Невестам положено плакать

Глава 7. Королевские наветы

Пусть Борс и сказал, что верит ей, Гленне не было так же спокойно подле него, как прежде. Это было странное чувство, противоречивое. Одна часть её души находилась в смятении. Она требовала, чтобы девушка ни на секунду не забывала о том, что Борс англичанин, а значит — враг. Разве могло быть иначе, особенно учитывая то, что он теперь знал, кто она. Да, не всё, что он думал о девушке — чистая правда, но оттого было лишь хуже. Гленна была не глупа и потому не могла понять, почему он помогает ей.

Однако, другая часть её сути, та, голос которой по какой-то неизвестной причине звучал в её сердце всего ясней, была иного мнения. Ей хотелось довериться едва знакомому мужчине безоговорочно. Она могла бы подумать, что дело в девичьей простоте, которая заставляла сердце биться чаще при взгляде на красивого мужчину, которым Борс, несомненно, являлся. Только это было не так. Она не испытывала влюблённости, не было того смущающего волнения, которое в девушке вызывало присутствие Дирка и его улыбка с ямочкой на щеке.

Дирка, который ныне, должно быть, так и висит на городской стене, а кости его клюют птицы.

Гленна запуталась. Она не смогла бы облечь в слова смысл мешанины мыслей, пока они шли по деревенской дороге уводящей путников дальше. Дева и её нечаянный союзник уходили вглубь острова англичан, где каждый куст, каждый камень таил теперь опасность. Только девушке некуда было идти, кроме как за уверенно шагающим юношей. Может, он ведёт её прямиком в руки людей Тибальда? Может он лжец, а не праведник, каким он казался ей до этой минуты? Ведь если человек не причинил тебе вреда напрямую, не оказался насильником, разбойником или лихой душой иного рода, это не значило, что он был тебе другом. Предать её, возможно, могло казаться Борсу делом благородным. Ведь она чужестранка, которая бежала из королевских чертогов.

Ей хотелось рассказать о том, что на самом деле случилось с несчастной Онорой, но она не решалась. Ведь ясное дело: он поверит с большей охотой любому из соплеменников, а не ей.

— Ты так молчалива, госпожа, — сказал Борс спустя бессчётное число шагов.

Возделанные поля, обнесённые низкими каменными заборчиками, остались позади. Голос мужчины развеял её тяжёлые думы, точно дуновение ветра прогоняет духоту. Гленна почувствовала запах цветов боярышника, который цвёл на опушке леса, знаменуя начало лето и благословляя пору свадеб и любви. Гленна невесело усмехнулась, но белые шапки тысяч лепестков и жужжание диких пчёл среди покрытых цветами ветвей были прекрасными вопреки всему.

— Я не знаю, о чём говорить, — сказала она, глядя, как Пурка весело скачет среди разнотравья радуясь возвращению под сень деревьев.

Гленна запоздало поняла, что слова её могли показаться слишком резкими. Однако, собеседник то ли не заметил этого, то ли решил не придавать значения.

— Мы пойдём в Хордбридж, — сказал он, — там есть гавань, часто заходят суда. Если повезёт найдём в наём лодку.

Гленна не поверила тому, что услышала.

— Ты собираешься помочь мне вернуться?

Борс остановился. Он прислушался к тому, что делается в лесу. Его сосредоточенное лицо напугало Гленну. Несколько долгих мгновений она слышала стук своего отчаянно бьющегося сердца, да пение птиц, которое показалось оглушительным. Наконец, Борс улыбнулся.

— Всё в порядке: чужаков в роще нет, кроме нас.

Гленна не забыла про оставшийся без ответа вопрос, но, всё-таки, задала другой, не сумев сдержать любопытства.

— Ты это понял по звукам леса?

Борс запустил пятерню в волосы. Светло-русые кудри оказались ещё более взъерошенными, чем прежде, он вновь напомнил ей мальчишку, которого поймали на шалости.

