Невестам положено плакать

Глава 11. Боги, всё-таки, слышат

Они покинули лесное убежище днём спустя. Когда Гленна сделала несколько шагов прочь от римских руин, внутри что-то заныло, точно оплакивая свершившуюся беду. Девушка, не способная отринуть это чувство, представила как прячет его в маленькую деревянную шкатулку. Та была точь-в-точь как одна из тех, в которых хранились золотые браслеты, височные кольца или искусной работой ожерелья, что венчали тонкие запястья, златовласую голову или лебединую шею Оноры. Тоска по несбыточному, так же, как и робкие несмелые девичьи мечты, скрылись под резной деревянной крышкой, а затем, отправились в самый далёкий уголок сердца Гленны. В такой тёмный, что даже она сама редко вспоминала о нём.

Гленна старалась выглядеть спокойной и уверенной, хотя уверенности она как раз не испытывала. Борс, ведший лошадь под уздцы, то и дело присматривался к девушке. Она опасалась, что он подумает, будто бы болезненная слабость вновь ею овладела, коли заметит тревогу на её лице. Борс опекал её больше, чем следовало, так казалось Гленне. Хотя, если быть с собой честной, девушка признавала: какая-то часть её сути хотела, чтобы хворь сделала её шаг неровным. Тогда можно было бы отсрочить прощание с местом, которое принесло Гленне пусть временное, но успокоение. Потому она не могла искренне радоваться тому, что её ноги вновь были сильны, а тело выносливым.

Девушка не понимала, как Борс видит ножную дорогу. Деревья были похожи друг на друга, а других примет Гленна не замечала. Разве что земляничник, в котором охотник сделал недолгую остановку, чтобы набрать в тряпицу пригоршню чуть недозревших ягод и протянуть их Гленне. Земляника пахла детством и летом.

В конце концов, Гленна поняла, что уже не нашла бы дорогу назад к убежищу с каменным сводом, если бы вздумала вернуться. Всё произошедшее показалось миражом. Она вспомнила, что разглядела силуэт человека в рыжих пятнах почти стёршейся фрески. Гленна так и не узнает: не привиделось ли ей. Пытливый ум девушки жаждал узнать, как выглядело творение ушедших с островов римлян в дни рассвета, хотя она и понимала, что это невозможно. Действительно ли коленопреклонённая фигурка была там? Кого она молила о милости?

Чем дальше они уходили, тем чаще Борс останавливался, прислушивался к чему-то или присматривался к запутавшимся среди веток теням. Гленне оставалось лишь гадать, что именно говорят охотнику лесные голоса, но она была уверена: Борс прекрасно понимает, что делает. Ему, в отличии от Гленны, деревья вокруг не казались одинаковыми, а лесная тропа — потерянной.

— Мы почти вышли из чащи, — сказал он, когда солнце миновало половину дневного пути на небосводе.

Пусть Борс и предупредил её заранее, лес всё равно кончился для Гленны неожиданно. Деревья расступились в стороны, открывая путь к залитому солнцем ивняку. Низкие округлые шапки ивовой поросли перемежались с тонкими молодыми берёзками. Если бы Гленна вздумала, как в детстве, забраться на одну из них — высокий ствол согнулся бы под её весом, коснувшись макушкой земли.

Они остановились как раз у подобного деревца. Борс сказал, что дальше можно будет ехать верхом не боясь за лошадь.

Они отдыхали недолго. Гленна подставляла лицо солнечным лучам, наблюдая, как свет танцует на сомкнутых веках. Она представила, что они с Борсом уже в Ирландии. Был ли там когда-нибудь он? Могла ли она спросить его, не нарушая обещания?

Гленна бы соврала, если бы сказала, что невозможность спрашивать спутника о прошлом не тяготила её. Как и то, что с тех пор, как они покинули место их долгой стоянки, он ни разу не пытался поцеловать её или коснуться. Будто бы среди римских колонн осталось нечто очень важное, что зародилось меж ними.

— Что ты больше всего любишь в своей Родине? — спросил Борс, передавая ей воду и остатки вчерашнего ужина.

