Не говори мне о любви

Глава 22

Вацлав слов на ветер не бросал, и в тот же день, едва его невестка вместе с детьми покинула квартиру, написал прошение в Синод о расторжении брака графа Войницкого Станислава Вацлавовича с Забелиной Екатериной Владимировной, прекрасно зная, что Станислав, находясь в заключении, не сможет помешать ему, а в канцелярии Синода едва ли обратят внимание на то, что прошение написано не Станиславом, а Вацлавом Войницким. В прошении он указал на то, что дочь графа Войницкого и mademoiselle Забелиной крещена в католической вере, и в доказательство предоставил метрическое свидетельство о крещении Златы. По опыту зная, что рассмотрение прошения может растянуться на многие месяцы и желая по возможности ускорить его, Вацлав решил остаться в Петербурге до решения Синода по делу сына, и уж только затем вернуться в Варшаву. О том, что Катерина осмелилась явиться пред светлые очи Государя и просить о милости к супругу, он не знал, и потому появление сына на пороге квартиры, спустя почти неделю после ареста, стало для него полнейшей неожиданностью. Однако едва поздоровавшись с сыном, он удалился к себе.

Войницкого выпустили из Петропавловки на следующий же день после того, как Катерина побывала на аудиенции у императора. Прямо в камере посыльный из императорской канцелярии зачитал ему приказ о его переводе в Эриванский полк, после чего вручил его графу лично в руки и предупредил, что на улаживание всех дел в столице ему отведено три дня. Выйдя на свободу и глубоко вдыхая морозный февральский воздух столицы, Станислав по военной привычке мысленно составил список дел, требовавших срочного решения до отъезда, и внезапно понял, что не знает, поедет ли с ним в Тифлис его семья. До свидания с Катериной в каземате Петропавловки он был уверен в том, что она рада будет любой возможности избавиться от его общества, но сейчас робкая надежда затеплилась в его сердце, хотя он и понимал, что едва ли разумно везти жену с двумя маленькими детьми под пули горцев.

Весьма удивило его другое: по его мнению, наказание за совершенный проступок было слишком мягким, даже учитывая то, что Елецкий все еще жив, и, возможно, выкарабкается из цепких объятий костлявой, раз не отдал Богу душу до сих пор.

Странно, но эта мысль принесла ему облегчение. Неделю назад он жаждал его крови, но сейчас, воочию увидев реакцию своей супруги на возможное известие о его смерти, где-то в глубине души даже испугался за ее душевное здоровье. Невозможно было смириться с мыслью, что не ему отдано ее сердце - другому, но как бы больно ни было, Войницкий признавал свое поражение: ничто не заставит ее полюбить его, и ему остается довольствоваться тем малым, что она способна дать ему. Придется утешиться тем, что она все же его жена, и только ему одному дано право касаться ее, а для нее, в отличие от многих, супружеские обеты святы.

Станислав торопился вернуться домой, но дома его постигло разочарование: кроме Вацлава и прислуги, в квартире никого не было. Не было и ее вещей. Обойдя опустевшие покои, он рывком распахнув дверь в гардеробную и с тоской посмотрел на пустые вешалки. Ушла, бросила его! Воницкий прислонился к стене и прикрыл глаза. Зачем же тогда приходила к нему, зачем вновь вселила в него надежду на то, что между ними все еще можно поправить?

- Барин, - тихо позвал его камердинер.

Очнувшись от горестных дум, Станислав перевел взгляд на переминающегося с ноги на ногу слугу.

- Говори, - коротко бросил он.

- Три дня назад приезжали брат ее сиятельства и забрали барыню и детей, покамест Вас не было, - ответил тот. – Папенька Ваш уж больно осерчал, когда Вас арестовали, так что, не появись в тот день Петр Владимирович, не сладко бы графине пришлось.

- Что ты мелешь?! – не поверил Станислав.

- Да то и говорю, что ежели граф Блохин бы батюшку Вашего не остановил, досталось бы барыне.

