Страшно ли мне подходить к дочке? Ещё как.
Её Катя хотя бы готовила к этому моменту.
А меня просто как неумеющего плавать ребёнка сейчас выбрасывают из лодки посреди озера.
— Она не кусается, Саш, — с улыбкой говорит Катя. — И она боится так же, как ты. Вдруг не понравится тебе. Вдруг ты окажешься плохим.
— Как мне может не понравится моя собственная дочь? Бля, прости, я пока не могу поверить, что это происходит на самом деле.
— Так, Громов, из лексикона убираем вот эти все словечки. Хотя бы в присутствии ребёнка. Я понимаю, что у тебя профдеформация, и ты привык так общаться, но мне и так на неё в школе жалуются.
— Почему жалуются? Какого хера?
— Громов…
— Почему?
— Потому что она строит старшеклассников. Младших в обиду не даёт. Ещё и дерётся.
— Точно моя, — улыбаюсь как дурак, но когда иду к детской комнате, ноги начинают дрожать.
Охереть, конечно. Я так не нервничал, когда на первое задержание выезжал. Не нервничал, когда меня один на один с убийцей серийным оставили. Да и не страшно было, когда на ковёр к начальнику первый раз вызвали.
А тут адреналин зашкаливает. Сердце в груди грохочет, сейчас грудину пробьёт. Мне не нравится, что моя дочь допускает мысль, что она может мне не понравится. Что у неё с самооценкой, раз она вообще думает об этом.
И я понимаю, что тут нет вины Кати. Уверен, она дочь любит, обожает и вкладывает в её голову только самое лучшее.
А вот вопросы у меня к бывшему мужу Кати. Что он был за отец для моей малышки, раз она считает, что может быть плохой для кого-то! Моя девочка должна быть уверена в себе. Она должна считать себя самой лучшей. По факту. Без каких-либо доказательств.
Улыбаюсь своим мыслям. Как быстро во ме вот эти родительские чувства проснулись и желание уничтожить обидчика дочки.
А что будет, когда у неё парень появится, и этот одноклеточный посмеет её обидеть?
— Эй, Громов. Лицо попроще, — смеётся рядом Катя. — Ты как будто кого-то убивать собираешься.
— Я просто представил на мгновение, что Веронику парень обидит.
— Ооо, яжебать проснулся?
Катя громко смеётся, смахивая слёзы с щёк. Я же смотрю на неё и хотя бы в это мгновение вижу свою бывшую жену такой, какой я её помнил. Живой, пышущей здоровьем, весёлой, активной и беззаботной.
А сейчас у неё опухоль. И она, конечно же, скрывает свой страх не пережить операцию за вот этими всеми шутками и смехом.
Мне самому страшно даже мысль допустить, что её не станет. А как ей самой?
— Я не боюсь операции, Саш, — тихо говорит Катя, заметив смену моего настроения. — Я боюсь её последствий.
— А что за последствия? — тут же спрашиваю я.
— Поговорим об этом потом?
— Когда?
— Скажи, ты ведь живёшь с Викторией?
— Уже нет.
— Что это значит?
— Мы расстались.
— Подожди, у вас же свадьба вот-вот. Саш, прости, я не хотела этого всего. Мне очень неудобно.
— Ты не виновата в нашем с Викой расставании. Ты просто дала толчок, а она на эмоциях выдала правду о своём образе жизни. Оказалось, что у неё помимо меня был спонсор. Я — же начальник оперов обычный. Что с меня взять? Даже взятки, и те не беру.
— Что за бред? Ты всегда все деньги в семью нёс. Я никогда ни в чём не нуждалась.
— Уровень запросов разный, Кать. Забей, в общем. Ты к чему спрашивала о Вике.
— Если вы не живёте вместе, то я могу остаться у тебя на пару дней, чтобы помочь Веронике адоптироваться? Я уже нашла для неё здесь несколько кружков, нужно только съездить записать её. Это чтобы она свою энергию куда-то девала. Сидеть постоянно дома она не сможет.
— Да без проблем. У меня же трёшка. Места всем хватит. И завтра я отвезу, куда скажешь. Мне ведь потом её возить.
— Ну да, — кивает Катя.
Мы подходим к двери детской комнаты, и она смело заходит внутрь. Вероника сидит за столом и спокойно рисует. Я присматриваюсь издалека к её рисунку и замираю.
Даже не знаю, как реагировать. Катя подходит к дочке и рассматривает её творение. Глаза бывшей жены распахиваются, щёки наливаются румянцем. Она забирает лист бумаги из рук дочки, заставляю Веронику нахмурится.
— Нормальный же рисунок! — бурчит она.
Ну да. Нормальный. Мужчина в виде мишени и девочка, бросающая в него дротики.