— Море, — не задумываясь ответила она.

— В Англии тоже есть море. В чём же разница?

Гленна пожала плечами. Она не знала ответа. Просто там, всё было иначе, будто волны шептались на другом языке, а чайки перекрикивались иными голосами.

Гленна почувствовала близость берега рано. В воздухе появился привкус влажного ветра задолго до того, как искрящаяся гладь воды сверкнула меж деревьев. Внутри всё сжалось от радости.

Берег был пустынным, покрытым ракушкой. Огромные валуны складывались в причудливые формы, их основание покоилось на мелководье. Филиды говорили: такие принесли на острова великаны в дни, когда люди ещё не ходили по земле. Вечерело. Пахло начавшейся портиться мелкой рыбёшкой, которую выкинуло на берег во время прилива, кричали птицы. Всё это было очень знакомо. Будь у Гленны корабль, она бы уже неслась домой, к берегу, который не был виден с этого места. Только Гленна знала: он совсем недалеко.

— Ты всё ещё не передумала? — спросил Борс.

Гленна поняла, что на какой-то миг забыла, что стоит глядя на подвижную водную гладь вовсе не в одиночестве. Это открытие заставило девушку устыдиться. Ей бы хотелось ответить Борсу той же заботой, что он дарил ей. Только стоило ей оказаться так близко к дому — она тут же позабыла обо всё на свете.

— Нет, не передумала.

— Заночуем здесь. Утром пойдём по берегу на запад. Рано или поздно выйдем к людям. Только не снимай капюшон, а если спросят — ты родом с юго-востока, твой выговор вполне может сойти за то наречие.

Гленна кивнула.

— Если же будут сильно расспрашивать — говори, что у тебя очень ревнивый муж, говорить ни с кем без его ведома не разрешает, а с горяча хватается за топор.

Борс вновь улыбался с залихватской весёлостью. Он постучал себя по груди, подсказывая кто именно будет исполнять роль буйного мужа в случае чего. Казалось, что он был уверен: они сумеют избежать все опасности и заморочить голову всякому, кто взглянет на них с подозрением. Гленна позавидовала его силе духа! Пусть они сумели спастись столько раз от людей и нелюдей, она всё ещё преступница в глазах простых людей. Борс сумел справиться с троими воинами, но что он будет делать, если нападающих будет дюжина? Даже если это будут крестьянские мужики с грубыми кулаками — как они выпутаются? Если не из верности королю, то ради награды обязательно найдутся те, кто захочет схватить Гленну, коли в их обман не поверят.

Невесёлые мысли усилили усталость Гленны втрое. Борс коснулся её плеча, затем щеки в ласковом жесте. Впервые, с тех пор как они покинули лес.

— Я обещал тебе, что помогу сесть на корабль. Верь мне, прошу.

Она верила, что Борс приложит все усилия, чтобы выполнить обещание. Просто теперь Гленна боялась не только за себя, но и за него.

Пурка влетел в воду сразу же, как понял, что хозяин думает устраиваться на ночлег. Борс долго осматривал лошадь, шептал ей что-то ласковое на незнакомом Гленне языке. Она вновь поймала себя на мысли, что когда он говорил с лошадьми становился другим. Он любил их, а они, необъяснимо, доверяли ему. Даже если Борс уводил чужую лошадь, даже если от его руки пал предыдущий хозяин. Гленна, невольно, потёрла кольцо матери, гадая: откуда в нём этот талант, кто его учил?

Может и Борс стал когда-то свидетелем бесчинств короля-язычника? В конце концов всё в нём указывало на благородное происхождение и воспитание, которое получали будущие воины, рыцари, лорды и короли. Тогда, он и впрямь помог Гленне из сострадания, потому что и сам был в немилости у короля англичан? Следом за этими мыслями, пришла ещё одна, совсем безрассудная. Мог ли он быть беглым соперником Тибальда? Может, сложись всё иначе, сам Борс бы стал королём объединённой Англии? Не потому ли он запретил Гленне спрашивать о прошлом?

