Невиданное

Глава 6

Когда я проснулась, я помнила сон, помнила странное знакомое чувство. Как будто я почти была там. Я помнила, как мне снилось, что я Фиона Кэмпбелл Уоррен, мама моей бабушки. Слегка безумная Фиона. Мне снилось, что я оставила записку в орехе, чтобы кто-нибудь — я? — нашел ее, что бы сказал об этом сне толкователь снов? Может то, что хаотическая часть моего подсознания пыталась сказать мне… как там было? Выбери снова.

Я написала новую фразу на обрывке бумаги и положила ее вместе с бумажкой с ореха.

— Все делается к лучшему, — и записанной вчера фразой с прошлой ночи. — Ищи точку, где встречаются прошлое и будущее. — Оба листка лежали в безопасном месте в кукольном домике. Фразы проносились в моей голове, как будто они должны были сложиться в определенном ритме, как стихотворение или песня. Что-то, что я читала раньше? Фиона писала стихи — может быть, я слышала что-то из ее творений, и это сохранилось где-то на задворках моей памяти. Я задумалась, какие же пропущенные слова смогут превратить мои обрывки в предполагаемое стихотворение.

Может быть, мой сон был отголоском того, кем была я — что я была такой, как мое стихотворение: собранная из нескольких беспорядочных обрывков. Пропущенные слова были недостающими частями. Может быть, они были теми качествами, которые хотел бы видеть Джексон. Ответственность. Зрелость.

Я улыбнулась подобной измене самой себе. Наверное, даже мое подсознание хотело бы, чтобы я повзрослела.

В восемь часов мама, Мэгги, Сэм и я уселись в машину и подготовились к поездке на весь день в Балтимор. У мамы был длинный список заданий, который включал все от необходимых вещей для выставки до помощи с вечеринкой «Санты» для маленьких пациентов в Джоне Хопкинсе. Сэм был счастливчиком — часть дня он проведет с папой, на остаток дня отправится к Заливу в Аквариум. Мне же придется провести с мамой весь день.

Нашей первой остановкой была Галерея, куда мама завезла кучу старых ферротипий Маеве.

Возле Старой гавани, в части Балтимора, известной как Fell’s Point, мы ехали по узкой мощеной улочке, на которой выстроились кирпичные дома девятнадцатого века. Территория была переоборудована в ультрамодный художественный район: антикварные магазинчики соседствовали с кафе и галереями. Мама припарковалась рядом со зданием, таким элегантным, что там даже не было вывески, просто большое трехзначное число из полированной нержавеющей стали. Я решила, что владелец хотел этим сказать, «Если вы не знаете кто мы, вам сюда не нужно».

Высокий, худой мужчина в обычной, но дорогой одежде приветствовал маму у входа, послал ей множество воздушных поцелуев, дал указание ассистенту принести ей и Мэгги эспрессо в крошечной чашечке и начал восторгаться над коробкой, полных фотографий Маеве.

— Это такая честь для меня, получить возможность сделать это для вас, Энни — МакКаллистер была важнейшим первопроходцем в области фотореализма. — Он провел маму и Мэгги в офис. — Вы должны увидеть партию картин, которую я только что получил, — сказал он. Мы с Сэмми следовали за ними как невидимки.

Мама выдохнула, когда вошла в двери. У Мэгги вырвался возглас восхищения:

— Климт!

Картина, на которую они обратили внимание, была красивой: пастельные тона, много золотого с византийскими геометрическими фигурами. Все остальное было «современным» и выше моего восприятия, но моя мама восклицала:

— Ой, Оскар. Пехштейн. Дикс. Шиле. Бекманн. Откуда вы все это достали? Так много запрещенных художников!

От моей мамы я знала, что нацистское правительство проводило давнюю политику уничтожения работ еврейских художников, и все, что они находили, признавалось «развратным» и «провокационным». Работы многих ее любимых живописцев, с такими именами как Пикассо, Брак, Миро, в основном существовали только на фотографических репродукциях.

— Кто знает, каким образом им удалось выбраться из континента? — сказал Оскар. — Но частный коллекционер в Нью-Йорке предложил их мне. Он должен ликвидировать их, собрать средства.

— Пришлите мне ваш список, когда вы оцените их, — сказала моя мама. — Я очень заинтересована.

Следующая остановка — Джон Хопкинс. Мы встретились с папой в холле, как раз тогда, когда экскурсовод завершал тур, включающий биографию основателя госпиталя. Мы все в какой-то мере имеем выгоду от невзгод, которые пережил и преодолел мистер Хопкинс. В какой-то степени, мы являемся детьми, которых у него и его любимой Элизабет никогда не было.

