Неукротимый огонь

Глава 26

Четыре дня спустя двенадцатиместный самолетик приземлился на импровизированную взлетно-посадочную полосу в Перлатонге. На борту находились компания бельгийцев, парочка гомосексуалистов из Швеции и Рианон. Самолет поднялся воздух в парке Крюгера меньше часа назад. Солнце стояло еще высоко. Именно в это время суток саванна особенно красива.

При виде этого простора душа Рианон запела, она почувствовала такое облегчение, что защипало в глазах.

С тех пор как в воскресенье Галина покинула ее дом, Рианон много плакала, плакала часами и мучила себя вопросами: не напрасно ли она так обошлась с Галиной? Не надо ли было выслушать Галину и, может быть, постараться ей помочь, вместо того чтобы отвергать все, что та говорила, а потом вышвыривать ее? Нет-нет, Рианон ни на секунду не усомнилась в том, что Галина лгала, просто было стыдно за то, что она отказалась снизойти к женщине, которая выстрадала так много, в том числе по ее вине.

В понедельник за вещами Макса явился шофер. Рианон ни о чем не спросила его, хотя очень надеялась на какую-нибудь весточку. Но записки не было. Рианон обиделась, рассердилась и была уже почти готова согласиться, что Галина говорила правду: Макс не таков, каким она, Рианон, его видит. Но вскоре гнев утих, она поняла, что записка от Макса только усилила бы ее боль и тоску, ведь в глубине души оба знали, что между ними все кончено.

– Хотела бы я с этим смириться, – говорила она Лиззи несколько позже, когда подруги остались в коттедже вдвоем. – Я пытаюсь всматриваться в будущее, хочу услышать, что подскажет интуиция. Что станет со мной? – Ее губы скривились в насмешливой улыбке. – Это безумие, знаю! – Рианон тяжело вздохнула, поправила подушки за спиной и подтянула колени к подбородку. – Давай не будем больше о нем. Я и так уже свихнулась от одних мыслей.

Лучи предвечернего солнца лились через открытую дверь и падали на загорелое лицо Лиззи. В ее распущенных светлых волосах застряли опилки, униформа цвета хаки была мятой и грязной. Рианон даже не ожидала, что ее подруга здесь будет выглядеть настолько на своем месте.

– Знаешь, что я думаю? – сказала Лиззи. – Тебе надо не пытаться предугадать будущее, а заниматься настоящим. Если вам суждено быть вместе, вы будете вместе, а если ты будешь сыпать соль на раны, ничто не изменится. У Господа Бога свои тайны, в которые Он тебя не посвятит. Понимаю, со стороны легко судить, но разве я не права?

Рианон с улыбкой взяла Лиззи за руку и сказала:

– Ты замечательно выглядишь. У меня нет слов.

Лиззи рассмеялась и обняла ее.

– И не надо слов, я сама знаю. Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить все это, журналистов и прочее, а меня рядом не было.

– Значит, я прошла боевое крещение. – Рианон скорчила рожу. – Кое-что пережила без Лиззи. – Она расхохоталась. – В общем, одну передачу зарубили, черт знает сколько еще зарубят, но я прорвусь. А если дела будут совсем плохи, я сделаю то же самое, что сделала сейчас, – прилечу сюда.

– Так и будет, – решительно подтвердила Лиззи. – А теперь я тебя оставлю. Переодевайся к ужину. И не забудь: за тобой должен зайти кто-нибудь из ребят и отвести в бому. Никогда не ходи одна, после того как стемнеет, а если что-нибудь понадобится…

– … зажги фонарь и жди, пока кто-нибудь заметит свет и подойдет к тебе, – закончила вместе с ней Рианон.

– Хорошо бы у всех моих студентов была такая же отличная память! – Лиззи засмеялась.

– Вопрос, пока ты не ушла: что такое бома?

– Что-то типа огражденного ресторана. На ужин у нас мозамбикские креветки или стейк по-австралийски. Недели три назад Дуг наткнулся в Кейптауне на потрясающее вино. Так что сегодня устроим небольшое торжество.

Рианон улыбнулась:

– Жду не дождусь.

Лиззи поцеловала ее в щеку, вышла на веранду и зашагала по тропинке, протоптанной среди кустов и папоротников, которые уже шелестели по-ночному.