Войницкий побледнел: теперь ему стала понятна причина бегства Катрин. Но отец! Как он мог поднять руку на беззащитную женщину, вступиться за которую было некому?! Оттолкнувшись от стены, граф решительным шагом направился к комнате, которую занимал Вацлав. Не постучавшись, Станислав распахнул двери.

- Да как Вы посмели?! – вырвалось у него.

Вацлав, прищурившись, вгляделся в искаженное яростью лицо сына.

- Давно пора было это сделать, - ворчливо ответил он. – Думаю, месяца через два Синод примет решение о расторжение брака.

От услышанного Станислав потерял дар речи. Его отец за его спиной… Большего предательства невозможно представить! Вся ярость куда-то испарилась, уступив место опустошенности и отчаянию. Боль когтями рвала сердце.

- За что Вы меня так ненавидите, отец? – потеряно спросил он.

Вацлав изумленно воззрился на него. Все его поступки были продиктованы исключительно желанием избавить Станислава от женщины, которая, по его мнению, стала причиной всех бед и несчастий, что случились с его сыном.

- Я не испытываю ненависти к тебе, - осторожно ответил он. – Я лишь хочу, чтобы ты смог начать жизнь заново, оставив в прошлом эту недостойную женщину, которую ты называешь своей женой.

- Заново? – горькая улыбка скривила красиво очерченные губы. – Я и начну ее заново - на Кавказе. У меня три дня на то, чтобы покинуть столицу. А Вам лучше сегодня же уехать в Варшаву. Видит Бог, для меня нет более тяжкого наказания, чем предательство собственного отца!

Отдав необходимые распоряжения слугам, Станислав отправился на Большую Морскую: он не мог уехать, не простившись с ней, не попытавшись увидеться еще раз. Вряд ли можно было рассчитывать на теплый прием в особняке Блохиных, но у него не было иного выхода.

Катерина была в музыкальном салоне с Алешей. Рассеяно проводя рукой по клавишам рояля, она решала, как ей быть дальше. Именно такой - задумчивой, грустной, с распущенными по плечам локонами, в милом домашнем платье – ее и увидел Станислав, которого по его просьбе Семен, рассудивший, что супруги сами должны разобраться во всем, без доклада проводил в музыкальный салон. Алеша, увидев отчима, радостно бросился к нему. Поймав мальчика на бегу, Станислав выпрямился и встретился глазами с изумленным взглядом Кати. Медленно поднявшись со стула, она нерешительно шагнула к нему.

- Станислав, Вас уже отпустили? – рассеяно спросила она.

- Вы бы предпочли, чтобы я сгнил в крепости? – невесело усмехнулся Войницкий.

- Нет-нет! Как Вы могли подумать так! – отрицательно покачала она головой. – Я рада видеть Вас в добром здравии.

Алеша, поняв, что взрослым сейчас не до него, заерзал на руках у графа, и он отпустил его.

- Я велю собирать свои вещи, - тихо произнесла Катрин, глядя в глаза Станиславу. – Конечно, для поездки сейчас не самое лучшее время, но… - Катя тяжело вздохнула.

- Вы знаете? – ошеломленно спросил Станислав. - Вы собираетесь поехать со мной в Тифлис?

- Я Ваша жена, Станислав, и мое место подле Вас, - ответила она. – Или Вы считаете иначе?

- Но откуда… - внезапная догадка осенила его, - Так это Вам я обязан столь мягким решением Государя!

Катя кивнула.

- Простите меня, но я не могла сидеть сложа руки.

