Невестам положено плакать

Глава 8. Алый взгляд водяного коня

— На твоей Родине, Гленна, рубят руки конокрадом? — весело спросил Борс, когда они слезли с лошади.

Это были первые слова, что он произнёс с тех пор, как они пустились в бега на краденной лошади. Борс гнал кобылку без всякой пощады. Солнце преодолело половину небесного свода прежде, чем он позволил ей остановиться.

Гленна почувствовала под ногами твёрдую землю и чуть не расплакалась от облегчения. Её мутило, ноги, бёдра и прочие срамные места болели. Несколько ударов сердца ей казалось, что натруженные мышцы просто-напросто позабыли, как делать шаг. Нетвёрдые ноги дрожали.

— Так что? — спросил Борс ещё раз.

Он гладил по морде тяжело дышавшую лошадь. Она пахла потом и пылью. Гленна была уверена, что и она теперь пропиталась конским запахом с головы до пят.

— У нас их вешают, — ответила она.

Голос прозвучал слабо, ни капли задорной весёлости в нём не было. Борс будто бы и не заметил этого. Он рассмеялся словам девушки, точно она рассказала на диво удачную байку. Он выглядел как нашкодивший мальчишка, которому удалось провернуть невероятно удачную шалость.

Он прижался щекой к лошадиной щеке, закрыл глаза. Светлая грива смешалась с его кудрями, переплетаясь в причудливый узор. Гленна заметила, какие длинные были у мужчины ресницы.

— Ты такая умница, — сказал он лошади, не открывая глаз.

Да таким тоном, что Гленна смутилась. Так бывает, если станешь случайно свидетелем свидания влюблённых.

После этого мужчина принялся делать нечто уж совсем странное. Он снял с седла сумки, все до одной. Те, что принадлежали предыдущему владельцу — тоже. Набив их камнями, он вернул поклажу на место. Охотник вновь погладил лошадь, будто прося прощение за тяжесть ноши, которую теперь ей придётся нести. Борс прошептал несколько слов, которые Гленна не смогла разобрать, а затем провёл лошадь через ручей, который они недавно пересекли. Девушка не сразу поняла, что именно он делает. Только когда он отошёл на два десятка шагов в сторону дороги девушка догадалась: Борс отпускает кобылку. Он несильно ударил ту по крупу. Лошадь тряхнула головой и лёгкой поступью затрусила в сторону дома.

— Она погуляет здесь немного, а потом вернётся домой, — сказал Борс Гленне, — следы её копыт собьют с толку преследователей, если такие найдутся, а камни сделают их глубже, будто лошадь, всё-таки, везла лёгкого всадника. Например, ирландскую мятежницу.

Он посмотрел на Гленну с тем же полным озорства выражением, заставив девушку забыть, что она хотела спросить.

— Что будем делать мы? — спросила, всё-таки, она.

— Мы пройдём вниз по течению этого ручья. Промочим ноги, но собьём след.

В этот миг, под ноги девушки вылетел Пурка. Уставший пёс упал к ногам хозяина, высунув язык. Борс обеспокоенно кинулся к нему, принялся повторять глупые извинения, корить себя по чём свет стоит.

— Гленна, намочи тряпицу, Пурке нужна вода.

Девушка тут же почувствовала, как собственная усталость перестала обладать прежней значимостью. Она вытащила из сумки тряпочку, в которую прежде был завёрнут белый сыр, опустила её в ручей, передала Борсу.

Тот принялся обтирать несчастного пса, который тяжело дышал, высунув синеватого оттенка язык. Только длилось это недолго: Пурка, возрождённый то ли отдыхом, то ли прохладой проточной воды, то ли лаской хозяина быстро пришёл в себя, хотя вставать с места не торопился. Гленна не знала, было ли у них время на отдых, но и сама опустилась на землю подле собаки.

Они не говорили ни о чём, давая передышку псу. Гленна хотела узнать, почему Борс помог ей, рискуя своей своей головой. Как так вышло, что он поверил ей больше, чем посланнику короля? Внутри девушки зрела странная, но почему-то притягательная мысль. Что, если её спаситель на самом деле служил королю Эггу, её отцу? Что если вслед за посланными в чужую землю дочерями король Ирландии отправил тех, кто должен был вернуть девиц домой в час нужды?

