Мужской пах стремительно приближается к моему лицу, а мне даже деться некуда.
Под столом особо не разбежишься.
Я уже копчиком ощущаю преграду.
Н-да.
Не так я себе представляла серьёзный разговор с боссом.
Сомневаюсь, что на всём белом свете найдётся большая неудачница, чем я.
Длинные мужские пальцы в опасной близости от моего носа поправляют крупную пряжку ремня, заставляя меня нервно сглотнуть.
Ну зачем я на это пошла? А?
Мужской запах обволакивает меня.
Практически зажатая между бёдрами генерального, я на панике и ужасно боюсь, что меня в таком положении застукают.
Как на грех, раздаётся стук в дверь директорского кабинета, и прежде чем Зарецкий отвечает, она открывается. Цокот каблучков секретаря запускает во мне нервную дрожь.
— Андрей Владимирович, ваш аспирин, — с придыханием произносит главная офисная сплетница.
Да чтоб у тебя набойки отвалились!
Мне видны мыски её туфель, и я на грани обморока.
Чтобы не выдать себя, двумя руками зажимаю рот и даже зажмуриваюсь, в красках представляя, что сейчас произойдёт.
— Спасибо, — усталый глубокий голос с бархатными нотками, кажется, доводит секретаршу до предоргазменного состояния, она с порнографическими интонациями продолжает предлагать:
— Может, вы хотите что-нибудь ещё? Сделать вам массаж воротниковой зоны?
Это теперь так называется?
Только глухой не услышит в этом, что низы хотят, только вот верхи, похоже, не могут.
— Если Градов мне ничего не передавал, я бы хотел посидеть в тишине. Это реально организовать? — довольно жёстко Зарецкий ставит на место подчинённую. — Сделайте так, чтобы меня не беспокоили.
— Принести документы на подпись? — не унимается эта нимфа.
— Вечером. Мне есть чем заняться. А вам?
Я бы сквозь землю провалилась, если бы меня так отбривали. Ну так то — я.
Я вот дрожу между ног генерального, трепеща, когда щёки слегка касается тонкая льняная ткань его брюк. А повелительницу приёмной не пронимает.
— Ради вас я готова отложить всё. Это входит в мои должностные обязанности…
— Идите, Екатерина, — уже едва сдерживая раздражение, отпускает секретаршу Зарецкий.
Стоит двери за ней закрыться, как я осознаю, что вот теперь мне точно деваться некуда. И с минуты на минуту произойдёт самое страшное.
Впору начинать молиться, но я не умею.
Я всё ещё не открываю глаза и слышу, как кресло отъезжает от стола, как Андрей, мать его, Владимирович встаёт.
Надежда на то, что он захочет сначала пройти в уборную, брезжит так ярко и заманчиво…
Я всё-таки распахиваю ресницы и… встречаю промораживающий взгляд босса, заглянувшего-таки под стол.
Вижу, как расширяются его зрачки, заволакивая льдисто-серую радужку.
Голос, полный металла и злости, ударяет по нервам:
— И что это значит?