Экскурсионная группа направилась вверх по ступенькам, тогда как мы пошли по коридору, ведущему в другое здание.

— Слегка отвратительно, когда люди так думают, — прокомментировала я.

— Ты о чем? — спросила мама.

— О том, что Джон Хопкинс должен был страдать, чтобы все мы могли потом получить от этого выгоду.

— Именно так некоторые становятся героями, — сказал папа. — Находят в себе силы, чтобы жертвовать собой ради других.

Я подумала, что героем быть полный отстой.

Папа и Сэм отправились на «поиски неприятностей», а мы с мамой и Мэгги пошли к госпиталю, названному в честь бабушки: Неврологическая Исследовательская Клиника Уоррен. Частью здешней работы было изучение и обеспечение лечения для детей с неврологическими аномалиями. Некоторые из них были такими, как Мэгги и мой младший брат, аутистами, разве что были сильнее загнаны в ловушку внутри себя.

Крыло было названо в честь бабушки, потому что моя семья заплатила за него. Благодаря двум нашим предкам-мореплавателям, бабушка смогла выделить огромные средства, чтобы построить его, — мужчине, по имени Добсон, который сколотил состояние на торговле рабами, и его зятю, Капитану Джозефу Фостеру, который также занимался работорговлей, но смог заработать еще большее состояние благодаря влиятельному положению среди колониальных властей. Я всегда полагала, что с кучей унаследованных денег она также получила огромное бремя вины за них. Этот исследовательский центр был просто одним из ее благотворительных деяний, которое перешло к нам по наследству, вместе со всей ответственностью. Например, по части посещения праздника для самых младших его пациентов. Сенатор и миссис Хэтэуэй тоже должны были прийти.

Я не была удивлена, увидев с ними и Ричарда. Он определенно был ценной частью всего багажа Хэтэуэев. Я наблюдала, как он общается с детьми, опускается на пол рядом с ними, помогает им раскрывать подарки и находить внутри что-нибудь веселое. С этими детьми не всегда легко — они не всегда понимают истинное предназначение игрушки.

Он всегда был для меня загадкой. Я не слишком ожидала, что привлекательные люди могут оказаться щедрыми и сопереживающими — они слишком легко полагались на обаяние. Но Ричард, казалось, легко шел на контакт. Я не могла представить более идеального парня. Так почему же у меня всегда было такое чувство, что я ищу у него какой-нибудь изъян?

Под конец мероприятия он отвел меня в сторонку, спросить, не хочу ли я вернуться с ним на машине в Северну. Мне пришлось отказать — еще не все наши задания были выполнены.

— Нам с мамой нужны платья для Вечера в Честь Кануна Нового Года.

— Ну же, Парсонс, ты же не хочешь мне сказать, что твоя мама все еще покупает тебе одежду?

Я не дала ему возможность поддеть меня.

— Разумеется, нет, Хэтэуэй, я помогаю ей выбирать одежду для нее.

Он рассмеялся и извинился — его поманил помощник его отца. Я же осталась рассматривать латунную надпись, которая гласила, что это Исследовательский центр имени Ф.К. Уоррен. Я была в замешательстве.

— Ф.К.? — громко спросила я.

Бархатистый женский голос ответил мне:

— Фиона Кэмпбелл. — За моей спиной оказалась Клэр Хэтэуэй.

— Но я думала, что его построила бабушка после комы Мэгги.

— О, нет, — ответила она. — Здание на несколько десятилетий старше Мэгги. Мне кажется, Фиона весьма интересовалась неврологическими аномалиями. — Клэр улыбнулась мне своей обычной легкой улыбкой.

Какого рода «аномалиями» могла интересоваться моя прапрабабушка? Я задумалась.

— Вы знали, что она здесь лечилась?

— Вообще-то не конкретно «здесь» — поправила меня Клэр. — Она была в здании, которое потом было стерто с лица земли и большинство персонала уволили, в качестве предпосылки к очень щедрому пожертвованию, которое дало возможность появиться этому центру.

— Наверное, — сказала я, — ей не понравилось то, как они ее здесь лечили.

Клэр вознаградила меня музыкальным смешком.

— Определенно не понравилось, — согласилась она, — и кто станет винить ее в этом? В тридцатых годах психиатрическая медицина все еще оставалась варварской. Примитивные лекарства. Электрошоковая терапия. Лоботомия. У меня сложилось впечатление, что на Фионе понемногу использовали почти все.

Девочка из моего сна, подумала я, которая умоляла своего отца поверить ей.

— Она, должно быть, была невероятной женщиной, как ты считаешь? — спросила Клэр. — После всех ее страданий, у нее осталось достаточное количество серого вещества, чтобы построить это больничное крыло. Я никогда не встречалась с ней лично, но мой отец знал ее. Он говорил, что она была очень красивой и на редкость убедительной для человека с репутацией, что у него не все в порядке с головой.

