Вторая бессонная ночь дала о себе знать. Я уснула, едва голова коснулась подушки, но проснулась на рассвете, когда за окном забрезжило сиреневым. Долго металась по комнате, в надежде придумать какой-то выход. Но не находила. Проверила все двери, окна, но результат был слишком предсказуем. Я снова пленница. Ларисс никогда не позволит мне сбежать. Если единственный выход отсюда — стать его женой… Я покачала головой: я ничего не знаю о своих правах. Никогда не интересовалась правами высокородных. Получу ли я возможность чего-то требовать после? Пойти в суд? Хоть куда-нибудь? Или муж — все равно, что хозяин? Я проклинала свое незнание. Но даже если я имею право куда-то обратиться, Ларисс этого не позволит — просто не выпустит. До тех пор, пока… Меня передернуло — я не могла даже представить, что он касается меня. В кошмарах все еще приходили видения, вызванные той имперской дрянью. Видения, в которых был он. После них как никогда хотелось отмыться. Я вновь замотала головой, села на кровать и закрыла лицо ладонями. Наверное, я проклята. Отсталые народы верят в проклятия. Если кто-то верит, может, это, впрямь, существует. Чтобы снять мое — нужно разрушить злобного идола. До основания. Смогу ли — не такой важный вопрос, важнее — что будет после? Тюрьма? Казнь?
В надежде найти хоть какую-то информацию, я пересмотрела библиотеку Виреи, но увидела лишь несколько справочников по флоре и фауне, которые уже читала, и бесконечную череду любовных романов с переливчатыми голографическими корешками. Больше ничего. На удивление скудный выбор. Похоже, она сентиментальна. От нехватки любви. Глупо было искать здесь книги по праву.
Я хотела жить. Теперь я безумно хотела жить.
Я чувствовала себя такой легкой, выходя на ступени сенаторского дворца. Хозяйкой самой себе. Я уже мечтала вернуться на Норбонн, я уже летела, я уже жила там. Беспокойство вызывала лишь легкая ломота в теле после этой проклятой ночи. Проклятой, потому что она казалась слишком настоящей. Единственная ночь, которую можно назвать ночью. Но тогда я не смела себе в этом признаться, тогда это было не важно. Но теперь впереди тупик, и я могу позволить себе вспоминать. Я снова и снова качала головой: это был лишь один из глупых романов Виреи. Еще живя в этом доме, я пролистала пару и твердо сказала себе: так не бывает. Не бывает. Выдумка.
Лирисс явился вечером, когда за окном едва-едва начало сереть. Не один. Его сопровождал полный имперец в белой мантии с красной папкой в руках. Толстяк поклонился мне:
— Добрый вечер, госпожа.
Я не ответила, лишь смотрела на полукровку. Он поджал губы и направился ко мне, склонился к уху:
— Это государственный регистратор. Короткая церемония — и все.
Я дернулась, но он лишь ухватил повыше локтя:
— Вот этого не надо. Будет так, как я хочу. И я буду признателен, если обойдемся без истерик.
Я покачала головой:
— Нет.
Ларисс шумно выдохнул, вытянул губы:
— Мне — все равно. Ему, — он кивнул на жавшегося у дверей регистратора, — тоже все равно. Деньги творят чудеса. Поэтому, не усложняй.
Он бесцеремонно потащил меня к толстяку, кидая на ходу:
— Начинай.
Регистратор раскрыл свою папку, приосанился:
— Высокородный господин де Во, желаете ли вы взять в жены присутствующую здесь высокородную госпожу Оллердаллен?
— Да.
Я снова дернулась, но полукровка так сжал пальцы, что, казалось, треснет кость.
— Высокородная госпожа Оллердаллен, согласны ли вы взять в мужья присутствующего здесь высокородного господина де Во?
Я молчала, лишь качала головой. Ларисс дернул за руку:
— Ну же!
— Нет.
— Она согласна, господин регистратор.
Ларисс пристально смотрел в лицо толстяка, тот какое-то время медлил, жуя губы, но все же протянул раскрытую папку с лежащим формуляром. Полукровка приложил большой палец к очерченному оранжевым квадрату. Он ухватил мое запястье, намереваясь прижать и мой. Я изо всех сил отнимала руку, но силы были не равны. Я дергалась, рука ходила ходуном над формуляром, никак не попадая в нужное место. Ларисс развернулся и наотмашь ударил меня по щеке, так, что зазвенело в голове, а по лицу разлилась колкая волна. Моя рука на миг ослабла, но этого хватило, чтобы прижать палец к формуляру.
Я с ужасом смотрела, как оранжевая полоса окрашивается в зеленый. Регистратор убрал папку, будто боялся, что я ее вырву, поспешно закрыл и пробормотал, опустив голову:
— Высокородные господа, брак заключен. Данные уже в реестре.
Я поникла. Все. Казалось, меня раздавили каблуком, как насекомое. Я рывком освободилась от хватки полукровки и отошла к колонне, прижалась лбом к узорному перламутру. Щека все еще горела, но это уже не имело никакого значения — я законная жена этого демона. Законная жена. Я смотрела, как Ларисс что-то говорил регистратору. Тот лишь подобострастно улыбался и все время мелко кланялся. Наконец, толстяк развернулся и посеменил к двери, но тут же отскочил и прижал папку к груди.
На пороге стоял де Во. Он опоздал лишь на несколько коротких минут. Проклятых минут. Он прожигал Ларисса горящими глазами, а потом увидел меня, и гнев на его лице сменился недоумением. Наконец, он закрыл дверь на замок и сделал несколько шагов, не отрываясь глядя на брата. Но лицо Ларисса было сейчас гораздо красноречивее. Он стал серым, как дым. Смотрел так, будто не верил глазам или увидел самый страшный кошмар. Он пятился с каждым шагом де Во.
