Нет худа без добра

23

Ханна уставилась на брата.

– Я не верю тебе!

– Это правда, я проболтался. Спроси у отца. Он не выдал меня, потому что я заставил его пообещать.

Бен извиняется?! – подумала она. Но когда это за ним водилось?

– Как ты узнал? – поинтересовалась она.

– Слушай, я не шпионил за тобой. Случайно услышал, как ты говорила по телефону с подругой. Ты ведь не шепотом разговаривала.

Ханна, готовившая себе ужин, – клубничное варенье, намазанное на поджаренные тосты, кусочки яблока и китайская лапша, оставшаяся от вчерашнего ужина – положила нож на стол. Бен приехал, чтобы отвезти мать на одну из ее бесчисленных встреч, но даже в строгом пиджаке с галстуком он выглядел как-то встрепанно, будто ехал на метро, а не на своей машине. Последнее время она не раз видела его таким – немного взъерошенным и явно не в духе. Над этим стоило призадуматься.

– Не понимаю! – вспылила Ханна. – Зачем ты сейчас об этом рассказываешь?

Заставь его говорить, сказала она себе. Продолжай его дергать. Так она сможет заглушить неприятное ощущение – сознание того, что именно она виновата в происшедшем, потому что накинулась на Грейс и настроила ее против отца.

Бен пожал плечами и отвел глаза, его ухоженные пальцы машинально давили крошки на разделочной доске.

– Наверное, я уже порядком устал от того, что все вокруг дергают меня, и не хочу портить тебе жизнь.

– Ты опоздал. Я уже накричала на Грейс.

– А что в этом нового?

Он, вероятно, имеет в виду канун Рождества, когда она закатила Грейс скандал. Отец, наверное, сказал ему об этом.

– А то, что она не заслужила этого! Кстати, запомни, что я не беременна. – Она понизила голос, чтобы мать, одевавшаяся в соседней комнате, не услышала ее.

– Если будешь неосторожной, то забеременеешь. Бен, как всегда, думал о худшем.

Ханна завинтила крышку банки с вареньем и начала сметать крошки со стола чтобы мать не обнаружила, какой беспорядок она учинила. А также чтобы Бен не заметил слезы у нее в глазах.

– Нет, я не забеременею. – Ханна откашлялась. – Кон и я… Не могу сказать, что у нас с ним все кончено, потому что там не было чему начинаться.

Было глупо рассказывать все это Бену, которому она ни за что бы не доверилась, не попадись он так кстати под руку.

Каких слов она ожидала от Бена? Откуда ему знать, что это такое – так страстно желать, чтобы тебя обняли, что готова переспать с человеком, который не самом деле тебя совсем не любит. Но, к ее удивлению, в голосе Бена прозвучало сочувствие:

– Ты справишься и с этим.

– Тут не с чем справляться.

Внутри нее была пустота, от которой, казалось, она вряд ли оправится. Если бы она по-настоящему любила Кона и он испытывал бы к ней такие же чувства, тогда она, по крайней мере, была бы убита горем. Вместо этого появилось ощущение, словно что-то важное прошло мимо, а она и не заметила.

– Еще здесь, – Бен указал на грязное пятно на белоснежной пластиковой поверхности стола.

– Спасибо, – она принялась за стол с излишней старательностью.

– Послушай, Ханна, если мои слова что-нибудь значат для тебя. Мне очень жаль, что все так вышло. – Он поправил одну из блестящих медных кружек, висевших в ряд над кухонной плитой. – Я знаю, как тяжело рвать отношения, даже если ты никогда не думал, что они будут долговечными…

Он был избавлен от дальнейших откровений появлением матери, вошедшей в облаке шифона и "Шанели № 5":

– Вот вы где!

Ее высокие каблучки застучали по полу, выложенному мексиканской плиткой. Натали подошла к Бену, раскачиваясь на каблуках, и подняла лицо, чтобы тот ее поцеловал.

– Нам надо спешить, а то опоздаем к коктейлю. Я обязательно должна увидеть Луизу – знаешь, она перестраивает свой дом в Ист-Хемптоне.

Она повернулась к Ханне. Бросила взгляд на стол, который та только что закончила вытирать, и между ее тщательно очерченными бровями появилась крошечная морщинка.

– Мы не должны опаздывать… и, пожалуйста, запомни, солнышко мое, что я не люблю приходить домой, когда здесь беспорядок.

Ханна подождала, пока после их отъезда пройдет минут десять, потом схватила ключи от машины матери, лежавшие в эмалевой декоративной тарелке рядом с телефоном. Она получила водительские права прошлой осенью, но никогда прежде не водила «мерседес» – мать боялась, что она разобьет его.

