Невольница: его проклятие

Эпилог

— Госпожа де Во! Госпожа де Во! — Камилла вбежала в мой кабинет, утираясь рукавом джеллабы. — Там новая девушка, в пустыне нашли, пока не успела слишком далеко зайти.

Я поднялась порывисто, без лишних вопросов. То, что успели перехватить — уже хорошо, но скорее всего, предстоит очень много работы. Они попадали ко мне по-разному. Кто-то, кто посмелее, или же, наоборот, послабее, приходил сам. Благо, они теперь точно знали куда идти. Кто-то упорствовал и пытался решить проблему по-старинке. Известно как: свести счеты с жизнью или дождаться родов и отнести ребенка в пустыню. К счастью, теперь не все эти несчастные дети погибали в раскаленном песке. Многих анонимно приносили в мой приют.

«Вилма». Я назвала его «Вилма». Здесь просто не могло быть другого названия.

Мы вышли в приемную на первом этаже. Лора уже забрала мальчика и передала нянечкам, чтобы помыть и переодеть, а несчастная мать сидела на краю кушетки, уронив светловолосую голову на тонкие смуглые руки, торчащие из широких рукавов джеллабы. Она не плакала, просто сидела, закаменев. Даже не шевельнулась, когда я подошла и села рядом. Она уже отрешилась от всего.

— У тебя прекрасный малыш.

Девушка молчала. Совсем молоденькая, почти ребенок. Уже знаю, она сейчас не хотела ничего слышать о ребенке, она отреклась от него, когда выходила в пустыню. Но это пройдет. Минет несколько дней, и она оживет. Впрочем… некоторым требовались недели. За полтора года существования моего приюта трое все же бросили детей. Просто ушли и не вернулись. Я их не осуждаю. Это выбор, и они имели на него право, но…

Я в страшном сне не могла представить, что оставляю сына.

Я легко погладила девушку по спине:

— Как тебя зовут?

— Сирин, — прозвучало едва слышно, глухо, будто горло намертво пересохло.

— Поживи у нас, Сирин. Тебя здесь никто не осудит. И никто не обидит.

Я не лучший психолог, увы. Лора справляется гораздо убедительнее, особенно теперь, когда очень заметно ждала первенца. Она перестала хватать звезды с неба и вышла за местного. Говорит, что счастлива. А кто, впрямь, счастлив — тетушка Джен, ее мама.

Сирин, наконец, подняла голову, посмотрела на меня пустыми глазами:

— Спасибо, госпожа, — формальность, в ней нет благодарности, но это уже не молчание. Это уже брешь.

Госпожа… Я смирилась — просто пришлось. Я для них теперь высокородная имперка, инородное тело. Сначала я настаивала, чтобы меня называли по имени, но потом поняла, что они чувствуют себя неловко — я больше не презираемая полукровка. Имя — для своих.

Я поднялась и вышла из приемной — от меня сейчас больше ничего не требовалось. Тетушка Джен справится лучше всех. А потом помогут те девочки, которые когда-то тоже были на ее месте. Они — мои самые главные помощники и главные психологи. Они и время.

Я спустилась в крытый сад — единственную бесполезную роскошь, которую позволила себе. Вернувшись, я безумно тосковала о зелени и фонтанах. Стеклянный короб с системой охлаждения обошелся в баснословную сумму, зато теперь любой желающий мог прийти и посмотреть. Увы, через стекло. Когда не было стекла, люди попросту обрывали траву и листья, которые никогда не видели, чтобы забрать с собой. Теперь зелень обрывал только Тит, за что обязательно получал по рукам. Но Титу позволялось все.

Он и теперь крепко сжимал маленькой пятерней пучок сочной зеленой травы, но только увидел меня, швырнул зелень на дорожку и побежал, едва не падая на неверных ногах, широко расставляя руки:

— Мама! Мама!