Рианон постояла у двери, прислушиваясь к голосам зверей, разносившимся над долиной, и всматриваясь в быстро сгущавшиеся сумерки. Небо над головой быстро бледнело, темнота наползала на лес. Рианон глубоко вдыхала знакомую смесь запахов анисового масла и навоза и думала о том, как переменилась ее жизнь за год. Ей вспомнилось, как страстно любила она Оливера. Вот доказательство того, что, каким бы прочным и вечным тебе что-то ни казалось, нельзя слепо доверяться своему ощущению, ибо, как выразилась Лиззи, у Господа Бога свои тайны, и Он в них никого не посвящает.

Красивое смуглое лицо Энди и его непослушные белокурые волосы поблескивали при свете костра. Держа бокал в высоко поднятой руке, он говорил:

– Итак, мы почтем за великую честь, если вы, Рианон, и ты, Дуг, согласитесь стать крестными родителями нашего щеночка.

– Кого? – возмутилась Рианон.

– Нашего отпрыска. – Энди немедленно перешел на классический британский английский.

– Он полагает, что это будет мальчик, – сообщила Лиззи подруге, – а я пока не набралась смелости его разочаровать.

– От имени Рианон и от своего имени заявляю: мы согласны, – объявил Дуг и поднялся на ноги, а несколько сидевших за праздничным столом егерей зааплодировали. – А теперь могу я предложить тост за моего брата?

Его сияющий взор встретился со взглядом Энди. Тот выкрикнул, ухмыляясь:

– Вперед, старик!

Дуг жестом пригласил всех чокнуться с его братом.

– Голова кружится от этой мужской галиматьи, – заявила Лиззи, обмахиваясь веером.

Смеясь, Рианон тоже подняла бокал.

– Вперед, старик! – повторила она и чокнулась с Лиззи. – Когда?

– Где-то в августе. Значит, по гороскопу лев, и если будет похож на папу, то будет бросать и возвращаться.

– А если на маму – у него будут крылышки, нимб, он будет играть на арфе, как…

– Оставь, – попросила Лиззи и отправила в рот сразу несколько виноградин. – Это между нами. Не надо, чтобы стали расспрашивать.

– Кого тебе это напоминает? – говорил Энди Дугу, прилежно очищая виноградную кисть.

– Нет, ты посмотри! – громко обратилась Лиззи к Рианон. – Нельзя даже объявить, что у нас будет ребенок. Они сразу начинают пороть чушь. Подумать только, и я согласилась выйти за такое замуж…

Энди выплюнул несколько виноградин и лирически произнес:

– Это наш первый… Я о таком слышал.

– И последний, – бросила ему Лиззи. – Дуг, передай нам вина.

– Разве тебе стоит пить? – проворчал Энди.

– А разве тебе стоит жить? – парировала Лиззи.

– Да перестаньте вы, Боже мой, – простонала Рианон.

– Можно тебя поцеловать?

Энди присел рядом с Лиззи и обнял ее.

– Можно, если после этого вы оба заткнетесь.

Лиззи сказала эту фразу очень громко, ее голос перекрыл даже барабанный бой.

– Эй вы, может, хватит препираться? – вмешался Дуг.

– Рианон, не хотите потанцевать? – предложил Энди, когда музыканты заиграли новую мелодию в ритме шимми, и несколько как следует подогретых гостей вскочили из-за столов.

– Почему нет?

Рианон поднялась.

– Научи ее “походке бушмена”*! – крикнул брату Дуг.

– Чему? – переспросила Рианон, стараясь перекричать барабанный бой.

– “Походке бушмена”, – повторил Энди и стал трясти руками и ногами и к тому же подвывать так истерически-нескладно, что Рианон, как и все присутствующие, могла только хохотать до упаду.

* Бушмены – аборигены Южной Африки.

Затем Дуг взял на себя миссию известить всех и каждого о том, что скоро станет дядей, и через несколько минут весь лагерь представлял собой одну шумно веселящуюся компанию.

В перерыве между танцами Рианон спросила у Лиззи:

– Тут всегда так?

– Может, поменьше буйства, – ответила Лиззи, – но этот человек ненормальный, ему все время нужны развлечения.