Внезапно Ханна поняла: ей все равно, что бы мать ни сказала или ни сделала… Она нацарапала записку на листочке из блокнота, лежавшего рядом с телефоном, и прикрепила ее магнитом в форме стрекозы к холодильнику.

"Уехала в Беркширс. Не волнуйся, с машиной все будет в порядке".

Спустя несколько часов Ханна лежала на кровати в загородном доме отца и глядела на тени на потолке.

Чего она добилась, ускользнув из дома и приехав сюда, в такую даль? Когда мать узнает о пропаже «мерседеса», она просто рассвирепеет.

Зачем она это сделала? Здесь не было, как она предполагала, ни уютно, ни комфортно. Она дрожала от холода в трусиках и фланелевой пижамной рубашке, лежа в спальне на верхнем этаже пустого дома, в то время как все остальные были далеко отсюда и наслаждались жизнью, даже не заметив, что она сбежала.

Слезинка скатилась по ее щеке. Она почувствовала себя таким ничтожеством… Хотелось ненавидеть Грейс, и в то же время она ненавидела себя за то, что даже не попробовала усомниться в виновности Грейс, а сразу же оборвала ее.

Почему у нее все складывается не так, как нужно?

Ханна услыхала стук. Это вода капала с сосулек на подоконник снаружи. Где-то залаяла собака и хлопнула дверца грузовика, а вслед за этим взревел мотор. Двумя этажами ниже, в подвале, заработал старый бойлер, и терморегулятор у ее кровати астматически заурчал. Она вслушивалась в эти привычные звуки, чтобы отвлечься от тягостных мыслей и не позволить чувству, бившемуся в ней, вылиться наружу. Вспомнился семейный психотерапевт, к которому отец и мать однажды затащили ее и Бена. Больше всего Ханна запомнила дурацкий генератор белого шума в комнате ожидания, из-за которого нельзя было ничего услышать в кабинете доктора Дикенштайна. Сейчас ей хотелось, чтобы такая же машина заглушила голоса, шумящие в ее мозгу.

Неудивительно, что отец предпочел Грейс, – стоит только посмотреть на нее, Ханну, предающуюся унынию в темноте.

Ханна мысленно представила чистый прямоугольник бумаги для «оригами», который сложила вдвое, потом вчетверо. Она почти физически ощутила, как ноготь скользит по сгибу бумаги. В жизни никогда не бывает такой аккуратности и точности. Почему она не может поладить с людьми, которых любит и которые, как она понимала в глубине сердца, любят ее?

Чтобы согреться, Ханна залезла под простыню и прижалась лицом к легкой хлопчатобумажной наволочке. Скрипы и шорохи старого дома заставили ее сердце биться учащенно. А вдруг какой-нибудь взломщик – один из сбежавших заключенных или психических больных, о которых она читала в газетах, – заберется в дом? Она представила, что сможет зарыться в матрас так, что, если кто-либо и заглянет сюда, то увидит только слегка смятую простыню, под которой она затаится.

А если посреди ночи старенький бойлер выключится? Ведь она замерзнет! Погружаясь в сон, Ханна представляла себе, как наступит утро, а она будет лежать здесь – превратившись в льдышку, и ее широко раскрытые неподвижные глаза будут устремлены в потолок.

Отец немного погрустит, а потом они – мать, Бен и особенно Грейс – поймут, насколько лучше им будет без нее…

Стук – шлеп!

Сон слетел с Ханны, и она подскочила на кровати. Пальцы автоматически потянулись к старому игрушечному медвежонку, зажатому между постелью и стеной. Она прижала игрушку к груди, сердце бешено колотилось.

Стук – шлеп – стук!

Опять этот звук… Енот? Иногда еноты залезали в мусорные ящики, если папа и Бен забывали плотно закрыть крышки. Однажды она услышала, как енот бегает по крыше, прямо у нее над головой. Но это был иной звук – он шел… Он шел изнутри, снизу.

Сердце у Ханны ушло в пятки. Подмышки стали мокрыми. Послышался новый звук, странный, скребущий, будто… будто… Ей вспомнился Ру – английский спаниель, который жил у них, когда ей было четырнадцать лет, и, состарившись, бродил по дому по ночам. Когда он ступал по старым половицам в кухне, его когти производили такой же скребущий звук.

Точно, это собака. Ханна услыхала, как та тихонько поскуливает, точно так же, как Ру, когда тот попадал в незнакомое для него место.

Какой полоумный полезет в дом с собакой? Как ни была Ханна напугана, она не собиралась лежать и ждать.

