В объятиях Саши, как и восемь лет назад, тепло, уютно, безопасно. Он крепко и в то же время очень бережно прижимает меня к своей груди. И поэтому я прекрасно слышу, как грохочет его сердце. Моё бьётся так же быстро, и так же громко.
Конечно, его близость меня волнует. И, конечно, как женщине мне было приятно, что его организм отреагировал на меня. Была ли это намеренная провокация? Конечно. Я хотела убедиться, что между нами всё так же искрит. Убедиться, чтобы дать себе шанс помечтать.
Только об этом я Саше, конечно, не скажу. Моя пламенная речь о том, что я не думаю о будущем, потому что на первом месте моё здоровье — ложь. От начала до конца. Я мечтаю. Боюсь мечтать, но мечтаю. А как ещё укреплять в себе веру, что операция пройдёт успешно.
Именно мечты о том, что я вернусь домой, и мы с Сашей попробуем открыть новую главу нашей истории помогают мне держаться и не впадать в истерику.
Я очень боюсь операции. Точнее её исходов. Доктора заверяют, что всё будет хорошо, но…
Вот это ужасное «но», из-за которого я иногда просыпаюсь в слезах
Я могу ослепнуть.
Я могу лишиться подвижности.
Я могу замолчать.
Я могу забыть своих родных и близких.
И последнее. То, о чём думать страшно. Мысль, которую я отталкиваю подальше, чтобы не дать ей развития.
Моя дочь не останется сиротой.
Я поправлюсь. Ради неё. Ради её счастливого детства.
Моя малышка такая смелая, такая сильная.
Я с ужасом вспоминаю, как учила её, что нужно делать, если я потеряю сознание. Как помочь мне прийти в себя, куда звонить, какой диагноз называть.
Надеюсь, страшные дни, когда Веронике приходилось применять эти знания на практике, она вскоре забудет.
Я сделаю всё возможное, чтобы искоренить из её памяти эти тяжёлые воспоминания. И я очень надеюсь, что Саша мне поможет в этом.
Конечно, мне было страшно ехать к нему. Страшно было говорить о том, что я столько лет скрывала от него дочь.
Я ожидала более резкую реакцию. Готовилась к крику, но Саша отреагировал, на удивление, спокойно. Наверное, понимал, что мне и так тяжело сейчас. И мне явно не до разборок.
Но я уверена, что однажды он спросит. Спросит, почему я не сообщила о беременности, почему ушла, почему так рано вышла замуж за другого, когда ему клялась в вечной любви.
А всё банально просто.
Сначала я была обижена. Я узнала о беременности и хотела сразу сообщить об этом любимому мужу. Да только его дома никак не могла застать. Был период, что он приходил домой, когда я уже спала, а уходил, пока я ещё спала.
Тогда я стала просить его прийти пораньше, говорила, что нужно поговорить. Меня не услышали. Я психанула. Именно так, психанула. Узнала в ЗАГСе, что нужно для развода. И пошла за Громовым в отдел. Я думала, это его встряхнёт. А он взял и согласился. Обиделась я ещё сильнее.
Позже я всё же остыла. Подумала, что он имеет право знать о ребёнке. Приехала к нему. Опять сделала первый шаг. Приехала, и увидела, как он выходит из квартиры в обнимку с девицей. А тогда и месяца не прошло с развода.
Снова обиделась. Смертельно. И решила, что Громов никогда не узнает о ребёнке, раз он так легко вычеркнул меня из своей жизни. Отомстила вроде как бывшему мужу. А получается, в итоге пострадала Вероника, которую я лишила родного отца.
Сейчас понимаю, что поступило глупо и эгоистично. Не подумала о последствиях для Вероники и Саши.
А узнала диагноз, испугалась, что дочь останется одна, и решилась вот так свалиться Громову на голову.
— Я скучал по нам, — голос Саши вырывает меня из размышлений. — По нашей жизни. По тебе.
— Зачем ты это говоришь сейчас?
— Чтобы ты знала. Я — идиот. Потерял тебя. Сам виноват во всём. Жалею, что отпустил. А когда одумался, было поздно. Ты вышла замуж, и в ЗАГСе была такая счастливая, что я…
— Ты приезжал? — спрашиваю удивлённо.
— Да. Приезжал. А у тебя свадьба. Дурак, надо было украсть.
Я тихо смеюсь. Представляю шок жениха, родителей и гостей.
— Я бы с тобой убежала, Саш, — признаюсь тихо.