— Да, леди, — сказал он, — птицы, звери и даже кузнечики в траве много могут подсказать тому, кто их внимательно слушает. Пока всё спокойно, но задерживаться не стоит. Я знаю одно хорошее место для отдыха чуть дальше, стоит добраться туда до темноты.

Гленна кивнула. Пурка, обнаруживший, что люди безнадёжно отстали, вылетел из кустов под ноги Гленны, чуть не сбив её с ног. Борс строго окликнул пса, тот тут же сел на землю рядом с его сапогом. Впрочем, поняв, что хозяин не в обиде, собака вновь сорвалась с места и обогнала их.

— То место, куда мы идём — какое оно? — спросила Гленна, когда лесная опушка осталась позади.

— Хорошее место, — ответил Борс, — там часто собираются охотники, ремесленники и торговцы. Местные рыбаки живут скроно, но в дни торга и они богатеют. В пору свадеб, да в ясную пору, нанять того, кто поможет перебраться через море будет проще.

— Разве можно пересечь море на рыбацкой лодке?

— Зависит от рыбака и от лодки, — весело ответил Борс, — ты не бойся, госпожа, мы придумаем, как отправить тебя домой. В худшем случае — подождём несколько недель. Торговые суда, которые плывут в Дублин, тоже бывают в той гавани.

Гленна боялась поверить в свою удачи. Если ей удастся сесть на корабль, она уже совсем скоро окажется дома. Какое прекрасное это было чувство! До того прекрасное, что ей страшно было ему довериться.

По словам Борса до нужного места пеший мог добраться за два дня. Гленна надеялась, что даже если её ищут, никто не найдёт их в лесу, где охотник чувствовал себя так, будто был воспитан лесными тварями. Когда солнце стало клониться к закату, Борс свернул с утоптанной множеством башмаков дороги и углубился в чащу. Гленне было не в радость идти вслед за ним между ветвей, цеплявшися за плащ. Невольно, она вспоминала своё недавнее ночное бегство, когда каждый сучок державший её за подол платья виделся костлявой рукой ведьмы, пытавшейся добраться до неё.

Идти пришлось недолго. Вскоре девушка услышала журчание воды. Они вышли на поляну у ручья. Корни платанов торчали из земли, складываясь в полукруг. Меж ними не росло высоких трав, зато клевер на залитой солнцем проталине уже радостно цвёл, подставляя небесной синеве свои мохнатые головки. Розовый и белый, он складывался в узорный покров, укрывавший землю. Гленна ступила на него и, ощутив упругую мягкость цветов под ногами поняла, как сильно она устала, как гудят её голени и стопы.

— Мы пришли, — радостно возвестил Борс, обводя рукой дивную поляну у ручья.

У него был такой самодовольный вид, точно удачное расположение места для ночлега было лично его заслугой, словно он сам, а не дожди, ветра и корни трав устроили здесь всё по своему разумению. Она невольно улыбнулась, глядя на него. На душе вновь было спокойно.

— Лучше поберечь припасы. Пока мы здесь — прокормимся тем, что поймаю.

Сказав так, Борс развернулся и с неожиданной прытью скрылся среди платанов. Гленна запоздало осознавало то, что он оставил её одну, а затем и то, что по всей видимости, в одиночку он мог бы идти по дороге куда быстрее.

Тревога вновь настигла Гленну, но само место не стремилось этому потакать. Пряный запах влажной травы, солнечные блики на проточной воде и ветер в листве, шепчущий что-то едва уловимое, но доброе, не давали дурным мыслям вновь напасть на девушку.

Она сбросила на землю свёрток, которым наградили её в дорогу, и села прямо на мягких ковёр из клевера. Правда долго непривыкшая к безделию Гленна усидеть на одном месте не смогла. Полюбовавшись игрой света на поверхности ручья немного, она встала, отряхнула юбки и решила собрать веточки хвороста. Что бы ни добыл Борс в компании унёсшегося в заросли Пурки, едва ли это можно будет есть сырым.