Она выскользнула из кровати, стараясь не шуметь, и прокралась в коридор. Ноги подкашивались. Спускаясь по лестнице, она держалась стены, где половицы не так скрипели. Внизу она осторожно обогнула стойку перил и из темной гостиной выглянула в кухню, освещенную каким-то необычным слабым светом.

Он стоял у открытого холодильника – худенький мальчик в грязной оранжевой ветровке, на побелевшем лице алел морозный румянец, на кроссовках налипла засохшая глина. Подле него на полу лежал такой же грязный золотистый ретривер, он поводил носом, вдыхая все разнообразие ароматов, исходивших из холодильника.

Мальчик, наверно, услышал ее шаги, потому что внезапно поднял глаза и на лице его появилось выражение страха, смешанного со смущением.

– Привет, Крис! – сказала Ханна, стараясь придать тону беззаботность.

– Что ты здесь д-д-делаешь? – заикаясь, вымолвил Крис.

– Могу задать тебе тот же вопрос.

– Я подумал, что здесь никого не будет. Я… я есть хочу. Задняя дверь была не заперта…

Она уставилась на него, раздумывая, что бы отец или даже Грейс сделали в этом случае. У Криса, по-видимому, какие-то неприятности… И можно поспорить, что Грейс сейчас рвет на себе волосы, не зная, где его искать. Но Ханне почему-то казалось, что не стоит лезть к Крису с вопросами.

– Нашел что-нибудь стоящее? – поинтересовалась Ханна и вдруг поняла, что на ней надета только фланелевая рубашка от пижамы, доходившая до колен. Но ведь Крис почти что член семьи. Она заглянула в холодильник.

Крис пожал плечами, однако Ханна заметила, что он почувствовал облегчение.

– Да так, кое-что… Старый хлеб и коробка яиц. Немного сыра, но, по-моему, он заплесневел.

– Что, если я сделаю омлет? Срежь плесень с сыра и сделай тосты. – Она наклонилась, чтобы почесать собаку за ухом, и та благодарно заколотила хвостом по полу. – Как его зовут?

– Коди.

– Хорошая собака.

– Нормальная.

Но в глазах Криса читалось обожание.

Она достала яйца, соус «Табаско», чашку с отбитым краем, в которую они с Беном обычно кидали мелкие монетки, и вдруг почувствовала, что кто-то легонько коснулся ее локтя. Она обернулась – это был Крис, глядевший на нее, как шпион из фильма о Джеймсе Бонде, которого загнали в угол, и он вдруг понял, что его жизнь в руках того, кто его захватил.

– Ты никому не скажешь, а, Ханна?

– Клянусь! Чтоб не сойти мне с этого места.

– Правда?

Он прикусил нижнюю губу.

– Ты знаешь слово из двух букв, которое начинается на «д», а кончается на "а"?

Правда, Ханна надеялась, что при легком нажиме ей удастся уговорить его позвонить домой.

Крис двинулся к ней, и на секунду Ханна растерялась, решив, что он собирается ее обнять, но потом поняла, что он просто тянется к полке холодильника за ее спиной, чтобы достать сыр.

– Проверь шкафчик под раковиной, где-то там должна быть банка с собачьей едой. – Она повернулась к нему спиной и стала рыться в отделении для специй в поисках перца. – Открывалка в ящике стола около плиты… И подальше от меня с этими консервами, а то меня вырвет.

– Ханна?

Он стоял возле раковины с заржавленной банкой «Альпо» в одной руке и консервным ножом в другой. Крис выглядел таким жалким, что ей захотелось обнять его.

– Что?

– Спасибо тебе за то, что ты не зануда.

– Это нелегко, но иногда у меня получается.

– Если моя мать узнает, что я добрался сюда на попутке…

– А моя сдерет с меня шкуру за то, что я взяла ее машину. Почему бы нам не помолчать и не поесть?

Они расправились с омлетом, и Ханна выложила то, что было у нее на уме:

Слушай, я понимаю, это меня не касается, но ты должен позвонить матери и отцу. Они, наверное, с ума сходят.

– Ничего, переживут.

На лице Криса появилось жесткое выражение. Он стал казаться старше своих тринадцати лет.

– Понимаю, что ты чувствуешь, – вздохнула Ханна.

– Правда?

– Иногда, когда отец и мать вместе, я чувствую себя между двух огней. Чаще всего такое бывает из-за матери – она всегда старается выудить из меня всякую грязь о твоей маме. Может быть, отчасти поэтому я и ссорилась с Грейс – если бы ее не было, мать перестала бы придираться ко мне. Вообще-то ей на меня наплевать, – добавила она с горечью.

