люку обратиться к прихожанам со своим словом.

На глазах Мэрион стояли слезы восторга, она слышала в каждом звуке, произнесенном Люком, истинное откровение, а Кэрри ловила себя на том, что видит спектакль, который разыгрывается на двух сценах сразу. Она не собиралась делиться своими мыслями с Люком, но и себя тоже не желала обманывать.

— Терпение в удовлетворении желаний, — вещал с кафедры красавец Люк, — это свойство зрелого человека. Но во имя зрелости каждому предстоит самоотверженный труд.

Кэрри исподтишка обвела глазами собравшихся. Неужели эти люди сами не знают того, о чем говорит Люк? Неужели подобная банальность — новость для них? Откровение? Кэрри поймала взгляд Мэрион, и ее осенило, о чем эта девушка думает. Она-то давно созрела, чтобы удовлетворить свои желания. Они написаны на лице, они в изгибе ее рта, который готов раскрыться и впустить язык возлюбленного…

Кэрри почувствовала, как тело ее загорелось. Она сама совсем недавно открывала губы навстречу Люку, а его сладкий возбуждающий язык делал свое извечное дело, разжигая ее отзывчивое тело, жаждущее слиться с его телом.

Они утолили эту жажду к обоюдному восторгу.

— Женщина испытывает потребность и желание быть послушной мужу, которого она уважает. В его главенстве реальным образом может проявляться его любовь и забота о ней… — долетело до Кэрри с кафедры.

Он что, на самом деле так считает? Кэрри уставилась на Люка, потом взглянула на Мэрион и поняла: похоже, эта малышка согласна с ним.

Кэрри физически ощутила силу притяжения Мэрион к Люку. Мог ли он устоять перед такой жаждой? Может ли мужчина вообще отказать женщине в столь страстной просьбе? Ведь Мэрион не впервые смотрит на Люка так, как сейчас. Она смотрела на него и прежде, когда Кэрри понятия не имела, что Люк вообще ходит по этой земле. Эта страна для нее существовала как название, как звук, как пятно на карте мира.

— Это… она? — спросила Кэрри, кивком указав на Мэрион, когда та обогнала их на тропинке церковного сада.

— Да, — честно ответил Люк. — Была бы она, если бы я не встретил тебя. — Он улыбнулся, как показалось Кэрри, с облегчением.

Кэрри кивнула.

— Понятно. Приятная девушка. И очень в тебя верящая. Она внимала каждому слову. Ну что ж, я поехала на другой берег Миссисипи.

Она улыбнулась Люку, помахала ему рукой и направилась к машине, которую Люк арендовал для нее. Это был красный «фольксваген-гольф».

— Прости, я сегодня не смогу тебя проводить, — сказал Люк. — У меня беседа.

— Ничего, все в порядке, — успокоила его Кэрри.

— Утром увидимся.

— Да, конечно.

Она ехала по Миннеаполису, устремляясь к мосту через широкую реку, и внезапно ощутила полное одиночество и пустоту в душе.

Люк снял для Кэрри квартиру в Сент-Поле, близнеце Миннеаполиса. Эти два города стояли друг против друга, разделенные рекой Миссисипи.

— Кэрри, — будто наяву услышала его низкий уверенный голос и непререкаемый тон, — поскольку я пригласил тебя как гостью нашей общины, тебе придется немного потрудиться ради общего блага, — сказал Люк, когда они приземлились в Штатах.

— А я справлюсь?

— Я буду тобой руководить, — пообещал он.

Остановив машину на красный свет светофора, Кэрри вспомнила слова Люка и поразилась своей наивности. Хорошо, что тогда она не сказала ему, но подумала, что, может быть, и она найдет тему для проповеди. Ведь каждый член общины, как объяснял Люк, может обратиться к собравшимся. Теперь, когда Кэрри достаточно долго прожила здесь, она понимала, что это просто смешно.

Они провели вместе много ночей, это верно, и под покровом ночи Люк был тем мужчиной, в которого Кэрри влюбилась теплой лондонской осенью и с которым хотела бы провести всю свою жизнь.

Она и теперь хотела этого, но только с ночным Люком. Не дневным, когда он просыпается помощником пастора, изрекает банальности, от которых у Кэрри просто сводит челюсти, и занимается проблемами прихожан.