Больше всего Гленна боялась заблудиться и потерять из виду залитую солнцем поляну. Потому, она не отходила далеко. Журчание проточной воды было ей подсказкой. Девушка то и дело оглядывалась: убедиться, что всё ещё понимает как вернуться туда, где рассталась с попутчиками. Она старательно избегала мыслей о том, что одиночество, пусть и недолгое, пугало её не меньше, чем возможность потерять дорогу к месту ночлега. Солнце постепенно спускалось к горизонту, лес полнился щебетом птиц, жужжанием насекомых, шорохами в листве. Гленна видела белок, гоняющихся друг за другом среди дубовых ветвей. Те сперва напугали её, неожиданно взлетев по стволу дерева у девушки из под ног. Раньше она никогда не была такой пугливой, но сейчас какая-то частица её души всё время ждала опасности. Оттого и сердце то и дело пускалось бегом, словно за Гленной вновь кто-то гнался в полном ночных теней опасном мире.

Неужели, так теперь будет всегда?

Охапка сухих веточек в её руках становилась всё больше. Гленна думала о том, что не знает как платить за место на корабле, идущем в сторону родного берега. Тем более, за добротную лодку, способную преодолеть пролив. Будущее страшило её, но мысль о том, чтобы отказаться от попыток вернуться в Ирландию даже не приходила в голову.

Она продолжала собирать хворост. Простая и понятная работа если не успокаивала, то делала тяжёлые думы не такими весомыми. Стрёкот белок в ветвях, щебет птиц, поющих в поисках пары на это лето, аромат травы в вечернем воздухе постепенно становились заметнее для её уставшей души.

Так было, пока она не потянула веточку, запутавшуюся в поросли вьюнка. Крик сорвался с её губ раньше, чем она осознала, что увидела. Гленна потеряла равновесие и упала навзничь неуклюже раскинув руки. Послышался треск рвущейся ткани. Она тут же попыталась подняться, а единственная мысль, что теперь крутилась в голове велела бежать. Перед внутренним взором мелькали детали того, что она увидела, не желая складываться в общую картину. Невидящие бельма распахнутых глаз, светлые до синевы губы, овал девичьего лица…

— Гленна, — раздалось позади.

Девушка обернулась на звук голоса. Шурша лесным подлеском, точно разъярённый медведь, из леса к ней шёл Борс, который, должно быть, всё это время был рядом. Может, он даже заметил её, в конце концов, охотник понимал лесную чащу куда лучше Гленны. Облегчение накрыло её с головой, дышать стало легче. К ней подлетел Пурка, вновь повалив девушку навзничь. Он принялся вылизывать бледное от страха лицо Гленны, она даже не пыталась его остановить. Просто позволила пальцам утонуть в кудрявой шерсти за обвислыми ушами, мягкими как шёлковый бархат.

— Что тут случилось? — спросил Борс поняв, что девушке ничего не угрожает.

Гленна устыдилась. Постепенно она стала понимать, что такого ужаса увиденное не стоило. В зарослях лежал человек, он не был живым, а значит и навредить ей не мог. Следовало похоронить несчастную, кем бы она не была, а не пугаться. В конце концов, она сумела справиться с собой, когда видела вещи куда страшнее, чем останки незнакомки.

— Там девушка, — сказала Гленна, указав на место, где ей привиделся мертвенно-бледный лик.

Борс подошёл ближе, его юношеское красивое лицо было очень взрослым из-за выражения мрачной сосредоточенности, которое вызвали слова Гленны. Когда он подошёл ближе, оно тут же сменилось улыбкой.

— Бояться нечего, леди, — сказал он беспечно, — это всего лишь старая статуя, хотя выполненная мастерски.

Гленна не поверила своим ушам. Она с трудом подвинула Пурку, не дававшего ей встать. Борс тут же подошёл к ней, помогая подняться. Под ногой хрустнула одна из веточек рассыпанного хвороста.