- Катюша, - Войницкий сжал ее в объятьях. – Я и надеяться не смел…

Но тотчас от другой мысли похолодело в груди. Имеет ли он право промолчать, не открыть ей всей правды? Да, Катя готова поехать с ним, но что движет ею? Впрочем, ответ был ему известен: уж никак не сердечная привязанность к нему, а чувство долга вынуждает ее к тому. Что будет, если сейчас он промолчит, а в будущем все откроется? Как же велик был соблазн не сказать ей, увезти с собой, далеко, туда, где Елецкий не сможет видеться с ней! Но что будет, когда раскроется его обман? Сумет ли он привязать ее к себе настолько, что она простит ему? Все может быть, - коварно шептал внутренний голос, - вдруг ему повезет, и она к тому времени окажется в тягости от него. Естественно, он помнил о рекомендации пожилого врача воздержаться и не принуждать супругу к интимной близости, чтобы дать ей время оправиться после случившегося, но он ведь никогда и не принуждал ее. А в сложившихся обстоятельствах ребенок едва ли не единственное средство удержать ее подле себя. И тогда можно будет попробовать уговорить ее принять католичество и обвенчаться по законам, признаваемым его верой.

Катерина с тревогой вглядывалась в мрачное лицо супруга. Еще минуту назад его глаза светились радостью, а потом появилось что-то, о чем он умолчал. Что-то, что заставляет его нервничать и почти до боли сжимать ее хрупкие плечи.

Станислав молчал. Сердце билось в груди тяжелыми толчками, совесть в нем боролась с эгоистичным желанием не расставаться с ней ни на минуту. Войницкий тяжело вздохнул. Решение было принято - его совесть заранее была обречена проиграть эту битву.

- Конечно, я рад, что Вы решили ехать со мной, - улыбнулся он, поглаживая ее плечи. – Если только Вы не испугаетесь тягот пути, да и дети слишком малы для такого путешествия.

- Если Вы позволите, я хотела бы оставить их здесь в Петербурге, как бы трудно мне ни было пережить разлуку с ними. Конечно, Наталья Федоровна уже не молода, но она не откажет мне в помощи, и здесь, с моей бабушкой и братом, им будет лучше, - запинаясь, проговорила она.

- Вне всякого сомнения, это наилучший способ уладить наши с Вами дела, - кивнул головой Станислав. – У Вас есть два дня на то, чтобы собраться и проститься с родными, - обнимая ее, прошептал Войницкий.

Станислав вдохнул пьянящий аромат, исходивший от ее распущенных волос, и, не удержавшись, провел губами по высокой скуле. Тихий полувздох-полувсхлип был ему ответом. Катя прижалась к нему всем телом. Напомнив себе, что у него еще уйма дел, Станислав нехотя отстранился и выпустил ее из своих объятий.

- Позже, mon ange, - прошептал он, целуя тонкую кисть.

До отъезда из Петербурга Войницкий решил оставить жену у Блохиных, опасаясь, что Вацлав расскажет ей о поданном прошении о расторжении их брака.

Хотя Кате и показалось странным, что он не попросил ее вернуться домой, но она рассудила, что так даже лучше. Коль уж она решила Алешу и Злату оставить со своей родней, ни к чему понапрасну возить их с места на место. Проводив Станислава, она велела проходившему мимо лакею разыскать и прислать к ней Дарью.

В ожидании горничной, она присела на софу. Несмотря на то, что она еще после аудиенции у императора решила, что поедет в Тифлис вместе с мужем, все же это решение глухой болью отозвалось в душе. Как же она будет жить в разлуке с Алешей и Златой? Ведь только одному Богу известно, сколько продлится эта ссылка.

Была и еще одна причина ее мрачного настроения. Она сознательно и добровольно уезжала, чтобы быть как можно дальше от того, к кому стремится душа и рвется сердце, от того, кто способен одним лишь взглядом разжечь пожар в ее теле, от того, кто может вознести на самую вершину блаженства и тотчас безжалостно свергнуть оттуда, причинив нестерпимую боль. И что хорошего принесла ей ее слепая любовь к князю? – вздохнула она. Лишь душевную боль да сердечные муки, а ему чуть жизни не стоила.

- Звали, барыня? – вывел ее из раздумий вопрос горничной, стоящей на пороге.

- Даша, собери мои вещи - не все, только самое необходимое, - распорядилась Катерина. – Муж мой переведен служить на Кавказ, и я еду с ним. Тебя неволить не стану, ехать ли тебе с нами, решай сама.