Так что же получается? Я ошиблась в нем? Или он все-таки ошибся в себе? — спрашивала себя Кэрри. Кто он на самом деле?

Она не успела додумать мысль до конца, светофор переключился, и Кэрри устремилась по пустынной улице к дому, длинному таунхаусу в недорогом районе Сент-Пола.

Кэрри ничего не могла с собой поделать, но она видела и понимала то, чего не видел и не понимал сам Люк. Он в общем-то совершает над собой насилие, думала она. Он земной человек, без всяких признаков святости, я чувствую это, он вовсе не избранник Небес, чьими устами говорит с прихожанами сам Господь.

Кэрри поставила машину на стоянку рядом с домом, посмотрела на окна соседей, в них горел свет, вечер был достаточно теплым для начала зимы. Хлопнула входная дверь, и на крыльцо выскочил черный пудель, волоча за собой на поводке дородного мужчину. Хозяин упирался, опасаясь поскользнуться, но пес не ведал пощады. Впервые за вечер Кэрри захотелось смеяться.

— Добрый вечер, дорогая! — выдохнул на бегу толстяк. — Какой непослушный парнишка, да? Креста на нем нет, — пошутил хозяин без всякого пиетета, и сердце Кэрри снова заныло.

Нет, так не годится, одернула она себя, если ты столь остро реагируешь даже на случайно брошенную фразу, то дело плохо.

Она поднялась к себе, включила свет. Гостиная ей нравилась — простая мебель — полки и шкафы, такие, какими обставлены все недорогие дома Европы, из светлого дерева, но самым лучшим украшением был камин. Большой, уютный, прожорливый.

На каминной полке стоял телефон, и, стоило Кэрри взглянуть на него, как он зазвонил.

Люк!

Она кинулась к трубке, ей понравилась собственная реакция. Нет, еще ничего не случилось. Еще все может быть, потому что и ее душа, и его не остыли друг к другу.

— Люк?! — бросила Кэрри в трубку.

Но это был не Люк. От слов, произнесенных странным голосом, будто кто-то говорил с прищепкой на носу, по коже Кэрри побежали мурашки.

— Сатана и его ангелы способны изменять свою внешность. Ты слышала об этом? Задумайся.

Голос умолк, и в трубке повисла тишина.

Кэрри еще секунду подержала трубку возле уха, потом осторожно положила на рычаг.

Может быть, кто-то ошибся номером? — попыталась бросить себе сахарную косточку Кэрри. Но тут же с негодованием отвергла ее. Зачем обманывать себя?

Она прошла на кухню и включила чайник. Через несколько минут он закипел, Кэрри опустила пакетик чая в кружку, залила водой и принялась бездумно купать его в кипятке. Вода мутнела, темнела, наливалась чернотой, все происходило точно так же, как в душе Кэрри.

Внезапно она напряглась, прислушалась. Что это? Снова звонок? Кэрри нерешительно встала из-за стола и пошла в гостиную.

Люк?

На этот раз она сняла трубку и молчала, ожидая, когда звонивший представится.

— Мир превратится в огненное море. Там окажутся многие. Запомни.

Снова тот же голос. Снова тишина.

Сердце Кэрри заколотилось как бешеное. Лицо покрылось краской, рубашка прилипла к телу.

Никакой ошибки нет. Это звонят ей. Как поступить? Позвонить Люку? А что сказать? Что кто-то цитирует по телефону Писание? Впрочем, Кэрри не была уверена, что это цитаты. А что скажет Люк? Что-нибудь насчет терпения, молитвы или чего-то в том же духе? Но эти слова могут ободрить его прихожан, которые вверили себя заботам пастора, несущего им слово Божье, тем самым сняв с себя все обязанности за самих себя. Но она-то другая. Она всегда сама отвечала за себя, сама решала, что делать, что есть, куда поехать и что сказать. С кем спать, наконец.

Кэрри вернулась в кухню, залпом выпила чай, ощутив раздражающую горечь танина на языке.

Да пошел ты к черту! — мысленно обратилась она к звонившему. Если ты такой святой или… святая?

Кэрри замерла от пришедшей в голову мысли. Сердце гулко застучало. Кажется, она знает, кто стоит за этими звонками. Ну конечно, это месть раненого зайца!