Девушка с опаской подошла к зарослям вьюнка и травы. Она так и держала за руку юношу, её сопровождавшего, толком не понимая, что именно делает, как и то, что увидь её кто из старых матрон замка короля Эгга в этот миг — подумали бы недоброе о незамужней девице. Ладонь Борса, сжимавшая её пальцы, была большой и надёжной.

Лик девушки с распахнутыми белыми глазами ей не привиделся. Теперь Гленна понимала, что это тронутый дождём и временем камень, которому руки искусного мастера предали форму. Борс отпустил её и принялся убирать вьюнок, покрывавший старую статую. Постепенно обнажались плечи изваяния, каменные складки одежд. Девушка была прекрасна. Рука статуи лежала рядом, раздробленная на несколько частей. Только даже покалеченная каменная дева была столь удивительной, что дух захватывало.

Гленна слышала о том, что в землях англичан когда-то правили римляне. Они были великим народом, но тщеславие заставило их начать недооценивать врагов, которые и изгнали творцов каменных храмов прочь из этих земель. Гленна знала по рассказам мореплавателей, которых привечали во дворце Эгга за ладные речи, что поныне остались на этих землях огромные дворцы, захваченные лесными зарослями, что стоят в тех дворцах изваяния нечестивых богов тщеславного народа, что статуи те похожи на людей до того сильно, что многим кажутся живыми.

Девушка знала об этом, но лишь сейчас, увидев наследие древнего народа, поняла, насколько сильно было мастерство зодчих древности. Ни один рассказ не мог передать этого.

Борс продолжал убирать траву и вьюнок, подле каменной девушки проступили очертания расколовшихся камней, которым некогда, видно, тоже была предана изящная форма. Только теперь они превратились в руины.

— Вот так-то, — сказал Борс, наконец, вставая на ноги, — ничего страшного нет.

— Она очень красивая, — сказала Гленна, завороженно глядя на каменную деву, оставленную в этом лесу и забытую.

— Иные говорят, что если вот так внимательно смотреть на статую нечестивцев — можно сойти с ума от её красоты, — сказал Борс в ответ.

— Ты веришь в это? — спросила Гленна.

Борс пожал плечами.

С ветки дерева сорвался листок дуба и упал на лицо белокаменной статуи, прикрывая распахнутые навечно невидящие глаза.

— Не верю, что всякий, кто создаёт нечто столь искусное — нечестивец, — сказал он.

Гленна открыла было рот, чтобы согласиться, но оказалось, Борс не закончил.

— Красота же… Да, она и впрямь может лишить рассудка.

Гленна посмотрела на Борса. Оказалось, что он, в отличии от девушки, не изучал взглядом каменный лик изваяния всё это время. Он смотрел прямо на неё. Его глубокий и пронзительный взгляд показался ей завораживающим и каким-то неземным. По коже побежали мурашки. Она поняла, что хочет сделать шаг к нему, каснуться. Неважно как. Руки, плеча, поросшей мелкой щетиной щеки. Просто, чтобы убедиться, что он человек из плоти и крови, а не сид, посланный светлыми силами из страны, что священники нового Бога зовут Раем, а старые мудрецы — Авалоном. Того хуже, он мог оказаться и совсем иным, тем, кто прячется в тенях и принимает облик красивого мужчины, чтобы вести юных дев за собой к погибели или вечному забытью под проклятыми холмами, где пируют гоблины и прочие нечистики. Кто он, почему он ей помогает? Почему сейчас кажется таким неземным?

Наваждение прошло внезапно. Пурка, спугнувший белку, принялся истошно и обиженно лаять, прыгая у ствола дерева, куда взобралась неудавшаяся добыча. Борс повернулся к нему, принялся ругать пса за подняты шум и тут же растерял всё то волшебное, что привиделось Гленне в его облике. Обычный парень с добрым сердцем. Не более и не менее. Гленна в очередной раз за этот вечер испытала огромное облегчение и принялась собирать рассыпанный по поляне хворост.

Путь к побережью оказался лёгким. Гленна, ожидавшая всё это время подвоха, даже задумалась: отчего ей посылают эту передышку? Что ей предстоит впереди такого, для чего нужно силы поберечь?

