Невестам положено плакать

Глава 13. Где любовь побеждает смерть

Теперь у Гленны была своя комната. Непозволительная роскошь, которой удостаиваются не все благородные леди. Кровать, устеленная шкурами, стол с кувшином для вина, сундук, в котором мирно лежала потрёпанная пуховая шаль. Утром в её комнаты приходила служанка, помогавшая ей одеваться в одежды из ярко-окрашенной ткани. В волосы Гленны вплетали теперь нитку морского жемчуга, неровного, но настоящего.

Девушку звали Иффе, Гленна знала её ещё с тех времён, когда сама служила в замке короля Эгга. Иффе не была ей подругой тогда, не собиралась становиться ею и теперь. Служанка не скрывала своего презрения к Гленне, которая каким-то невероятным образом заслужила благосклонность монарха.

Гленну не удивляло то, что смерть Оноры пока была тайной для большинства ирландцев, даже для тех, кто жил в замке короля Эгга. Было объявлено, что девица Гленна оказала королю некую услугу, проявив преданность и храбрость, чем заслужила всяческие почести. Потому, не удивляло Гленну и то, что слуги теперь её не жаловали. Девушка была уверена, что среди них болтают невесть что, придумывая невероятные и весьма скверные пути, которыми девушка шла к нечаянному благоденствию. По большому счёту, было достаточно уже того, что Гленна была незаконорожденной дочерью Эгга. Теперь она не питала иллюзий, понимала, что в замке поговаривают и об этом.

Конечно, им было не за что её любить. Безотцовщину, незаконнорождённую служанку возвысили, как казалось на первый взгляд, незаслуженно. Девушка понимала, что отношение к ней не изменится, пока не станет известно какую именно весть принесла девушка королю и как именно она это сделала. Гленна подозревала, что даже тогда найдутся те, кто этому не поверит.

Она и сама не верила. Гленна перебирала в памяти события минувших дней. Ей казалось, что всё это произошло не с ней. Слишком уж сильно приключения, приведшие девушку в эту комнату, напоминали историю, которую филиды облекают в песни.

Когда король отпустил её, едва стоящую на ногах, трепещущую, опасающуюся упасть прямо на деревянный пол трапезной залы, она не предполагала, как всё обернётся. Она вообще не думала, что будет дальше: значения это уже не имело. Правда, ей хотелось, чтобы её пустили на кухню, разрешили прилечь на лавку, как когда-то в детстве. Так, чтобы печное тепло дотягивалось до её уставших ног, чтобы разгорячённый воздух выгнал из лёгких кашель. Ей пригрезилась кружка тёплого молока, вкус которого она почти забыла.

Вместо этого ей выделили комнату, в которой жила девочкой Онора прежде, чем войти в возраст невесты и переселиться в свою взрослую, более просторную спальню. В комнате спешно топили камин, а на пастель стелили свежие покрывала. В ней пахло пылью и горящими дровами.

Гленне не верилось, что это и впрямь для неё, но она так устала, что безропотно позволила служанке стянуть с неё платье, натянуть на голову грубую, но чистую льняную рубашку, такую необъятную, что из её полотна можно было пошить ладный шатёр.

Девушка спала очень долго. То и дело она просыпалась. Ей чудилось, что она в лесу, а к её ложу крадутся разбойники. Всякий раз, когда она открывала глаза, это оказывалось неправдой. Затем, ей сказали, что сам король велел заботиться о ней не хуже, чем о самой высокородной гостье.

Было ещё кое-что, куда менее приятное. Гленне было велено не покидать комнаты для её отведённой, требовать всего, что ей будет потребно кроме права уйти. Ей было обещано, что заточение продлится недолго, ведь тайна, которую принесла королю Гленна скоро перестанет быть таковой. Тогда и девушке не нужно будет оставаться в дали от чужих глаз и ушей. Со временем ей посулили устроить выгодный брак и дать щедрое приданое.