Порыв ветра лизнул лицо Гленны, небо над морем было чистым, бесконечно голубым, с проседью перистых облаков, а вода — почти чёрной.

Узнает ли она когда-нибудь, кем на самом деле был её спаситель и как долго он жил под чужой личиной? Получалось, что он вовсе не был искренним. Если, хотя бы одна из её догадок была близка к истине — вся его жизнь одна сплошная ложь. Только Гленна не чувствовала себя обманутой. Не ей было его винить в желании сохранить свои тайны.

Новый порыв ветра заставил поёжиться. Ночь обещала быть холодной.

Раннее утро принесло запах приливной волны и мелкой рыбы. Той было много в это время года: народившийся молодняк резвился на мелководье и, коли был не слишком удачлив, попадал на берег, принесённый водой. То и дело такой рыбой лакомился Пурка, после чего дыхание пса становилось отвратительным. Беда была в том, что тот то и дело подходил ластиться к Гленне, которая прежде не отказывала ему во всякой нежности. Теперь же она была не рада собачьему вниманию.

Борс вновь вёл лошадь под уздцы, жалея тонкие ноги. Он старательно избегал прибрежного песка. Там, где копыто кобылы утопало по венчик, Борс тут же уводил её выше, на пологий склон или, напротив, вёл по мелководью, если не было другого выхода. Гленна то и дело подбирала устриц, ещё живых. Такие хоть и считались пищей бедняков, вкушали и знатные ирландцы. В иные годы, когда земля по воле старых богов теряла плодородие, одним морем кормились все, независимо от сословия. Потому и Гленна знала, как отличить хорошую устрицу от негодной. Жаль только не было уксуса. Отчего-то Гленне было в радость понимать, что в кои-то веке во время их путешествия съестное смогла добыть и она. Чего уж говорить: морской берег был для неё привычнее лесной глуши. Потому и понятнее.

Они переждали полдень в тени крутого берега резкой линией врезавшегося в каменистый пляж. Борс переживал за лошадь, чистил её копыта и причитал, а Гленна же, отобедав, с брезгливым удовлетворением разглядывала орду ярко-красных божьих коровок, облепивших подсохшую рыбину на прибрежных камнях.

Пурка лежал у её ног, высунув язык: он не стал есть устрицу, но вполне был доволен жизнью. Гленна поглаживала его по влажному боку: пёс норовил зайти в воду при любой возможности. Даже не смотря на то, что соль щипала его нос и язык.

После полудня, они вышли на утоптанную дорогу. Она была слишком хороша, чтобы появиться здесь случайно и вела вдоль берега, причудливо петляя между деревьев. Они поднялись на пологих холм. Солнце вышло из-за облаков впервые за этот день и Гленне стало светлее на душе. Ещё и потому, что не смотря на всё, что ей довелось пережить, на свете всё ещё были такие места, как это. Бесконечный луг был усыпан цветами, которые раскрывали свои лепестки навстречу вышедшему солнцу. Голубые колокольчики вперемешку с покачивающимися на ветру злаками радовались тому, что тень отступила.

— Красиво, — сказала Гленна себе под нос.

Молчавший почти весь день Борс, неожиданно отозвался.

— Верно.

Они постояли на изгибе дороги, прокатанной колёсами тяжёлых телег. Луч солнца высветил несколько сваленных вместе камней неправильной формы. Ещё один след великанов, древних как небесный свод. Отчего-то, ей так легко было представить, что именно здесь, из одного из камней, того, что был чуть выше прочих, вытащил меч маленький мальчик, сделавшись в одночасье королём.

— Однажды, я побывал за морем, в месте откуда взяли начало викинги, — внезапно начал Борс.

Гленна затаила дыхание. Неужели он и впрямь решил рассказать о себе что-то, о чём запретил его спрашивать? Девушка ощутила неожиданный голод до знаний, поняла, что любая ниточка тянувшаяся из его прошлого для неё ценнее злата. Она боролась со своим любопытством всё это время, но сейчас, поощрённое самим охотником, оно разгорелось с неистовой силой.