- Я с Вами, барыня, поеду. Пропадете Вы без меня, - тепло улыбнулась Даша и, уже выходя из комнаты, дабы выполнить поручение хозяйки, обернулась на пороге. – Это хорошо, что Вы решили с мужем ехать. Любит Вас барин, ох, любит!

- Ступай, - махнула рукой Катя.

Слова Дарьи лишь усугубили муки совести. Именно потому, что он любит, и решилась ехать с ним. Чтобы не терзался муками ревности, чтобы был осторожен - да можно привести еще сотню причин, однако главной нет, - вздохнула Катерина. Любви к нему нет.

За два года она привязалась к нему, привыкла во всем ощущать его поддержку, знать, что он всегда рядом, готов исполнить любое ее желание, даже каприз. Ей было хорошо в его объятьях, но - увы! - не горела она в них, как свеча, как в объятьях Елецкого, когда запретная страсть кружила голову, опьяняя, ошеломляя, лишая ее собственной воли, когда желание быть с ним, затмевало собой все остальное.

Когда с утомительными сборами в дальнюю дорогу было покончено, Катерина, отказавшись от ужина, отправилась спать. Лежа в кровати, она вертелась с боку на бок. Куда только делась вся усталость, как только она осталась наедине с собой! Туманное будущее пугало своей неизвестностью. При страшном слове «Кавказ» сжималось сердце. Но ведь и там люди живут, - принялась убеждать она себя. – Там Ник с Натали познакомился, - вспомнилось ей. - Господи, ну почему раз за разом все ее мысли возвращаются к нему?! Забыть его хочу, - горячо взмолилась она. - Сил больше нет, чувство это всю душу вынуло, наизнанку вывернуло! Но разум ее был не властен над чувствами, и оставалось только уповать на то, что длительная разлука притупит обострившееся до предела желание быть с ним вопреки всему, презрев все светские условности и пересуды сплетников.

В день отъезда Войницких из Петербурга потеплело. Сумрачное небо низко нависло над городом, крупными хлопьями повалил снег, засыпая все вокруг. Катя в холле особняка простилась с вышедшими ее проводить Петром и Натальей Федоровной. Наклонившись, судорожно прижала к себе детей, а затем стремительно вышла из дома, стараясь не оглядываться, потому как боялась, что не сможет оставить их и уехать. Войницкий ждал ее на крыльце. Снежинки падали на его непокрытую голову, застревая в золотистых кудрях. В серых глазах легко читалась грусть от расставания с дочерью. Станислав почти час провел с ней в гостиной перед отъездом, пока грузили багаж Катрин, но этого было так ничтожно мало, учитывая, что он расстается с ней на неопределенный срок, и, может статься, что и вовсе не увидит ее больше.

Поддерживаемая крепкой рукой супруга, Катя ступила на подножку экипажа и, в последний раз оглянувшись на дом, села на обитое бархатом сидение. Войницкий устроился рядом с ней и захлопнул дверцу кареты. Впереди ее ждала новая, совершенно неведомая жизнь.

Накануне вечером она была у Гурьевых. Они долго беседовали с Полем, и кузен заверил ее, что Николай пришел в себя, хотя состояние его по-прежнему остается весьма тяжелым, поэтому делать сейчас какие-либо прогнозы относительно его здоровья по меньшей мере не ко времени. Тревога, терзавшая ее все это время, отступила, ей на смену пришло щемящее чувство неизбежного расставания. Убедившись, что жизни его ничего больше не угрожает, Катя попросила Ольгу почаще заглядывать в особняк на Большой Морской и писать ей обо всем.

Выехав из столицы, тяжелый дорожный экипаж, запряженный четверкой лошадей, направился в сторону Ростова. Прислуга следовала за господской каретой в менее комфортабельном экипаже. К вечеру они остановились на ночлег. Войницкий, оставив ее в экипаже, прошел на почтовую станцию.