Должно быть, Эгг опасался, что Гленна расскажет о том, что видела, кому-то раньше времени. Гленна могла это понять.

Её кормили хлебом из самой хорошей муки. Такой она прежде ела лишь в те дни, когда Онора не хотела его доедать. Её поили разбавленным вином и мёдом, какой подавали принцессе в дни её жизнь здесь.

К нитке жемчуга в волосах привыкнуть было труднее всего: от неё уложенная вокруг головы короной коса приобрела неожиданный вес.

Возможно, этот жемчуг был самой дорогой вещью, какой владела Гленна за свою жизнь. Сравниться могли только два томика книг в переплёте из телячьей кожи. Их принесли тогда, когда Гленна, особо ни на что не надеясь, сказала, что хотела бы упражняться в чтении. Слуга посмотрел на неё как на невиданную зверушку. Он, пришедший в замок, должно быть, уже после отбытия Гленна за море, ничего о ней не знал, потому желание молодой женщины показалось ему диковинным. Так она стала обладательницей христианского часослова, переписанного мелкими буквами без украшений и витиеватых рисунков. Латынь Гленна почти не знала, но перелистывала страницы с благоговением, всматриваясь в едва знакомые, а, порой, совсем незнакомые буквы. Второй книгой оказался тоненький сборник стихотворений, переписанных чьей-то заботливой рукой. Он был на её родном языке, некоторые из этих строк были ей знакомы. Слуга сообщил, что это дар от лорда Марика, который сопроводил её к родному берегу.

— Как он? — осмелилась спросить Гленна.

Слуга, не отличавшийся словоохотливостью, ответил:

— Король наградил его за службу, сейчас почтенный лорд Марик отправляется в родные пределы.

Он ехал домой. Гленне стало завидно: она дома себя не чувствовала. Теперь она и вовсе сомневалась, был ли у неё дом.

В эти долгие дни Гленна часто лежала прижимая книги к груди. У неё никогда прежде не было собственных.

К ней заходила знахарка Аэмора, которую привечали при дворе Эгга. Она уже была старухой, когда Гленна была ещё девчонкой. Говорили, что она ведьма, умеет как лечить, так и сглаз навести. Гленна была рада её видеть, а старуха выгнала отварами из её груди кашель.

— Непросто тебе пришлось, девочка, — сказала она, осматривая бледные запястья с голубыми прожилками вен, — тело твоё истощилось, но это поправимо.

Это были самые добрые слова, какие она услышала от дворцового люда.

Безделие было для Гленны губительно так же, как и прежде. Когда она не перечитывала книгу стихов, она проговаривала слова старинных саг, выученных ею наизусть. Порой, у неё не получалось отрешиться от тягостных воспоминаний. Когда они, одно страшнее другого, настигали девушку, она позволяла себе думать о Борсе. Гленна вспомнила его ласковые прикосновения под римским каменным сводом, окружённым дикими розами и девичьим виноградом. Она гадала, чем были руины в дни рассвета. Представляла их то храмом светлого доброго божества, то дворцом, в котором росли чьи-то дети.

Она думала о Борсе, хотела на него сердиться за то, что не пожелал плыть вслед за ней, но понимала, что виниться ему перед ней не в чем. Хотела ли она его вновь увидеть? Да. Окажись он здесь, при дворе Эгга, назовись он настоящим именем, попроси он короля отдать ему девицу Гленну в супружницы — она бы согласилась. Потому, что никому и никогда не доверяла так, как Борсу, о прошлом которого ничего не знала.

Скорее всего, они никогда больше не увидятся. Если же богам будет угодно устроить встречу, она обязательно поблагодарит его за всё, что он сделал для ирландской беглянки.

Ей хотелось верить, что у Борса и Пурки всё хорошо. Отчего-то в это верить было проще, чем в собственное благополучие.

