Невестам положено плакать

Глава 10. Руины и дождь

Шум дождя гулял под каменным сводом, то слабея, то становясь сильнее. Гленна слушала, как меняется голос дождевых капель, когда Борс уходил в лес, оставляя её одну. Ей было лучше, но тело было истощено. Не только из-за отравления, которое чуть не стоило ей жизни, но и по вине бесконечных горестей, которые принёс ей долгий путь домой. Силы покидали девушку очень быстро, руки и ноги были непривычно слабыми. Она много спала. Когда Гленна закрывала глаза, чтобы уснуть, зябко кутаясь в шерстяное покрывало, ей слышался в звуке ливня рокот далёкого моря, за которым был её дом. Грозовые тучи странствовали по миру и много чего видели. Им, должно быть, дорога до Ирландии казалась пустяком — точно порог перешагнуть. Хотела бы Гленна уметь так же!

Девушка с малых лет любила рассказы путешественников, баллады о беглецах и героях, о потерянных возлюбленных, которые ищут друг друга во всех концах света и, в конце концов, находят. Правда, для себя она подобного не желало. Известное дело: что хорошо для слов филидов, то в жизни вовсе не мёдом писано.

Гленна вздрагивала от каждого шороха. Она не хотела всматриваться в силуэты укрытых дождём деревьев всякий раз, когда Борс возвращался с дичью или пучком трав из чащи, или когда Пурка бегал в кусты за непугаными белками. Только поделать с собой ничего не могла. Чувство близкой опасности делало Гленну ещё слабее.

— Здесь мы в безопасности, Гленна, — уверял её Борс, — если бы это место так просто было бы найти — давно бы уже растащили всё по камешку на дома, заборы и свинарники. Может, лихие люди бы поселились, но просто так стоять бы всё это здесь не осталось.

Гленна верила, что Борс знает о чём говорит. Она и сама видела, что остаётся от дворцов и храмов, что строили в землях Англии во времена римских владык: разбитая статуя, да пара не пригодившихся обтёсанных камней, поросших вьюнком и лишайниками.

Гленна почувствовала себя лучше на второй день после начала дождя: она поняла, что хочет есть. Борс сварил для неё какой-то горький отвар в глиняной кружке, и подал два сырых яйца, содержимое которых Гленна не раздумывая выпила. Маленькие и безвкусные, они, казалось бы, не могли по-настоящему утолить голод. Только стоило закончить нехитрую трапезу, девушка почувствовала себя куда живее, чем было прежде.

Затем Борс рассказывал ей о лошади в рыжих пятнах, тихое ржание которой Гленна то и дело слышала. Та стояла за каменной стеной, совсем рядом. Там Борс соорудил для кобылы убежище от дождя и ветра. Затем он поведал ей о том, что совсем рядом был спуск к реке, откуда он носил воду, перечислял названия растений и птиц, которые видел по пути. Описывал ловушку на мелкую дичь, которую он поставил сегодня утром. Девушка слушала, чувствуя как дрёма медленно зарождается в её теле. Голос Борса приносил приятное успокоение.

— Здесь можно было бы жить круглый год, да жить неплохо, — сказал в конце концов Борс, улыбчивый и довольный.

Гленна почти спала, положив обессилившую руку на пушистый бок Пурки. Ей было тепло и спокойно. Так, как не было очень давно. Засыпая, она почувствовала ласковое прикосновение к своей щеке. Может быть, ей показалось.

На следующий день она очнулась под пение рассветных птиц и поняла: выздоравливает.

— Очнулась рано, — сказал Борс, — возвращаешься к жизни?

Гленна улыбнулась охотнику, тот улыбался в ответ, совсем по-мальчишески. Щетина уже окончательно превратилась в короткую бороду. Неожиданно, Гленна подумала: теперь всё запуталось окончательно. Неясно было, как вернуться домой, схорониться от преследований, сколько понадобится времени королю Эггу, чтобы покарать Тибальда?

Гленна даже не знала, где находится, эти мысли не просто тяготили её. Они обрушились на девушку зимним шквалом, грозя сбросить в море и утопить…

— Гленна, на тебя вновь хворь напала? — спросил Борс.

Она мотнула головой.

— Просто не знаю, что будет.

Борс усмехнулся.

— Этого не знает никто из смертных людей, — справедливо заметил он, — только Бог, да пророчествующие безумцы. Сейчас тебе нужно набираться сил. Может споёшь что-нибудь? От славной песни дурные мысли разбегаются.