- У них только одна свободная комната, - тихо произнес он, беря ее под руку и помогая выбраться из кареты.

Катерина только пожала плечами в ответ. Ей было все равно, она так устала, что единственным желанием было добраться до постели и уснуть. Правда, не столько тело требовало отдыха, как измаялась душа, терзаемая бесконечными страхами и сомнениями.

Но все же как странно было после всего, через что пришлось им пройти за последние недели, засыпать в его объятьях, чувствовать тепло его руки на своем плече, слышать тихий шепот «moja droga, moja kochany», и от этих нежных слов сердце сжималось от отчаяния. Насколько проще было бы ей принять его холодность и отчуждение, чем эту щемящую нежность! Закрыв глаза и притворившись спящей, Катя с трудом сдерживала слезы, но одна предательская слезинка скользнула по щеке и, скатившись, упала на тыльную сторону его ладони. Вздохнув, Станислав коснулся поцелуем ее виска и, откинувшись на подушки, отодвинулся.

Она плачет, и он стал причиной этих слез. Прав ли он, удерживая ее подле себя? Но как отпустить, если она воздух, которым ты дышишь? А Елецкий так же сильно любит ее? – пришла в голову нежданная мысль. Стукнув кулаком по подушке, Войницкий поднялся с постели. Одевшись и накинув на плечи мундир, Станислав направился в ближайший трактир, что находился в аккурат напротив почтовой станции. Попросив бутылку бренди, он сел за свободный столик. Граф пил не закусывая, раз за разом наливая полную рюмку. Когда бутылка опустела, он хотел было взять еще одну, но передумал и, пошатываясь, нетвердым шагом вернулся на почтовую станцию.

Катерина проснулась от того, что Станислав навалился на нее всей тяжестью и приник к губам в поцелуе. От него пахло бренди и табаком. У нее перехватило дыхание, и Катя попыталась оттолкнуть его, но он только прорычал ей в губы.

- Ты моя! Моя! Слышишь?!

То, что Войницкий был пьян не оставляло никаких сомнений.

Катерина только тихо застонала, когда он, не задумываясь о том, что причиняет ей боль, овладел ею без тени той нежности, с которой обращался с ней накануне. Слушая его частое тяжелое дыхание над ухом, она молилась только о том, чтобы это побыстрее закончилось, и он оставил бы ее в покое. Хриплый стон сорвался с его губ, и он, содрогнувшись всем телом, скатился с нее. Она попыталась отодвинуться от него, но муж, обхватив ее обеими руками, прижал к своему разгоряченному телу. Горячие губы покрывали быстрыми поцелуями ее шею и обнаженные плечи.

- Je te laisserai jamais partir! (Я никогда тебя не отпущу), - услышала она у себя над ухом и содрогнулась от того мрачного тона, каким были сказаны эти слова. В них было и обещание, и угроза. Войницкий уснул, даже во сне не размыкал объятий, а Катя, слушая ее тихое дыхание и ощущая, как мерно вздымается широкая грудь за ее спиной, так и не сомкнула глаз до самого рассвета. Что-то в нем неуловимо изменилось - что-то, недоступное ее пониманию.

Чем дальше на юг они продвигались, тем сильнее ощущалось приближение весны. Воздух стал более влажным, подтаявший снег под колесами экипажа превращался к грязное месиво, по которому с трудом продвигались измученные лошади. Катерина устала от бесконечной тряски и вынужденных остановок, единственным желанием было быстрее добраться до места. Она задремала, склонив голову на плечо супруга. Вечером они планировали быть в Тифлисе, где наконец-то можно будет отдохнуть от тягот долгого путешествия.