— Они сами говорят, что там слишком холодно, чтобы пристало жить человеку. Тот край суров, но и красив. Однажды по весне я был высоко в горах. Мне трудно объяснить тебе, Гленна, что чувствуешь на такой высоте. Там сам воздух такой, что голова идёт кругом, а звёзды столь близки, что кажется можно услышать их голоса. В том краю рождаются чудовища, закалённые холодом, и люди, столь же могучие, сколь крепки скалы, которые всегда покрыты снегом. Только самое удивительное, Гленна, что даже там, где зимы кажутся бесконечными, а лето напоминает позднюю осень, тоже наступает весна. Смотришь вниз на залитую солнцем долину и понимаешь: всё жёлтое от цветущего утёсника, а шапки нетающих снегов ярко-розовые, точно губы смущённой девы. Тогда понимаешь так ясно: этот мир удивителен. Какие бы злодейства ни чинили в нём люди и нелюди, какая бы слепота не напала на сынов земли погрязших в насущном труде или войнах, мир остаётся невыразимо прекрасным. Можно этого не замечать или, напротив, как мы сейчас, посмотреть с почтением и пониманием. Мир красив сам по себе, потому, что так задуман. В этом его великое благословение.

— Твои речи не хуже слов филидов, — сказала Гленна.

Ей ещё чётче представился меч заточённый в камне, а пото склоны самых высоких гор, розовых от утреннего солнца. Гленне показалось, что они стали с Борсом в этот миг ближе, чем во все прочие. Даже ближе, чем тогда, когда он обнимал её.

На сухом дереве чуть дальше по дороге сидела ворона. Она была на диво крупкой и наблюдала за путниками своими внимательными глазами всё это время. Будто стремясь подтвердить слова Гленны, она громко каркнула, заставив девушку вздрогнуть, а Пурку глухо зарычать.

— Фу, Пурка, не тронь, — велел Борс.

Он достал кусочек сухого хлеба, один из немногих, что у них остался и бросил птице. Та удивительно ловко поймала его и полетела прочь. Тёмные крылья разрубили солнечный луч, роняя густую тень на камни, среди которых вовсе не было волшебного меча.

— Пойдём, — сказал Борс ласково, — я знаю, что ты устала, но здесь нельзя надолго останавливаться: кто знает, кому вздумается ехать этим путём.

Они прошли совсем немного прежде, чем Гленна поняла: это место кажется ей знакомым. С каждым шагом это ощущение нарастало и усиливалось. Если в начале ей удавалось уговорить себя, что она не могла бывать здесь прежде, то когда дорога пошла вниз по склону, петляя меж островков цветущих колокольчиков и редких деревьев, она начала понимать.

Они вновь вышли к морю и Гленна уверилась: она была здесь. Совсем недавно, если так подумать, весной, когда начали по морю ходить корабли, не боясь штормов и блуждающих льдин. Ей негоже было глядеть по сторонам, потому что тогда её главной заботой была госпожа, принцесса, которой на свете теперь не было. Потому, Гленна и не узнала место сразу.

Это была та самая бухта, где Онору встречали люди короля. Именно здесь Онора, подобная небесной фее, ступила лёгкой ногой на застеленный полотном берег. Здесь они обе впервые вдохнули воздух страны, которая не стала им новой Родиной. Гленна вспомнила, как слёзы грозили политься из её глаз, когда она роптала на богов за то, что те погрузили родную Ирландию в дымку и лишили её возможности в последний раз взглянуть на землю, которую девушка считала домом каждый миг своего бытия.

Теперь, удивительно, но облака отступили от морского берега, обнажая голубую гладь небес и тонкую тёмную полоску по ту сторону тихонько рокочущей воды.

Она молила о том, чтобы взглянуть на Ирландию ещё раз. Боги, как выяснилось, услышали её зов, но исполнили всё по-своему.

Больше ей не хотелось плакать. Земле англичан и без того досталось много ирландских слёз и крови.

— Тебе не кажется, что это слишком опасно: замок Тибальда совсем близко.