Она решительно направилась в душ. Вода всегда помогала ей успокоиться. Кэрри встала под мощную струю, подставив под нее ноющий затылок и шею. Вода ударяла по напряженным мышцам, снимая тяжесть, а мозги, словно освобожденные от тисков, начинали работать. Мыло пахло сандалом, ей вспомнилась Индия. Тот случай, когда они вместе с отцом и супругами-американцами охотились на гепардов. Надо спросить у отца, прижился ли гепарденок, стал ли настоящим охотником?

Кэрри терла себя жесткой щеткой, а перед глазами была та сцена. Без ложной скромности она признавалась себе, что лишь ее мгновенная реакция спасла пожилой американке жизнь.

Так неужели ее реакция не поможет ей спасти свою собственную жизнь, которую она хочет провести с Люком?

Она любит Люка, он любит ее, а когда двое любят друг друга, они всегда найдут выход из положения, даже из самого трудного. Пусть даже этот выход станет искать кто-то один. Другой все равно оценит его решительность, хотя бы со временем.

Кэрри растирала тело жестким белым полотенцем, когда снова зазвонил телефон.

Ну и пускай себе звонит, злорадно подумала Кэрри, убирая прилипшие к лицу мокрые волосы.

Он звонил не умолкая.

Выругавшись, она сняла трубку и бросила раздраженно:

— Алло!

— Кэрри? Что случилось? Ты не отвечаешь. Так долго ехала?

Люк.

— Да… То есть нет…

— Ты куда-то заезжала? — требовательно спросил он.

— Нет. Я была в ванной.

— Понятно. — Голос Люка стал нежным и мягким. — Ты так хорошо пахнешь… Я это чувствую. Как бы я хотел оказаться сейчас рядом с тобой.

— Можешь приехать.

— О нет, у меня сегодня полно дел на всю ночь.

— Как жаль.

— Спокойной ночи, дорогая.

— Спокойной ночи, любимый.

Но ночь спокойной быть не обещала.

Стоило Кэрри положить трубку, как телефон снова зазвонил. Тот же голос просипел ей в ухо:

— Некоторые следуют за долларом, а не за Иисусом. Запомни.

— Да пошел ты куда подальше! — заорала Кэрри и добавила пару крепких выражений.

Они достали ее. Ну что ж, сами напросились…

На ночь Кэрри завалила телефон тремя подушками и обмотала длинным шелковым шарфом. Отключить она его не могла.

С того дня Кэрри смотрела на прихожан иначе, ей хотелось вычислить, кто терзает ее звонками, потому что теперь они донимали ее каждый вечер. Конечно, звонила не сама Мэрион. Наверняка ее друзья, ее защитники, те, кто хочет, чтобы Кэрри поскорее убралась отсюда и перестала мутить воду, как считали они.

День ото дня Кэрри чувствовала все большую напряженность, ей казалось, теперь она исходит даже от Люка. Он походил на человека, который разрывается надвое. Но когда они оказывались в постели, Люк становился прежним. Он горел от страсти, он зажигал Кэрри, и если у Кэрри и были какие-то сомнения, правильно ли она поступила, приехав в Америку, то они испарялись.

В ту ночь она приснилась себе обнаженной. Это был странный сон: будто она, совершенно нагая, заглядывает в окно своего дома и видит, что все вещи вынесены, стены ободраны, все готово к ремонту. Она слышит чей-то голос, который советует ей:

— Выброси из себя все, что накопилось. Ты избавишься от этого навсегда. Ты обновишься, как обновится твой дом. В нем будут белые стены, сверкающие чистотой окна, в нем будет жить радость.

Кэрри открыла глаза и посмотрела на часы. Воскресное утро, в одиннадцать начнется служба. Кэрри неслась по улицам стремительно, будто за ней гналась банда негодяев, она боялась опоздать.

Служба уже началась, церковный дворик был пуст, под тихим ветерком шевелились кусты, подстриженные, как теперь знала Кэрри, Люком. Кэрри вошла в церковь, когда пастор Мэттью уже вещал с кафедры своим хорошо поставленным голосом:

— В этой священной книге — разум Бога, величие человека, осуждение нераскаявшихся и вечное счастье верующих во Христа. Ее учения святы, ее заповеди обязательны, ее истории правдивы, ее решения непреложны. Читайте ее, чтобы быть мудрыми, верьте ей, чтобы быть в безопасности, применяйте ее, чтобы быть святыми. В ней — свет, который вас направит, пища, которая вас поддержит. Она — залог веры христианина. Иисус — ее тема, наше благо — ее замысел, а слава Бога — ее венец.