Рассмеявшись, Рианон бросила взгляд туда, где Энди отплясывал с жирной американкой в кокетливой соломенной шляпке, а Дуг расправлял перья перед парочкой шведских геев.

– Знаешь, Максу бы тут понравилось, – с улыбкой заметила Рианон. – У него такая напряженная жизнь, что он с удовольствием бы снял пиджак и расслабился.

– Значит, при первой возможности мы с тобой познакомим Макса с этими паяцами, – хихикнула Лиззи.

Рианон взглянула на подругу, вскинув брови.

– При первой возможности? – насмешливо повторила она. – Не хочешь ли ты сказать, что Господь Бог посвятил тебя в свои тайны?

– Хотела бы я это сказать, – вздохнула Лиззи. Рианон тоже вздохнула.

– Давай о другом, ладно? У нас праздник, а не вечер сочувствий. Где там твой красавчик? Тебе пора танцевать.

Как по заказу за их спинами в ту же секунду оказался Энди и уволок Лиззи в толчею. Рианон, улыбаясь, смотрела на них, удивительно счастливых, и не понимала, почему когда-то ее не отпускало чувство, что если Лиззи вернется в Перлатонгу, обязательно случится что-то ужасное.

– Папа! Смотри! Смотри, папа! – кричала Марина.

Она оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что отец ее слышит.

– Я смотрю, малышка, – отозвался Макс и опустил на глаза очки, чтобы блеск чистейшего снега на склоне горы не слепил его.

– Эге, Алекс! – крикнула Марина брату. – Ты готов?

– Да, – откликнулся тот.

Мальчик, одетый в синий костюм, занял место несколькими ярдами выше, там, где расположилась компания начинающих горнолыжников, которые отчаянно размахивали руками и хватались друг за друга, стараясь удержать равновесие.

Макс нежно заулыбался. Какой бесстрашный у него сын, как горят его глаза, устремленные на Марину. Алекс оттолкнулся палками и помчался вниз, к сестре. Марина обхватила его.

– Молодец! Папа, ты видел? Алекс съехал сам, и я его поймала!

– Да, видел, конечно.

Глаза Макса смеялись над детской гордостью и детской радостью. Они репетировали этот нехитрый трюк добрых полчаса, пока сам Макс попивал горячий шоколад, делая вид, что не смотрит в их сторону.

– Это я его научила! – с гордостью заявила Марина, подъехав на лыжах к кафе, возле которого сидел Макс. А когда Алекс скользнул к ним и попал прямо в отцовские объятия, она расхохоталась.

– Эгей! – Теперь смеялся и Макс. Он покачивал сына на колене и целовал в щеку. Щека была такая розовая, холодная, такая мягкая, что Макс чмокал ее еще и еще, пока Алекс не стал вырываться. – Ладно. Дай пять.

Макс протянул ему руку.

– Ага! – в восторге завопил Алекс и, не снимая перчатки, засунул руку в руку отца. – Правда, я катаюсь почти не хуже Марины?

Большие глаза дочери внимательно глядели на отца из-за чашки, которую Марина как раз подносила ко рту.

– Почти, – подтвердил Макс и подмигнул девочке. – Почти, но еще не совсем.

Удовлетворенный Алекс просиял, а Марина с важным видом поставила чашку на стол, встала и помчалась, петляя, вниз, дабы продемонстрировать, насколько превосходит брата в горнолыжном спорте. Алекс следил за сестрой, в его больших голубых глазах горело восхищение.

– Я тоже так могу! – выкрикнул Алекс, когда Марина опять подъехала к кафе.

Макс уже успел расстегнуть крепления Алекса.

– Правда можешь? – рассеянно произнес Макс.

– Ага. Только прямо сейчас не хочу.

– Ну ладно, сын.

– Я не боюсь, – объявил Алекс во всеуслышание. – Я как ты, я ничего не боюсь.

– Папа – лучший горнолыжник на свете, – вмешалась Марина и немедленно скинула лыжи, чтобы угнездиться на другом колене отца. – Папа съезжает даже с черных склонов. Правда, па?

– Глупости говоришь, – возразил Алекс. – Черного снега не бывает.

– Не снег черный, а склон, – высокомерно разъяснила ему Марина. – Пап, а можно мы еще раз поднимемся на подъемнике?