Гленна так привыкла бояться, что продолжала ждать опасности и в стенах замка её отца. Пусть она была от крови владыки Ирландии, пусть всеми силами она стремилась попасть домой, ей было страшно.

Было ли это дурным предчувствием или привычкой?

В то утро Гленна проснулась от ужаса, причины которого не ведала. Она резко села на пастели, её сердце колотилось так неистово, точно она только взбиралась по крутому склону. Может быть, причиной тому был дурной сон, но девушка помнила лишь глубокую темноту.

Она просидела в одиночестве, кутаясь в шерстяное покрывало, недолго. В комнату вошла Иффе с кувшином тёплой воды. Служанка замерла на мгновение, поняв, что вверенная её заботам королевская любимица уже проснулась. Гленна спала подолгу все эти дни.

— Доброе утро, госпожа, — сказала она бесцветным голосом.

Затем она принялась за хлопоты, которые Гленна считала своими будучи личной служанкой Оноры. Позже, принесли холодное мясо и тёплое вино, сдобренное пряностями. Гленна, неспособная отрешиться от необъяснимых страхов, почти не чувствовала вкуса пищи и ела с трудом.

Ей принесли новый наряд.

Платье из шерсти было такой тонкой работы, что Гленне было страшно его трогать, не то что носить. Оно надевалось на выбеленную льняную сорочку, рукава подвязывались поручами вышитыми белым по белому. Подобные она видела у Оноры и у других высокородных дам.

Отказать надевать белое одеяние — оскорбить самого короля. Конечно, Гленна не осмелилась бы это сделать. Только ей было бы по сердцу что-то менее драгоценное, такое, что не страшно порвать от неловкого движения или испортить нечаянным пятном.

Платье было точно в пору, его шили для неё: длинный подол достигал пяток, облачённых в новые туфли точно так, как полагалось для женщины. При её высоком росте это было редкостью: далеко не всегда портниха утруждала себя тем, чтобы отмерять полотна столько, сколько действительно было нужно. Тонкий пояс был сплетён из особенно красивой гладкой нити, поблёскивающей серебром.

Её оставили одну надолго. Гленна вновь листала томик стихотворений, поглаживая перелёт. Она хотела пить, но не решалась налить себе разбавленного вина: испачкает платье. Девушка, которая всегда была ловкой и расторопной, а в непривычном наряде чувствовала себе неповоротливой.

«Коли доведётся мне самой выбирать цвет платья, — думала Гленна, — оно никогда не будет белым».

Прошло много времени прежде, чем дверь в её комнату вновь открылась. Эти часы она чувствовала себя в заточении: пленницей роскошной комнаты и неподходящего наряда. Ей вспомнился лес, бесчисленные шаги рука об руку с Борсом, дождь, бивший по листьям и тихое ржание лошади. Тогда она спала на земле и ела то, что удавалось добыть среди окрестных деревьев, а единственный её наряд был зашит грубыми стежками. Только чувствовала она себя куда лучше, чем сейчас. Гленна корила себя за неблагодарность и, в то же время, представляла, как славно было бы сейчас оказаться под круглы каменным сводом и слушать, как перешёптываются звёзды.

Гленна никак не ждала того, кто вошёл в двери комнаты. Король Эгг был один. Гленна слышала, как за дверью тихо переговариваются люди, оставленные им за порогом. Она поспешно встала, чтобы склониться в низком поклоне. Смешок, сорвавшийся с губ короля вовсе не обидел её. Она не понимала, зачем он здесь.

— Встань дитя, — велел он, и она послушалась.

Эгг обошёл девушку, садясь на то месте, где прежде сидела Гленна, она не смела шелохнуться или поднять взгляд. Ей приходилось быть так близко подле кровного отца лишь однажды, в трапезной, где её собственная жизнь казалась малозначительной в сравнении с посланием, которое она ему принесла.

— Посмотри на меня, — велел Эгг.