Его голос обволакивал, стекал как патока, прихожане смотрели на пастора не отрываясь и походили на детей, которых кормят с ложечки.

Взгляд Кэрри скользил по лицам собравшихся, кое-кого она уже знала, потому что Люк просил ее помочь женщинам из материнского центра сортировать теплые вещи для малоимущих, собранные прихожанками. Кто мог ей звонить? Кэрри по-прежнему затруднялась сказать точно, чей был голос, мужчины или женщины.

После речи пастора прихожане могли задавать вопросы, высказываться, и Кэрри ждала момента. Наконец ее миг наступил. Она вышла в проход и под изумленными взорами прихожан вдруг почувствовала себя той маленькой девочкой, которая испугалась пастора, колотившего по кафедре кулаком, и призналась в этом публично, чем потрясла всех собравшихся.

Кажется, ей уготовано тот опыт повторить. Кэрри знала, что поступает не по чину, но ей было все равно.

— Святой отец, — обратилась она к Мэттью, сделав ударение на слове «отец», давая ему тем самым понять, что видит в нем не столько служителя Святого Престола, сколько отца Мэрион.

В церкви воцарилась такая тишина, что было слышно чириканье воробьев за толстыми стенами. Кэрри чувствовала на себе десятки пар глаз, а взгляд Люка ее просто обжигал. Она понимала, что внутри него бушует пожар, который сейчас, в эти минуты, сжигает его карьеру, его прошлую жизнь. Она старалась не смотреть на Люка.

— Святой отец, — повторила Кэрри, — я хочу спросить вас, изучившего все тонкости Библии, того, кто обучает других людей понимать ее. Что означают фразы: «Сатана и ангелы способны изменить свою внешность», «Мир превратится в огненное море», «Некоторые следуют за долларом, а не за Иисусом»? Откуда взяты эти фразы? Просветите меня.

Неожиданно для себя Кэрри взглянула на Люка и поразилась: его глаза смеялись. Так что же, внутри него нет никакого всепожирающего пламени?

Ни один мускул на лице Мэттью не дрогнул, пастор величественно кивнул и произнес:

— Дочь моя, мне неведомо, откуда вами почерпнуты эти строки…

— Позвольте мне объяснить вам, — довольно неучтиво перебила его Кэрри. — Эти строки и множество других мне зачитывают ваши прихожане по телефону. Я благодарна им за стремление образовать меня, чтобы полюбить Его. Но знаете ли, никакая любовь не снисходит сама собой. Даже любовь мужчины и женщины требует большого труда.

— Мне неведомо, кто вкладывает в ваши уши эти строки…

— Нечистая сила! Сатана! — загудели прихожане. — Они вкладывают ей в уши…

Мэттью поднял руку, успокаивая собравшихся, а Кэрри больше не могла сдерживаться, ее прорвало. Все напряжение последних дней выплеснулось наружу.

— Не сомневаюсь, кто-то хочет, чтобы я поскорее убралась отсюда. Чтобы ваша дочь Мэрион устроила свою жизнь. Я не хочу знать, кто таким образом пытается защитить ее, но вот что я вам скажу. Слушайте внимательно: я люблю Люка, помощника пастора, и, если я во что-то верю, так это в то, что все браки заключаются на небесах. Стало быть, мне не о чем волноваться. Поэтому советую не волноваться и тем, кто не спит ночами, выживая меня из города. Да, я уезжаю, но не потому, что я испугалась ваших детских страшилок.

В полной тишине Кэрри прошествовала к выходу из церкви.

Она хватала ртом свежий воздух, который заполнил все легкие, омыл Кэрри изнутри и снаружи. Ей стало ужасно легко. Не оглядываясь, она покинула церковный двор, остановила такси и велела водителю:

— В аэропорт.

Вещи свои Кэрри распорядилась отвезти туда утром.

А теперь самолет уносил ее в Британию, он набрал высоту, и стюардесса принесла французское вино в маленьких бутылочках. Кэрри выбрала белое, шардонэ.

Кэрри налила в бокал немного вина и почувствовала, как ее настроение подобно самолету начинает набирать высоту. Она даже похвалила себя за мудрость, которую могла бы и не проявить. Ведь тогда у нее не было бы возможности сесть в самолет и улететь — Люк предлагал ей пожениться сразу же, но Кэрри решила повременить.