— Ты снова нарвал травку…

Я подхватила его и крепко прижала к себе, понимая, что белоснежная джеллаба теперь будет испорчена зелеными пятнами. Но разве это имеет хоть какое-то значение? Тит стоил всего, что мне довелось пережить. Каждой минуты страданий. Он — моя награда, мое счастье, мой воздух. Маленькая копия своего отца с янтарными глазами и мягкими светлыми волосами с холодным серым отливом. Я безмерно благодарна за него его отцу. Главное, чтобы сын не перенял его характер.

Он был желанным ребенком. Самым желанным. Но каждый раз, видя его в крытом саду, я отчаянно понимала, что ему здесь не место. Гнала эту мысль, заталкивала подальше, но она снова и снова буравила меня, как маленькая коварная заноза. Он истинный высокородный с ворохом привилегий и прочей имперской ерунды. Законнорожденный высокородный, потому что я — почтенная вдова. Тит не должен считаться сыном полукровки — это отвратительнее всего. Это не давало мне покоя. У него чистая кровь, и у него есть отец.

Я не уезжала из Сердца Империи — я бежала, не думая о последствиях. Потому что еще никак не могла осознать, что все закончилось. Бежала, забирая самое дорогое. Хотела разорвать любые связи, еще не понимая, что теперь ничего уже невозможно разорвать. Я осознала это только здесь, на Норбонне, глядя на нашего сына. Я не имела права лишать его отца. И не хотела. Я ежедневно следила за процессом по сводкам новостей и была рада, когда все завершилось. Адриана оправдали по всем пунктам и восстановили в должности. Я должна была сразу связаться с ним, сказать, еще до рождения Тита, но я медлила, не решалась. А потом этот шаг казался все труднее. Я трусливо оттягивала, отчаянно хотела, чтобы он пришел сам. Но он не приходил.

На пороге оранжереи появилась одна из девушек:

— Госпожа, вас там спрашивают. У ворот.

— Кто?

Она пожала плечами.

Я вышла вместе с Титом на руках, остановилась под навесом, глядя в сторону ворот. Опустила малыша, потому что руки стремительно слабели. Я оперлась о колонну, не в силах сделать ни шага. Кивнула няне:

— Уведи ребенка в дом.

Девушка взяла Тита за руку, а он все время оглядывался назад, на ворота. Будто что-то чувствовал.

Я ждала этой встречи.

Я многое воображала за это время. Какой она будет. Что я скажу ему, что он ответит. Но все представлялось фальшивым, как в самодеятельном театре. Я не знала, что скажу. Не знала, что он ответит. Потом поняла, что возможно многое — очень многое. Что все зависит от того, кто именно ко мне придет.

Он был один, в белой джеллабе, как все. Капюшон надвинут на глаза, свободный край ткани закрывал лицо до самых глаз. Как у всех. Смешно, но я всегда воображала его в мантии Великого Сенатора. Красной, как кровь. Неуместной здесь, как и он сам.

Я сделала несколько шагов, потом будто опомнилась и остановилась. Он направился в мою сторону, а я слушала, как мучительно колотится сердце. Наконец, он остановился в нескольких шагах, снял капюшон и убрал ткань с лица. Мне казалось, он постарел. Или похудел. Лицо стало острее, резче. Он долго молчал, просто пожирал меня глазами. Наконец, отвел взгляд:

— Ты изменилась.

Я кивнула:

— Ты тоже.

— Стала еще красивее.

Я усмехнулась и опустила голову:

— Что ты делаешь здесь?

— Прибыл вчера с ополчением.

Врет. Ополчение не прибывало ни вчера, ни в ближайший месяц.

— Я думала, Великий Сенатор должен прибывать более помпезно.

Он покачал головой:

— Я больше не Великий Сенатор. Я попросил освободить меня от должности.

Я об этом не знала.

— Разве так можно?

Он грустно усмехнулся:

— Когда-то Император обещал выполнить любую мою просьбу. Он не стал отказываться от своих слов.

