Невольница: его проклятие

Глава 43

Я жила в бесконечном тягучем кошмаре. Больном сне, когда ничего, по большому счету, не происходит, но ты вязнешь в клейкой тошнотворной неге. К счастью, здесь была Лора. Она — осколок моей прошлой жизни, и если закрыть глаза и включить воображение, можно было бы подумать, что мы сидим на моей маленькой кухне, припудренной вездесущим песком. Болтаем о ерунде. Разве что пахло по-другому. Теперь все было пропитано удушливыми духами, а от Лоры несло табаком.

Она знала о том, что меня разыскивали. От Торна. Спрашивала, спрашивала… Я рассказала все — умолчала лишь о Гекторе. Я просто поймала себя на мысли, что мне нужно выговориться. Озвучить, выдохнуть, вытрясти из себя часть слов, как мусор, как мелкие отлетевшие детали. Я будто становилась легче, невесомее. Говорила о Добровольце. О его голове. О странной перемене де Во. О полукровке. Даже о порке. Только не о Гекторе. Не хочу. Я чувствовала себя полной дурой. А Лора непременно раздует романтическую небывальщину, от которой станет противно.

Не хочу ее фантазий.

Лора теперь могла реже выходить в общий зал, но все же спускалась в те часы, когда обычно приходил Торн. Только возвращалась без добрых вестей. Не было ни Торна, ни долговязого мальчишки, которого он обычно сопровождал. Может, он уехал в какой-нибудь гарнизон? Каждый вечер я надеялась на добрые вести, но каждый вечер Лора возвращалась ни с чем. Порой я думала, что она просто врет, никуда не ходит. Может, так и есть, но эта мысль отбирала надежду.

Лора вошла и встала у самой двери, прислонилась спиной к стене:

— Она хочет, чтобы ты пришла к ней в кабинет.

Я поднялась со стула у черного окна, внутри все замерло:

— Зачем?

Лора пожала плечами:

— Не знаю, не сказала. Думаю, приняла какое-нибудь отвратительное решение.

Сердце заколотилось, в груди разлился холод. Но выбора не было.

Мы вышли в коридор. Лора толкнула одну из одинаковых дверей, за которой оказался черный ход. Мы долго петляли в лабиринте тускло подсвеченных коридоров, несколько раз спускались и поднимались по ступенькам. Жирной жабе не откажешь в осторожности. Казалось, ее крысиные ходы опутывают всю планету. Наконец, мы остановились перед дверью. Лора громко постучала и нажала на полочку ключа.

Кабинет этой суки. Снова красный, в тошнотворном оттенке цветов бондисана, от которого мутило. Все стены завешаны бархатом. Здесь тяжело дышалось. Хозяйка сидела за столом и курила сигарету в длинном мундштуке. На этот раз она была в сливовом атласе, лишь подчеркивающем омерзительные складки. Губы тоже были вымазаны фиолетовым, но от этого не казались более живыми. Такая же плоская заплатка на лоснящемся, как платье, лице. Лигурка посмотрела на Лору, махнула рукой:

— Иди, давай.

Та склонила голову, развернулась, лишь бросила на меня острый опасливый взгляд, и вышла. Она не могла ничем помочь, даже если бы вдруг захотела.

Хозяйка выпустила струю дыма и вытаращилась на меня черными глазами. Так же, как тогда, как смотрят на конфету. Меня передернуло, и я опустила голову. Не хочу видеть ее. Иначе захочется впиться ногтями и расцарапать рожу.

— Ты хорошо ешь?

Я опешила — не ожидала такого бытового вопроса. Пожала плечами:

— Не знаю.

Лигурка подалась вперед:

— А кто знает? Ты все еще худая — это не хорошо.

Хочет, чтобы я была такой же жирной гусеницей, как она сама? Она казалась раздраженной. Толстуха затушила сигарету, открыла, было, рот что-то сказать, но запищал селектор на столе. Она приняла вызов. Мужской голос:

— Хозяйка, к вам пришли.

Она поднялась, подошла к портьерам и отвела край — ткань скрывала стекло, за которым просматривался зал. Какое-то время она вглядывалась, что-то выискивая, наконец, вернула ткань на место:

— Жди меня здесь.

Она обошла стол и вышла.

Я осталась одна. Какое-то время просто стояла на месте, робко озираясь. Наконец, подошла к задернутым портьерам, и осторожно заглянула в щель, разглядывая с высоты общий зал.

Он был огромен. Сколько не приглядывалась, я не смогла различить противоположную стену. Сквозь стекло доносилась чарующая, почти гипнотическая музыка, между бесчисленных столов и диванчиков сновали голые официантки на огромных каблуках, наряженные в крошечные белоснежные передники, которые прикрывали, разве что, пупок. Одна из них поставила на столик бутылки и бокалы, и я увидела, как сидящий за столом имперец запустил руку ей между ног. Она стояла и сверкала заученной казенной улыбкой. Потом повернулась и выпятила зад, по которому тут же пошарила его рука. Официантка отошла, имперец активировал панель на столе, и в центре замелькали голограммы девочек. Выбирал шлюху. Я глубоко вздохнула, стараясь подавить подкатывающую панику. Это ад. Хуже просто быть не может.

Группы столов размещались вокруг круглых подиумов, обнесенных золоченой решеткой. Вот она — клетка. Внутри каждой из них извивалась голая девушка. В той, которую мне было видно лучше остальных, выгибалась, стройная верийка, похожая на Манору, разве что волосы короткие, как у всех рабов. Она бесстыдно легла на подиум, раздвигала ноги и ласкала себя, запрокидывая голову. До конвульсий. Потом поднялась, подошла к самой решетке и прижалась так, чтобы налитую грудь зажимало между прутьев. Теребила торчащие соски, ерзала, потираясь самым чувствительным местом о прут. Я умирала от отвращения и вместе с тем не могла оторвать взгляд. Вопреки разуму начало потягивать низ живота, потому что вся эта атмосфера неуемного разврата действовала на инстинкты. Верийка села на край подиума, просунула разведенные ноги через прутья решетки перед сидевшим за столом молодым имперцем, почти вплотную. Она поглаживала себя и что-то говорила — я поняла это по губам. Наверное, умоляла купить ее. Имперец лениво погладил по внутренней стороне почти багрового в общем красном свете бедра, рука нырнула между ног, и девка выгнулась, запрокинула голову, отчаянно ухватившись за прутья. Он просто прилюдно трахал ее пальцами, яростно двигая рукой. А она открыла рот и, я была уверена, кричала от восторга.

Седонин. Седонин лишает разума, отнимает волю, превращает в разгоряченную бесстыдную самку, готовую отдаваться кому угодно. Лишь бы ее брали снова и снова. А если эта жирная тварь так же накачает меня седонином и отправит в эту клетку? Чтобы она не говорила. Она обещала не отправлять меня в зал, но разве можно верить ее словам?

Я невольно зажала рот ладонью и постаралась глубоко дышать, чтобы отогнать подкатывающую истерику. Меня трясло. Я вновь выглянула в зал, стараясь теперь не смотреть на верийку. Проследила взглядом огромную лестницу из камня, стекла и металла, ведущую на второй этаж. Хозяйка стояла у перил и разговаривала с высоким лигуром. Улыбалась и дымила сигаретой. Я замерла, похолодела. Меня почти парализовало. Я уперлась ладонями в толстое стекло и стукнула несколько раз:

— Гектор!