Как бы хорошо было, если это так! Только эта догадка эта была ещё более безумной, чем прочие. Какая-то часть её одинокого сердца отчаянно хотела, чтобы дела обстояли именно так. Может, она была дорога королю куда больше, чем ей виделась? Может, он вовсе не считает её своей постыдной тайной, а видит дочерью, кровью крови своей вопреки всему?

Мог ли король когда-то по-настоящему любить её мать? Мог ли любить её, как не любил ни одну из законнорождённых дочерей? Что за глупая мысль!

Они почти не разговаривали до самого вечера. Молчание тяготило Гленну, но как изгнать его, клубящееся в воздухе точно смрадный запах, девушка не знала. Ей хотелось спросить у Борса о многом, но она понимала: ответа не получит. По крайней мере такого, который бы объяснил хоть что-то, такого, который пришёлся бы ей по душе. Ей казалось, что Борс не скажет ей правду, начни она настаивать — не добьётся ничего кроме ссоры. Что за причина должна была заставить его поверить ей больше, чем посланцу Тибальда?

Девушка вовсе не собиралась говорить о своих опасениях вслух, но когда спутник спросил её, она не смогла промолчать.

— Что за мысли так тяготят тебя, леди, что ты стала молчаливее обычного? Истинно: ты и без того не болтлива, но сейчас…

Он развёл руками. Гленна устала. Он, скорее всего, — тоже. Они провели в пути несколько дней, всё утро шли не останавливаясь предчувствуя близость приморского поселения. Тогда он сказал ей, что девушка будет спать на настоящей кровати. Ей чудилось, что он говорит это лишь затем, чтобы подбодрить не привыкшую к тяготам пути Гленну, но сейчас она догадывалась: он и сам не отказался бы от сна в постели. Она втянула Борса в неприятности. Понимает ли он, насколько опасно ему оставаться на её стороне?

— Кто ты, Борс? — спросила она понимая, что он уже намекал ей на то, что не хочет разговоров такого рода, — Почему продолжаешь помогать мне?

Он нахмурился. От внешней весёлости и следа не осталось. Девушка ожидала, что он запустит пятерню в светло-русые волосы, как делал это всякий раз, когда был смущён или пытался уйти от прямого ответа. Этот жест ей нравился. Вместо этого, Борс сжал кулаки. Он не злился на неё. Он вообще на неё не смотрел, когда отвечал.

— Помогаю я тебе потому, что верю, потому, что так правильно и, главное, потому, что кроме меня тебе никто не поможет. Чем не причины?

Гленна кивнула, хотя не понимала, что Борс не ждал ответа.

— Вот о том, кто я и откуда — не спрашивай, — сказал он, — знай, что доверять мне ты можешь, веры вполне может быть достаточно и без всякого знания.

Они замолчали. Солнце приближалось к горизонту, тени стали гуще, птицы пели как обезумевшие.

— Прости меня, — сказала Гленна после долгого молчания.

Сказала — точно камень с души упал. Она извинялась не только за вопросы, которых её спутник не желал. Пусть и не осознавая этого, девушка просила прощения за всё, виной чему стала.

— Не за что тебе извиняться! Да и вины твоей нет в том, что Тибальд — безбожник и мерзавец!

На мгновение Гленне показалось, что Борс знает всё. Это открытие отразилось, должно быть, на её лице. Мужчина подмигнул ей. В глаза, почему-то, бросилось то, что отросшая щетина грозила превратиться в пусть и короткую, но бороду.

— Пойдём, нам нужно найти безопасное место для ночёвки, — сказал он, указывая в сторону склона холма, оплетённого корнями множества деревьев.

