Рабочий день наконец-то подходит к концу.
Я уже вся на нервах, мне всё кажется, что Зарецкий в последний момент пойдёт пятками назад. А завтра у Кристинки первый день практики.
Вот неспокойно мне чего-то.
Врать плохо, сердце всё время не на месте. А вдруг всё вскроется? А вдруг сорвётся? Не знаю, куда себя деть.
В своих размышлениях я мешкаю у женского туалета, и до меня из-за двери доносится разговор коллег, заставляющий меня не торопиться и подслушать.
— Его на преснятинку потянуло? Что он в ней нашёл? — это моя начальница.
— Захотелось, видать, чего-то эдакого. Зарецкий и Леонидова — это же курам на смех. Ты её видела? Ну что я спрашиваю, она у тебя в отделе. На неё только из жалости позариться можно, когда вокруг ничего нет.
— Ты думаешь, Зарецкому знакома жалость? По-моему, сочувствие — это не про него. Ну мало ли как его бабы выглядят? Он их скрывает, или я не искала, мне самой-то без надобности. Брак счастливый, спасибо тебе господи. Но я не понимаю, почему она выглядит так блёкло? Серость. Ну зацепила ты мужика, ну, займись собой, выкопай у себя виноградинку и сделай из неё изюм…
Тут я не выдерживаю.
Я захожу в туалет.
Разумеется, разговор тут же прекращается.
Две язвы делают вид, что никаких гадостей про меня не говорили, но глазами в меня стреляют, не слышала ли я чего.
Ну конечно.
Какая бы я серая ни была, а ночная кукушка дневную перекукует. А ну как я напою чего Зарецкому?
Пока я агрессивно мою руки, стервы смываются.
Вторую я вообще не знаю. Ничего себе гарпия разносчик сплетен. Если Зарецкий специально так всё рассчитал и нарочно при Кате «проговорился» про наши отношения, то он гений.
Вытираю руки, комкая бумажное полотенце так, словно у меня в руках шея моей начальницы.
Тоже мне. Модный приговор, блин.
Осматриваю себя в зеркало критическим взглядом.
Неужели всё так плохо?
Ладно ещё Климов прошёлся по моей внешности, эстет чёртов.
Но змеиные коллеги… А ведь на прошлом корпоративе как раз начальница и говорила, что я свеженькая и хорошо выгляжу.
Из отражения на меня смотрит обычная девушка двадцати трёх лет. Мне скоро двадцать четыре, то есть крема от морщин мне покупать рано. В самом деле, ничего особенного, но и не серость.
Тёмные гладкие волосы, чёлка, зелёные глаза.
Всё у меня на месте.
Что не так-то?
Носить я предпочитаю офисный стиль, потому что он меня мобилизует, а мне это требуется. Глубоко в душе я такая же раздолбайка как Маня. Строгая одежда не делает из меня трудоголика типа Тани, но хотя бы позволяет собраться и настроиться на рабочий лад.
Да и на работе надо не как павлин выглядеть, разве нет?
Размышления о том, есть ли у меня вообще в шкафу что-то поярче, прерывает звонок мобильного.
— Лена, где тебя носит? — Зарецкий явно не привык ждать. — На рабочем месте тебя нет.
— Потому что рабочий день уже закончен, а я не прикована к столу, — огрызаюсь я.
Я тоже злая. Ещё бы меня заочно облили ядом две гадюки.
— Мы же договаривались, или ты передумала? — тон у Андрея грозный, можно подумать, он расстроится, если ему не нужно будет притворяться.
— Если ты уже у нас в кабинете, то можешь заметить, что моя сумка стоит на месте. Я сейчас подойду, — ворчу я, и тут мне в голову приходит мысль. — А там есть ещё кто-то? Ну из отдела?
— Да, — коротко отвечает Зарецкий.
Ну отлично. Ещё все и слышат, как он разговаривает со мной, будто с комнатной собачкой.
— Тогда, может, уже пора начинать отыгрывать свою роль? Или ты в норме так разговариваешь со своими девушками?
— А что не так? — искренне удивляется Андрей.
— Огонька не хватает, — злюсь я на это непрошибаемое нечто. — Тебе надо не женщину, а умную колонку.
Отключаюсь и дую в кабинет.
Ну точно.
Половина отдела во главе с начальницей не ушли, как обычно, минута в минуту, а стоят, ждут зрелища.
У моего стола возвышается Зарецкий с выражением лица «Всё подразделение будет работать на смазку, если я останусь неудовлетворён».
Подлетаю к столу, сцапываю сумку.
А Андрей сцапывает меня.
Притягивает меня к себе и, склонившись, шепчет на ухо.
— Так достаточно? Или сто́ит зажечь посильнее? — как бы указывая направление, где босс собирается поджигать, его ладонь чуть съезжает с моей талии ниже.
— Переигрываешь, — шиплю я.
— А ты путаешь поведение сопляков и взрослых мужчин, — от горячего шёпота в ухо, смущения и упоминания взрослых мужчин у меня выступают мурашки и краснеют щёки.
— Вот, теперь ты больше напоминаешь не синий чулок, — довольно констатирует Зарецкий.
И под ошеломлёнными взглядами коллег берёт меня за руку и выводит из кабинета.
Мне не остаётся ничего другого, как следовать за ним.
Ну не вырываться же на глазах у благодарного зрителя.
Уже на улице в липких объятьях жаркого июля я всё-таки подаю голос:
— Это было обязательно?
— Ты же сама хотела огонька? Что не устраивает? — поднимает бровь Андрей. Он всё ещё злится, но как-то уже поспокойнее. — До тебя никто не жаловался.
Закатываю глаза.
Пожалуешься тут, пожалуй.
Смазку ещё надо заслужить…
— Куда мы едем? — напрягаюсь я, когда Зарецкий открывает передо мной дверь машины.
— Есть. Есть и обсуждать твой великолепный план. Потом я буду его править и утверждать.
Мне явно предстоит непростой вечер, но придётся потерпеть.
Завтра Кристинка должна быть уверена, что наш спектакль — чистая правда.
Пока Зарецкий ведёт машину, я обдумываю, как бы так ему рассказать детали, о которых до сих пор умалчивала, и понимаю, что что-то не так, только когда авто останавливается.
Почему-то, когда Андрей сказал, что мы едем есть, я решила, что речь идёт о заведении, но мы паркуемся у «Пентагона», жилого дома, где спокон веков, так сказать, обитали представители городских элит.
— Приехали, — Зарецкий отстёгивает мой ремень безопасности, потому что я в ступоре.
— Э… А как же… А что мы… Куда?
— Есть.
— И что мы будем есть? — несчастно спрашиваю я.
— Лену Леонидову.