«Дурные мысли беду притягивают, когда же ты прекратишь придумывать бесконечные беды?», — ругала она себя.

Это не было предчувствием, Гленна не считала себя проницательной. Просто стоило закончиться солнечному дню, когда бархатистый тёплый воздух запаздавшей весны гладил её по щекам, наступала ночь. Ночью же, неизменно, ей снились дурные сны, сменяющиеся тёмным забытьём. Порой, Борс будил девушку, отгоняя страшные видения. Однажды, она поняла, что по её щекам текут слёзы.

День же был и правда ласков к путешественникам. Ноги, привыкшие и к ходьбе, и к постоянной работе легко шагали по тропе, указанной охотником. Тот не торопил, но и останавливаться часто для отдыха не стремился. Потому к вечеру тело девушки, всё-таки, ныло от усталости. Когда они останавливались — ели кроличье мясо, добытое охотником. Жёсткое снаружи, там где кончики языков пламени лизали освежёванную тушку, и сыроватое у кости. Оно не было сдобрено травами или солью, которых у них не было, но неизменно казалось невероятно вкусным уставшей Гленне. К трапезе прибавлялся белый сыр, молодой, рассыпавшийся в руках стоило его лишь взять в руки. Хлеб, ставший жёстким ещё в первый день пути, Гленна оборачивала в чистую тряпицу и откладывала прозапас по научению Борса. Сухарь мог сгодиться для трапезы и посреди моря.

Борс не спрашивал её о прошлом, ни о давнем, ни о недавнем. Их путь проходил в молчании, которое не казалось тягостны, или в разговорах о деревьях, животных, обычаях народов, о которых слышал охотник. Гленна говорила о дальних странах, байки о которых слышала при дворе своего отца. Борсу нравились такие рассказы.

Однажды, он с гордостью принялся пересказывать историю породы, к которой относился Пурка. Тот оказался родовитее многих королей. Древние люди выводили таких ловчих псов, чтобы охотиться с ними прежде всего на водоплавающую птицу.

— В этих местах даже помнят старое название таких собак «агасес». Их держали дикие люди, которые строили дома на деревьях и не возделывали поля, но уже знали ценность хорошей охотничьей собаки. Значит и сами люде не были такими уж дремучими, как иные думают.

Сказав так, Борс смутился. Видно понял, что уж слишком долго рассуждает о достоинствах охотничьих псов, хотя Гленна совсем не возражала. Её спутник любил собак и когда говорил о Пурке будто бы светился изнутри. В эти мгновения Гленна без зазрения совести любовалась Борсом, как любуются красотой солнечных лучей, рассекающих облака. Она подала голос лишь затем, чтобы развеять его стеснения, показать, что рассуждения о достоинствах ловчих вовсе не кажутся ей тягостными.

— Ты взял Пурку ещё щенком? — спросила она.

Борс, неожиданно, нахмурился. Внутренний свет, что рвался наружу всего несколько слов назад померк.

— Мы давно с ним вместе, — сказал он.

С этого момента Гленна утвердилась в своих подозрениях: Борс скрывал своё прошлое, так же, как она сама. Невинный вопрос о собаке заставил спутника замолчать вовсе. Она решила, что будет осторожнее. В конце концов, возможно именно из-за секретов своего прошлого Борс решил помочь ей, не выведывая тайн девушки.

Как и обещал её спутник, они быстро добрались до зажиточного поселения. Она поняла, что они близко, когда меж деревьев пронёсся порыв ветра, несущий аромат моря. Солёная вода и ветер. То, что Гленна любила с детства. Ноги стали с этого момента вовсе лёгкими, а накопившаяся усталость будто бы отошла на второй план. Когда она увидела искры морской глади между деревьями, к горлу подступил ком. Ей стоило больших усилий сдержать слёзы: слишком уж часто она плакала в последнее время. Теперь ей впору радоваться. Ближе к дому она не была с самого дня прибытия принцессы Оноры в земли жениха.