Безопасного места они не нашли. Гленна поняла это далеко не сразу, так же, как и Борс. Правда, он-то как раз что-то подозревал. По крайней мере, девушке так казалось. Он долго водил её кругами по осиновой роще. Ветер тревожил листву, деревья шептали что-то неясное. Борс, то и дело останавливался, когда его порывы путались в шуршащей листве, прислушивался. Точно он был колдуном из старой сказки, который знал язык деревьев, животных и птиц. Можно было подумать, ветер и впрямь что-то говорил. Нёс вести, предупреждал или утешал?

Девушка понимала, что Борс прекратил поиски лишь потому, что она валилась с ног. Гленна не жаловалась, но натруженные ноги подводили её. Она то и дело оступалась. Девушка не знала, как выглядит в этот вечерний час, а если и бы знала — ужаснулась бы. От природы бледная кожа приобрела сероватый оттенок, на щеках появился болезненный румянец, а губы, напротив, были бледны. Из её косы выбилось несколько прядей, а под глазами залегли тени. Не только беспрерывная ходьба и погоня делали её слабее. Она была вымотана бесконечными тревогами, опасностью, что довлела над ними непрестанно. Ко всему прочему, мысль о том, что ложные обвинения могли дойти и до ушей Тибалда и кровный отец поверит наветам отравляла её разум, подтачивая силы.

Когда Борс сказал, что они заночуют в тени осин у подножия пологого холма, Гленна скинула поклажу, кое-как расстелила одеяло и позволила усталости затянуть её в глубокий омут сна. Ей ничего не снилось. Более того, ей вообще показалось что она лишь на миг закрыла глаза. Проснулась же она от топота людских ног, от звона топора Борса, ударившегося обо что-то твёрдое, от недоброго ропота голосов.

Она вскочила с места, не понимая, что происходит. Предрассветная темнота едва-едва стала отступать. Пурка издавал звуки, которые до того Гленне от всегда весёлого пса слышать не приходилось: злобное рычание делало бы честь любому волкодаву.

Их было трое. Люди ли это были короля или просто оборванцы, промышлявшие разбоем в этих лесах Гленна не знала. Она смотрела на то, как один из нападавших падает наземь. Топор Борса врезался в очертания человека, уродуя его контур. Мерзкий звук, уже знакомый Гленне после страшной свадебной ночи, впился в уши, точно пиявка. Она застыла, позабыв как дышать.

Двое противников Борса, ошеломлённых смертью товарища окружили противника. Пурка бросился на одного из них, вцепившись в занесённую для удара руку. Что именно было в той руке Гленна разобрать не могла, но оружие незнакомец не выпустил. Он с руганью пытался стряхнуть пса, пока Борс пытался сладить со вторым ночным гостем. Тот был очертаниями похож на медведя, а никак не на человека.

— Беги, Гленна, — закричал Борс.

Он отвлёкся, нечто напоминающее дубину, тяжело опустилось, метя в голову охотнику. Защитник Гленны сумел избежать удара в последний миг.

— Беги же, — отчаянно заорал Борс.

Медный топор вошёл в плоть, но Гленна уже не видела этого. Она послушалась, наконец. Оцепенение, заставившее девушку вмиг поверить в легенды о филидах, превращённых в камень, отпустило её. Сзади завизжал Пурка. Гленна ускорила шаг. Она не могла помочь. Единственное, что было ей доступно — не мешать, спастись самой, хотя бы бегством. В прошлом женская доля никогда её не тяготила, но не сейчас. Ох! Как бы она была рада, если бы у её народа, так же как у иных варваров, было принято учить сражаться и женщин! Чувство беспомощности, неожиданно, обратилось с жгучую злобу. Она была порождением той же печали, что взывала в девушке к слезам. Только толку от злости было не в пример больше: злость на собственную слабость помогла ей забыть об усталости и сделать больше, чем она могла.

Гленна бежала, не разбирая дороги. Она не задумывалась о том, что рискует заблудиться. Борс и Пурка, бедный Пурка, который, должно быть получил в бок тяжёлым сапогом, найдут её. Девушка гнала от себя мысль о том, что, может, искать её станет некому. Сколько врагов осталось за её спиной? Справится ли Борс? Он обещал ей помогать, значит справится. Она не знала, что происходило на месте неудачной ночёвки. Борс был прав: вера, порой, нужнее, чем знание. Гленна гнала от себя страшные мысли. Благо, когда в ушах слышан лишь яростный стук собственного сердца, а ноги бегут через утренний туман, не разбирая дороги, времени думать особо не было.