Из блаженного состояния полудремы она была выдернута самым жестоким образом. Раздались звуки выстрелов, карета резко остановилась, и она оказалась бы на полу экипажа, если бы не мгновенная реакция ее супруга. Станислав грязно выругался и хотел было заставить ее спрятаться под сидением, но не успел: дверцы кареты распахнулись с обеих сторон, и взгляду уставших путников предстали несколько до зубов вооруженных горцев. Выхватив заряженный пистолет, спрятанный под сидением, Воницкий выстрелил, и один из них тотчас со стоном рухнул в грязь, но Станислава тут же выволокли из экипажа, сильно ударив прикладом ружья по затылку и заломив руки за спину, заставили опуститься на колени прямо в жидкое месиво из грязи и талого снега. Один из горцев, очевидно, предводитель этой шайки разбойников, ухватил его за светло-русую прядь, упавшую на глаза, и заставил поднять голову.

Видимо, приложили его от всей души. Боль нещадно пульсировала в висках, но, стиснув зубы, Войницкий усилием воли пытался сохранить уплывающее сознание.

Из последних сил сохраняя самообладание, он смотрел, как двое горцев вытащили из кареты перепуганную, но упирающуюся жену. Возница был мертв, убитый точным выстрелом в голову. Тело несчастного оттащили к обочине и сбросили в канаву. Катя, бледная, как снег, смотрела на это с расширившимися от ужаса глазами, и трясущимися губами пыталась что-то сказать ему.

- Catherine, pour l'amour de Dieu, dis quelque chose. (Катрин, Бога ради, молчите), - успел крикнуть ей Станислав до того, как его сильно ударили ногой в живот.

Согнувшись пополам, Войницкий хватал открытым ртом холодный воздух.

- Русский, у тебя красивая жена, - услышал он голос у себя над головой, говоривший с сильным акцентом.

Станислав побледнел, лихорадочно пытаясь найти выход из положения, в котором они оказались, или хотя бы потянуть время. Удивительно было уже то, что на них напали так близко от Тифлиса, территорию вокруг которого частенько патрулировали конные разъезды казаков, с одним из которых они встретились не более получаса тому назад.

Подняв голову, он увидел, что бандиты, все как один с горящими похотью глазами, уставились на Катерину. Тщательно взвешивая каждое слово, он обратился к их предводителю.

- Она всего лишь женщина. Вели отпустить ее, или воины Аллаха уже воюют с беззащитными?

Недобро прищурившись и поглаживая темную бороду, горец перевел взгляд на графа.

- Я вижу, ты богат…

- Так и есть. Если отпустите ее, она сможет отписать моей родне и передать требования о выкупе, - сделал еще одну попытку договориться Станислав.

- А что, если я решу ее оставить себе, а ты привезешь мне выкуп за нее? – сально ухмыльнулся предводитель шайки.

Войницкий отрицательно покачал головой. Подобное предложение говорило лишь о том, что Катрин приглянулась ему, и так просто ее не отпустят.

- Или я остаюсь вместо нее, или ты вообще не получишь выкупа.

- А ты не боишься, что я - после того, как сделаю с ней все, что захочу, - убью ее на твоих глазах? - усмехнулся горец. – А выкуп за тебя получу в любом случае.

Станислав рванулся из удерживающих его рук, но только заработал еще один весьма болезненный удар по затылку. Катя с тревогой посмотрела на дорогу. Экипаж с прислугой так и не появился, поотстав от кареты господ.

На самом деле, Ежи, камердинер графа, услышав выстрелы, остановил карету. Перепуганная Дарья забилась в самый угол. Ежи, побывавшему не в одной военной компании с хозяином, не нужно было объяснять, что произошло. Вытащив пару пистолетов и приказав горничной графини сидеть тихо, как мышь, он, крадучись и прячась за валунами, скрылся за поворотом дороги. Увидев своими глазами картину произошедшего, слуга шепотом выругался себе под нос. Нечего было и думать, чтобы в одиночку пытаться помочь хозяевам. Вспомнив про недавно встреченный казачий патруль, он вернулся к экипажу, выпряг коренного, и, припустив во все опор, насколько позволяло измученное дальней дорогой животное, бросился вслед за казаками. Он нагнал неспешно ехавший патруль где-то в двух верстах от места нападения.