– И я устал быть между двух огней. – Унылый и подавленный, со ртом, перемазанным вареньем, Крис выглядел сейчас четырехлетним ребенком. – Почему они не могут просто… остановиться?

– Потому что увязли во всем этом! И не знают, что теперь делать. – Ханна, удивившись своей неожиданной проницательности, добавила быстро: – Ты просто позвони, можешь даже не говорить, откуда ты звонишь.

– Не знаю…

Ханна тут же отступила:

– Ну, как хочешь.

Крис замолчал. Он вытирал корочкой хлеба тарелку, пока не подобрал последний кусочек омлета. Наконец он произнес слабым голосом:

– Наверное, ты права.

Глубоко вздохнув, он с трудом поднялся с шезлонга. Минутой позже она услышала, как он говорит по телефону из соседней комнаты:

– Мама? Все хорошо, мам, у меня все в порядке… Не плачь. Я у Ханны, со мной все хорошо. – Чувствовалось, что он сам вот-вот расплачется. – Давай поговорим потом. Я сейчас немного устал… – Остальные слова заглушил треск клапана термостата.

Ханна мыла посуду, когда услышала голос Криса позади себя.

– Я сказал ей, что собираюсь переночевать здесь. Ты не против?

– Конечно, нет, – ответила она небрежно, отвернувшись от него, чтобы он не заметил, как она затаила дыхание. – Поедем в город сразу же, как встанем.

Крис не стал возражать.

– Это лучше, чем голосовать на шоссе! – воскликнул он.

Даже остановившись позавтракать в Грейт-Баррингтон, они добрались до города в половине одиннадцатого, как раз вовремя для Ханны, чтобы избежать взрыва ярости матери, которая давно уже отправилась на работу.

Ханна осторожно объехала огромный фургон, занявший второй ряд, и втиснула «мерседес» перед домом Грейс. Выключив зажигание, она вздохнула с облегчением: ни вмятины, ни даже царапины. Единственное, из-за чего мать раскричится, были шерсть Коди и грязные следы от собачьих лап на заднем сиденье.

Крис, сидевший рядом, выглядел испуганным.

– Мама здорово разозлится на меня.

– Нет. Самое страшное – она задушит тебя в объятиях и прольет на тебя ведро слез.

В лифте Крис повернулся к ней с неуверенной улыбкой:

– Знаешь, ты могла бы этого не делать… не подниматься.

Но он был благодарен за то, что она рядом.

Ханна не сказала, что на то у нее были свои причины. Если Грейс и рассердится на кого-то, думала она, так это на меня.

Но на лице Грейс было написано такое облегчение, что все остальное было забыто. Вскрикнув негромко, она кинулась к сыну и крепко прижала его к себе.

Самое удивительное, что Крис, вместо того чтобы, как обычно, ощетиниться, тоже обнял мать. Коди кружил вокруг, лая от возбуждения, и все вместе они представляли зрелище, достойное слезливых сериалов, к которым Ханна испытывала отвращение. На этот раз она не смогла сдержать улыбки.

Стоя на пороге, она увидела пожилую женщину – бабушку Криса, как она догадалась. Та тоже выглядела уставшей, но седые волосы были аккуратно причесаны, а губы – накрашены. Когда Грейс наконец отпустила Криса, бабушка подошла и пылко обняла внука.

– Ты так напугал маму и меня! – укоризненно сказала она. Но в голосе легко угадывались нежность и чувство облегчения. – Не будь ты взрослым, я хорошенько отшлепала бы тебя.

Крис казался смущенным.

– Как ты оказалась здесь, Нана?

– Нана составила мне компанию, – объяснила Грейс. – Мне было очень плохо, пока ты не позвонил.

– Когда-нибудь, когда у тебя будут дети, ты поймешь нас, – вздохнула бабушка Криса.

Внезапно, словно только сейчас заметив, что Ханна стоит в дверях, Грейс обратила к ней сияющий взгляд.

– Не хочешь зайти к нам?

В ее голосе не ощущалось злости или беспокойства – в нем звучала только благодарность.

– Нет, спасибо, – пробормотала Ханна, – мне нужно ехать домой… – Мысль о собственном возвращении, которое будет совсем другим, доставила ей боль. Может, по дороге заглянуть в офис к отцу? Ханна спросила: – Папа здесь?

– Нет.

Печальный тон, которым Грейс произнесла эти слова, поразил девочку. Будто его уже никогда здесь не будет…

Когда-то Ханна надеялась на это, временами даже интриговала, чтобы этого добиться, но сейчас почему-то не могла вспомнить, за что же она так не любила Грейс. И почему считала, что отцу без Грейс будет лучше.