Она остановилось, когда под ногами захлюпала вода. Та пропитала и без того влажные туфли, отрезвляя беглянку. Девушка остановилась. Затем сделала ещё два широких шага, чтобы оказаться по другую сторону узкого ручья, в который она угадила. Туман сгущался, небо начало светлеть. Лес вокруг выглядел мрачным и слишком тихим. Её дыхание было глубоким и шумным. Она различила далёкую трель соловья. Ветра не было. Не слышно было ни шагов, ни голосов преследователей, ни весёлой поступи Пурки, шуршащего позади. По спине пробежал озноб. Гленна медленно сознавала случившееся: она потерялась и совершенно не представляет, что делать дальше.

Стоять на месте было невыносимо. Калейдоскоп догадок, одна хуже другой, налетели на неё, точно плотоядные мухи. Девушка обняла себя за плечи, но от этого будто бы стало хуже. Больше она не бежала. Промокшие юбки липли к ногам. Бархатный плащ она не сняла лишь потому, что слишком устала накануне. Он немного спасал её от утреннего холода, но не от сырости, подобравшейся к её уставшим, натёртым ногам.

Свет наступающего утра не прогнал туман, но, всё-таки, идти стало немного приятнее. Осин вокруг почти не было, зато появились козьи ивы, ветви которых напоминали устремлённые к небу персты. К тому же, Гленна увидела терновник, дурное дерево. Один из учителей Оноры, из тех, кто учил принцессу языку англичан, рассказывал страшную сказку. Мол, в терновнике жили маленькие человечки, которые в полуночный час могли защекотать до смерти всякого, кто подойдёт к хранимому ими древу слишком близко. Гленна замерла, невольно вглядываясь в переплетение ветвей, но никого не увидела.

Земля под ногами устремилась в низину. Вскоре девушка различила поверхность озера. Утреннее солнце не делало его светлее: стоячая вода, подёрнутая ярко-зелёной ряской, выглядела грязной и неприветливой. Она устроилась на одном из прибрежных камней, удивляясь, как так вышло, что у неё ещё остались силы на что-то. Страх и злость, подгонявшие её прежде, пошли на убыль, а вот волдыри на натёртых ногах, стали ныть. Она сняла мокрые туфли и носки грубой вязки, которые позволила себе надеть в день свадьбы госпожи лишь потому, что их бы не было видно под новым платьем. Выпущенные на свободу ступни выглядели ужасно: пятки и пальцы были растёрты в кровь, запах немытых ног показался отвратительным.

Со стороны озера раздался всплеск. Гленна посмотрела на спокойную на первый взгляд воду. Всплеск повторился чуть ближе, капли воды, взметнувшиеся в воздух, блеснули в солнечном луче.

«Рыба играет, должно быть», — подумала Гленна.

Только неприятное ощущение нарастало с каждым мгновением. Когда всплеск повторился в третий раз, она увидела яркую точку, алую, точно шляпка ядовитого гриба. Та застыла среди зелёной ряски.

«Это же глаз!» — с ужасом подумала Гленна, но тут же усомнилась.

Точка никуда не исчезала, замерев между листьев кувшинок. Гленна невольно подалась вперёд к воде, чтобы рассмотреть диковинку получше.

— Не стоит так делать, — раздалось за её спиной.

Девушка чуть не упала от неожиданности, но обладательница голоса поддержала её. Руки незнакомки оказались сухими и на удивление крепкими. Вновь раздался плеск воды. Гленна не увидела того мига, когда наблюдатель скрылся под её гладью, но теперь алого глазного яблока видно не было.

— Ты там нукелави высматриваешь? — спросила незнакомка.

Гленна теперь смотрела на неё. Девушка, кем бы она ни была, выглядела немного странно. Её волосы, рассыпавшиеся по плечам были спутанными, но выглядели чистыми. Такими могла похвастаться только придворная дама. Вместо платка их покрывал венок из ивовой лозы. Её глаза, слишком большие для тонких черт смуглого лица, тревожили Гленну.