Она обернулась подняла взгляд. Король изучал её так внимательно, будто видел впервые. Может быть, в каком-то смысле, так оно и было. Ведь сама Гленна впервые в жизни сумела разглядеть сходство, что выдавало в них родичей: светлая кожа, острые скулы, серые внимательные глаза.

— Ты похожа на прочих моих дочерей куда больше, чем мне казалось, — сказал он.

Гленна не была согласна. Она всё ещё считала себя слишком заурядной, чтобы равняться с принцессами Ирландии. Она видела каждую из них не единожды. Возможно, Гленна могла бы похвастаться храбростью и упорством, но в этом она уступала несчастной Оноре во сто крат. Оноре, хитрость, мудрость и мужество которой Гленна смогла оценить лишь недавно.

— На мать свою ты совсем не похожа, — продолжа король, — та была удивительной женщиной, кроткого нрава, доброго склада. Она могла бы сделать достойного мужа счастливым, а жизнь его беззаботной.

Он покачал головой с таким видом, точно не был причастен к тому, что мать Гленны осталась без поддержки достойного супруга и умерла в безвестности. Горькая обида вспыхнула в девушке, стремясь исколоть её нутро до крови. Гленна промолчала. В конечном счёте, он оставался королём, а она — дочерью блудницы. Прочее не имело веса.

— Мне всегда было интересно, победит ли в тебе моя натура покорность, унаследованную от матери. Ты всегда была такой кроткой, что не будь ты больше других дочерей похожа на меня ликом, я бы засомневался, что ты моя.

Гленна молча приняла ещё один укол горькой обиды. Не за себя, за матушку, за её нежный и ласковый нрав, за преданность, которую она питала к королю и который её не заслуживал. Гленна и сама была ему преданна.

— Я всегда уважал силу, потому и признал Тибальда.

Что-то внутри подскочило к самому горлу и гулко упало вниз. Гленна не ожидала, что разговор пойдёт о короле-язычнике. Не после того, как Эгг вспоминал её мать.

— Про таких как Тибальд, говорят шёпотом или слагают песни. Подумай сама, каково наблюдать за тем, как возвышается один беззаветный безземельный лорд над прочими, становится тебе достойным врагом, а затем и союзником. Волей-неволей, задаёшься вопросом: как ему удалось?

Гленна, почувствовала, как у неё немеют руки. Она вспомнила, как Тибальд говорил принцессе Оноре о силе королевской крови, что течёт в её жилах.

— Однажды, мне стало невыносимо оттого, что я не знаю этого секрета. Мне казалось, что Тибальда любит кто-то из богов, любит неистово. Я отдал ему дочь, чтобы узнать эту тайну.

Он достал грамоту, в которой Гленна узнала послание, что вёз королю лорд Марик. Внутри всё сжалось. Теперь девушка не сомневалось, что чувство приближавшейся беды — не выдумка.

— Читай, — сказал король, протягивая грамоту девушке.

Непослушными руками она приняла её. С поклоном, как и полагалось брать что-то, чего только что касалась рука короля. Буквы казались непривычно острыми.

Здесь было всё, что видела Гленна и немного больше. Кровавый обряд описывался с циничной точностью. Гленну замутило, когда понимание происходящего с запозданием стало расползаться по её разуму.

Последние строки повествовали о том, что даже внебрачное дитя короля подходило для жертвы тёмным богам, дарующим силу повелевать народами.

Она посмотрела на короля. Ей хотелось, чтобы он уверил её, что не нужно бояться, что девушка что-то неверно поняла. Только Эгг смотрел на неё снисходительно. Его приподнятая бровь и невесёлая улыбка будто говорили ей: он не хочет этого, но не может поступить иначе.

Гленна попятилась.

— Можно, — громко велел.

Двери распахнулись, в комнату вошли люди. Гленна бросилась бежать прежде, чем успела подумать о бессмысленности этой отчаянной пытки. Её подхватили под руки. Кто-то ухватил девушку со спины в горьком подобии объятьев. Мужская рука сжала её подбородок, не давая даже шевельнуть головой, не то что вырываться. Она узнала уродливого старика, жреца нечестивых богов. За дни, что она провела в сытой скуке, послать за ним и привезти из-за моря без всяких препятствий вполне можно было.