— Знаешь, Люк, давай подождем. Нас никто не торопит, правда? Впереди у нас целая жизнь. Разве нет?

— Но я все равно на тебе женюсь, — сказал он и поцеловал ее в кончик носа.

Кэрри засмеялась.

— Это не самая эрогенная зона.

— Хочешь, найду самую?

— Хочу… — прошептала она, и Люк начал расстегивать ее джинсы.

— Ты все равно выйдешь за меня замуж, — бормотал он, сражаясь с кружевными трусиками. Тонкие полоски сопротивлялись, и он просто отодвинул их в сторону. — Кажется, я нашел то самое местечко. Что скажешь на это?

— Ох, Люк, я все равно выйду за тебя замуж.

— Не сомневаюсь…

Ночь за окном арендованной Кэрри квартиры была темной, тикали часы на стене, Кэрри едва дышала, отчаянно пытаясь сдержаться и не закричать, когда пальцы Люка нырнули между ног и утонули во влажной теплой норке.

— Люк… о, Люк…

Кэрри выгнулась ему навстречу, а он рывком стащил с нее джинсы, и Кэрри подрыгала ногами, сбрасывая их на пол. Его рука в один миг лишила ее кружевных трусиков, а другая задрала белую блузку, и Люк увидел нацеленные на него острые пики сосков.

— Вот еще одна эрогенная зона, — пропел Люк и коварно пообещал: — Сейчас я пройдусь по всем.

Кэрри впилась зубами в мочку его уха.

— О Боже… — простонал Люк.

— Это тебе мой ответ. — Она хрипло рассмеялась.

— О, моя дорогая, моя опытная любовница… Ты сама не знаешь, насколько ты права.

Люк молниеносно сбросил с себя одежду, и в следующее мгновение они с Кэрри лежали на кровати. Кэрри отдалась ему с той же страстью, как делала это каждый раз, когда Люк прикасался к ней. Это был ее мужчина. Никаких сомнений.

Он доводил ее до такого возбуждения, что Кэрри уже не понимала, где она — на земле, на небе, в раю, в преисподней. Ей было все равно, потому что плоть ее, казалось, растаяла вся, а Люк лишь скользил и скользил по ней, растекшейся.

— Люк, по-моему, меня уже больше не слепить никогда, — простонала Кэрри, когда они, обессиленные, приходили в себя после потрясения.

— Не-ет, я тебя склею снова, иначе как же мы сможем получить удовольствие? Так ты выйдешь за меня замуж?

— Обязательно, Люк. — Кэрри закрыла глаза, помолчала, потом открыла их. — За тебя, Люк, не за пастора. Пастору нужна жена другая.

Люк любовался ею и ответил не сразу.

— Браки заключаются на…

— Небесах, — закончила за него фразу Кэрри. — Эту банальность я уже слышала.

— В жизни случается то, во что ты веришь, — бросил он, пристально глядя ей в лицо. — И мы с тобой обязательно будем вместе. Вот увидишь.

— Люк, всякий раз, поднимаясь на кафедру, ты видел за эти годы сотни лиц. Женских лиц, — уточнила Кэрри. — Неужели ты не видел лица, которое…

— Я жаждал увидеть твое лицо. Я верил, что увижу его. Теперь ты понимаешь, что значит верить?..

Пол самолета ушел из-под ног, и Кэрри показалось, что вино устремилось обратно. Она прижала руку к губам.

— Мы попали в яму, — услышала она мужской голос и, повернув голову, увидела, словно впервые, своего соседа.

— Кажется, со мной это случилось чуть раньше, — заметила Кэрри и допила остатки вина. — Простите, — спохватилась она, — у меня был долгий разговор с собой. А это так, отголоски. Простите.

Сосед ухмыльнулся и кивнул.

— Всегда приятно поговорить с умным человеком, — пробурчал он себе под нос.

Однако Кэрри пропустила бородатую шутку мимо ушей. Она снова услышала голос Люка, но не такой, как с церковной кафедры.

— Ты зря не хочешь обвенчаться со мной сразу. Мы бы отправились на медовый месяц в одно прелестное местечко.