Поселение было грязноватым, пахло рыбой, а люди были грубы. Они то яростно торговались, то просто выясняли кто прав без всякой причины. Гленна радовалась каждому из них, точно встрече со старым знакомым.

— Теперь ты сможешь лечь спать в настоящей кровати, леди, — весело заметил Борс, когда они подошли к большому деревянному дому. Над порогом висела изрядно потрёпанная вывеска. На ней была нарисована согбенная лошадь.

— Мне нечем платить, — запоздала прошептала девушка.

Борс только махнул рукой и, взяв её под локоть, подтолкнул в сторону входа. Гленна с ужасом поняла, что грязь, которая покрывала пол тёмного, пахнущего пережаренным салом помещения, скрипит под подошвами её туфель. Она с трудом поборола брезгливую гримасу, чуть не появившуюся на её лице помимо воли. Девушке захотелось вернуться в лес, под сень деревьев, к журчанию чистых ручьёв и густому зелёному ковру клевера. Гленна отругала себя за неуместное честолюбие.

— Постой здесь, — сказал её спутник.

Это прозвучало почти так же, как слова адресованные Пурке, который сидел теперь у дверей странноприимного дома. Гленна застыла, как вкопанная, послушавшись не хуже верного пса. Борс подошёл к грузному человеку в засаленном переднике. Тот сперва даже обрадовался его появлению, затем нахмурился. Гленна не слышала о чём они говорили, но спор грозил затянуться. В то же время, за открытой дверью что-то происходило. Кто-то ударил в колокол, голос которого, призывал людей собраться, чтобы выслушать прошение попавшего в беду, или важные новости. Затем колокол ударил второй и третий раз. Проходившие мимо люди ускорили шаг. Голос колокола вновь трижды донёсся до Гленны, затем — ещё. Девушка не знала, что по местному обычаю трижды три удара колокола означали, что прибыл королевский посланник. Тот зычным голосом зачитывал, а, вернее сказать, проговаривал вслух заученный наизусть приказ местного правителя. Не все посланники были грамотными, но чтобы озвучивать монаршую волю это было и необязательно. Хорошая память, да глотка звонче городского колокола была куда важнее, как и умение держаться в седле. Порой воля короля требовала скорости, которой пеший путник совсем не обладал.

Гленна, ведомая любопытством выглянула наружу. Она поняла, что колокол, у которого собиралась толпа, совсем неподалёку. Он висел на видном месте, должно быть, в самом центре поселения. Там на помосте стоял человек. Он что-то говорил и взмахами рук подгонял нерасторопных людей, чтобы те скорее собирались вокруг.

Девушка подумала, что не будет плохого, если она отойдёт на пару шагов от дверей и послушает, что за новости принёс посланник. Пурка, вскочивший на ноги, хотел бежать за ней, но остался там, где велел сидеть хозяин. Он грустным взглядом проводил уходящую Гленну, его поскуливание донеслось до её ушей, но она не обернулась.

— Слушайте все, слушайте и передайте другим! — наконец, расслыша она.

Гленна совсем не хотела подходить ближе к помосту, чтобы рассмотреть посланника. Она боялась, что потеряется в толпе. Девушка старалась держаться с крайю людского потока и остановилась сразу же, когда смогла различить слова говорившего. Она встала у стены рыбацкого дома, сложенного из древесных стволов, посеревших от влаги.

— Король Тибальд, да хранят его старые боги и новый Единый Бог, говорит с народом своим!

По спине пробежала дрожь. Многие в толпе принялись креститься: в поселении было много христиан. Гленна же лишь сейчас задумалась о том, кому принадлежат земли, по которым ступала её нога. Девушка так привыкла к мысли, что избежала опасности! Кому же ещё, если не Тибальду, служили местные рыбаки и платили подати торговцы да ремесленники?

