Нет худа без добра

24

Двумя днями позже, когда Джек наконец-то позвонил, Грейс была так рада услышать его голос, что даже не обратила внимание на его серьезный тон. Он хотел встретиться с ней, обсудить все подробно. Все обойдется, убеждала она себя. Джек предложил подвезти ее мать в аэропорт во второй половине дня, что давало им возможность поговорить на обратном пути, и Грейс сразу же согласилась.

Поездка в Нью-Йорк, однако, оказалась напряженной. Мать болтала о Крисе, о своем саде, о людях, которым она должна позвонить насчет библиотеки, а Грейс не могла оторвать взгляда от Джека. Потому что даже когда он улыбался и отвечал ее матери, в его глазах оставалась грусть, а подбородок словно каменел. Ей тоже стало грустно и тревожно. Но в лучших традициях семейства Клейборн она сохраняла на лице сияющую улыбку.

Наконец Джек свернул к пандусу зала вылетов и стоянке авиакомпании «Дельта». Он переложил чемодан Корделии на тележку грузчика, а потом очень мило, хотя и несколько официально, поцеловал ее в щеку.

– Я останусь в машине, пока Грейс проводит вас, – произнес он, хотя мог бы сказать что-то вроде "Уверен, что скоро снова увидимся".

Мать с теплотой, поразившей Грейс, обратилась к нему:

– Джек, для меня было таким удовольствием познакомиться с вами. Если Грейс и Крис соберутся навестить меня, надеюсь, что и вы приедете с ними. Мой дом открыт для вас в любое время.

Джек с улыбкой кивнул ей. Грейс заметила, как заходил его кадык, однако он постарался не показать своего волнения.

– Спасибо, Корделия.

Грейс проводила Корделию до пункта контроля и повернулась, чтобы обнять мать. От Корделии, одетой в бледно-розовый костюм и блузку цвета слоновой кости, пахло гардениями. Глаза ее сверкали. От слез – или Грейс это только почудилось?

– До свидания, дорогая, – прошептала Корделия.

– Счастливого пути! Поцелуй за меня Сисси.

Грейс чувствовала себя скованно, как будто океан невысказанных слов продолжал разделять их. Кроме того, ей внезапно захотелось вернуться к Джеку.

– Мне нужно торопиться, – сказала мать, взглянув на часы.

– До вылета твоего самолета еще больше часа, – напомнила Грейс.

– Да, я знаю… Но мне нужно сделать один звонок. Это важно для меня, я обещала позвонить до отлета.

Корделия опустила глаза и полезла в сумочку за билетом. Догадается ли Грейс, кому ей так не терпелось позвонить? Вероятно, Нола со временем расскажет ей об этом.

Нола не догадывалась, какие муки испытывала Корделия, прежде чем пришла к этому решению. Не знала Нола и о телефонном звонке Корделии Гейбу. Гейб сразу уяснил суть дела.

– Предположим, ты отвергнешь проект Нолы, – сказал он. – Но будешь ли так же довольна проектом другой фирмы?

– Нет… Нет, конечно, нет! Ни один из представленных проектов даже близко не лежит к тому, что я себе представляю, – не задумываясь ответила Корделия.

– Что ж, вот и ответ на твой вопрос. Для чего тогда все усилия, если в результате ты не получишь именно того, что хотела бы иметь?

Он был прав… И тем не менее она пребывала в нерешительности. Даже теперь, когда она знала, что с деньгами, полученными от Грейс, ее библиотека – библиотека Джина – будет построена…

Я должна бы сердиться на Джина, я знаю. Это может показаться странным даже Грейс, обожающей своего отца, но я так стремлюсь простить его. Найдутся люди, которые из-за этого сочтут меня благодарной и великодушной… Однако только я буду знать правду…

Гейб. Это из-за него она так хотела простить Юджина. Еще год назад все могло быть иначе. Но Гейб – он предлагал ей второй шанс, и если она не извлечет урока из ошибок, сделанных когда-то с Джином, тогда к чему все это?

Грейс заметила странное выражение на лице матери и подумала: она хочет позвонить ему – мистеру Россу… Вероятно, он встретит ее в аэропорту в Мэконе.