Глаза его хитро блеснули, и Кэрри почувствовала, как по коже поползли мурашки, а внизу живота стало горячо. Она уже знала, что такое этот Люк в постели. Их первая ночь перед отлетом из Лондона, положившая начало их близости, была фантастической. То, что Кэрри испытывала прежде с мужчинами, не шло ни в какое сравнение. Если бы не опасение, что ее слова прозвучат богохульством для ушей священнослужителя, то она сказала бы, что та ночь была божественной.

Люк был сильным, умелым, изобретательным, а то, что он принадлежал к доселе неизвестному Кэрри кругу людей, совершенно закрытому для нее и потому вызывающему любопытство, давнее и неосознанное — она относилась к священникам как к чему-то вроде музейных экспонатов, — придавало чувствам особую остроту.

— Кэрри, ты такая сладкая, — шептал Люк, — я понял это сразу, как только увидел тебя. Ты была в топике, под которым торчали соски.

— Это от холода, — смеялась она, — в тот день, когда я повела вашу группу к Букингемскому дворцу, погода испортилась.

— Я помню, как поднялся ветер и подхватил с газона лист, упавший с падуба, и бросил тебе прямо на грудь. Ты отлепила его, и я снова увидел твои жаждущие соски…

— Они жаждали тепла.

— Я это понял и мысленно пообещал себе, что согрею их.

Люк припал ртом к поднявшемуся соску. Его губы были влажными и горячими, но Кэрри чувствовала, как сосок затвердел, а второй ревниво требовал внимания и тоже твердел…

Люк оторвался от соска и накрыл губами другой. Кэрри почувствовала, как огненная лава растеклась по ее нутру — она покатилась от груди ниже, ниже, заполнила живот, по которому прошел трепет, потом эта огненная лава устремилась между бедер и потребовала выхода.

— Сейчас, сейчас, не спеши, — шептал ей Люк.

Кэрри не понимала, с чем ей не спешить, ее живот сотрясался от конвульсий, и тогда Люк резко раздвинул ее ноги и вошел в нее. Кэрри показалось, что он тем самым открывает выход огненной лаве, хотя, казалось бы, напротив, он перекрывал ей путь. Но Кэрри не ошиблась, лава отступила и стала медленно испаряться, превращаться в туман, который застилал разум, и в его тенётах запутались обрывки мыслей.

Кэрри казалось, что ее тела больше нет, что она воспарила и откуда-то с высоты смотрит на происходящее. Люк вздымался и опускался над ней, она растворялась в нем с каждым движением, слышала свои стоны, его дыхание, вздохи гостиничного матраса…

А потом ее снова затопила лава, но это, знала Кэрри, уже не та, которая была в ней прежде. Та испарилась, чтобы уступить место этой, излившейся из глубин Люка.

— Еще, еще, еще, — рыдала Кэрри, — не останавливайся! — О-ох…

А потом, наконец придя в себя от потрясения, Кэрри заметила:

— Никогда не думала, что пасторы на такое способны.

Люк засмеялся.

— Ты думаешь, что имела дело с пастором? Ты имела дело с мужчиной. — Его глаза стали почти черными от тени, которую отбрасывала темно-зеленая занавеска на окне. — Тебе понравилось, я знаю.

— А тебе?

— Ты еще спрашиваешь. Сейчас повторим.

Они не расставались до утра.

— У пастора все, как у остальных, только качеством лучше, — пошутил Люк, а она энергично закивала.

— Я уже знаю. Слушай, Люк… — Кэрри приподнялась над ним, ее волосы щекотали его шею. — Тебе не кажется, что ты больше артист, чем пастор?

Люк рассмеялся.

— Ты только не обижайся на мой бестактный вопрос, — Кэрри поспешила улыбнуться, — но когда я вижу молодого красивого мужчину, то просто не могу поверить…

— У тебя превратные представления о проповедниках, — усмехнувшись, прервал ее Люк. — Ты редко бывала в церкви, моя овечка. — Он приподнял голову и поцеловал Кэрри в нос.

— В последний раз я была там недавно. Ты забыл, в соборе Святого Павла?

— Нет-нет, я ничего не забыл. Я хорошо помню, как мне хотелось повалить тебя прямо там и заставить кричать от страсти… В соборе прекрасная акустика.

— Ты самый настоящий грешник, — фыркнула Кэрри.

— Но я знаю, как избавиться от грехов.

— И много их у тебя? — Кэрри широко раскрыла глаза, когда почувствовала, что Люк начинает легонько двигаться под ней. — Люк, уже время… Пора вставать.