– Конечно, малышка, только пусть сначала Галина придет за Алексом.

При имени Галины Марина моментально опустила глаза, но когда до нее дошел смысл услышанного, шелковые черные брови взлетели вверх от радости.

– Так мы можем поехать сами? – взвизгнула она. – Вдвоем?

– Вдвоем. – Макс поправил выбившуюся из-под шапочки прядь волос, думая тем временем о том, как помочь дочери преодолеть отчуждение от Галины.

– Он не черный, – настаивал Алекс. Все это время мальчик старательно вытягивал шею, чтобы увидеть вершины гор. – Покажи, где это он черный.

Пока Марина разъясняла брату происхождение оттенков цвета снега на разных холмах, Макс заказал детям по порции горячего шоколада, после чего глянул вниз – не приближается ли Галина. Все утро она как бешеная снимала детей, Макса, горные виды, а потом унесла камеру домой, то есть в арендованное ими шале. Домик спрятался в лесу среди укутанных снегом сосен.

Романовы приехали в Гштад больше недели назад. Из Лондона Макс и Галина прилетели в Женеву, а затем поездом добрались до уютной альпийской деревушки. На платформе их ожидала нанятая Рамоном прислуга. Их доставили в роскошное шале. Дети прилетели в Швейцарию накануне на самолете, принадлежащем романовскому концерну.

Официант принес горячий шоколад. Макс поблагодарил его, усадил сына и дочь за стол. Через некоторое время брат и сестра, не прекращая оживленно болтать, отправились на поиски туалета. Макс смотрел им вслед, думал о том, насколько им здесь хорошо. Жаль, он не догадался раньше, что детям необходимо отдохнуть от Лос-Анджелеса.

С наслаждением вдыхая насыщенный бодрящим сосновым ароматом воздух, Макс с легким беспокойством думал о том, что пресса, как ни странно, до сих пор до них не добралась. Зимой на лыжных курортах всегда многолюдно, и, как бы уединенно ни жили Романовы, Макс ни на минуту не мог бы поверить, что другие лыжники их не узнали. Правда, два обстоятельства можно было считать благоприятными для Романовых: во-первых, сейчас здесь находились два члена британской королевской фамилии и отвлекали на себя внимание любопытных; во-вторых, всем, кто привык отдыхать в Гштаде, понятно, что люди, приехавшие на этот изысканный курорт, не суют нос в чужую частную жизнь и вовсе не заинтересованы в том, чтобы их собственный отдых был испорчен. Тем не менее Макса не отпускал тайный страх, что эти негодяи вот-вот появятся у их дверей. Если желтая пресса продолжит атаковать, он будет вынужден предпринимать ответные меры, а этого ему хотелось меньше всего – он слишком хорошо знал, во что выльются его действия.

– Папа! – окликнула его Марина с порога кафе. Алекс семенил за ней.

Макс обернулся и с тревогой заметил, что лицо его дочери вдруг исказилось.

– Что такое, малышка?

Одной рукой обняв Марину, другой он вовремя подхватил Алекса, поскользнувшегося на льду, после чего усадил сына на колено. Расширившиеся глаза девочки смотрели на него в упор.

– Я только хотела спросить: Рианон приедет, чтобы жить с нами?

Макс вздрогнул. Усилием воли взяв себя в руки, он удивленно взглянул на Марину:

– Почему ты спрашиваешь, малышка?

Губы ее дрогнули.

– Хочу знать, и все.

– Нет, родная, – пробормотал он и погладил дочь по щеке. – А что, тебе хочется, чтобы она побыла с нами?

Марина затрясла головой.

– Нет, – сказала она шепотом. И вдруг – словно солнце выглянуло из-за туч: девочка широко улыбнулась. Ей вновь стало весело. – А можно мы покатаемся на красном склоне?

– Конечно, можно, – ответил Макс.

Очень хотелось поинтересоваться, чем вызван вопрос о Рианон, но он сомневался, что было бы правильно развивать эту тему. Дочка как будто не желает больше об этом разговаривать, однако очевидно, что она нуждается в какой-то поддержке, а он слишком глубоко и сильно ее любит, чтобы не беспокоиться. Возможно, Марине известно что-то такое, о чем он не догадывается. Макс попытался сообразить, что именно, но это было невозможно узнать, не спросив Марину. Конечно, наивно надеяться, будто девочка не знает хотя бы отчасти, что происходит, наверняка она еще в Штатах прочла по крайней мере пару газет.

