Глеб не выдержал и прилетел домой. Снежка с Тамарой Леонидовной и няней остались в Картахене.
Ирина встречала его в аэропорту.
Всю дорогу Глеб обнимал жену за плечи и, ощущая тепло ее тела, понимал, что еще одной разлуки так надолго он не допустит — чувствовать ее рядом с собой стало для него жизненно необходимо. Возможно, всему виной было «тюремное заключение», где от вынужденного одиночества и тоски по ней он сходил сума, возможно, «больничная зависимость» от нее — ее присутствие рядом с ним давало ему уверенность в выздоровлении и силы для восстановления, но только свою зависимость от нее он осознал гораздо позже — в разлуке с ней… Первый день, когда она уехала он не заметил ее отсутствия и даже… чуточку… порадовался, что никто не ограничивает его сидение за компом и не заставляет отдыхать и доедать, и он полночи сидел погруженный в работу и уснул едва голова коснулась подушки, а утром с удивлением обнаружил слегка отекший сустав ноги, и Тамара Леонидовна, ужасаясь его беспечности и своей необязательности (обещала дочери присматривать за Глебом), усадила его (с ногами) на диван, подложила под «сломанную» ногу подушку и разрешила встать только после того, как отек спал, и он уже сам, не желая вновь оказаться прикованным к дивану и подушке, следил за больной ногой и стал придерживаться распорядка установленного женой: чередовал нагрузку и отдых и даже доедал без напоминаний и уговоров, хотя отдыхал по-прежнему в обнимку с компьютером. На третий день он заскучал по жене, ему слышался ее голос в другой комнате, ее шаги на террасе, а ночью он ворочался, вздыхал и жалел, что нет под рукой снотворного… на четвертый день он стал изнывать от тоски, названивать жене и, чувствуя ее озабоченность и упадническое настроение, донимал отца расспросами о проблемах жены, очень боясь услышать об осложнениях с ребенком. Отец рассказал все, как есть, и он, промаявшись полдня в сомнениях и раскаяниях, что послушался Ирину и отпустил ее одну, на следующий день ранним утром вылетел в Москву — он глава семьи! и все проблемы должен решать сам! а не перекладывать их на плечи беременной жены!!!
Поэтому, когда из аэропорта они поехали не домой и не в офис, а в центр акушерства, Глеб не удивился.
Подойдя к боксу, Ирина развернула мужа к стеклу, ткнула пальцем в кувез с новорожденной девочкой, «обмотанной» проводками и трубочками, и, глядя на мужа, представила:
— Это дочка Дины. Возможно, это и твоя дочь тоже.
Глеб посмотрел на девочку и ничего не испытал кроме злости и раздражения — последние дни отец держал его в курсе событий и красочно описывал волнение и сомнения его жены по поводу его измены и, как результат, эти дети Дины. Он был уверен, что утверждения Дины неправда, но ребенок существовал, а значит, существовала и проблема, которую ему предстояло решить, а решать «проблемы» он не любил, стараясь не создавать их, чтобы не решать.
Наблюдая за мужем, Ирина искала в его глазах и на его лице выражение нежности, любви к этому ребенку и не находила. Радовалась она этому или нет, она еще не поняла, но она точно знала чего хотела.
— Глеб, я больше не выдержу этой пытки сомнениями… сдай, пожалуйста, тест-ДНК с этой девочкой и выясни: она твоя дочь или нет…
Сказала и вдруг поняла, что все это: «измена-не измена», происходило в далеком прошлом… в другой жизни! в их прошлой жизни! до тюрьмы, до его ранения, до его почти смерти… В заключении он о многом передумал, во многом раскаялся и попросил у нее прощения… Илья Семенович прав! Она простила его за все, чтобы он ни сделал, в чем бы ни ошибся в прошлом! Тогда, в прошлом, в отчаянии она молила о его избавлении, выздоровлении и сохранении жизни… разве можно сравнить измену и тюремное заключение?! — она молила и обещала простить ему все, только бы он освободился и вернулся к ней!.. разве можно сравнить измену и смерть?! — на коленях она вымаливала его жизнь, готовая простить ему все и отказаться от всего, только бы он жил… Она молила — ее услышали! Она простила — ей вернули его! Вернули из тюрьмы! Вернули из небытия! И она уже не может нарушить этот негласный «контракт» с тем, кто распоряжается Судьбами людей! Их любви дали еще один шанс, шанс быть вместе и стать счастливыми! И она воспользуется этим шансом! Только теперь она не допустит в свою семью тайн и лжи, разрушающих отношения!
— Ты просил меня простить тебя за все… за все, что было до твоего заключения и ранения! Я тебя простила! Поэтому, если у тебя была связь с Диной, в результате которой родилась эта девочка, просто признайся — лжи и скрываемых тайн я больше не потерплю между нами… или разберись с этим и выясни кем на самом деле является тебе эта девочка и в результате каких действий появилась она на свет.
— Не было у меня связи с Диной! Я тебе рассказал правду.
— У этой правды есть продолжение в виде этой девочки — ее мать обещала все рассказать, когда ты убедишься, что это твоя дочь.
— Ириш, я тебе…
Ирина не дала Глебу договорить, закрыла ему рот рукой.
— Хватит клятв… Я тебя очень люблю, Глебка! И никогда с тобой не расстанусь! Если ты сам этого не захочешь… или не сделаешь что-то такое, что я не смогу простить. Но сейчас я хочу пожить несколько дней одна в нашем доме… Мне надо успокоиться и заняться своим здоровьем и нашим малышом.