— Боюсь, от моих песен, разбегутся ещё звери и птицы.

Борс рассмеялся, Гленне тоже захотелось улыбнуться.

— Тогда позволь мне развлечь тебя историей, леди.

Он рассказывал о рыцаре, что пришёл из страны Авалон, в запряжённой лебедями колеснице, о прекрасной деве, которую он спас, но покинул потому, что она не сумела соблюсти данных клятв, а оттого потеряла право быть с ним рядом… Эту историю Гленна знала. Рассказал Борс и другую. О рыцаре Ланцелоте, который полюбил королеву Гвиневру. Это была печальная судьба: полюбить не просто чужую жену, но жену своего короля. Влюблённые были наказаны за предательство. Ведь измена рыцаря вдвойне страшнее, когда она совершена не в бою, а под крышей дома господина, который привечает его.

Борс рассказывал о Ланцелоте и неверной королеве иначе. В его истории Артур отпустил королеву, выбранную для него, когда великий король был ещё мальчиком. Он благословил её на брак с рыцарем, который полюбил ту, на которую и взглянуть не должен был.

— У нас рассказывают иначе, — сказала Гленна.

— Я знаю. В этих землях тоже чаще услышишь о том, как Артур наказал неверную жену и казнил рыцаря, посмевшего его оскорбить. Только одно все упускают: Артур был милосердным и мудрым. Разве мог он счесть за оскорбление то, что кто-то полюбил ту, к которой он сам был безразличен? Тем более, его рыцари преломляли с ним хлеб и проливали кровь во имя спасения.

Гленна возразила.

— Всё равно: отсутствие любви не оправдывает неверность.

— Отсутствие любви — не оправдание. Это большая беда и причина бед ещё больших. Артур слыл мудрецом и понимал это.

Гленна не могла согласиться, но промолчала. Она считала предательство слишком уродливым, чтобы можно было его простить. Да и стоило ли спорить о древних воинах, которые, может, и по земле никогда не ходили?

— Тебя назвали в честь Артурова рыцаря? — спросила она и тут же прикусила язык.

— А ты знаешь в честь кого назвали тебя? — вместо ответа спросил Борс.

Он не сердился на неё, хотя она вновь попыталась спросить о его прошлом. Пусть и ненамеренно.

— Нет, — сказала Гленна, и тут же добавила, надеясь загладить свою вину, — а тебе будут по нраву стихи на моём родно языке?

Борс кивнул. Гленна начала песнь о смерти Кухулина, древнего воина, подобного богам. Слова, заученные ещё в детстве, полились с её уст, зазвучав родны наречием. Она говорила не задумываясь, не прикладывая сил, чтобы вспомнить. Гэльский пел в такт вновь шедшему дождю и треску костра.

Дождь шёл несколько дней не переставая. Гленна почти поверила, что она в безопасности, хотя в ночные часы образы из недавнего прошлого будили её среди ночи. Тогда Борс, отринув и вежливость, и деликатность, обнимал её, дрожащую. Первые долгие мгновения Гленна не понимала, что привидевшееся ей во сне — всего лишь тени прошлого. Да, страшного, но уже бесплотного, как и положено полуночным видением.

Когда наступало утро, Гленна чувствовала себя лучше. Она рассматривала полы голубого бархатного плаща, доставшегося ей в наследство от погибшей госпожи. Дорогая ткань теперь выглядела изношенной. Кое-где начала отрываться серебристая тесьма. Девушка попыталась отстирать замусоленные пятна дождевой водой, собравшейся в каменной чаше. Выходило из рук вон плохо. Ещё более жалкой оказалась попытка пришить порванную тесьму на место. Увидев её потуги, Борс в очередной раз рассмеялся. Обидно не было: Гленна и сама знала, что стежки скорее уродовали прекрасное одеяние, чем чинили. Борс принялся зашивать плащ сам. Получилось ни в пример лучше.

Зато сварить похлёбку у Гленны получилось более-менее сносно.

Дождь кончился, когда Гленна перестала пытаться считать дни, что были ему отпущены. Отцвёл боярышник, лес теперь пах разнотравьем и влагой. Жужжание шмелей стало привычным.

Борс показал Гленне, как плести из длинных стеблей травы ровные плоские ленты, которые позже можно было бы сшить в полотно.