– Что ж, не буду тебя задерживать.

Мать двинулась было вперед, потом обернулась и сказала:

– Не упусти его, Грейс. Не дай ему ускользнуть от тебя.

Грейс испытала головокружительное ощущение, будто вернулось прошлое. Не Уина ли имела в виду мать?

Нет, мать говорила не об Уине. С той ночи, когда убежал Крис, мать заметно охладела к бывшему зятю. Последние два дня она жила у Грейс.

Она говорит о Джеке, поняла Грейс. Мать не изменилась – она все еще пыталась управлять жизнью дочери. Но на этот раз Грейс не противилась.

– Я могу дать тебе такой же совет. – Она улыбнулась. – Передай привет мистеру Россу!

– Можешь сама поприветствовать его при встрече, – ответила Корделия твердо. Затем выражение ее лица смягчилось. – И пора перестать называть его мистером Россом. Тебе уже не пятнадцать лет. Теперь он для тебя Гейб.

Только матери это под силу! – подумала Грейс. Суметь обойти деликатную тему так же искусно, как это делает матерый политик. Грейс надеялась, что какая-то частичка этого качества перешла к ней. Может быть, она тоже сумеет уладить все с Джеком?

Но по дороге домой они с Джеком поговорили, кажется, обо всем, кроме них самих. О ее книге "Честь превыше всего", о том, что издание в переплете появится в продаже примерно через месяц, о крупных заказах на него. И о ее поездке, которую организует отдел информации. Вчера, сообщил Джек, продюсер знаменитой Опры привел Нелл Соренсен в экстатический восторг, и агент по рекламе уже ведет переговоры об их встрече. Намечено много других мероприятий: презентации книги, радио– и телеинтервью, пожертвования детскому благотворительному фонду.

Наконец Джек спросил:

– А Крис – он во время твоего отсутствия будет жить у Уина?

Осторожно! – подумала Грейс.

– Думаю, да, – переведя дыхание, ответила она. – Я знаю, что ты думаешь, но Уин – неплохой отец. Он не был и плохим мужем. Просто – ужасно эгоцентричным.

– А что Крис думает об этом?

– Вчера вечером мы втроем сели и поговорили. Кажется, разобрались во всем. Я знаю, что у Уина могли быть иные идеи, но я ясно дала понять и ему, и Крису, что единой семьей мы никогда уже не будем.

– Бьюсь об заклад, это не очень понравилось Уину. В его голосе она уловила горечь.

– О, вряд ли это явилось для него большой неожиданностью, особенно после того, как он так использовал Криса. – Грейс не отводила глаз от дороги, не в силах поверить, что говорит так спокойно, в то время как сердце ее колотится с бешеной силой. – Джек, я хочу, чтобы ты знал… В ту ночь с Уином… Это… Джек, это было совсем не то, что ты думаешь.

Надвинулся туннель и проглотил их, оглушив Грейс шумом шин. Она не в первый раз представила себе, как сводчатые стены туннеля покрываются трещинами, как вода из реки, текущей над ними, льется вниз – сначала медленно-медленно, потом превращаясь в мощный поток, и, наконец, все рушится. Грейс вздрогнула.

Голос Джека, казалось, повис в полутьме.

– Я говорю не только об Уине. – Его силуэт то возникал, то исчезал в свете набегавших фар. – Да, было больно, но я не виню тебя. Я знаю, ты сердилась на меня из-за Ханны… И имела на это полное право.

В его голосе не было гнева, только печаль.

– И что же теперь будет с нами?

– Прибавится грусти, но, возможно, и мудрости тоже. – Он покачал головой. – Грейс, я не перестаю думать, что это должно было случиться, что это был вопрос времени, и только. Это мог быть Уин… Или кто-нибудь еще…

– Кто-нибудь помоложе, хочешь сказать?

Грейс показалось, что ремень безопасности вдруг начал врезаться в грудь.

– Неужели до тебя не доходит, Джек? А ведь поэтому и растет пропасть между нами, а не из-за Уина или Ханны. Ты не хочешь понять: я люблю тебя таким, какой ты есть… Включая и ту часть тебя, которая на пятнадцать лет меня старше.