Глядя, как Марина присела на корточки, чтобы застегнуть крепления, Макс размышлял, как лучше поступить. Он не властен избавить ее от тех или иных мыслей, но факты говорят сами за себя: за последние два месяца его дочь заметно охладела к Галине, и ее сильно тревожит перспектива возможного приезда Рианон. С этим придется считаться. На душе у Макса было неспокойно.

– Марина!

Брат и сестра обернулись и увидели Гретхен, десятилетнюю девочку из Австрии, с которой Марина подружилась накануне. Гретхен остановилась в нескольких футах от них; похоже, она немного робела.

– Мама спрашивает, не хотите ли вы покататься с нами, – сказала девочка на безукоризненно правильном английском, но с сильным акцентом.

Брат и сестра переглянулись. Марина сразу просияла; она явно хотела принять предложение, а поскольку вчера Гретхен и ее семья катались с Романовыми, то Макс не видел оснований для отказа.

– Привет, Гретхен, – услышали они голос Галины, которая только что подъехала на лыжах. – Как жизнь?

– О, спасибо, прекрасно, – ответила Гретхен, пожирая восхищенными глазами Галину. – А как вы поживаете, миссис Романова?

– Тоже прекрасно. – Галина улыбнулась. – Ты хочешь покататься с Мариной?

– Я иду кататься вместе с Гретхен и ее мамой, – холодно отчеканила Марина.

Галина посмотрела на девочку и сказала, делая вид, что не замечает ее тона:

– Отлично, солнышко. Попроси у папы немножко денег. Вдруг тебе захочется попить.

Марина взглянула на Макса. На лице у нее было написано недовольство тем, что приходится выполнять распоряжение Галины.

– А можно мне тоже? – спросил Алекс. Он все еще не мог справиться с креплениями.

Марина опередила отца:

– Нет, папа, он еще маленький и не умеет как следует кататься.

– Может, со мной покатаешься? – предложила Галина и присела на одно колено, чтобы помочь Алексу застегнуть крепления.

Глаза мальчика вспыхнули от удовольствия. Потом он как будто вспомнил что-то и торопливо взглянул на Марину, словно не знал, как сестра отнесется к его прогулке в обществе Галины.

Не в первый раз Макс замечал такие вот взгляды Алекса, когда речь шла о чем-то, связанном с Галиной, и не в первый раз Марина притворилась, что не видит вопросительного взгляда брата. Очевидно, некоторое время назад дети что-то обсуждали и, похоже, пришли к какому-то соглашению относительно связывающей их тайны.

– Я только что ездил сам, – похвастался Алекс Галине. Макс тем временем опустил в карман Марины двадцать швейцарских франков, а потом проводил взглядом довольную дочку и ее подругу.

– Правда, милый? – Галина улыбнулась, засмеялась и обняла Алекса. – Ты у нас умница. А ну-ка покажи, как ты катаешься!

Алекс не заставил себя упрашивать. Он оттолкнулся палками и пулей помчался по склону.

По пути домой Макс хотел было надеть лыжи и сказать Галине, что вернется через час. Он и сам толком не знал, почему отказался от этого намерения. Скорее всего дома его удержало беспокойство о дочери и ее вопрос относительно Рианон. Если бы его жена оставалась с Мариной наедине, то Макс подумал бы, что Галина пугает девочку, дабы укрепить свои позиции в семье. Но со дня их приезда Марина категорически отказывалась даже на минуту оставаться с Галиной вдвоем, и Макс не мог не задать себе вопрос, не испытывает ли его дочь тот же страх, какой испытала в ночь смерти матери. Он очень надеялся, что ошибается, поскольку если это было так, то сбылись его худшие кошмары.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, Макс, прищурившись, взглянул на солнце, потом стал наблюдать за фуникулером, доставлявшим лыжников на вершину горы. Утром, пока дети завтракали, Макс с Галиной вдвоем совершили спуск с черного склона. Они мчались на предельной скорости, едва мыслимой на столь неровной поверхности, и ветер свистел у них в ушах. Оба были превосходными горнолыжниками и на протяжении многих лет катались вместе. Каролин этот вид спорта не любила и никогда не принимала участия в их прогулках.