— Я тоже так думаю, он уже встал, — прошептал Люк.

Кэрри задыхалась и дрожала, желание мигом поднялось в ней.

— Мы… опоздаем… на самолет…

— Мы успеем, — уверенно возразил он. — Я рад, что ты согласилась полететь со мной.

Кэрри почувствовала слабость, уже знакомую и желанную. Одно прикосновение Люка превращало ее тело в какую-то нематериальную субстанцию, мысли покидали ее, а все вокруг покрывалось дрожащим туманом. Кэрри закрыла глаза.

Люк не сводил глаз с ее напрягшихся грудей.

— Ты знаешь, какая из них мне нравится больше?

От замешательства Кэрри даже на секунду замерла.

— Какая?

— Ну как ты думаешь? — дразнил ее Люк.

— Левая? — спросила она, ощутив, как сосок раздулся и заныл.

— Не-а.

— Тогда правая, — предположила Кэрри и почувствовала, что второй сосок повел себя точь-в-точь как первый.

— Нет! Обе! — торжествующе закричал Люк и, обхватив ее полные груди, соединил их.

Он широко открыл рот, пытаясь захватить губами оба соска сразу, а Кэрри почувствовала, что сейчас что-то случится: ее разорвет на части и она рассыплется на мелкие осколки.

— Ох, Люк… — простонала она. — Что ты делаешь со мной?..

А его горячий язык уже следовал вдоль голубых жилок на молочно-белой коже.

— Люк, о, Люк… скорее…

— Сейчас, моя милая. Сейчас удовольствие снизойдет на тебя… Обещаю, моя овечка…

Кэрри застонала. Несколько сильных ударов — и она ощутила, как ее омыл фонтан влаги. Она прижалась к Люку, обхватила его руками.

— Да, я артист, я самый настоящий артист, — прошептал он ей в шею, когда, обмякнув, Кэрри припала к его груди. — Я тебе нравлюсь? Мы тебе нравимся, а?

— О да… — ответила она и подумала, что готова ради вот этого ехать с Люком хоть на край света…

А теперь она возвращалась с края света, потому что почувствовала себя на этом краю — с самого края. Такой вот получился каламбур.

Кэрри посмотрела на часы — приземление еще нескоро. И это хорошо, потому что она понятия не имела, что станет делать, вернувшись в Лондон.

Вообще-то она собиралась слетать к родителям, в Индию, как обещала. Но улетела она в Штаты, а им послала сообщение, что обстоятельства изменились.

Но лететь к ним сейчас? Нет, свои проблемы она привыкла решать сама, не навешивая их на других.

С мужчинами ей не везет, это точно. Или беспомощные, слабые, как Тим, готовые довольствоваться малым, или сильный, но женатый на своей профессии.

Кэрри снова вспомнила тишину в церкви, потом гул, под который она уходила, но почему же ей казалось, что глаза Люка смеялись? Померещилось? Или ему понравилась ее выходка?

Сейчас все зависит только от него — или он бросит все и устремится за ней, или Мэрион с восторгом примется утирать ему слезы. То, что я сделала в церкви, вдруг подумала Кэрри, похоже на обездвиживающий выстрел в большого зверя. Теперь Люка можно вынести из церкви, он не будет сопротивляться так, как раньше.

Она взяла газету и принялась обмахивать ею свое разгоряченное лицо.

— Вам жарко?

Кэрри взглянула на соседа и встретилась с его серыми глазами, цвета облаков за иллюминатором. Они смотрели на нее с любопытством, и еще в них было явное беспокойство.

— Если вам жарко, как и мне, советую покрутить вот эту штучку.

Он поднял руку и повернул черную ручку на панели над головой Кэрри.

— Спасибо, — поблагодарила Кэрри, чувствуя, как струя прохладного воздуха ударила в лицо.

Мужчина улыбнулся.

— Да не за что. — Он откинулся на спинку кресла. — Я уже и без того поджарился. В Ираке проторчал полгода. Потом в Саудовской Аравии. Жду не дождусь, когда доберусь до родной Шотландии. Надеюсь, там не будет этого пекла.

— О, вы шотландец? Такая замечательная страна.

Кэрри подчеркнула последнее слово, зная, что это ему будет приятно. Известное дело, шотландцы спят и видят себя отдельной страной.