— Кого? — спросила девушка, осторожно слезая с камней.

Незнакомка, поняв, что та не собиралась больше падать, не стала её удерживать. Она даже отошла на пару шагов, отчего Гленне стало легче дышать.

— Нукелави, конь, который живёт на дне.

— Разве их не зовут келпи? — Спросила Гленна, сама не понимая, отчего вдруг ведёт речи о страшных сказках с первой встречной.

— Нет, это совсем другое! — ответила она, — келпи страшны, если только сам их оседлаешь, да и поставь рядом с обычной лошадью — и пяти отличий не найдёшь. Нукелави другое — он и из воды ухватить может, коли зазеваешься.

Теперь Гленна смотрела на неё во все глаза. Та была по-своему красива, не смотря на бледность и худобу, а платье, напоминавшее рубашку, скрывало тонкий стан девицы до самой земли. Там оно встречалось с прибрежной травой, но красавица совсем не боялась испачкать ткань, грубую, но ярко-зелёную. Гленна не представляла, чем можно было покрасить шерсть, чтобы добиться такого дивного оттенка.

— Не балуй! — с детским озорством крикнула та в сторону озера.

Вновь послышался плеск воды, но Гленна оборачиваться не стала.

— Какие у тебя ножки прелестные! — совсем невпопад продолжила девушка, — только совсем устали, изранились! Пойдём-ка ко мне, я помогу тебе излечить их.

Она обернулась и побрела в сторону всё ещё утопающего в тумане ивняка. Гленна, пошла следом. Не потому, что она поверила чудаковатой девице, которая даже имени своего не назвала. Всё одно — что тут остаться, что идти. Если ей повезёт — так и правда дух перевести сумеет. Только недолго. Нечего было притягивать беды в дом незнакомцев.

Красавица шла совсем не так, как обычно ходят люди. Она раскачивала руками в такт слышимой лишь её уху музыке. В то же время, она сильно хромала. Непонятно было, на какую ногу больше. Девушка щебетала без умолку, изголодавшаяся, должно быть, по человеческой компании. Она улыбнулась Гленне ласково, когда та поравнялась с ней. Сумасшедшая. Волосы с сединой, хотя лик ещё юн.

— Я рада, что мы встретились, Нукелави не любит чужих! Ты хорошая девушка, сразу видно!

Гленна устыдилась своих мыслей.

— Не бойся обидеть меня, дева, — сказала она, точно знала о чём Гленна думает, — не ты одна посчитала меня безумицей при встрече. Только это не так, ой, не так. Нукелави же, знаешь, всегда голоден. Лежит себе брюхом на дне запруды, лежит… Месяц, год, столетие. Жить вечно может, да пустое брюхо радоваться не дозволяет нечистику. Так его боги наказали за жадность, а он вместо того, чтобы каяться совсем чудищем стал.

— Боги тоже ошибаются, — сказала Гленна и устыдилась того, что только что сорвалось с её губ.

Впрочем, не только стыд овладел ею, но и страх. Ведь то, что сказала она было и правда страшно.

Девушка рассмеялась.

— Нет, светлые боги не ошибаются. Только исправить порченное трудно, раз уж оно само исправляться не хочет. Нукелави ликом страшен. Кожа у него прозрачная, лапы рыбьи, тело жеребячье. Пасть щучьими зубами утыкана, ноздрями рогатыми венчается, а промеж них, там где никак у лошади быть не может, глаз красным сиянием светится. Да ты не бойся, милая, он только худородных обижает, а ты-то хорошая.

Вроде обычная сказка лилась с тонких смеющихся губ, да только Гленне страшно стало. Побасенок о малом народце, о духах водяных и небесных, о феях лесных и подгорных, она не боялась с детства. Теперь же было жутко.

Позади вновь плескалась вода. Гленне чудилось, что красный глаз пристально следит за каждым её шагом. Смотрит и ждёт, когда девушка оступится.