Ежи сбивчиво рассказал молоденькому есаулу о случившемся. Дорога была каждая минута, поэтому, не тратя времени на выяснение подробностей, казаки развернулись и поскакали к Тифлису.

В дорогу Катя не стала брать с собой ни драгоценности, ни другие дорогостоящие вещи, посчитав, что в Тифлисе они ей не понадобятся. Все, чем они располагали, была довольно внушительная сумма денег, спрятанная за обивкой одной из стенок кареты, и теперь бандиты проворно обыскивали экипаж в поисках наживы, оставив пленников под присмотром двоих из своего немногочисленного отряда, предварительно стянув запястья Войницкого ремнем за спиной. Катрин испуганно жалась к мужу, а Станислав, понимая, что они попали в такую переделку, из которой им вряд ли удастся выбраться без потерь, сдавлено чертыхался.

Краем глаза он заметил какое-то движение на дороге. Горцы были так увлечены своим занятием, что не заметили того, что заметил граф. В мгновение ока он толкнул Катю в снег, а сам упал сверху. И вовремя - над головой засвистели пули. Завязалась перестрелка, но все закончилось очень быстро: хорошо вооруженный, довольно многочисленный отряд казаков быстро рассеял нападавших и, значительно проредив их ряды, заставил уцелевших ретироваться в горы.

Войницкого освободили от пут. Подобрав раненных и пленных, дождавшись второй кареты, отряд тронулся в путь. Катя была настолько напугана произошедшим, что не могла вымолвить ни слова. Прижавшись к мужу, она рыдала, уткнувшись ему в плечо.

- Тише, тише, Катрин. Все хорошо, - успокаивал он ее. – Вам больше нечего бояться.

- Нечего бояться? – заикаясь, выговорила она. – Станислав, но ведь это может повториться в любой день!

Войницкий отрицательно покачал головой.

- В городе Вам ничего не будет угрожать.

- А Вы? Как же Вы? Ведь это почти каждый день рисковать своей жизнью, - прошептала она.

- Я знал, - да и Вы тоже знали, ведь Ваш брат служил на Кавказе, - что это не увеселительная прогулка, - ответил Станислав, - Единственно, о чем я сожалею сейчас, что пошел на поводу своего эгоистичного желания не расставаться с Вами и взял Вас с собой.

Говоря это, Войницкий был совершенно искренен. Он действительно жалел, что не оставил Катрин в Петербурге. Если бы не сообразительность Ежи, если бы карета с прислугой не отстала по дороге, если бы не казачий разъезд, оказавшийся поблизости, Бог его знает, чем бы все могло окончиться для них. Только на мгновение представив, что могли сделать горцы с Катрин, он вздрогнул и крепче прижал ее к себе.

Поздним вечером въехали в Тифлис. Город был скрыт от глаз путников густыми сумерками, и из окна кареты Кате мало что удалось разглядеть. Остановились в одном из лучших постоялых дворов. Заплатив вперед, Войницкий распорядился, чтобы ужин доставили им в комнаты, а также принесли побольше горячей воды, чтобы привести себя в порядок. Позже, лежа с женой в постели, Станислав обнимал ее одной рукой и ругал себя в душе последними словами. Потворствуя своим эгоистичным желаниям, он потащил ее на край света и тем самым подверг смертельной опасности. Но, с другой стороны, оставь он ее в Петербурге, Катрин неизбежно узнала бы о расторжении брака по решению Синода и оказалась бы для него потерянной навсегда. Пока же она рядом с ним, у него еще есть шанс все исправить, - тяжело вздыхая, думал он.

С отъездом Войницких из Петербурга волна слухов и сплетен, вызванных скандальной дуэлью, улеглась. Об этом еще иногда вспоминали, но уже скорее от скуки, дивясь поступку прекрасной графини, как ее за глаза прозвали в светских гостиных, которая последовала вместе с мужем в ссылку на Кавказ.

Николай медленно оправлялся от полученного ранения. Войницкий промахнулся всего-то на какой-то дюйм.