— Везде опасно, а тебя будут искать там, где видели в последний раз. Это слишком далеко отсюда. К тому, хочу тебя обрадовать: лес, через который мы сюда прошли считается непроходимым. Если честно, я сам дважды потерялся по пути, просто не говорил тебе, чтобы не пугать.

— Хочешь сказать, что всё, что произошло с нами за последние дни — это случайность?

Борс нахмурился.

— Вовсе нет. Мы бежали, пытались скрыться и скрылись. Потом попали в беду, выпутались из неё. Если ты думала, что я всеведующий — нет, ты не права. Я просто искал убежище и нашёл римское святилище, которое прежде находили лишь барсуки да лисы.

Гленна покачала головой. Когда Борс говорил об этом, всё казалось проще, чем было на самом деле.

Она наблюдала за людьми, снаряжающими рыбацкую лодку. Борс настоял, чтобы она накинула пуховую шаль, изрядно поносившуюся за время пути, поверх голубого бархата плаща. Правда тот изведал столько горестей, что не нуждался в сокрытии: мало кто издали распознал бы в нём некогда роскошную ткань, достойную королевы Англии.

«Тебе так хочется стать королевой, красавица.» Слова Тибальда вспыхнули в сознании неожиданно, помимо её воли. По спине побежали мурашки. По какой-то причине Онора верила, что однажды отправится к этому берегу и станет королевой. Она и умерла королевой, хоть царствовать ей не довелось.

Гленна поёжилась.

— Ты устала, — в который раз за минувшие часы заметил Борс, — а ещё у тебя платье отсырело.

Гленна оправила полы одежд, будто бы от этого слова Борса могли перестать быть правдой.

— Я всё равно решения своего не изменю, — тихо сказала она.

— Я считаю, что остановиться на ночлег за пределами поселения, а не в харчевне и правда безопаснее, сам предложил тебе это, — сказал Борс, — отговаривать не буду.

И в тоне его, и на лице читались сомнения. Гленна понимала, что если они и впрямь остановятся в людном месте, всё может обернуться даже хуже, чем прежде. Однажды им удалось бежать на украденной лошади прежде, чем кто-то опознал в Гленне мятежницу. В этот раз могло и не повезти. К тому же, их всё-таки выследили… Как так вышло, что они преодолели столько опасностей?

— Всё-таки, тебе не мешало бы поспать в тепле, — мрачно заметил Борс.

Гленна старательно подавляла зарождавшийся под рёбрами кашель, но, похоже, Борс всё равно заметил. Она была крепче многих женщин, редко болела, справится и теперь.

— Ночь не так уж и холодна, — сказала она.

Некоторые торговцы и впрямь ночевали неподалёку от околицы. Отсюда часто уходили гружёные корабли, чтобы пристать к противоположному берегу, но, куда чаще, они начинали и заканчивали свой путь в Англии. Море, если уж оно не было в дурном настроении, было куда надёжнее и быстрее дорог, а корабль, речной конь, был выносливее живых лошадей.

— Всё-таки стоит попроситься на постой к одному из местных рыбаков, — сказал Борс, — хоть какая-то крыша над головой. Если дождь опять пойдёт?

Гленне не по нраву была эта затея. Ей хотелось держаться подальше от людей. Она ругала себя за слабость, но это не меняло того, что девушку покинуло чувство безопасности сразу же, как в воздухе наметился едва уловимый запах коптильного дымка. Близость людей стала для неё опасной. Только вернуться домой вплавь было невозможно без помощи. Даже Борс, казавшейся ей почти всесильным, не был способен отнести её через пролив на спине.

С тяжёлым сердцем девушка смотрела, как Борс говорит о чём-то с парой рыбаков, недавно приставших к берегу: с отцом и сыном. Пурка стоял у её ног, недовольно косясь то на привязанную к тонкой рябинке лошадь, то на хозяина, велевшего оставаться на месте.