Она смотрела с ужасом на то, как мерзкие пальцы рисуют знаки на её коже, символ того, что ей предстояло умереть.

Уродливое предательство вершилось над ней, и никто не спешил на помощь.

Король Ирландии, которому она зря даровала свою преданность, смотрел.

Гленне не хватало мужества, принять с покорностью такую судьбу.

Она не пыталась смыть знаки. Её тело было осквернено и поругано, даже смой она краску — всё уже свершилась. Она помечена как жертва теням, способным поработить чужую волю. Внутри всё кипело, негодовало, кричало и противилось, а в теле Гленна не находила сил лишний раз пошевелиться. Порой, она думала: легко ли Эгг решился? По всему выходило, что это не стоило ему ничего. Ей хотелось верить, что он раскается со временем, может, через много лет, когда поймёт, какое злодеяние совершил. Только Гленна слишком хорошо понимала: едва ли.

Больше обиды на предательство, больше страха за собственную жизнь, её мучало разочарование. Ибо король, что не ведал любви ни к женщине, ни к дочерям, не мог полюбить землю, которой правит, и народ, что считал её домом. Значит не был столь непорочным и справедливым, как виделось прежде Гленне. Значит однажды, он обменяет и Ирландию на некую тайну, которую посчитает достойной такого обмена. Эта мысль заставляла внутри всё холодеть. Чем прогневали богов ирландцы, что заслужили короля неспособного любить ничего, кроме силы?

Приходили слуги с едой, кувшином свежей воды, с украшениями, которые нужно было вплести в волосы, но Гленна не шевелилась. Она лежала на достойной принцессы пастели и смотрела на потолочную балку. Отчего-то ей вспоминалось, как осенью к таким подвешивают нанизанные на нити яблоки для сушки. Она не узнает вкуса нового урожая.

Когда за ней пришли плакальщицы, четыре девушки облачённые в одинаковые наряды, она поняла, что время пришло. Должно быть полная луна уже висела на небосводе. Гленна не видела: не разглядеть было небес в тонкую щель, затянутую бычьим пузырём. Да и какой в этом был смысл?

Её тело, замученное тоской и неподвижностью, было на диво неповоротливым. Она покачнулась, задев кувшин для умывания. Глиняная посудина упала к её ногам, рассыпавшись на осколки, вода лизнула её ноги, промочила подол белого платья из тонкой шерсти. Она упала, поцарапав об осколок руку. Девушки кинулись ей помогать. Началась суета. Сквозь безнадёжность проскользнула яркая до странности мысль: она ведь всё ещё может кое-что сделать. Пусть она умрёт сегодня, но если её кровь не попадёт на жертвенный камень — и Эггу не ходить победителем.

Она спрятала незаметно один из крупных осколков под вышитым поручем. Он царапал кожу на тыльной стороне ладони, но это ощущение непонятным образом придавало сил. Она ещё поборется.

Они вышли из замка. Двор был удивительно пуст. Кроме плакальщиц, выстроившихся вокруг Гленны, их сопровождали двое мужей. Их лица были скрыты.

«Кто-то из дворян, — подумала Гленна, — из тех, кому Эгг доверяет и готов делиться силой».

Она притворилась покорной, шла, куда ей было велено. Ноги, как и остальное тело, казались ей чужими. Страшно не было. В сердце царило спокойствие и пустота. Она ждала удачного момента.

Они вышли из замка, прошли витиеватой тропой по склону холма, затем, принялись сбираться вверх. Море нынче ночью было тихим. Оно шептало что-то ласковое прибрежным камням, которые ласкали его воды. Небо было ясным. Луна висела на нём, точно нарисованная. Круглобокая и розоватая, она будто кровоточила. Гленна и прежде видела её такой, но никогда не предавала этому значения. Она, в отличии от Оноры, не пыталась пророчествовать, а оттого, и не угадывала ничего в своей судьбе прежде, чем оно начинало вершиться.

