Аарен
Основательно изучать дело семьи Берьере, прислонившись плечом к стеллажам, неудобно, поэтому я дошёл до широкого дубового стола у узкого окна, сел на жесткий стул, включил настольную лампу и тогда-то заметил на папке блеклую, едва заметную надпись: «Дело о манифесте «О свержении драконьего протектората».
– Не хрена себе! – вырвалось у меня. Дело касается не просто измены, а свержения драконьей династии – самого страшного преступления в Лармерии.
Испытывая непередаваемую гамму чувств, я поднял руку и принялся массировать виски.
Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя и вновь открыть папку.
Положив перед собой миниатюрный портрет Кассии, я вздохнул и с колотящимся сердцем принялся за изучение бумаг…
Хватило нескольких листов, чтобы сделать открытие.
Любой здравомыслящий человек знает, что власть в одиночку не свергают. Как минимум должна быть поддержка в лице влиятельных аристократов, и среди сообщников должен быть хоть один приближенный к королевской особе.
Исходя из этого, я предполагал, что барон – лидер заговора с многочисленными сообщниками, однако в деле фигурировал лишь Пьеар ди Берьере и его жена Маргарита.
Подобное странное поведение можно было бы объяснить наивностью и экзальтированностью барона, вот только читая запись его допроса, у меня в голове выстроился образ здравомыслящего, умного человека, который точными фактами доказывал свою невиновность.
По собранным показаниям знакомых и соседей, прежде отец Кассии ни в чём сомнительном замечен не был; короля и драконов не критиковал; даже участвовал в подготовке городского торжества в честь коронации Адриана.
Слуги отзывались о нём, как о спокойном, уравновешенном человеке, занимающимся выращиванием и разведением урожайных сортов зерна.
Барон был землевладельцем средней руки, но дела шли столько удачно, что накануне ареста он планировал выкупить крупное имение соседа.
– Зачем он полез в политику? – спросил я сам себя, не понимая логики. Но дальше меня ждали другие открытия.
Листая манифест, приобщённый к делу, мне бросилось в глаза, что в крамольном сочинении на полтора листа много грубых ошибок, которые не мог допустить образованный человек. К тому же кривой почерк, каким он был написан, совершенно не совпадал с изысканными, каллиграфическими подписями барона, стоявшими почти на каждом листе дела.
Далее я наткнулся на оригинал доноса. Он был написан не менее корявым почерком, чем манифест. С первого взгляда было очевидно, что писал один и тот же человек, чуть изменив почерк.
Нелепость дела и его небрежное расследование вывели меня из себя.
– Какой идиот занимался делом?! – рявкнул я, саданув кулаком по столу.
Изучив папку от корки до корки, нашел полустёртую запись: «… старший дознаватель Эдвард Марье».
Скрипя зубами от негодования, я встал из-за стола…
Мне повезло, что недоумок продолжал служить и находился на рабочем месте.
Входя в его кабинет, я сжимал и разжимал кулаки, желая врезать идиоту.
Он сидел за столом, расположенным в глубине кабинета, над кипами бумаг. Уже немолодой, лысеющий мужчина в черном мундире.
Марье поднял голову, и я столкнулся уставшими, но умными, проницательными глазами.
– Чем могу помочь, лорд Сандлер? – первым заговорил дознаватель, указывая на стул.
Я сел и ледяным тоном отчеканил:
– Дело барона Берьере.
Услышав фамилию, Марье тягостно вздохнул, сходу признавая, что плохо выполнил работу.
– Почему? – я задал единственный мучавший меня вопрос.
– Вы читали приговор?
– Это официальная версия, а я хочу знать о подковёрной интриге. Ведь в ней было дело?
– Да, – Марье отвёл взгляд и отложил перо.
Ему не потребовались записи, чтобы вспомнить обстоятельства дела. Еще раз вздохнув, он заговорил:
– Думаю, вы тоже поняли, что налицо клевета.
– Этого не заметил бы только идиот.
– Я не идиот, – грустно усмехнулся Марье, – я заметил несостыковки и подготовил служебную записку.
– И что изменило ваши планы?
– Ничего. Я передал её. Однако она попала на стол Гильбэ Бошу.
Я неприязненно поморщился, хорошо помня прошлого министра юстиции – желчного, склочного старика, который в последние годы перед смертью сильно болел и мучился.
– Продолжайте.
– Бош вызвал меня и на моих глазах разорвал записку. Я получил приказ, расследовать дело лучше. – Марье поморщился, смотря в одну точку и вспоминая тот день. – Кстати, вы знаете о даре женщин рода Берьере? – Он повернулся ко мне.
– Наслышан.
– По задумке Боша, мы должны были арестовать барона, баронессу и их единственную дочь. В камере их напуганной дочери должны были предложить спасти родителей и помочь Бошу в исцелении. Взамен он бы прекратил дело об измене короне.
Я сомкнул зубы, чтобы не зарычать от ненависти к подохшей твари.
– Однако при аресте их дочери, Кассиаре, удалось сбежать. План сорвался, но слухи об аресте уже разошлись и дошли до короля. Бош решил оставить всё как есть. В итоге барона казнили. Баронесса сгорела от горя в тюрьме, но перед смертью прокляла Боша и доносчика – некоего Рауля Галахара, получившего за донос треть их имущества.
Галахар! Услышав уже знакомую фамилию, у меня от ненависти волосы встали дыбом.
Разыщу тварь – на куски порву…
С трудом, но я взял себя в руки и уточнил настороженно:
– Что значит прокляла?
– Женщины основной линии Берьере могут или исцелить, или проклясть.
– Если могут проклинать так же хорошо, как исцелять, то они могли бы обойтись без заговора… – намекнул я.
– Да, они были невиновны, – раздраженно выпалил Марье. – Я знаю это. Состряпанное дело Берьере – мой грех, который мне нести до конца своих дней.
– Вы столь щепетильны или боитесь проклятья?
Марье вскинул голову, сверкнул блеклыми глазами и угрюмо отчеканил:
– Баронесса знала, что дело не во мне. А вот Бош… – Растянул губы в злорадной ухмылке.
– Помучился. Его наследники непрестанно болеют. А Галахар, хоть и жив, да подохнет как последняя собака. Если я утолил ваше любопытство, прошу покинуть мой кабинет, у меня много работы.
Я вышел опустошённым.
Подлость на подлости. Руки чесались добраться до Галахара, но прежде чем покинуть стены тайного отдела, я вернулся в архив и поставил магическую печать на деле, чтобы никто не смог уничтожить улики.
Они пригодятся мне позже, а сейчас я должен найти Кассию. Как можно скорее, пока с ней не случилась беда.
Стоило подумать о беззащитной сладкой малышке, грудь сдавило.
Как же я скучаю по ней, и волнуюсь за неё.
Она совсем одна в мире, полном опасности.
Я должен успеть!
«Должен!» – отозвался зверь, готовясь искать ту, что помогла ему исцелиться.