Макс посмотрел туда, где счастливый Алекс обнимал подъехавшую Галину. В висках у Макса стучало. Больше всего он, конечно, беспокоился за Марину, но с тех пор, как его связь с Рианон получила такую чудовищную огласку, ему делалось неуютно в присутствии жены. Поведение Галины в последнее время было настолько нехарактерным для нее, что Макс растерялся. Галина словно отгородилась от всего, что случилось, и продолжала жить как ни в чем не бывало, как будто их брак вовсе не трещал по швам. Ничто не могло поколебать спокойствия этой женщины; ее сдержанность представлялась Максу прямо-таки чудом. Она ни в чем не упрекала Макса и совершенно не реагировала на подчеркнутую холодность Марины; она как бы вообще не замечала перемены в отношении девочки к ней. Можно было подумать, что в ее теле поселилась другая личность, не имевшая понятия о жесточайших страданиях, через которые довелось пройти Галине Романовой.

Разумеется, Максу вовсе не хотелось, чтобы жена терзалась из-за его романа с Рианон. Напротив, он мог только молиться о том, чтобы у Галины достало сил смириться с непоправимым и позволить ему с Рианон жить дальше. Сейчас же Галина встала между ними, как зимнее солнце, в слепящих лучах которого никого и ничего не разглядеть.

Он вздохнул, сжал руками виски. Он сделал глупость, женившись на ней. Права Рианон, он совершил этот поступок из чувства долга, из жалости, из ложно понятой ответственности за Галину. К тому же он мечтал дать детям мать, которую они уже успели узнать и полюбить. А сейчас пора действовать, пора сделать то, к чему его давно призывают Рамон и все остальные.

– Час снеговика, – объявила Галина, сбросив лыжи и усевшись за столик.

Алекс, ползая на коленках, принялся катать снежный ком.

– Тебе помочь? – спросил сына Макс.

– Не надо, – откликнулся мальчик. – Я сам.

Макс улыбнулся.

– Независимость, – заметил он и жестом подозвал официанта. – Что тебе заказать?

– Только кофе, – ответила Галина и добавила, обращаясь к официанту: – Со сливками.

Пока не принесли кофе, оба молчали, наблюдая за Алексом, сооружавшим снеговика, или делая вид, что поглощены созерцанием горного пейзажа. Губы Галины словно замерзли в улыбке – ласковой, почти восторженной. Это выражение в последние дни не сходило с ее лица. Глаз не было видно за черными овалами очков.

Она поблагодарила официанта, который принес заказ.

Макс отхлебнул кофе. Он не отрываясь смотрел на Галину. Он привык к ней, эта женщина стала частью его жизни, частью его самого, и он не мог себе представить, как будет жить без нее. Макс усмехнулся про себя; одна лишь мысль о жизни без Галины дала ему такое чувство свободы, какого он не испытывал много лет. Он сам не ожидал, что это ощущение окажется настолько сильным.

Галина поставила чашку на блюдечко, и Макс, наблюдая за ее движениями, задался вопросом, позволит ли ему совесть расстаться с ней. Возможно, подумал он, ощутив неприятный холодок в груди, обрести свободу будет труднее, чем хотелось бы.

Галина подняла на него глаза и вздохнула, будто прочитав его мысли.

– Знаю, ты сейчас думаешь о том, как хорошо бы было, если бы вместо меня здесь сидела Рианон, – проговорила она.

От удивления брови Макса взлетели вверх. Впервые после отъезда из Лондона Галина упомянула о Рианон, и тон ее напомнил Максу ту Галину, которую он знал так хорошо и которая была так не похожа на ту женщину, с которой он жил последние несколько дней.

– Нет, об этом я не думал, – негромко сказал Макс. – Хотя мог бы.

Галина рассмеялась, откинула голову назад, удовлетворенно улыбнулась и спросила:

– Она ходит на лыжах?

– Думаю, нет.

– Так на что бы она тут годилась? Нет, не отвечай. Она пригодилась бы тебе для того, для чего в другом месте пригодилась бы я. – Галина подняла голову и взглянула Максу в глаза. – Так ведь?