Они принялись поднимать на вершину утёса, ближе к небу, ближе к луне, которая должна была стать свидетельницей торжества неблагих богов. Её провожатые, обманутые покорностью девушки, почти не смотрели в её сторону. Потому, когда они поднялись по каменистой тропе достаточно высоко, Гленне почти удалось разбиться о камни. Она сорвалась с места и побежала к краю утёса, от которого её отделяли считанные шаги. Внутри всё уже ликавло оттого, что жизнь её оборвётся в объятьях океана прежде, чем Эгг собственной рукой отберёт её. Увы, её стражи оказались проворными. Сильные руки удержали её за мгновение до того, как девушке удалось осуществить задуманное. Она уже чувствовала прикосновение ветра на щеках, ожидала, что полетит вниз, точно ласточка.

Больше она не претворялась. Она вырывалась, кусалась, царапалась. Её не волновало, что плакальщицы отправились в обратный путь, оставляя её наедине со своими мучителями. Последние шаги до вершины, где Гленну ждал король-предатель и камень, покрытый белыми рунами, заняли времени в три раза больше, чем весь остальной путь.

Её поставили на колени перед Эггом. Бежать было некуда. Хватка стражей ослабла. Руки девушки безвольно опустились вдоль тела. Она запоздало подумала, что по ней некому будет горевать. Может, оно было и к лучшему.

Что-то за спиной лязгнуло. Невольно, она захотела обернуться, но вместо этого посмотрела на своего палача. Эгг смотрел мимо неё, в руке его был нож. Был ли это тот клинок, который отнял жизнь Оноры или похожий — неважно. Главное его облик вернул Гленне волю к борьбе. Она вскочила и метнулась к краю утёса во второй попытке спрыгнуть вниз. Эгг поймал её за волосы больно дёрнул назад, заставляя задрать голову, обнажая горло. Никто больше её не держал, потому, она сумела каким-то чудом извернуться. Лезвие чиркнуло в воздухе, но рука короля была тверда.

До ушей Гленны донеслась ругань и лязг металла. Она осознала, почему её никто не держит, а Эгг остался без помощи. Кто-то сражался ниже по тропе со стражами. Неизвестный пытался помешать свершиться обряду, не дать Эггу стать сильнее. Она была не одна.

Она забилась в руках короля с неистовством. Нож чиркнул мимо шеи, в этот раз задевая плечо, но кровь всё ещё не попала на жертвенный камень, а боли Гленна, почему-то, не ощутила. Король пытался держать её за волосы. От напряжения заболела шея и плечи, но девушка, руки которой всё ещё оставались свободными, вспомнила о глиняном черепке под вышитым поручем.

Эгг не ожидал этого.

Гленна целилась в горло. Хватка на затылке ослабла. Эгг покачнулся и принялся заваливаться прямо на неё. Тяжесть была непомерной, бок пронзила болью и холодом. Гленна не сразу поняла, что нож, всё-таки, настиг её, хотя и не там, куда целился умирающий король.

Девушка с трудом оттолкнула от себя ещё дышащего Эгга. Она вырвала нож из собственной плоти, не пытаясь сдерживать крик боли и ужаса, не понимая, что кровь в этот миг принялась покидать её тело так быстро, что надежды на исцеления не осталось. Она воткнула его в живот короля по самую рукоять прекрасно понимая, что делает.

В ушах стало звенеть. Звуки боя не утихали. Девушка стремилась отползти подальше от жертвенного камня, который так и не изведал её крови. Силы стремительно покидали её и сознание мутилось. Шум моря стал нестерпимо громким. Она не нашла в себе сил прыгнуть вниз, тело немело. Жизнь покидала её и без этого.