— Почему люди так думали?

— Кажется, в ней было что-то безумное, — сказала она. — Оставалось в течение всей ее жизни, — она сделала жест пальцами в виде кавычек, — «что-то пошло не так». Она также была одержима идеей о родственнице, которой в реальности не существовало. — Она указала на небольшую табличку под латунными буквами, — Памяти А.М.

— Кто такая А.М.? — вырвалось у меня.

— Вот именно. Никто не знает. — Клэр подняла брови.

— Сара? — мамин голос. В нем слышались нотки озабоченности. Как будто она каким-то образом знала, что Клэр сплетничает о ее бабушке. — Пора идти, детка.

Извиняясь, я сказала Клэр:

— Приятно было поболтать с вами.

— Да, — сказала она все с той же легкой улыбкой. — Очень приятно.

Я последовала за мамой и Мэгги, когда они отправились на последнее в этом году собрание правления бабушкиного фонда. Или он был Фиониным? А теперь он принадлежал маме и Мэгги. И предполагалось, что когда-то он станет моим. Хотела я этого или нет.

Глава правления, миссис Эббот, казалось, с нетерпением ожидала решения вопроса, кто будет руководить фондом теперь, когда бабушки не стало.

— Мы долго и тесно работали с миссис МакГиннес, вы можете быть уверены, что мы делаем все возможное, — все, чего она хотела, — для пациентов ее центра.

— Подопечных, — сказала Мэгги.

. — Что, дорогая? — Женщина повернулась со снисходительной улыбкой на губах.

— Подопечные, — повторила Мэгги. — Дети, которым мы помогаем не больные. Они не «пациенты».

Миссис Эббот широко раскрыла глаза, и терпеливо ответила:

— Разве это не вопрос семантики?

— Вообще-то нет. — И тут заговорила мама. Твердо. — Моя сестра дала очень четкое определение. Наши клиенты не больны и не нуждаются в медицинской помощи. Они подопечные, которых обучают умениям, что помогут им сотрудничать с миром. Я думаю, что подобная перемена отношения будет одним из улучшений, которые мы с моей сестрой привнесем в этот центр.

Миссис Эббот и я были одинаково удивлены. Я не знала, что мама может быть такой спокойной и утонченной. И неумолимой. Она вежливо дала понять миссис Эббот, кто именно будет руководить всем теперь, когда бабушки уже нет.

После встречи Мэгги отправилась за Сэмми, чтобы забрать его для похода в аквариум на пристани. Мама, в своем обычном, чересчур обеспокоенном режиме, прочитала Мэгги лекцию о правилах нахождения в городе, прежде чем позволила своей сестре сбежать, как будто Мэгги раньше не путешествовала в одиночества в полудюжине стран. Кажется, мама просто не может не быть занудой — я всегда считала, что это была ее реакция на почти смертельный случай с ее сестрой. Наверное, я б тоже стала контролировать каждый шаг своих близких, случись что с Сэмми.

Но Мэгги с улыбкой выслушала все мамины наставления. Хотела бы я пойти вместе с ней и Сэмми. Но мама направлялась в центральную часть города, в магазин Стюарта. Местный стиль, но вполне подходящий к тому, к которому я привыкла на северо-западе, и я надеялась, что мне удастся подобрать там что-нибудь подходящее для вечера.

Мы поднялись в стеклянном лифте в женский отдел и отправились прямиком к секции торжественных нарядов. Ассистент материализовалась в тот же миг, как стало понятно, что мы с мамой движемся в сторону дизайнерских нарядов. Она предлагала маме различные варианты — куча вещей с затянутой талией и корсетами. Типичный стиль конфедерации. Но потом я заметила знакомый силуэт. Изделие из помадно-красного шифона, струилось вниз прямыми волнами. Чуть более строгое спереди, собранное сзади, без бретелек и с небольшим декольте.

— Это случайно не Марсден? — спросила я клерка.

— У вас отличный вкус, мисс. Это платье из последних поступлений. Импортное.

Ага, подумала я, я узнала Марсден, как только ее увидела — органичная смесь винтажного и современного, потрясающее внимание к деталям. Ее платья постоянно мелькали на красных дорожках Астории и выставлялись в наших магазинах. И они отвечали современным тенденциям — никаких корсетов.

— Я беру его, — сказала я.

Моя мама невольно шагнула вперед, как будто хотела встать между мной и платьем.

— Ты не боишься… замерзнуть?

Кодовое выражение мамы для «слишком открытое и декольтированное». Я невинно улыбнулась и ответила на ее вопрос буквально.