— Мне тоже не нравится, когда мы порознь, Пурка, — сказала она псу, разглядывая людей, сновавших по берегу. С непривычки ей казалось, что их слишком много, хотя, Гленна и понимала, что в замковом дворе, порой, собиралось челяди раза в два больше, чем кружило у деревянных мостков. В отдалении девушка видела пару кораблей, подобных тем, на которых прибыла в Англию Онора. Как бы было бы хорошо, если бы один из них плыл в Ирландию!

Только как она попадёт на него, если даже это так? Чем придётся заплатить? Кем назваться?

Вдруг, в одном из людей, она приметила знакомые черты. Сердце забилось быстрее, она затаила дыхание. Должно быть, ей просто показалось! Не могло же ей так повезти, верно? Разве не исчерпала она свою удачу в тот день, когда единственная бежала с кровавой свадьбы, унёсшей жизни всех её соотечественников на неё приглашённых? Разве после того, как она на ладони Борса увидела кольцо матери, побывавшее в реке, Гленна не потеряла всякое право ждать от судьбы ещё больших милостей?

«Боги, как же страшно ошибиться!» — пронеслось у неё в голове.

Ноги же сошли с места, повинуясь стремящемуся домой сердцу. Об опасности Гленна позабыла тот час же, потому что перед ней появилось спасение, которого она жаждала.

С каждым шагом знакомые черты мужчины становились чётче. Лорда Марика она помнила безбородым юнцом, уходящим на первую в своей жизни войну и вернувшегося с почестями. Он ходил в любимцах у короля Эгга, а потому посватался к Оноре, когда госпожа была ещё девочкой десяти вёсен. Эгг отказал ему, а годом позже устроил союз с девицей близкой доблестному воину по возрасту и положению.

Гленна не была уверена, что Марик узнает её, хотя несколько раз она читала при нём стихи древних саг, которым училась вместе с Онорой. На принцессу такое учение навевало скуку, а Гленне было радостью. Гленна напевно вторила сложенным в древности стихам и в те дни, когда при дворе бывали гости. Ей велел это делать сам король, коли надо было дать отдых настоящим филидам. В этом не было ничего приметного: всякую служанку могли просить петь, если голос её был хорош, а вот Гленне боги дали умение запоминать слова саг. В такие дни, порой, в замке Эгга бывал и Марик. Помнил ли он её? Незаметную девушку, читавшую слова древних песен с закрытыми глазами потому, что она боялась всякого, кто на неё смотрел в этот миг? Как же ей хотелось, чтобы помнил!

Она споткнулась о помост, когда до него были считанные шаги. Её взгляд выхватил фигуру Борса, спешащего к ней. Гленна тут же поняла, что только что наделала, позабыв об осторожности. Только сделанного не воротишь: Марик тоже заметил её. Гленна зажмурилась, не в силах справиться с ворохом мыслей и чувств, которые закружили вокруг неё, отдаваясь звенящей болью в висках. Ей хотелось стать невидимкой, совсем так же как, бывало в последние дни уходящего детства, когда король называл её имя и требовал выйти в середину зала и вспомнить напевные строки гэльских приданий. Стать чуть заметнее прочих девушек, служивших её младшей дочери.

— Леди Гленна? — раздалось у неё над самым ухом.

Лорд Марик стоял перед ней, рыжебородый, коренастый, изумлённый. Его лицо было обветренным и всё ещё молодым.

— Мой лорд, — прошептала Гленна в неуклюжей попытке склониться и не споткнуться ещё раз.

Он протянул ей руку, помогая выпрямиться, поддерживая, направляя, прощая ей слабость девичьего тела. Нужно было сказать что-то ещё, объясниться, спросить, но слов не осталось. Горло сдавило, точно её сглазили.

Борс остановился в нескольких шагах, не спеша приближаться.

— Мой лорд, — повторила Гленна.

Слова безнадёжно путались у неё в голове.

— Принцесса, — отозвался он, — где она?

Он был в тот день в пиршественной зале, когда Онора выбрала её, возвысив и вынудив покинуть дом. Теперь Гленна вспомнила это точно. Облегчение заполнило её и, в то же время, она с ужасом поняла: он ничего не знает.