Первой, кого он увидел, когда пришел в себя, была мать. Анна Петровна как будто постарела еще лет на десять. Красные от пролитых слез глаза, темные тени залегли на бледном лице.

- Ники, мальчик мой, - услышал он ее тихий шепот, едва открыл глаза, - Хвала Господу, ты жив! - Тонкие пальцы княгини сжимали безжизненную ладонь сына.

Елецкий попытался вздохнуть, но тотчас боль тисками сдавила грудь.

- Воды, - хриплым шепотом попросил он.

Услышав его просьбу, Никифор тут же появился рядом с постелью раненного. Осторожно приподняв его, денщик поднес стакан к губам князя. Устало откинувшись на подушки, Ник прикрыл глаза. На то, чтобы сделать несколько глотков, ушли все силы. Беспомощность и неизвестность сводили с ума.

К вечеру явился отец. Сергей Васильевич, зайдя в спальню к раненному, скорбно поджал губы. Язык не поворачивался читать нотации едва живому сыну, хотя он многое мог бы сказать о его глупости. Осознав, что едва не потерял его, Елецкий-старший в душе благодарил Создателя за то, что провидение отвело руку Войницкого, не позволив ему прицелиться как следует.

Пройдясь по полутемной комнате, он присел в обитое бархатом кресло, придвинутое к кровати.

- Я не буду ничего говорить тебе, - начал он, нервным движением расстегивая высокий ворот мундира и грустно улыбаясь, – ты и сам все понимаешь.

Ник едва заметно кивнул.

- Гурьева и Дашкова выпустили. Тебя по причине ранения отсылают под домашний арест в деревню, сроком на год, - продолжил он.

Николай удивленно распахнул глаза, не веря, что так легко отделался. Правильно истолковав его удивление, Сергей Васильевич скрепя сердце рассказал, кому он обязан столь явной милостью императора к провинившемуся флигель-адъютанту:

- Это не мои заслуги, - тихо проговорил он. – Катерина за тебя хлопотала перед Государем.

- Где она? – прошептал одними губами Николай.

Елецкий-старший нахмурился.

- Войницкого на Кавказ сослали, в Эриванский полк. С ним и уехала.

Известие о ее отъезде было как острый нож в сердце. Кавказ! Чертовски далеко, - скривился Ник. – О чем только Войницкий думал, когда потащил ее в самое пекло войны? Тотчас другая тревожная мысль посетила его.

- Алеша? – хрипло выдавил он из себя.

- Мальчик здесь остался, - в кои-то веки понимая сына практически без слов, ответил Сергей Васильевич. – С Натальей Федоровной, - добавил он.

Князь после отъезда Войницких встречался со старой графиней, сделал попытку договориться с ней о передаче внука под свою опеку, и она, зная, что единственный сын Елецкого находится при смерти, обещала подумать, но заметила, что решение будет принимать Катя, а она всего лишь отпишет внучке о предложении князя.

У графини Блохиной для переговоров с князем были свои резоны: она осознавала, что после несчастного случая может случиться и так, что Катя не сможет больше иметь детей, и тогда, ее договор со Станиславом об усыновлении Алеши потеряет всякий смысл. Тогда наилучшим для Алексея выходом будет разрешить Елецкому признать мальчика. Даст Бог, Николай выживет, тогда можно будет вести речь и об усыновлении. Она надеялась, что и сама Катерина сумеет, презрев свои обиды, трезво оценить все выгоды такого предложения. Если только Войницкий - задумалась она, - не решит усыновить мальчика, решив, что Катерина не сможет родить ему наследника. Ах! Как все сложно! - вздохнула Наталья Федоровна, садясь за письменный стол в кабинете Петра и положив перед собой чистый лист бумаги.

Она была категорически против поездки Кати в Тифлис, но, зная упрямство своей внучки, не стала пытаться переубедить ее в надежде, что Катя, увидев, какая жизнь ее ожидает, сама вернется в столицу.