— Такие хорошо ещё плести из соломы, — говорил Борс, — можно потом уложить по кругу, чтобы получилась корзина или шляпа, на подобие тех, что носят земледельцы в поле. Ещё можно сшить их рядами, тогда получается покров, хоть и жёсткий. На пол стелить можно, или на лавку.

Это далось Гленне не в пример лучше, чем шитьё. Она быстро освоилась, лента в её руках становилась всё прочнее и длиннее. Девушка понимала, что в этом месте толку с неё было мало. Просто Борс, в очередной раз проявив удивительную мудрость, заметил, что безделие для Гленны губительно. Вот и придумал для неё посильную работу. Правда Гленне всё равно нравилось осознавать, что она вновь смогла научиться чему-то новому, совершенно неподходящему для жизни придворной дамы. Умение, пусть и такое малозначимое, приобретало неожиданную весомость. Оно помогало ей ощутить почву под ослабшими ногами, на которых начали заживать кровавые мазали. Девушка начинала верить, что смогла бы жить среди простых людей, затеряться, обрести новую судьбу.

В то же время мысли о покинутом доме не оставляли её что бы она ни делала. В один из дней, Борс принёс откуда-то из рощи несколько сморщенных корешков в комьях влажной земли.

— Ты знаешь, что это? — спросил он.

Гленна пригляделась. Ей показалось, что ответ очень прост, ей нужно только постараться его вспомнить.

— Мыльный корень, — сказал Борс, не дожидаясь её догадок.

— Не может быть! — в сердцах воскликнула Гленна и выхватила из рук охотника нежданный подарок, точно он не собирался ей его отдавать.

Борс в очередной раз смеялся над Гленной. Девушка прекрасно понимала, что ведёт себя недостойно, но сама мысль о том, что она сможет вымыть спутавшиеся волосы казалась настоящим чудом. Внезапно, ощущение грязи на коже под одеждой, к которому она уже привыкла, стало нестерпимым. Чудеса на этом не кончились, потому что Борс протянул ей деревянный гребень.

— Откуда? — спросила она.

— Был в седельной сумке одного из наших ночных гостей. Может, кому вёз в подарок, кто же его знает?

На мгновение, Гленне захотелось отказаться от щедрого подарка. Борс убил тех людей. Осознание этого стало очень острым, хотя прежде Гленна избегала мыслей о том, что произошло в ту ночь, когда на них напали.

Борс победил их, взял в бою оружие, припасы и лошадь. Забрал этот гребень, который неизвестный наёмник вёз кому-то, кто ждал его и не дождался. Это тоже было правдой, которая пугала и, в то же время, приводила в недоумение, вызывала новые вопросы.

Гленна, всё-таки, взяла гребень.

Позже, когда она с отчаяньем разбирала влажные спутанные волосы на пряди, Борс сказал:

— Я думал, ты обрадуешься, а стала молчаливее обычного.

Гленна замерла всего на мгновение, но не ответила. Борс не стал больше ничего говорить. Он встал и вышел за пределы каменного круга, скрывшись в лесу. Гленна тут же поняла, что обидела его своей холодностью. Какие бы сомнения не мучали её душу, Борс не был в этом виноват. Кто угодно, но не он, не тот, кто столько раз помог ей и не попросил, до сих пор ничего взамен.

Она не стала звать его. Она знала, что он вернётся. Пурка, дремавший до этого у её ног и встрепенувшийся из-за ухода хозяина, положил морду на её колено. В его взгляде была такая тоска, что сердце сжималось.

— Я знаю, что была несправедлива, — сказала она псу, поглаживая мохнатую морду, — мне трудно…

Что именно ей было трудно сделать, она сказать не могла. Доверять Борсу? Но она доверяла, вопреки тому, что не знала о нём ничего. Не спрашивать его о прошлом? Да, но не это было причиной её смятения. Ей трудно было быть благодарной. Принимать помощь, ощущать бессилие. Только Борсу, должно быть, ещё сложнее. На его попечении оказалась девица, которая не могла не то что постоять за себя, у неё даже не получалось сносно пришить тесьму к кромке плаща, чтобы та не отрывалась дальше. Гленна могла быть полезной в своей прежней жизни. Она умела читать, легко запоминала слова чужих языков, ловко подавала на стол и заплетала волосы принцессы так, как той взбредёт в голову. Гленна умела хранить тайны, притворяться она бы тоже со временем научилась. Только вот убегать и скрываться она не смогла бы без чужой помощи.