— Мне казалось, это то, о чем ты мечтал. Должность.

Он вновь покачал головой:

— Мне тоже так казалось. Я мечтал не о том. Да это были и не мои мечты… Все это потеряло смысл.

— Мне жаль. Тогда зачем ты здесь?

— Я пришел просить прощения. Даже если не достоин его.

— Не нужно, — теперь я тоже чувствовала себя виноватой перед ним.

Я хотела отстраниться, но он поймал мою ладонь, прижал к губам:

— Прости меня. — Он покачал головой: — Не знаю, что ты сделала со мной. Околдовала? Я погибаю без тебя. Я не заслуживаю прощения, но все равно прошу простить.

Я резко повернулась к нему спиной. Со мной говорил тот, другой Адриан, которого я знала так мало. Но я видела его каждый раз, глядя на Тита. Я не могла его ненавидеть, потому что уже давно простила. Пусть и кажется, что это невозможно.

— Мама! — Тит выскочил из дверей и бежал под навесом.

Няня, согнувшись, семенила за ним. Наконец, поймала:

— Простите, я… — она заметила де Во и замолчала.

И, конечно, все поняла. Все станет понятно любому, кто только взглянет на него.

— Мелина, оставь Тита и можешь идти.

Девушка юркнула в дом.

Я с затаенным триумфом наблюдала, как Адриан пожирает сына глазами.

— Тит…

— Тит де Во.

— Мой сын…

Я бы многое отдала за эту минуту, она стоила пережитого дерьма. Если бы я была сентиментальной, наверное, разревелась бы. Он всю жизнь мечтал о сыне. Адриан осел, опустился на корточки, уткнувшись коленом в песок, и молчал. Я взяла Тита за руку, подвела и сама поразилась столь очевидному сходству. Только слепой усомнится, что он сын своего отца.

Адриан смотрел на него, не в силах пошевелиться, не в силах говорить. Я ощущала себя так, будто уложила его на лопатки и наступила на горло. Тит внимательно смотрел в лицо отца, протянул руку, ухватил его за нос и с веселым визгом и хохотом понесся в дом.

Адриан тяжело поднялся и прижал меня к себе. Крепко, без возможности освободиться.

— Спасибо.

Одно лишь слово — теперь он просто молчал. Я бросила взгляд на окна, полные любопытных голов — сплетен теперь хватит на ближайший месяц.

Он, наконец, пришел в себя, отстранился:

— Мальчику нужен отец. Он должен занять положение по праву рождения. Он не должен жить, как я, пытаясь отвоевать свое место. Он не должен жить, как ты, не зная семьи. Он должен быть счастливее нас. Должен стать лучше, чем я.

Я опустила голову. Он говорил все то, о чем я неоднократно думала сама. Я чувствовала себя виноватой. Чудовищно виноватой. Сейчас я остро понимала, насколько все это было глупо и эгоистично. Насколько трусливо. Я хотела помогать чужим детям, но как поступала со своим…

Адриан отстранился, заглянул мне в глаза:

— Когда ты собиралась сказать мне?

Я опустила голову — не знала, что отвечать Я собиралась. Но даже себе не могла ответить, когда это будет.

— Ему нужны оба: и мать, и отец. А мне нужен мой сын и нужна любимая женщина. Вопрос лишь в том, нужен ли я тебе? — Он покачал головой в ответ сам себе: — Но я не отдам тебя никому другому.

Он снова решал за меня, но сейчас это не выглядело угрозой. Уверенно отметал мои сомнения, которые я могу перебирать целую вечность. Они уничтожат меня. Будут расти с каждым годом вместе с Титом. Мне нужен тот, кто отметет сомнения. Больше не хочу терзаться, пытаясь разобраться в том, что было. Мы оба другие, и я хочу узнать, насколько мы оба изменились. Я не прощу себе трусость. Тит ее не простит.

Я подняла голову и заглянула ему в глаза:

— Ты нужен.