— Все будет в порядке. У меня есть отличная бархатная шаль, малинового оттенка, которая отлично будет с ним сочетаться. Будет идеально.

Мама знала, что лучше не спорить. Когда дело доходило до одежды, я становилась такой же упрямой, как и она.

Мы забрали Мэгги и Сэма в кафе возле аквариума. Когда мы приехали домой, было уже темно. Легкий дождь, переходящий в снег, который падал с тех пор как мы переехали в Мэриленд, покрыл лобовое стекло белыми перышками. Мы остановились на перекрестке недалеко от нас и увидели мигающий свет от нескольких полицейских машин через дорогу.

Я наклонилась вперед, чтобы рассмотреть что происходит, но мама подняла руку.

— Не смотри. — Из-за чего мне только сильнее захотелось все увидеть.

Полицейские собрались вокруг чернокожего мужчины на дороге. Кажется, офицер собирался ударить его дубинкой, но что-то остановило его.

Из темноты начали выходить люди, появляясь один за другим на краю красно-синего светового круга, чтобы поддержать избиваемого мужчину. Некоторые держали на руках своих детей. На многих из них я видела что-нибудь желтое. Они стояли, молча, кольцо темнокожих лиц, горестные и решительные.

Кажется, полиция пришла к какому-то негласному соглашению. Мужчину подняли и усадили на заднее сидение полицейской машины. Кольцо наблюдателей немного расступилось, чтобы дать им проехать.

Я держала папу за руку, когда мы гуляли вдоль причала на Спа Крик. Моряки и портовые рабочие бросали свои дела, чтобы поздороваться или кивнуть папе. Папе принадлежали оба корабля, пришвартованные здесь, и много других. Он был боссом их всех.

А также слащавого мужчины, который шел рядом с нами, мистера Каррутерса. Мне не нравился мистер Каррутерс.

— Продали уже дюжину по самой высокой цене, — сказал мистер Каррутерс с таким видом, как будто папа должен был его похвалить. — Остальных готовим для аукциона. При переходе потеряли двадцать три. Все еще…

Папа поднял руку, остановив его. Он открыл книгу, которую нес под мышкой. Своим красивым почерком он внес аккуратные записи. Мне нравился папин почерк — как виноградная лоза, растущая и завивающаяся на бумаге.

— У нас все еще остается восемьдесят семь мужчин, семьдесят одна женщина и двадцать шесть детей в возрасте до пяти лет, — закончил Каррутерс. — Мы получим хорошую прибыль.

В конце причала, среди кучи ящиков и мешков, я заметила чуть съехавшую парусину. Я выпустила папину руку и подошла чуть ближе. Неприятный запах, исходивший оттуда, становился все сильнее по мере того, как я приближалась.

— Отойдите отсюда, — сказал мне мистер Каррутерс, но я лишь холодно посмотрела на него. Я не слушалась его указаний. — Простите, мисс, прошу прощения, но вам не понравится то, что вы там увидите.

Если бы это не был мистер Каррутерс, я бы его послушалась, но вместо этого, даже под бдительным взглядом папы, я быстро наклонилась и отбросила ткань.

— Милостивый Боже, — с ужасом выдохнула я и, сделав шаг назад, перекрестилась, чтобы отогнать зло.

Там лежала женщина-рабыня, раскинув конечности, ее лицо было избито и в крови.

— Теперь видите, мисс. Вам стоило меня послушать. — Мистер Каррутерс был рад видеть мой испуг. — Эта мертва, капитан Добсон, сэр.

— Я видела, как одежда шевелится, — сказала я, сузив глаза.

— Это все ветер, — ответил он.

Она вытянула руку, ее пальцы прикоснулись к моему ботинку. Опухшие глаза чуть приоткрылись, и я увидела, что она увидела меня. Ее губы дрогнули, и она едва слышно пробормотала, так что я едва смогла разобрать.

— Дии-да-ра, — произнесла она. Мое имя.

Она прикоснулась к моему ботинку, она знала мое имя.

— Я хочу ее, папа, — заявила я.

— Дейрдре, — я найду для тебя здоровую девушку, улыбающуюся здоровую девушку, — попытался уговорить меня папа. — Этой мы уже не сможем помочь.

— Я хочу ее, — сказала я, топнув ногой. Папа вздохнул и согласился.

Они погрузили ее на импровизированные носилки в задней части нашей лодки. Когда мы прибыли домой, я велела Авессалому хорошо с ней обращаться и, улыбнувшись, он сказал мне, что будет. Я настояла, чтобы ее отнесли в маленькую комнату рядом с моей.

— Я хочу убедиться, что с ней будут хорошо обращаться. — Папа вздохнул и согласился и на это.