Вдруг она различила среди прочих звуков собачий лай.

«Пурка!» — подумала Гленна и улыбнулась.

Борс здесь. Как именно он попал сюда, как узнал о её беде? Это было неважно, хотя Гленна бы хотела услышать эту историю. Он не даст ей стать жертвой тёмных богов. Она уйдёт с миром, так или иначе.

Шум моря заполнил всё вокруг. Там внизу о скалы билась солёная, но живая и подвижная вода. Глаза Гленны уже ничего не видели. Она стянула с пальца материнское кольцо.

«Помоги Борсу уйти живым, — попросила она мысленно, со всей всей искренностью, на которую была способно, — и его собаке — тоже».

Она бросила кольцо в сторону шумящих волн. Пока оно летело вниз, Гленна подумала, что отомщена теперь Онора, которую продали за море. Хотя бы один из её палачей поплатился за содеянное. Может, дух несчастной принцессы теперь сумеет найти покой? Всё вокруг залил свет. Она подумал, что так выглядит смерть.

Несколько долгих мгновений она и впрямь верила, что нить её жизни оборвалась. Она не чувствовала ничего: ни боли, ни вкуса крови на губах, ни запаха ночной темноты.

Свет и звук навалились на неё неистово. Она захлебнулась в них, но поняла, что её лёгкие сделали вдох. Глубокий, колючий, точно она тонула, а теперь вынырнула на поверхность. Гленна открыла глаза. Ночь обратилась в день. Над ней пролетели, сверкая крыльями, лебеди. Настолько огромные, что на их крыльях уместилось бы по лошади. Она замерла, не в сила поверить в то, что видит.

Одна из птиц опустилась к ней. Гленна толком и не поняла, как именно птица заставила её замученное тело оторваться от земли. Вот она уже в колеснице, сотканой из серебряных нитей тумана, птицы тянут её за собой, кружат над утёсом.

Боли не было, слабости — тоже. Свет бил в вернувшие способность видеть глаза. Девушка попыталась закрыться от него руками и поняла, что ладони её теперь не перепачканы в земле и крови.

Крики людей, полные страха сменили лязг металла, заглушили шум моря и заставили Гленну поверить, что всё происходящее реально. Внизу она увидела убегающих стражей, убоявшихся свершённого волшебства. Затем — тело Эгга, тлеющее на глазах, точно время для него ускорило свой бег. Через пустые глазницы, рёбра и прочие кости пробивались ярко-голубые цветы. Они росли, пока круглые листья и венчики лепестков не сокрыли его полностью. Камень, осквернённый белыми знаками неблагих божеств, рассыпался пеплом.

Лебеди, сделав в голубом небе круг, сели на край скалы. Гленна не смотрела на то, как складываются исполинские крылья и не могла поверит своим глазам… Именно этого она когда-то ждала на берегу реки, куда бросила кольцо. Тогда оно привело к ней Борса и, кажется, она тоже видела лебедя, но посчитала его совершенно земным. Было ли так на самом деле? Могло ли случиться, что ей в тот день было послано испытание? Может, чтобы получить помощь небесного воинства, нужно было сперва доказать, что ты этого достоин?

Она не сразу увидела Борса. Он, облачённый в сиявшую золотом кольчугу поднимался по склону горы. Вдруг, его обогнал Пурка, радостно лая. Он устремился к Гленне, покрывая её поцелуями. Когти радостного пса стучали по полу колесницы, точно она была сделана из полированного металла, а не из подвижного тумана. Она засмеялась. Всё переменилась, весь мир наполнился волшебством, а охотничий пёс, к счастью, остался прежним.

Борс подошёл, ступил в колесницу, взял в руки поводья, ведшие к перевязям на телах белокрылых птиц. Он улыбался.

Гленна вспомнила все те моменты, когда ей казалось, что взгляд его куда глубже и мудрее, чем должно. Сколько раз она сомневалась в том, что Борс обычный человек, каким хотел казаться? Без счёта! Теперь же всё вставало на свои места.