Борс вернулся скоро. В небе вновь собирались тучи. Гленна успела вычистить каменную чащу для дождевой воды от листьев и склизкого мха, который поселился в ней без должного ухода. Чистая вода, которой Гленна щедро поливала волосы, скоро восполнится.

Борс сел радом с ней. Гленна не шелохнулась, глядя, как первые дождевые капли падают через круглое окошко в каменном своде. Ей показалось, что на самой его кромке, ей удалось разглядеть силуэт человека в почти стёршейся фреске. Может быть это было так, а может ей просто хотелось увидеть хоть что-то среди выцветших пятнах сепии и охры.

— Очень красиво, — сказал Борс, нарушая тишину.

Гленна не сразу поняла, о чём он.

— Я про твои волосы.

Гленна невольно потрогала уложенную вокруг головы тугую косу на подобии короны. Она часто делала так с волосами Оноры, но себе позволила эту вольность впервые.

— Спасибо, — сказала она.

Пурка шумно зевнул и принялся моститься на одном из шерстяных одеял.

Дождь усилился, оборачиваясь ливнем. Пророкотал гром, но, почему-то, он не показался страшным.

— Я не знаю, что делать дальше, — сказала Гленна вслух то, что крутилась в её голове все эти дни.

Как только эти слова прозвучали, они показались девушке наивными. Она ждала, что Борс вновь рассмеётся над её беспомощностью, но тот остался серьёзен:

— Я бы тоже не знал на твоём месте.

Он кивнул, будто соглашаясь с собственными словами. Сердце Гленны забилось чаще.

— Я не знаю кто ты, — сказала она, — и обещала не пытаться узнать. Только за эти дни ты сделал для меня больше, чем кто-либо другой под небесным сводом. Мне всё ещё хочется знать почему. Да, ты говорил, что считаешь это правильным, а ещё ты совершенно справедливо заметил, что больше помочь мне некому. Только одно дело привести заблудившуюся в лесу девушку к друзьям, чтобы те накормили её и дали работу, а другое — убивать людей короля, чтобы дать ей возможность убежать.

Руки Борса сжались в кулаки, челюсть тоже была напряжена.

— Я не буду задавать вопросов, которые ты просил не задавать, но я очень хочу понять тебя. Разве я стою такого? Разве это разумно?

Из груди Борса вырвался странный звук. То ли рык, то ли усмешка. Гленна почувствовала, как от смущения горят щёки. Он не злился, но взгляд, устремлённый на неё, полнился завораживающих теней. На неё вновь нахлынуло то ощущение, из-за которого ей казалось, будто бы не человек перед ней, не смешливый юноша с русыми волосами, а некто куда более непостижимый. Если раньше Гленна могла убедить себя в том, что не бывает на свете того, чего ты не видел, что сказки нужны лишь затем, чтобы облекать в слова чужие выдумки на усладу тех, кто готов слушать, теперь всё изменилась. Она видела кровь жертв тех, кто служил тёмным богам, видела козлоногую деву, вздумавшую её погубить ради шутки. Видела тварь с ощеренной пастью, голод которой было не утолить никому. Правда, может яд исказил её способность отличать правду от миражей. Она так и не спросила Борса, видел ли он тоже самое… Только это не имело значение. Важно было то, что многое, что она считала невозможным оказалось правдой.

Борс придвинулся к ней ближе, коснулся своей шершавой ладонью её щеки. Осторожно, точно она могла испугаться. Девушка не боялась. Она впервые почувствовала волнение, которое и подобало чувствовать, когда смотришь на того, кто мил твоему сердцу. Страх и сомнения отступили в этот миг, отпустили Гленну. Девушка будто бы увидела Борса впервые. Она ужаснулась тому, как наивна была. Он был слишком красив, слишком добр и благороден, чтобы быть всего лишь охотником без рода и имени. Теперь она не сомневалась в этом, ей не нужно было его подтверждения для её догадок. К тому же, ей захотелось, чтобы он поцеловал её.

— Ты стоишь того, чтобы за тебя бороться, Гленна. Просто потому, что всякий, в ком есть ростки доброты этого стоит.

Разочарование заставило Гленну задохнуться. Только это было не всё, что хотел сказать Борс.

— Только я не настолько благороден, как мне казалось. Я правда думал, что смогу тебя защищать не желая ничего взамен. Но я желаю. Не уверен, правильно это или нет. Скажи мне, что ты хочешь начать всё заново, позабыть о прежней жизни и начать жизнь новую — я дам тебе такую возможность. Пусть я и дал обет, что помогу тебе вернуться — я нарушу его.