– Да, раз ты так говоришь, – отозвался он.

Галина сделала глоток из чашки, потом сунула руку в карман в поисках носового платка.

– Я подумала, – произнесла она, – не легче ли тебе было бы, если бы я сорвалась сейчас с обрыва, и ты бы меня больше не увидел?

Макс проворчал:

– Мне было бы легче, если бы ты прекратила паясничать и объяснила, какая кошка пробежала между тобой и Мариной.

Галина слегка поджала губы. Макс почувствовал, как она напряглась. Сейчас он получит ответ на давно мучивший его вопрос.

– Марина больше не хочет, чтобы я была с ней, потому что знает, что ты больше не хочешь видеть меня рядом. Ты сам прекрасно все понимаешь.

Максу стало не по себе. Отчего?.. Ему не хотелось думать об этом.

– А ты никогда по-настоящему и не хотел меня, – продолжала Галина. – Ты заботился обо мне потому, что жалел, а женился только оттого, что не знал, что со мной делать. Ты выполнял все мои капризы – боялся огорчить детей после того, что они испытали после смерти Каролин. Я права? Разумеется, да. Видишь, Макс, я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь. Вот и сейчас ты сидишь и раздумываешь, как бы помягче сообщить мне, что все у нас кончено, хотя оба мы знаем: ты никогда на это не пойдешь. Ты не порвешь со мной, Макс, потому что боишься. Я ведь могу рассказать, что произошло в ту ночь, когда умерла Каролин. Нет, я рта не раскрою, все расскажет Морис, а ты лучше умрешь, чем… Куда ты? – вскинулась Галина, когда Макс принялся надевать лыжи.

– Не желаю сидеть тут и все это слушать, – отрезал он. Она язвительно проговорила:

– Опять сбегаешь, Макс? Только этим и занимаешься все время, что мы здесь.

В темных глазах Макса полыхнула ярость.

– Я очень давно предупреждал тебя, – произнес он тихо, чтобы Алекс не услышал, – что произойдет, если ты вдруг попытаешься меня шантажировать. Поверь мне, если не будет другого выхода, я обращусь к прессе.

Галина пожала плечами, демонстрируя равнодушие к его вспышке.

– И что же ты расскажешь, Макс? – поинтересовалась она. – Правду?

Смерив ее гневным и в то же время брезгливым взглядом, Макс оттолкнулся палками и помчался вниз, чтобы оказаться как можно дальше, пока окончательно не потерял контроль над собой.

Галина поднесла руку ко рту и начала грызть ноготь большого пальца, потом проговорила, будто он все еще был здесь:

– Макс, проблема в том, что ты не знаешь правды.

Вечером, когда Галина принимала ванну, Макс подоткнул одеяло на постели сына, тихо прошел в комнату Марины и сел на краешек ее кровати. Он уже успокоился. Весь день он носился по горам на лыжах, и мало-помалу ярость улетучилась. Сейчас Макс был только заботливым отцом.

Черные волосы и загоревшее на альпийском солнце личико поблескивали при свете ночника, и, глядя на спящую девочку, трудно было вообразить, какой тяжкий груз лежал у нее на душе. Сердце Макса болезненно сжалось. Любящий отец, он страстно желал и не мог помочь дочери.

Марина открыла глаза и прошептала:

– Папа, я не сплю. Он улыбнулся:

– Значит, ты меня провела. – Он нежно погладил ее по щеке, взъерошил волосы. – Хочешь, принесу тебе чего-нибудь? Может, горячего молока?

Марина покачала головой:

– Мне ничего не надо.

– Давай поговорим?

Пожав плечами, девочка отвернулась.

– Как хочешь.

– А о чем бы ты хотела поговорить? – мягко спросил Макс. Марина опять пожала плечами:

– Мне все равно.

Макс кивнул, глубоко вдохнул, набираясь смелости, и начал:

– Расскажи мне, из-за чего ты несчастна.

Марина по-прежнему смотрела на шкаф с игрушками. Макс тоже глянул в ту сторону, потом посмотрел дочери в глаза.

– В чем дело, малышка? – Он обнял девочку, и две большие слезы скатились по ее щекам. – Расскажи мне, родная. Что тебя тревожит?

– Не могу, – всхлипнула Марина. – Я не могу никому рассказать.