— Да, и горжусь этим.

— Так что же вас заставило расстаться с ней?

— Служба, дорогуша. Я человек военный. Но скоро выйду в отставку и займусь своим домиком в горах. — Он улыбнулся. — Замечательное место, скажу я вам. Другого такого нет. Взойдешь на гору — только орлы да небо. Но чтобы обустроить домик так, как я хочу, а я хочу сделать из него горную гостиницу — моя жена Салли потрясающе готовит, между прочим, — на это нужны деньги, которые Я добываю в поте лица в полном смысле слова. А как только выйду в отставку, сразу заведу свое маленькое дельце.

— И что это за дельце, если не секрет? — спросила Кэрри, чувствуя, что ее попутчику очень хочется поделиться планами.

— Мельницу. Мои предки держали свою мельницу. Отменная была мука, в деревне до сих пор вспоминают.

— А я… — Кэрри нахмурилась, пытаясь сообразить, стоит ли откровенничать. А почему бы и нет? Она решила вести себя так, как хочет. И тот поступок, который она уже совершила, стал оч-чень широким шагом в этом направлении. — А я рассталась с мужчиной, который звал меня замуж. Американец. — Она вскинула на соседа голубые глаза в ожидании реакции.

— Гм. Ничего удивительного. Мужья из этих янки… — Он поморщился и покачал головой. Потом запустил пятерню в густые седые волосы и ненадолго умолк. — А чем он занимается?

— Он… пастор.

Мужчина присвистнул.

— Вы уж меня простите, милочка, но на пасторскую жену вы ничуть не похожи. — Он засмеялся и еще раз окинул Кэрри пристальным взглядом, взглядом опытного мужчины. — Хотите, как на духу? В дороге хорошо говорить откровенно — не зная имени, адреса собеседника, с которым жизнь вряд ли сведет снова. Так вот, любой священник — человек отстраненный. Он стоит на обочине и делает вид, что вместе со всеми движется по шоссе. А вы, насколько я вижу, полны энергии, вы не из тех, кто решает проблемы, избегая их, вы, напротив, готовы создать себе проблему, чтобы решить ее.

Кэрри улыбнулась.

— Я прав?

— Отчасти. Но скажите мне тогда, почему мне постоянно попадаются мужчины…

— Слабые?

— Нет. Этого мужчину я не назвала бы слабым. До него были знакомые… какие-то мелкие.

— Слабые обычно липнут к сильной личности, как ракушки к кораблю.

— А почему вы думаете, что я личность сильная?

— Слабая вышла бы замуж за пастора, а не летела бы обратно в Британию.

Кэрри засмеялась.

— Понятно.

— Что же вы намерены делать? Распотрошить счет в банке? Простите за вопрос, конечно, но я вам в отцы гожусь.

— Да там нечего особенно потрошить… — Кэрри пожала плечами. — Вернусь к прежнему занятию, пока не найду что-то новое. Буду водить экскурсии по Лондону. — Она помолчала. — Я подрабатывала этим еще в студенческие времена… Вообще-то я хочу завести свое дело. Фирму, специализирующуюся на охотничьем туризме.

— Ого, так мы с вами коллеги.

— То есть?

— Вы наверняка умеете стрелять?

— Конечно, мой отец профессиональный охотник.

— Я профессиональный военный. Слушайте, юная леди, почему бы вам не наняться на службу в армию? Заработаете денег и откроете свою фирму.

Кэрри недоуменно посмотрела на соседа.

— Вы шутите?

— Ничуть. Я не призываю вас топать в тяжелых ботинках, вы можете сидеть за компьютером в штабе. У вас наверняка есть образование.

— Я химик.

— Тогда вы, можно сказать, нанюхались пороха.

Она засмеялась.

— Пудры [1], вы имеете в виду.

Он энергично закивал.

— И ее тоже, вы такая милая девушка. Знаете что, я напишу вам рекомендательное письмецо, если захотите дальнейших перемен, армия покажет вам совершено другую жизнь.

Кэрри внимательно посмотрела на соседа. Вот это поворот — из пасторских объятий перенестись в казарму?

— А как же там… чувствуют себя женщины?

— Все зависит от женщины. Как она хочет, так и чувствует. Я думаю, вы хорошо это знаете по себе. — И он подмигнул Кэрри.

— Пишите письмецо!