— В замке короля, признанного на земле и на небесах, — продолжал посланник, — произошёл мятеж. Его устроили враги короля Тибальда и его доброго друга, отца королевы и союзника. Преступники стремились рассорить правителей, учинив беспорядке во время свадебного пира. Посрамлённые, многие из них были убиты. Только одна зачинщица, благословлённая самим врагом рода человеческого сумела сбежать!

Люди в толпе вновь стали осенять себя и малых детей крестным знамением. К горлу Гленны подступил комок. Её затошнило. Она поспешно накинула на голову капюшон плаща, стремясь спрятаться.

— Злые силы наделили разбойницу обликом девичьим, ликом пригожим и нутром гадины, что прячется под колодезным камнем. Станом стройная, высокая, белокожая, ирландской крови, она выведывала секреты королей, чтобы продать их нашим врагам.

— Как же девка выведывала секреты королей, они ж дуры? — Донеслось до Гленны.

— Так то же баба! Юбку задрала повыше, бедром повела — так и короли заговорят.

Грянул общий гогот нескольких голосов. На болтунов зло зашикали. Посланник продолжал.

— Блудница скрывается среди добрых людей, те кто сокроют её станут врагами короля, кто поможет отыскать её получат награду серебром, те же…

Гленна не стала слушать дальше. Ей не было интересно сколько серебра посулил Тибальд народу за её поимку, так же как и какие муки посулил тем, кто поможет беглой ирландке. Не чувствуя ног, она пошла обратно. Она не обратила внимание, как завидевшего её издали пса. Пурка принялся танцевать на месте и вилять хвостом. Он бы бросился к ней навстречу, будь чуть менее послушным воле хозяина велевшего ждать у порога. Гленна же не видела ничего кругом. Она только что узнала, что Тибальд не только ищет её, но и объявил изменницей. Несомненно, Эгг узнает о случившемся. Грянет война, неотомщённой Онора не останется. За Гленну же мстить король не станет. Она была никем, пусть и кровь королей текла в её жилах. Да и к тому же, попадись она в руки людям Тибальда, её, чего доброго, обвинят и в смерти госпожи, которой она была верна. Её гибель всё ещё скрывалась, в этом не было сомнений. Как Тибальд заставил молчать всех, кто видел её? Перед внутренним взором появилось лицо ирландской девушки с соловьиным голосом, её мёртвые глаза, устремлённые в ночное небо. Ей стало страшно.

— Гленна, разве можно вот так исчезать? Что с тобой?

Она не сразу поняла, что обращаются к ней. Это был Борс. Он взял её за плечи, заставляя посмотреть себе в лицо. Как она скажет ему, что произошло? Уже сегодня он собственноручно выдаст её людям короля или просто местному старосте, который запрёт девушку под замок, пока пошлют весть в замок Тибальда.

— А та девка не ирландка? — раздалось совсем близко.

— Они ж рыжие, нет?

Борс понял, что дело неладно раньше, чем Гленна смогла что-то сказать. Он схватил её за руку и поволок за собой, подальше от людских глаз. Жестом он приказал псу бежать следом, тот без прежней радости последовал за хозяином: пёс чувствовал их смятение.

— Люди Тибальда, — прошептала Гленна, — ищут мятежницу.

Борс ничего не ответил. Он отвёл Гленну за сарай. Там дурно пахло из-за близости отхожего места, а в воздухе роились мухи. Пурка чихнул, крутясь под ногами. Гленна не чувствовала рук и ног. Ей казалось, что она уже мертва. Тело над воротами замка Тибальда стояло перед глазами. Улыбчивый юноша, которого она знала, висел в неестественной позе. Был живой, стал мёртвый. Она невольно представила на его месте себя. Сделать это оказалось очень просто.

— Стой здесь, — сказал Борс.

Гленна повиновалась. Не потому, что так уж сильно хотела послушаться. Она вообще ничего не желала, ничего не чувствовала. Кроме глубокого отчаянного ужаса, который мог заставить её застыть без всякого приказа.

— Сторожи, — велел Борс Пурке и ушёл.