– Можешь, – шепотом возразил ей отец. – Я твой папа, а папам маленькие девочки могут рассказывать все.

Макс обнимал ее, а Марина прижималась к нему, словно боясь, что отец ее выпустит.

– Марина. – Слова давались ему с трудом. – Ты должна сказать мне, что тебя мучает. Пока ты молчишь, я не могу тебе помочь.

Она заплакала, уткнувшись отцу в затылок, и вцепившись пальцами в его свитер.

– Ничего, ничего, – приговаривал он, гладя ее, – я с тобой, так что ничего плохого не случится.

– Папа, я не хочу, чтобы приезжала Рианон, – выговорила Марина, и ее слова как ножом резанули по сердцу Макса.

– Она не приедет, моя хорошая, – попробовал он успокоить дочь. – А почему ты не хочешь, чтобы она приехала? Она тебе не нравится?

Марина не сразу сумела ответить.

– Она хорошая. Она мне нравится. Но пусть не приезжает.

– Почему, малышка? Чего ты боишься?

В ожидании ответа он прижал девочку к себе так, что, казалось, она готова была просочиться в его тело сквозь поры кожи.

– Объясни-ка мне, что у вас произошло с Галиной, – попросил он, решив зайти с другой стороны. – Тебя из-за этого что-то беспокоит?

Марина не ответила, но пробежавшая по ее тельцу судорога сама по себе была ответом.

– Но ведь Галина любит тебя, моя маленькая, – попытался возразить Макс. – И мне казалось, ты ее тоже любишь.

– Нет! – Марина отчаянно затрясла головой. Вдруг ее прорвало: – Мне нужна мама! – заговорила она, шумно дыша. – Я хочу, чтобы мама вернулась. Пожалуйста, папа, верни нам маму!

– Ах, Марина, Марина, – шептал Макс, едва сдерживая слезы. – Мамочка на небесах. Она уже не сможет вернуться.

– Папа, но я хочу, чтобы она была с нами.

– Я понимаю.

– Не хочу, чтобы моей мамой стала Галина. Пусть она уходит.

– Марина, я всегда думал, что ты ее любишь…

– Нет, папа, я ее боюсь. Она меня пугает. Пускай она уйдет и оставит нас в покое.

Сердце Макса разрывалось от боли, и не только за дочь, но и за жену. Как бы ни складывались его отношения с Галиной, она не перенесет известия о том, как теперь относится к ней Марина.

Внезапно до Макса дошел смысл последних фраз дочери. Он отстранил девочку от себя, заглянул ей в глаза и спросил:

– Что значит – она пугает тебя?

Марина говорила долго, временами захлебываясь в рыданиях. Ей было страшно, она умоляла отца не сердиться на нее, а у того не укладывался в голове весь ужас услышанного. Когда Макс наконец осмыслил то, что поведала ему дочь, то мог только возблагодарить Бога за то, что к концу своей исповеди Марина устала настолько, что почти сразу погрузилась в глубокий сон и тем самым избавила его от искушения ответить немедленно. Он осторожно уложил головку дочери на подушку и долго, очень долго сидел в изголовье и смотрел на нее. Любовь, боль, ужас – раньше он не мог бы себе представить, что всего этого так много в его душе. Он мучился сознанием своей вины и понимал, что эту рану не залечит никакое время. Много раз Каролин пыталась предупредить его, а он, глупец, ни разу не прислушался.

Он вышел из спальни и приблизился к окну. Темно-синяя ночь, серебристо-белый снег. Гигантские снежинки проплывали в воздухе и ложились на сверкающие сугробы. Деревья, согнувшиеся под тяжестью снежных шапок, напоминали чудищ из детских сказок. Макс думал о том, какие страшные призраки с недавних пор заполнили жизнь ее дочери. А ведь он легко мог избавить ее от них. Если бы он только знал!..

Из ванной комнаты до него донеслось пение Галины. Макс резко развернулся и кинулся по лестнице вниз. Руки его дрожали; больше всего на свете ему хотелось сейчас убить эту женщину. Но лишь спустя какое-то время он взялся за телефон и набрал номер Рамона.

– Она не должна быть с нами, – сказал он в трубку; голос его дрожал от ненависти и боли. – Убери ее сейчас же.