– Ты тоже многого не понимаешь. – Голос Джека звучал взволнованно. – Ты хочешь так много. Луну с неба, да еще чтобы ее роскошно упаковали и доставили с утренней почтой. Конечно, Ханну волнует появление любой женщины в моей жизни! Но ты воспринимаешь любое ее слово как личное оскорбление.

– А как бы ты поступил, если бы тебе кричали, что ненавидят тебя?

– Она еще ребенок, Грейс!

– Ну, а я не святая, Джек.

Они выехали из туннеля, яркое зимнее солнце резало глаза, даже когда она надела темные очки. Когда Джек снова заговорил, он задыхался от волнения.

– Что дальше, Грейс? Нельзя дальше так жить. Мы делаем друг друга несчастными. Ты этого хочешь – для нас, для наших детей?

– О, Джек!.. – Она закрыла лицо руками. – Как бы я хотела, чтобы дело было только в Уине. Тогда бы я попросила тебя простить меня.

– Дело не в этом. Неужели ты действительно думаешь, что именно поэтому ушла от Уина? Потому что не могла простить ему обман?

– Я могла бы его простить, но не могу изменить тех чувств, которые возникли у меня, когда я узнала о Нэнси. Если не веришь тому, с кем близок, все пропало.

И тут Грейс внезапно поняла, что же Джек пытался объяснить ей. Уин не был причиной их отчуждения – он был просто его результатом. Они шли к этому – и теперь, кажется, уже нет пути назад.

– Грейс, нужно время, чтобы… – начал Джек и замолчал.

Он молчал всю оставшуюся дорогу. Свернув на улицу, где жила Грейс, Джек тормознул, чтобы не сбить парнишку, развозившего на велосипеде продукты, остановился перед ее домом и, отстегнув ремень, обернулся. Грейс заметила глубокие морщины на его щеках, которых не было еще три дня назад. Ей захотелось коснуться этих морщин, объяснить ему, почему они должны быть вместе, напомнить, сколько у них общего – как он смеялся ее шуткам, а она – его… Как они, словно одержимые, заходили в каждый книжный магазин, встречавшийся на их пути… Как один из них мог часами читать какую-нибудь книгу или рукопись, а второй – не чувствовать себя при этом лишним… Как радовались они, найдя какой-нибудь чудесный ресторанчик в стороне от шумных улиц…

Нет, нужно время, чтобы залечить раны.

– До свидания, Джек.

Грейс хотелось улететь куда-нибудь далеко-далеко. Иначе как она вынесет это? Каково знать, что он рядом, что они могут в любой момент столкнуться в офисе, или на приеме в издательстве, или в опере, или на балете?

Утешало одно. Она цеплялась за мысль: если какое-то время они побудут порознь… то, возможно, придут к тому, что соединило их когда-то.

Нола сидела за рабочим столом. Зазвонил телефон, она сняла трубку, думая, что звонит Ронни Чанг по поводу сантехники, но услышала женский голос с легким южным акцентом.

– Я могу поговорить с Нолой Эмори?

– Слушаю вас, – ответила Нола.

– Это Корделия Траскотт. Вы можете уделить мне несколько минут?

– Да, говорите.

– Я обдумала то, о чем вы говорили, и… – Остаток фразы утонул в громком реве взлетающего лайнера.

– Что вы сказали?

Нола вцепилась в трубку так, что костяшки пальцев побелели.

– Я решила поддержать ваш проект. Есть новость – кажется, у нас будут дополнительные фонды. Появился неожиданный источник финансирования. – Она умолкла на мгновение. – Но нам необходимо договориться. Вы согласны сохранить это в тайне?

– Я заинтересована в этом не меньше вашего.

– Что ж, тогда… Корделия умолкла.

– Благодарю вас! – выдохнула Нола.

– Объявили мой рейс… Мне нужно бежать…

Ошеломленная Нола повесила трубку. Голова кружилась – так бывало, когда она слишком долго всматривалась в чертежи. Неужели это правда? Неужели Корделия Траскотт на самом деле одобрила ее проект? И нашла деньги?!