— Я понимаю… ты сомневаешься, потому что я многое от тебя скрывал, — виновато опустил голову Глеб — клянись-не клянись результат на лицо — ребенок. — Но я, то, знаю, что связи не было…
— Очень хорошо! Я тебе верю! — Ирина взяла в ладони лицо мужа, приподняла, заглянула ему в глаза. — Но я не хочу больше нервничать и копаться во всей этой грязной истории! Когда правда выяснится, ты приедешь ко мне и все расскажешь.
Обняв жену, Глеб прижал ее голову к своей груди, погладил по волосам, жалея и понимая ее недовольство всей этой историей — ей пора отдохнуть: на отдыхе она была веселой, счастливой, а сейчас… круги под глазами, ушла беспечная легкость и радость. Ей надо отдохнуть, выспаться, отстраниться от волнений и заняться их сыном. Воспоминание о сыне теплом отозвалось в его сердце — нежно погладил животик жены и, прижав руку сверху, замер, прислушиваясь к толканиям ребенка — уголки губ предательски дрогнули, показывая чувства.
— Я обязательно во всем разберусь, как можно скорее… — пообещал Глеб толи жене, толи сыну. — Могу я в эти два дня заезжать к тебе на часок?
Ирина улыбнулась — он дает ей два дня на ее «капризы и сомнения».
— Ну-у, если только на часок… У тебя же будет время пообедать со мной.
— Ты сомневаешься в этом? Вы моя семья — главное в моей жизни!
— Тогда бери в руки бразды правления и покончи с тайнами и неправдами в нашей семье! Хочу любить тебя и верить тебе до самого донышка, не сомневаясь! Хочу, чтобы мы ничего друг от друга не скрывали, потому что потом приходится дорого платить за это.
— Согласен — нам обязательно надо откровенно поговорить.
— Мне тоже надо тебе о многом рассказать.
Достав из сумочки конверт, флешку и крошечный пакетик с белоснежными волосами, Ирина отдала их Глебу.
— Вот тебе волосики Снежки и еще одна тайна твоего отца — тест на родство с девочками. Я его даже не открывала… Разбирайся со своими семейными тайнами: не удивлюсь, если твоя мама приложила руку к появлению на свет детей Дины — на твоей флешке, помимо записей с камер в особняке той ночи, запись нашего с Диной разговора — она подтверждает, что дети твои, но связи с тобой не было…
— Ириш, давай я сам разберусь, а ты не волнуйся и отдыхай. Саша тебя отвезет домой.
Решив не вмешиваться больше, Ирина поцеловала Глеба и уехала домой, а Глеб еще какое-то время стоял у бокса, смотрел на опутанную проводками девочку, ища в себе хоть какие-то чувства к этому ребенку… Искал и не находил.
Было странно — ведь он любил детей… всех и тогда… до ареста, очень трепетно относился к нерожденным детишкам — вон даже Веру уговорил оставить ребенка, пообещав выплачивать той содержание… Теперь вспоминая об этом Глебу стало не по себе — что подумала бы и как чувствовала бы себя его жена, узнав, что он содержит «любовницу с ребенком» — именно так все выглядело со стороны! Как бы она отреагировала на это? Поверила бы она ему снова? Простила бы?
Глеб вспомнил свои одинокие, безрадостные ночи в камере, когда безысходная тоска глодала его сердце, и запоздалое раскаяние сжимало горло костлявой рукой, и раздирающее душу осознание того, что ничего уже нельзя изменить и вернуть назад, безжалостно убивало, потому что ты одинок, всеми забыт, заперт в клетке, лишен свободы, и далеко от той, которая обнимала тебя своей нежностью, отогревала своим сердцем, защищала своей любовью от вселенского одиночества и уныния, разделяла с тобой все беды и несчастья и дарила тебе частичку своей души… И если тебе удалось выстоять, выбраться из этой безнадеги и тебя не предали, и любят, и ждут, ты вновь начинаешь жить сначала, но уже с другими ценностями, с другими понятиями, с другими чувствами… Ты снова живой и свободный, любимый и нужный: своей женщине, своим детям, своей семье…
Глеб вспомнил о своей семье… «Наша семья — это я, ты и наши дети» — так всегда говорил он жене, но он ошибся: как можно вычеркнуть из своей семьи отца? который поддерживал и вытаскивал, не считаясь с затратами и усилиями… как можно вычеркнуть из состава своей семьи тещу? которая заботится о его дочери, о его жене, да и о нем самом. А свою мать может он включить в состав своей семьи? Ответ поразил его — нет, не может! Она всегда пыталась разрушить его семью, поэтому он так сжал рамки своей семьи, боясь ее краха.
Вспомнив о матери, Глеб удивился, что за почти месяц в Испании он ни разу не звонил ей… она словно выпала из его жизни после того январского случая с его мнимой изменой — он чувствовал, что она предала его, его семью, его ребенка… И похоже, он не простил ее, узнав правду! Над этим он еще не задумывался, так больна еще была обида на нее… Возможно, она чувствовала это и ее визиты в больницу были редкими и короткими. Все, что она приносила, Ирина «незаметно» отдавала сиделке, он замечал это, но молчал — есть «еду» матери почему-то не хотелось, вспоминалось, что это именно она подлила ему в сок снотворное. А вот теперь он захотел увидеться с ней и откровенно поговорить… спустя восемь месяцев!
Оплатив и сделав необходимые анализы, Глеб поехал к матери.