Адриан побагровел. Я видела, как на висках вздулись пульсирующие синие жилы.
— Чертов ублюдок!
Он наступал на Ларисса, но тот мигом метнулся ко мне, и я почувствовала на шее холодную сталь.
— Остынь, брат. Иначе я перережу ей дивное белое горло.
Ларисс прижал меня к груди, прикрылся мной. Его рубиновая серьга змеей холодила щеку, спускалась в вырез платья, заставляя меня содрогаться. Ларисс дышал так шумно, что меня почти оглушало.
— Ты убил Вирею.
— Досадный промах. Но и в этом есть плюсы, брат — ты теперь свободен, как и хотел.
— Какой же ты ублюдок!
— Заметь, я ублюдок с фантазией. И какое верное слово «ублюдок». Но не думай, что ты открыл мне глаза. Ты у нас чистокровный, а я ублюдок. Чистая правда.
Де Во изменился в лице:
— Ты сделал из меня лестницу…
Мне казалось, Ларисс улыбался, но все же молчал.
— Ты возвышался моими руками, чтобы в итоге убить. И получить все.
— Ты начинаешь думать.
Де Во вновь закипал, лицо пошло красными пятнами. Он потянулся к кобуре, но Ларисс предвосхитил жест:
— Отбрось пистолет, иначе я без сожалений перережу ей горло.
Де Во медлил, наконец, положил пистолет на пол и отпиннул в сторону:
— Отпусти ее, — голос казался на удивление ровным. — Это наши дела, она не имеет к ним никакого отношения.
Ларисс хмыкнул:
— Зачем мне отпускать собственную жену? Имею право.
— Ложь.
— Скажи ты, — Ларисс кивнул регистратору.
Тот стоял, вжавшись в стену, и пытался прикрыться папкой:
— Ваше сиятельство, госпожа де Во — законная супруга. Данные в реестре.
Адриан какое-то время стоял, сжав зубы, грудь ходила ходуном.
— Ублюдок.
Ларисс снова лишь хмыкнул. Серьга вновь щекотала кожу.
— Ты размяк, Адриан. Помнится, ты сам был готов расправиться с ней. За все то, что мы вытерпели. Ты и я. Не будь этого проклятого ребенка…
— Это уже не имеет значения.
— Любовь делает дураком, Адриан. А ты и без того был не слишком умен.
— Отпусти ее, и решим все по-мужски.
Ларисс хохотал, лезвие скребло по шее. Одно неверное нажатие — и все.
— Я же говорил… Оставить преимущество и ввязаться в драку, в которой я заведомо проигравший! Нет, Адриан. Это ты уйдешь. И никогда больше не появишься на пороге моего дома.
— Твоего дома… — де Во грустно кивал. — Твоего. Ты прав — мне не переиграть твоих ходов. Но это конец, Ларисс. Ты же понимаешь, что это конец. Глупый конец. Я уйду, но вместо меня придет гвардия. Ты сам загнал себя в тупик.
Он замолчал. Просто стоял и смотрел на меня. На миг показалось, что он сейчас уйдет. Я умоляла одними глазами. Не вынесу, если он уйдет. Адриан опустил голову, будто что-то раздумывал, потом вновь взглянул на меня. Проклятая серьга мерзко щекотала щеку. Хотелось оторвать ее. Оторвать…
Я незаметно подняла руку, не отрывая взгляда от де Во. Главное, чтобы он понял. И он понял. Я нащупала рубиновую цепочку, дернула со всей силы, так, что серьга осталась в руке. Ларисс сдавленно вскрикнул, руки ослабли, он выронил нож и я бросилась прочь, держась за шею. Лезвие успело оцарапать. Когда я обернулась, Ларисс уже лежал на полу с перерезанным горлом, а Адриан сидел на его груди. Наконец, поднялся, положил окровавленный нож на стеклянный столик.
Я смотрела, как под Лариссом стремительно натекает глянцевая багровая лужа из раны на шее, и это зрелище не вызывало во мне ничего. Совсем ничего, будто я смотрела на картинку в книге или пустую голограмму. Но не могла отвести взгляд. Черные волосы разметались по полу, полы темной мантии залегли, как сломанные крылья. Он походил на поверженного демона. Казалось, что он все еще способен восстать.
Неожиданно глупый конец.
Де Во отвернул меня и положил ладони на плечи:
— Не надо. Не смотри на него.
— Почему? — я подняла голову.
Он не ответил. Лишь убрал руки, давая понять, что ни на чем не настаивает. Я повернулась и вновь посмотрела на безжизненное тело. Почему я не должна смотреть? Неужели он думает, что что-то еще способно ранить мой взгляд? Это зрелище приятнее, чем отрезанная голова Мартина-Добровольца. Я просто хотела сохранить его в памяти, чтобы никогда не усомниться в том, что больше никогда не услышу его голоса и отвратительного шуршания его мантии, от которого переворачивалось все внутри, не увижу ухмылку.
У него были свои мысли и свои причины, которые для него имели непреложное значение… Но, это не повод, как бы я не пыталась по-человечески его понять.
Де Во открыл дверь и повернулся к регистратору:
— Полагаю, вы выступите свидетелем. Вы видели все.
Толстяк нервно кивнул и поспешно вышел.
Де Во подошел, встал рядом. Мы стояли и просто смотрели на кровавую лужу. Мне почему-то казалось, что я должна что-то сказать:
— Он твой брат…
Кажется, Адриан грустно усмехнулся:
— Он твой муж…
Теперь усмехнулась я:
— Кажется, я теперь вдова…