Дело, которое мучило ее неделями, месяцами – было улажено одним коротким телефонным звонком! Сердце Нолы билось учащенно, но, несмотря на это, она улыбнулась иронии происходящего.

Это случилось именно сейчас, когда она уже решилась, независимо от того, что скажет Корделия, уйти с работы. Глупо? Без сомнения… Однако если она не примет решения, то просто свихнется…

Нола слезла со стула и стала пробираться через разделенные перегородками рабочие места. Через минуту она уже стояла у открытой двери кабинета Кена Мэгвайра.

– Войдите, – сказал тот рассеянно, отрывая взгляд от чертежа на своем столе, углы которого были придавлены стеклянными кубиками.

– Я только что разговаривала с Корделией Траскотт, – сообщила Нола. – Она дает добро. Мы должны представить рабочие эскизы для заявок на строительство.

Она говорила негромко на тот случай, если кто-то был в коридоре. Тем не менее возбуждение в ней росло, проникая внутрь как странный вирус, заставлявший ее трястись нервной дрожью и бросавший то в жар, то в холод.

– Это великолепно! Честно говоря, я не думал, что нам удастся обстряпать это дело, Нола. Снимаю шляпу!

Кен встал из-за стола, подошел к двери и прикрыл ее. В этом человеке с резкими чертами лица, одетом в вельветовый блейзер, не было ничего особенного, за исключением того, что он был самым порядочным боссом в ее жизни. Она надеялась, что эта порядочность сейчас сыграет ей на руку.

– Кен, нам нужно поговорить.

Он улыбнулся, поднял руки и заговорил, опережая Грейс.

– Хорошо… хорошо. Я знаю, что ты хочешь сказать, и, безусловно, тебе полагается прибавка. Я переговорю с Чангом и Фостером. Сам я не могу…

– Я не прошу прибавки. Он умолк, озадаченный.

– Чего же ты хочешь?

– Выходного пособия. Чтобы снять маленький офис, установить телефон, оборудование…

Кен присвистнул и сделал шаг назад.

– Хочешь начать собственное дело? Нола, ты представляешь…

– Это будет нелегко, я знаю. Но, Кен, я должна сделать это. Работа над проектом библиотеки Траскотта привела меня к мысли, что здесь я просто топчусь на месте. – Она взяла стеклянный брусок, подержала на весу, ощутив ладонью его прохладную тяжесть. – Но, кажется, я еще больше похожа на своего отца, чем думала раньше, – мне нужно что-то большее… И я не боюсь рискнуть.

– Но мы совсем не хотим терять тебя, Нола. Послушай, через несколько месяцев мы собираемся брать компаньона – если тебя это интересует…

– Спасибо, Кен, нет. Он покачал головой.

– Сейчас трудные времена. Знаешь, сколько фирм-голиафов сейчас терпят крах? Почему ты считаешь, что самостоятельно добьешься успеха?

– Может быть, потому, что я не Голиаф, – мягко сказала Нола, – а просто маленький человечек с пращой и кучей идей.

А что, если, черт возьми, она проведет остаток своих дней лишь в мечтаниях о лучшей жизни для себя и девочек? Но ведь когда Корделия впервые задумала построить библиотеку имени Траскотта, это тоже казалось несбыточной мечтой, однако эта женщина отстояла ее вопреки всем трудностям.

Если она смогла сделать это, я тоже смогу.

Конечно, будет больно наблюдать со стороны, как другие приобретают имя благодаря ее проекту… Но зато в будущем она уже не будет находиться в тени.

Она ожидала, что Кен будет раздражен, может, даже рассержен, но он удивил ее своим смехом, в котором чувствовались и грусть, и восхищение одновременно.

– Если это вообще возможно, тогда я ставлю на тебя, Нола.

– Мне нужно пособие, о котором мы говорили.

– Сколько?

Она перевела дыхание. Может, если она скажет это твердо, не опуская глаз, тогда он не поймет, какую огромную сумму она запрашивает.

– Двадцать пять тысяч! – выпалила она.