Гленна стояла в своём ужасном оцепенении. Она почувствовала, как влажный собачий нос ткнулся в её руку. Ослабевшие пальцы, было, потянулись потрепать его по голове, но сил на это не хватило. Девушка не знала, сколько времени прошло. Когда Борс вернулся, она вздрогнула. Он не стал ничего говорить. Большая ладонь легла на её плечо, направляя. Отстранённа Гленна поняла, что охотник принёс их вещи.

Они вошли в конюшню, Борс достал топор.

— Что ты… — начала было Гленна, но осеклась.

Борс молча взял за поводья одну из лошадей, привязанных у поилки под навесом. Натянул кожаный ремешок, за который та и была привязана, разрезал его. Девушка не верила своим глазам.

Лошади должны были взбунтоваться, но Борс обвёл их долгим взглядом. Они пряли ушами, будто прислушивались к звукам знакомого голоса. Затем, он коснулся морды той, которую только что решился украсть. Он зашептал что-то на наречии, похожем на местное, но отличавшееся настолько, что Гленна не успевала различить смысла почти знакомых слов. На седле Гленна с ужасом увидела отметку Тибальда. Не рассёдланная лошадь принадлежала королевскому посланнику, который, должно быть, всё ещё говорил возле колокола.

Откуда-то Борс знал о произошедшем. Успел узнать новости, пока она стояла ни жива-ни мертва среди жужжащих мух? Отчего-то вновь решил её защищать?

Он помог взобраться ей на лошадь, закрепил её поклажу у седельной сумки. Борс действовал без спешки, словно лошадь принадлежала ему. Что если и правда принадлежала? Пришедшая в голову мысль вызвала в Гленне дикий ужас, хотя это не казалось правдоподобным и из-за того, что Борс перерубил привязь, и из-за того, что лошадь стояла осёдланной. Гленна зажмурилась и уже была готова наделать глупостей, к примеру скатиться на землю и нестись куда глаза глядят, но не успела. Борс запрыгнул в седло. Они двинулись.

— Смотри лошади в затылок, не верти головой, — велел Борс.

Гленна послушалась. Лошадь шла неторопливо, дорога до окраины показалась Гленне мучительной, бесконечной. Даже рокот волн такого близкого и любимого моря больше не приносил успокоения.

Стоило всадникам миновать частокол, которым было обнесено поселение, Борс ударил лошадь по бокам, кобылка сорвалась с места. Борс подгонял её.

Гленна не умела ездить верхом, но и лошадей не особо боялась. Она выросла среди людей, которые считали, что женщины в седле держаться вовсе необязательно, да и для крепости женского тела вредоносно. Краденая кобыла разгонялась. Гленна вцепилась в луку седла, уверенная, что в любой момент соскользнёт вниз, упадёт наземь и сломает шею. Борс же гнал так, будто за ними гналась вся королевская рать, а то и кто похуже. Девушка запоздало подумала, что несчастный Пурка не поспеет за ними. Она хотела предупредить охотника, но не сумела: ветер бил в лицо так сильно, что она чуть не задохнулась. Гленна зажмурилась. В какой-то момент ей показалось, что они и вовсе не скачут по земле, а взмыли в небо. Как наяву она увидела перо лебединого крыла, раскрывшегося то ли за спиной охотника, то ли у крупа взмыленной лошади. Конечно, никаких перьев не было, только свет полуденного солнца слепил глаза. Руки болели от напряжения, так же, как и спина. Капюшон давно слетел с её растрепавшихся волос. Материнское кольцо, к которому она настолько привыкла, что перестала замечать его присутствие на пальце, больно впилось в его основание.

Отчего-то, совсем не к месту в памяти всплыли слова больной матери, вызубренные наизусть пуще любой молитвы и казавшиеся теперь ложью. «Гленна, светлая моя девочка, это кольцо сотворила давно мудрая женщина, а может и сама фея Моргана, кто знает? В час страшной нужды брось его в бегущую воду и попроси помощи. Те, кто давно покинули этот мир услышат твой зов и откликнутся».