Теперь Гленна не могла сказать ни слова уже по другой причине. Борс и впрямь коснулся её губ своими. Мягко, но настойчиво. Она не оттолкнула его, хотя, наверное, должна была? Жар опалил её тело от макушки до пят, когда поцелуй стал глубже, совершенно теряя всякую невинность. Гленна чувствовала, как горит её тело и, в то же время, какая лёгкость наполнила его. Её руки сами сабой легли на его плечи, она отвечала со страстью, которой никогда за собой не замечала. Гленна чувствовала себя живой, всесильной и счастливой в этот миг.

Он улыбался, когда она отстранилась и поняла, как вела себя два удара сердца назад. Он не смеялся, но она всё равно чувствовала смущение. В то же время, жар, что вспыхнул у неё внутри и не думал ослабевать. Борс провёл большим пальцем по её влажным от поцелуев губам.

— Видела бы ты, насколько сейчас прекрасна, — сказал он так, как филиды произносят имена древних богов.

— Мне хорошо рядом с тобой, — сказала Гленна не слукавив.

Он обнял её, она почувствовала, каким глубоким и частым было его дыхание. Он испытывал то же что и она? Разве бывает так?

Борс не просил ничего большего, а она не отказывала ему ни в прикосновениях, ни в ласковом слове. Они провели ещё несколько дней под заброшенным каменным сводом. Гленна знала: то, что возникло меж ними не могло длиться долго. Ей придётся выбирать, что делать дальше очень скоро. Девушка, всё равно, волей-неволей, стала представлять иной путь. Ей виделось, как каменный свод становится домом. Как земляной пол застилают кривые соломенные полотна, как вокруг круглого навеса вьётся плетень, а к осени, совсем рядом, появляется маленький сложенный из стволов деревьев дом с очагом, такой, в каких живут крестьяне. Гленна даже представляла, как между белых колонн играют дети. Это были совершенно обычные мечтания юной влюблённой девушки. Беда была в том, что обычной Гленна не была и понимала это.

Она засыпала в объятьях Борса с пониманием, что не имеет никакого на это права. Она окрепла, а значит, нужно было идти дальше. В конце концов, Гленна решила, что хочет рассказать Борсу всё, что с ней произошло. Он выслушал её ничему не удивляясь, а сама Гленна не утаила от охотника даже того, что Онора передавала записки Дирку, который был за это повешен.

Когда она завершила свой рассказ Борс промолчал, а затем сказал:

— Ты поэтому так тоскуешь по Родине? Ты боишься, что Тибальд обманул не только свой народ, но и твой?

Гленна кивнула, но поспешила добавить.

— Поэтому, но и не только. Я не могу объяснить иначе, но мне кажется, что пока я здесь мне покоя не будет. Будто земля не хочет, чтобы я по ней ходила.

В небе, чернеющем в круглом окошке мерцали звёзды. Влюблённые говорили шёпотом, хотя кому бы они помешали? Потому невесёлый смешок Борса показался особенно громким.

— Как сильно ты привыкла хранить кому-то верность: королю, родной земле, госпоже. — сказал он с печальной улыбкой на устах, — что если эта тяга к местам детства — всего лишь следствие опасной привычки?

— Даже если так, — ответила Гленна, — я всё равно хочу вернуться в Ирландию. Хочу вернуться домой.

— Даже если там никто не ждёт с тобой встречи?

— Я сама жду встречи с родными берегами. Мне этого достаточно.

В небе сверкнула падающая звезда. Гленне показалось, что она слышала звон, с которым она летела меньше мгновения прежде, чем раствориться в темноте.

— Больше у тебя нет секретов? — спросил Борс.

Гленне сперва захотелось помотать головой, но это было бы нечестно. Она же решила рассказать Борсу всё, от начала и до конца.

— Я внебрачная дочь короля, — сказала она, — я боюсь, что именно поэтому меня ищут.

Пальцы Борса сжались на её плече. Он обнимал её, а сейчас будто попытался прижать к себе ещё крепче. Гленна почувствовала, как ей становится легче. Тайны тяготили её ещё больше, чем она думала.

— Значит, с тобой могут попытаться сделать то же самое, что с принцессой.

— Ты догадывался?

— Да, — ответил он, — но не спрашивай откуда, прошу тебя.

Всё внутри Гленны воспротивилось этой просьбе, но она послушалась.

Это была последняя ночь, когда она чувствовала себя в безопасности.