Кен, к чести для него, лишь приподнял брови. В конце концов, возможно, это была не очень уж большая сумма – тем более для такой солидной фирмы. А может быть, он просто удивился, что у нее хватило наглости обратиться к нему с подобной возмутительной просьбой.

– Десять тысяч. Вот все, что я смогу выжать из Чанга и Форстера. – Сердце у нее ухнуло вниз, но он продолжил: – Остальную сумму я тебе дам авансом. Назови это беспроцентным кредитом или инвестицией, скрытым партнерством – как угодно. Не думаю, что мои деньги пропадут. На самом деле я рассчитываю на неплохой доход.

– Спасибо, Кен. – Она с трудом разжала онемевшие губы, чтобы выразить свою благодарность. – Ты не пожалеешь об этом.

Они не станут конкурентами. Любая работа, которую она получит, по крайней мере в начале, будет слишком незначительной для фирмы такого калибра, как "Мэгвайр, Чан и Фостер", чтобы те могли ей позавидовать.

– Эй, я уже сожалею. Но только о твоем уходе. – Он протянул ей руку. – Удачи, Нола!

Усевшись за свой кульман, Нола увидела листок бумаги – послание от Бена, уже не первое. Настроение Нолы тотчас упало.

Искушение было велико. Какая-то ее часть хотела забыть безобразную сцену на прошлой неделе. Нола сидела, откинувшись на спинку стула, потирая виски. Нет, Бен не для нее. И она не несла ответственности за него. Так или иначе, сейчас были более важные вещи, о которых следовало побеспокоиться.

Нола скомкала листок с посланием Бена и швырнула его в мусорную корзину около стола. Ей будет не хватать его – особенно по ночам, когда она лежала без сна и острое желание никак не отпускало ее.

Ладно, забудем и попробуем, что это такое – стать Нолой Траскотт – женщиной, чье имя она твердо вознамерилась выгравировать на медной пластинке на двери своего нового офиса.

"Нью-Йорк Таймс", 19 мая 1992 г.

Грейс Траскотт делает вклад в мемориальную библиотеку своего отца.

Грейс Траскотт, автор недавно опубликованной книги "Честь превыше всего" – сенсационной биографии ее покойного отца, сенатора Юджина Траскотта, объявила вчера, что жертвует свой гонорар от продажи книги библиотеке, которая будет сооружена в память об ее отце.

"Эта книга – мой памятник отцу, – сказала мисс Траскотт, – и думаю, будет вполне естественно, что один памятник вольется в другой".

Мисс Траскотт отказалась комментировать «тайную» жизнь, которую вели сенатор и его постоянный секретарь Маргарет Эмори, от которой у него была внебрачная дочь – Нола Эмори, 36 лет, хотя, по мнению многих сведущих людей, именно шумиха, поднятая вокруг этой связи, подтвержденной теперь достоверными документами, является главной причиной успеха книги "Честь превыше всего". Через неделю после выхода в свет она заняла первую позицию в списке бестселлеров.

Библиотека будет располагаться на территории университетского городка Лэтем, неподалеку от Блессинга, штат Джорджия. Объявлено, что строительство начнется в августе. Блессинг – родной город вдовы сенатора, Корделии Траскотт, которая является членом Совета университета Лэтем и занимается сбором средств на строительство библиотеки в течение нескольких последних лет.

"Я в восторге от того, что мемориал моего мужа наконец-то будет построен, – сказала миссис Траскотт. – На протяжении всей жизни он был предан делу образования и просвещения молодежи, и мы верим, что библиотека станет отражением его преданности".

Комитет мемориальной библиотеки Траскотта, возглавляемый миссис Траскотт, недавно финансировал конкурс на лучший архитектурный проект библиотеки. Таковым оказался проект, представленный архитектурной фирмой "Мэгвайр, Чанг и Фостер" из Нью-Йорка.

"Вполне естественно, что Грейс должна сыграть свою роль в строительстве этой библиотеки. – Так миссис Траскотт отозвалась о решении своей дочери. – Мой муж многого достиг в своей жизни, но он считал, что его лучшее достижение – его дети".