Она о многом хотела расспросить его, но данное некогда обещание сковывало её. Тогда Гленна посмотрела на лебедей и сказала:

— Скажи мне, Борс. Я не могу спрашивать о твоём прошлом, но могу ли спросить откуда родом эти птицы?

Именно это было важным сейчас. Верно ли она поняла? Он рассмеялся.

— Ты можешь спрашивать о чём угодно, потому что заслужила право на это. Никакие обеты тебя отныне не ограничат.

Борс взглянул на голубые цветы и остатки пепла, которые стремительно уносил ветер. Поводья в его руках были ему привычны, сомнений в том не было. В его ножнах покоился меч, рукоять которого казалось невообразимо древней.

— Эти птицы прилетели из страны, которую ты зовёшь Авалон. Туда вхожи те, кто храбр сердцем и благороден душой. Тот, кто сохранил верность доброте и справедливости узрит золотые врата Авалона, а они перед ним откроются.

Эта и моя страна, Гленна. Однажды ты спросила меня: назвали ли меня Борсом в честь артурова рыцаря. Тогда я тебе не ответил, потому что дал обет хранить тайну моего дома. Теперь же скажу: нет.

Гленна смотрела на него, боясь, что поняла не верно.

— Скажи мне, Гленна, хочешь ли ты войти во врата моей страны и обрести там успокоение и, может быть, счастье?

Она стремилась к этому. Обрести дом, покой, счастье. Её сердце прежде велело девушке искать всё это в родной земле, в Ирландии, где ей тоже не нашлось места. Она поняла, что должна была умереть на этом утёсе. Если ни как жертва теням, то просто как простая смертная, истекая кровью под ликом холодной розовой луны.

Должна была, но ей оставили выбор.

Она подумала про Авалон, волшебный остров, сокрытый в серебряном тумане. Это была земля, куда ушли светлые сиды, куда отправилось артурово воинство во главе с мудрейшим из королей. Земля, в которую нельзя было попасть просто так. Можно было искать путь на Авалон, потратить на это десятилетия, но не преуспеть.

Авалон — край, где не было ни войн, ни болезней, ни голода, ни смерти. Не было в ней места горечи предательства, а в сердцах его жителей не приживалась подлость.

Хотела бы она увидеть эту страну? Когда-то девочкой, она грезила о ней, слушая истории филидов, но никогда не верила в то, что и впрямь сумеет туда попасть. Она слишком рано постигла горечь одиночества, оттого непозволительно быстро в ней зародилось неверие в волшебство.

Только по всему выходило: старые легенды не врут. Гленна вспомнила свой путь, свою тоску по дому, преданность госпоже, которую она, так вышло, продолжала хранить и после её смерти. Вспомнила предательство короля, которому верила, смятение, которое чувствовала все эти дни. Теперь же внутри зарождался свет, подобный тому, какой источало белое лебяжье оперенье. Может, он был там всегда, просто до этого ему было трудно разгореться?

Гленна почувствовала, как нить удерживающая её на земле Ирландии, та самая связь, что так отчаянно тянула её обратно, медленно тает. Это не было отречение, это было благословение матери, породившей её. Ирландия отпускала Гленну, радуясь за своё повзрослевшее дитя. Её путь здесь был окончен, чтобы уступить место началу нового.

Борс прижался губами к её пальцам, когда она вложила свою руку в его ладонь. Степенно расправив крылья, лебеди взмыли ввысь. Они тянули облачную колесницу под радостный лай Пурки. Пёс ликовал, предвкушая возвращение домой. Лебеди возносились в небо, оставляя за собою ночь, облака и звёзды. Гленна поняла, что на самом деле её долгая дорога с самого начала вела её к золотым вратам в страну, которой не было прекрасней.

В край, где любовь торжествует над смертью.

Конец

Гатчина, август 2025